***
— Ваше величество, вам послание! — Молодой гонец вытянулся по струнке перед Элиадом Керреллом. Он бы в жизни не посмел обратиться к королю лично, скорее передал бы послание через кого-нибудь чином выше, но неожиданная встреча заставила взять себя в руки. Элиад смерил юнца взглядом и посмотрел на письмо. — От кого? — От гонца с Райдоса, ваше величество! — На бумаге? — Элиад с подозрением поднял брови. Чёрный сургуч с гербом Райдоса скреплял сложенный втрое лист плотной бумаги. — Сломай печать. Гонец вздрогнул, но ослушаться не посмел. Трясущимися руками он переломил печать, случайно отрубая голову волка от его тела, и зажмурился. Ничего не произошло. Гонец сглотнул и снова попытался протянуть открытую бумагу королю. Тот брать не спешил: провёл над письмом ладонью, с удивлением отмечая, что то совсем не зачаровано. Никаких смертоносных или отравляющих чар. Не оказалось на нём и чар слежения. Не стояло даже обычного адресного заклинания, не позволяющего никому, кроме адресата, открыть послание! — Интересно, — протянул Элиад и забрал письмо, кивнув гонцу: — Свободен. Уединившись в своей палатке, которая скрывала целый походный кабинет, он раскрыл бумагу, и содержание заставило его нахмуриться: Райдос предлагал мирный договор. Переговоры и советы длились днями и ночами, пока собранные офицеры и министры доказывали наперебой и до хрипотцы, стоит ли соглашаться и если стоит, то кто должен быть туда отправлен. Император Райдоса настаивал на присутствии короля Пироса лично. — Это может быть опасно! — Вдруг это ловушка! — Мы не можем доверять Райдосу. Элиад сжал виски, пытаясь сосредоточиться. Они были правы. Нельзя никому доверять. Поэтому они должны были проверить и организовать всё сами. Никаких посторонних. Никаких войск Райдоса поблизости. Только поклявшийся прибыть лично император и его дипломат. Элиад встал, и все замолчали. — Я встречусь с Рэйднаром, и мы покончим с этой войной. Если был шанс положить конец войне сейчас — он был готов взять риск на себя. После новой череды долгих переговоров местом заключения договора был выбран театр в центре приграничного города. Некогда шикарное здание лишилось всех стёкол и внешней отделки фронтона, его крыша была пробита, колонны снесены. Внутри пол и мебель покрывал толстый слой пыли и штукатурки. Хрустальная люстра рассыпалась по креслам амфитеатра. Разруха царила везде, кроме одной-единственной комнаты — залы для важных гостей. Спасённая несколькими защитными заклинаниями, она сохранила и белые стены, и фреску с изображением карты мира на потолке, и большой круглый стол, эту фреску отражавший. Улицы у театра были очищены и оцеплены. Театр несколько раз обследовали. Охрана стояла у каждого выхода и сопровождала короля весь путь. В зал Элиад Керрелл и император Райдоса Рейднар Роуэл вошли с противоположных концов, и двери — обшарпанные снаружи, но блестящие лакировкой внутри — закрылись за их спинами. — Вы с охраной, Элиад, — усмехнулся Рейднар. — Боитесь? Его самого сопровождал лишь один человек, облачённый во всё чёрное, тощий и бледный. Он держал бумаги и печать и выглядел так, словно его ничто не волновало. Пустые, застывшие глаза смотрели в никуда. Один из солдат за спиной Элиада Керрелла занервничал. Его взгляд забегал по стенам и потолку, но никак не мог обнаружить ничего подозрительного. А оно было. Оно было близко. Его волны, полные чёрной энергии, гудящие от собственной опасности, распространялись повсюду, и очаг было не найти. — Мы можем приступить к делам? — Элиад положил ладонь на спинку кресла. — О, конечно! — В голосе Рейднара прозвучало истерическое веселье, и образ его внезапно дёрнулся, как голограмма. Как фантом. Элиад моргнул. Наверно, ему показалось. «Ваше величество, нужно уходить», — пронёсся в голове чужой голос. Не показалось. Но не успел никто сдвинуться с места, как Рейднар исчез, и прогремел взрыв.***
Увидев машущего руками Грига, Филипп приказал Вайверну спускаться. Григ заметно нервничал: сжимал губы, пытался не смотреть на Филиппа, и во взгляде его читался испуг. — Генерал Армэр на острове, — сообщил он. — Вам срочно нужно пройти к нему. — Ты знаешь зачем? Григ мотнул головой, но Филипп сразу заметил — он врёт, и, предчувствуя что-то плохое и серьёзное, направился к генералу, чтобы тот, состарившийся в одно мгновение из-за печати скорбного ужаса на лице, произнёс слова, выбившие из лёгких весь воздух. Мир потерял краски и звуки, а потом Филиппа будто ударили. Не чувствуя земли под ногами, он побежал к телепортам. Ему нужно было домой. Весь замок промелькнул перед глазами, но, когда Филипп оказался перед покоями матери, дверь показалась слишком тяжёлой, чтобы её толкнуть. Но сделать это пришлось, и первое, что он услышал, был всхлип. Эдвард