Ремень для Старка

Тони Старка он видел преимущественно издалека и за стёклами его бронированного длинного крайслера с личным водителем. Слышал, конечно, часто и всякое — но чтобы видеть… ближе, чем могли себе представить обычные обыватели. Но достаточно далеко, чтобы заикаться о личном знакомстве. Поэтому, когда оказалось, что карие глаза его — наглые, рот и искусанные губы только и делают, что извергают непристойности и яд, а весь вид до мельчайшей пуговки так и излучает пафос и эпатаж — Брок поднапрягся. Совсем немного, потому что это — работа. А предложенной начальством работе, как известно, в зубы не смотрят. Фьюри поглядывал на него строго, в то время как Старк беззастенчиво сидел в его кожаном кресле и медленно крутился вокруг своей оси, чему-то своему улыбаясь и жуя розовую жвачку. Дорогущий, как месячная зарплата, костюм, аккуратнейшая бородка, на ногах — ботинки, в которые можно смотреться, как в зеркало — и розовая жвачка. Брок оценил это за секунду и тут же вернулся взглядом к Фьюри, слушая только наполовину — суть он давно уловил, а остальное было не в его власти. В этот раз не ему нахваливали предлагаемую работу. А его достоинства и заслуги — работодателю. И впервые Брок почувствовал себя породистой лайкой, когда твой хозяин на потеху жюри трясёт перед всеми бумажками с печатями и родословной, заставляет открыть пасть и вывалить язык, хорошо, хоть хвост не задирает, чтобы удостовериться в наличии яиц. И, конечно, Брока это бесило страшно. Держать лицо давали силы два факта: фамилия Старк, известная по всему миру и даже выбитая на личном оружии, и срок в месяц. Что он, не мужик, продержаться в личной охране месяц? Да хер там он вылетит. И дело своё знает назубок. Всё лучше, чем шататься по барам и пить, пока команда восстанавливается в лазаретах после той адской миссии в Нигерии. Когда Старк, едва заметно окинув его взглядом, кивнул и вышел, Фьюри со вздохом уселся в освобождённое кресло. — Я знаю, ты не рад, — сказал он. Провидец одноглазый. Отношение Брока к этому всему явно было на лбу хуями выложено. — Но мне просто некого больше просить. Остальные или не в стране, или такие же калеки, как твои… Никого с подходящим опытом и званием. Неуклюжий комплимент, но Брок засчитал. — А что с другими? Фьюри поднял на него глаз и вскинул брови. — Ну, я же явно не первый уличный телохранитель Старка. Что стало с остальными? Того? — Брок провёл пальцем по шее. Фьюри выдавил скверную улыбку. — Не совсем. Старк и так был не сахар, а после плена в Афганистане… В общем, характер у него. Никто больше недели не выдерживал. Брок ещё раз вспомнил про месяц. Да не бывать такому, чтобы он чьи-то выебоны месяц не вынес. Четыре недели — не тот срок, чтобы бежать из-за такой херни, сломя голову. Да и деньги хорошие. И согласился. Чуял ведь, что срань господня — но не поверил собственному слишком придирчивому внутреннему голосу. А Старк оказался таким, каким Фьюри и сказал. Не сахар — очень мягко. Говнистый мудак — по мнению Брока было куда ближе. Охранять его непонятно от чего было не только сложно с точки зрения важности персоны и совершаемых то и дело покушений, а оказалось совершенно невыполнимым дерьмом — потому что эта самая персона доводила до ручки своим поведением. Он говорил, что будет работать — и уходил другим путём пить в какой-нибудь клоачный бар на окраине Бронкса, где ввязывался в драки. Он приказывал явиться как можно раньше, и в итоге Брок, едва успев заснуть, подскакивал затемно и мчался к Башне, чтобы услышать механический тембр ДЖАРВИСа, что: «Мистер Старк спит и просил будить его только при угрозе ядерной войны». Иногда он путал Брока и прислугу и гонял его за полотенцами и мартини, пока плескался в бассейне с девочками вместо запланированных встреч. Порой, уже в совсем невменяемом состоянии, вдруг оседал на плече, пока Брок тащил его от ночного клуба к машине, и начинал горько, безысходно рыдать — до того, что даже Брока пронимало. Он застывал столбом и неуклюже похлопывал по плечу: «Ну что вы, мистер Старк, будет вам». Первый и единственный раз — потому что потом, уже в машине, Старк внезапно превращался в язвительного и мерзкого ублюдка. И хоть Брок — не дурак — понимал, что это лишь ехидновы иглы, под которыми нежное мягкое пузо, выносить это дерьмо постоянно оказалось тем ещё испытанием. И в следующую пьяную истерику он уже просто стоял и ждал, позволяя рыдать на своём плече и мысленно накидывая список покупок на вечер в круглосуточном. Ебал он всё это дерьмо. У богатых свои проблемы — у него свои. И про плен, и про Афган он знал не понаслышке. И всё это не считая ночей, когда грёбаный подопечный обряжался в груду железа и, мня себя бессмертным карателем, мчался спасать мир. Брок, конечно, догадывался, что эта работёнка будет нескончаемым пиздецом. Но носиться за Старком и его эго каждый день оказался морально не готов. Однажды и он заебался — ровно по истечению четвёртой недели. У него оставалось ещё три рабочих дня согласно договору, который, как Старк намекал, он был намерен продлить. От одной мысли о продолжении ежедневной нервотрёпки Брок всем телом ощутил, как поседели несколько волосков на голове. Тем вечером он ждал его у дверей с пресс-конференции, пока не понял, что все уже давно вышли из зала, а Старка всё нет. И машины на стоянке нет тоже. Прорычав под нос проклятия, он добрался до Башни на такси. Старк нашёлся в мастерской в подвале, весь чумазый, в синяках и кровоподтеках, ковыряющийся в развороченном металле костюма, который с себя, видимо, еле снял. Его явно неплохо задело, и чудо, что чёртов объект, который Брок обязался охранять ценой собственной жизни, дышал и был жив. А потом Брок заметил под рукой Старка ополовиненную бутылку с каким-то наверняка выдержанным коллекционным коньяком, и стихшая было ярость накатила вдвое сильнее. Создавая как можно больше шума, отмахиваясь от зависших в воздухе голографических чертежей и звонко отпинывая попавшиеся под ноги железки, Брок пошел на него, как на таран крепости. — О, уже добрался? — едва ли отвлекаясь от ковыряния в микросхеме, спросил Старк. Под его подранной майкой привычно мерцал голубым реактор, и этот свет отражался на покрытых глубокими ссадинами руках. — Прости, возникли непредвиденные дела, и… В этот момент Брок дошел и, вцепившись в предплечья, грубо поднял на ноги. Старк под его пальцами словно одеревенел, но ярость, стучавшая в висках, командовала по пунктам, что именно следует в подобных ситуациях делать. — И что? — едко усмехнулся он, сплевывая на сторону розоватую слюну. Его губы уже были разбиты, а под правым глазом наливалась гематома — совершенно негде разгуляться. И резкий запах, привычный и отчего-то вызывающий адреналиновый выплеск: машинное масло, пот, кровь и алкоголь. — Ударишь? Брок моргнул. Хотел, на самом деле хотел ударить. Но на дне чёрных глаз Старка едва понятно бликовало что-то, что вмиг погасило весь его боевой настрой. Не страх — такое Брок сразу чуял, страх пах кислой мочой, и хотелось лишь вдарить посильнее. Это было похоже на предвкушение и тянуло коричной сладостью — едва уловимо, но достаточно, чтобы Брок напрягся — и разжал пальцы. — Выдрать бы тебя, — процедил он сквозь зубы. — Отходить так, чтобы сидеть не мог. И Старк вдруг закинул голову назад и картинно расхохотался. Невероятно, но, несмотря на выжранную половину бутылки, он казался совершенно трезвым. До этого момента. — А ты сможешь? Кишка не тонка? — спросил он вдруг тихо и крайне серьезно, резко обрывая смех. И было в его тоне что-то, отчего Брок с силой сжал челюсти. И молча потянул за пряжку своего ремня — родного, армейского, из толстой кожи. — О, — только и издал задумчиво Старк, с интересом неотрывно наблюдая за тем, как Брок дюйм за дюймом тянет ремень из шлевок. Кажется, это зрелище заворожило его — а Брока заворожил взгляд немигающих, будто остекленевших глаз. — Ну, что? — спросил он в свою очередь, делая из ремня петлю и проверяя ее другой рукой. — Шутил, или серьезно? Только тогда Старк отмер и поднял на него глаза. И медленно, сухо сглотнул. — Хочешь, или признаться кишка тонка? — с вызовом поинтересовался Брок, возвращая не столько слова и интонацию, сколько ехидную ухмылку. — Ты ведь наверняка всё получал всегда, стоило только глянуть. Кроме хорошей порки. Это ведь не принято в приличных благополучных и ко всему самых богатых семьях Америки? А нужно было, как глоток свежего воздуха. Чтобы мозги твои гениальные на место встали. Так? Старк не сразу открыл рот, взглядом гуляя в непонятных далях. Но Брок тут же рявкнул: — На диван! Задом кверху! Он ожидал, что Старк посмеётся и переведёт всё в шутку — бывают такие шутки с последующим увольнением, но уже плевать. Ожидал, что тот спросит, а не охуел ли он — и даже знал, что ответить — и опять же вернуть ремень на место и убраться восвояси. Это была точка невозврата, но Старк, словно его дёргали за ниточки, вдруг слитно развернулся и шагнул к старому, явно любимому продавленному дивану. И, не оставляя себе никаких лазеек, вдруг упал на него сбоку, оставляя валик подлокотника под животом, голову пряча за сгибом локтей — его руки и плечи сплошь были лоснящаяся кожа и мышцы, вовсе не свойственные миллиардерам его возраста. — Давай, — донеслось до Брока глухо, и он сам словно очнулся на миг и поверить себе не мог, что это сейчас на самом деле происходит. Старк перед ним в локтевой задом кверху. Но отступать и правда можно было с десяток секунд назад. А сейчас — сейчас уже никак. Он шагнул ближе и грубо сдёрнул замасленные домашние штаны и бельё, оголяя ровную, белую округлую задницу, по которой до этих пор не плясал ни один ремень. Задравшаяся майка, замершие под кожей рельефным рисунком мышцы спины и ссадины, гематомы, старые шрамы… — Ну! — глухо крикнул Старк, и Брок, приходя в себя, коротко замахнулся приготовленной петлёй. И ударил. Старк вздрогнул и коротко выдохнул. На белой безволосой коже расцвел алый след, словно ожог. И это оказалось красиво. Оказалось правильно — Брок не заставил себя ждать, выдал еще три коротких удара, от которых Старк крупно вздрогнул, но не издал ни звука. И Брок понял, чего тот ждал. Что это была за непонятная надежда на дне его глаз. И хотя в который раз он оказался вовлечён в чужой план, что ж. Этот его устраивал со всех сторон. Кожа встречалась с кожей с хлёстким, бодрящим звуком. Брок отлично знал, насколько это больно: острой пробивающей болью вначале и затяжной, жгучей и пульсирующий после. И как потом сладко дрочить, если подставить зад под прохладный душ. Он понятия не имел, возбуждает ли порка Старка. Было достаточно, что она более чем заслужена. Он замахивался коротко, несильно — и с душой впечатывал кожу ремня в кожу зада, и та расцветала под его рукой, как маков цвет. Старк тихо скулил и стонал, тяжело дыша в подушку дивана, и сковано поводил плечами. Потом совсем затих и замер, только вздрагивая под очередным ударом. Его ребра ходили, яростно качая воздух, и каждая жила на спине, руках и шее говорила о предельном напряжении. — Тридцать, — громко выдохнул Брок, оседая на стоящий рядом стул. Сжатая кисть гудела от сдерживаемой силы. Он понимал, что всё же перестарался — алые полосы на заднице наслаивались одна на другую, становясь всё темнее, наливаясь вишнёвым — и еще отчетливее он осознавал, что другой шанс вряд ли представится. Так фартит лишь раз в жизни. — За каждый рабочий день и парочку в довесок. Старк всхлипнул — издал нечленораздельный задавленный звук — и вдруг истерично затрясся. Брок не сразу понял, что тот смеётся. Он налил воды из графина и поставил стакан поближе к дивану. И принялся заправлять свой ремень обратно. Посмотрев последний раз — и надеясь, что запомнил на всю жизнь, — Брок осторожно натянул приспущенное белье и штаны на горящую алым задницу. Старк вжался бёдрами в валик, пытаясь уйти от соприкосновения с тканью, и, не преуспев, низко застонал. И вдруг обмяк, затих — только рёбра выдавали дыхание. — Примите холодный душ, помажьте зад заживляющей мазью и лягте спать, — Брок силой воли вернул себе способность мыслить и говорить ровно. Старк никак не отреагировал, поэтому он, решив, что последний свой рабочий день завершил лучше некуда, неторопливо покинул Башню. Он до сих пор сжимал правую руку в кармане так, словно в ней был ремень. Утром его разбудил настойчивый звонок телефона. Брок с вечера выключил все будильники, предвкушая, наконец, выспаться до позднего утра, да не тут-то было. Неожиданно в трубке он опознал голос Пеппер, помощницы Старка, которая крайне вежливо интересовалась, почему Брока до сих пор нет на рабочем месте: мистер Старк, ожидая его, уже опоздал на важную встречу на полчаса. И Брок, сам не понимая, какого хрена, кубарем скатился с кровати, на ходу натягивая разбросанный со вчера по полу костюм и тяжёлые кобуры: короткое «сейчас буду» в трубку и повторяющееся недоумённо «чёрт-блядь-чёрт» в голове. Старк держался так, словно вчера ничего не произошло, и ни слова не съязвил насчет опоздания. Брок подумал было, что усталость и больная фантазия сыграли с ним злую шутку, но, присмотревшись, понял: все было так, как было. Слишком уж бережно, медленно Старк приземлялся на свою пятую точку. А в машине сидел на боку, не подавая вида, вальяжно закинув ногу на ногу для удобства и, не отрывая взгляда от чего-то очень интересного за окном, почёсывал бородку. Непривычно тихий и задумчивый. Брок даже успел мысленно дать себе подзатыльник. Оставшиеся дни Старк вёл себя как показательно-образцовый подохранный объект. Не исчезал другими ходами, не задерживался, не просыпал. Нет, он не стал другим — всё так же язвил и ругался, доставая окружающих своими причудами. Но только не рядом с Броком. Его словно выключали на время, и все могли вздохнуть спокойно. А потом в первый же выходной принесли на личную подпись повторный контракт. Под ним в конверте Брок нашёл лист, где посередине стремительным плохо читаемым почерком было написано: «Сегодня, 22.00, мастерская». Брок долго смотрел на слова. Голова отчего-то чувствовалась чужой и звенящей от внезапной пустоты. Отмерев, он порвал контракт, сложил края и порвал снова. А лишний листок вдумчиво искрошил над мусорным ведром пальцами. Он знал — люди не меняются. И сам меняться не собирался. Поэтому купил пива и, предвкушая отличный вечер, поплёлся к выздоравливающему Джеку — смотреть женский баскетбол.