обнимал заплаканную мать, пытаясь удержать на лице спокойное выражение. Он не хотел, чтобы она видела, как напуган он сам. А она не могла остановиться. Эдвард проводил Филиппа взглядом и подвинулся, когда тот сел на корточки рядом с матерью. — Филипп! — воскликнула она, хватая сына за руки. — Ты вернулся! Ты знаешь?.. Несказанные слова обратились в всхлипы. — Не плачь, — прошептал Филипп. — Мама, не плачь. Всё будет в порядке. Там ведь не сказано, что он погиб… Мадам Керрелл зарыдала ещё сильнее. — Фил! — прошипел Эдвард, кидая на брата выразительный взгляд, так и кричащий: «Ты идиот такое говорить сейчас?!» Филипп ответил таким же выразительным взглядом. — Я уверен, что отец выжил и скоро с нами свяжется. Нас не так просто убить! Слова не помогли. Филипп ещё недолго посидел рядом с матерью, неловко поглаживая её руки и колени, а потом извинился и вышел, слыша, как Эдвард что-то шепчет матери, пытаясь её успокоить. Находиться с ними было невыносимо. Филипп застыл в холле, глядя в высокое окно на город за стенами замка. Темнело, и огни зажигались на улицах. Что там сейчас происходило? Знали ли люди? Что ему стоило сделать в первую очередь? Насколько бы он ни впал в немилость у отца, он всё ещё был наследником. Кронпринцем. И у него были обязанности, а выбора — не было. — Фил! Филипп обернулся. К нему приближался Эдвард, бледный и серьёзный. — Ты ведь не собираешься никуда уезжать?! — с претензией воскликнул он и, не успел Филипп ответить, продолжил: — Ты нужен здесь! Я едва её успокоил, а если ты уедешь, боюсь, не справится весь двор. Представь, если это повторится? Что будет, если ты умрёшь? — Я не умру. — Филипп сложил руки за спиной и отвернулся к окну. — Отец тоже так думал. — Он и не умер, — пожимая плечами, парировал он. — И не умрёт. — Хорошо, если так! — Успокойся, Эдвард! Не поддавайся истерике маман. Даже если бы я собирался ехать, у меня есть кольчуга, в которой меня точно не убьют. Но, — Филипп вздохнул, — я никуда не собираюсь. Мне нужно узнать, что я могу предпринять здесь и сейчас и что будет в… худшем случае. Эдвард покачал головой и тоже устремил взгляд на зажигающийся яркими огнями город. — А тебе… сказали, что там вообще произошло? — прошептал он, не уверенный, что хочет слышать. Филипп бросил на брата короткий взгляд. — Взрывающийся человек.***
— К сожалению, ваше высочество, — говорил один из советников отца, к которому Филипп обратился за помощью, — сейчас я не смогу с уверенностью вам сказать, какие полномочия его величества вы можете перенять. Если же его величество будет не в состоянии больше вести дела или покинет нас, скорее всего, вам потребуется обратиться к Альянсу. Смерть правителя — непредвиденное обстоятельство, достаточно уважительное, чтобы его совершеннолетний преемник сел на трон, обходя некоторые формальности вроде женитьбы. Но, — советник иронично поднял брови, и Филиппу показалось, что тот знает о его провалившейся попытке попросить у отца разрешение на свадьбу, — только если Альянс согласится. Пока же судьба его величества не определена, список ваших полномочий в любом случае ограниченный. Командование армией перейдёт одному из наших генералов, но дела, фронта не касающиеся, я могу передать вам, если вы того пожелаете. Эти бумаги нам передали сегодня утром вместе с извещением о… происшествии. Он протянул Филиппу папку, и тот с волнением осмотрел листы, невольно кусая губы. Налоги, распоряжения по освобождённым землям, отчёты о проделанной работе в регионах… — Похоже, у него и правда было много работы, — покачал головой Филипп. Что может случиться, если он ошибётся? Отец сочтёт его недостойным? Начнутся новые бунты, и все операции по прекращению войны пойдут насмарку? — Если вам нужна будет помощь, я всегда к вашим услугам, ваше высочество, — участливо сказал советник. Филипп оторвался от разглядывания бумаг и кивнул. — Помощь мне точно понадобится. По крайней мере, сейчас. Введите меня в курс дела…***
Филипп был уверен, что всё происходит проще. Теория пусть и восстанавливалась в памяти быстро, но применение её на практике оказалось подобно пазлу, в котором всегда не хватало одного важного кусочка. И кусочком этим было понимание последствий. Жизнь была слишком непредсказуемой, люди действовали не так, как предполагалось, и ничто не могло предугадать реакцию народа. На поле боя было проще. Даже если ты не предвидел удар противника, один верный выпад — и всё оборачивалось в твою пользу. Здесь для реакции приходилось ждать, а сколько ждать — не знал никто. День, неделю, месяц, вечность… Отчёты летели к Филиппу на стол каждый день, но в них были либо сообщения о том, что всё приняли и к воплощению приступили, либо короткие ничего толком не освещающие новости. «Терпение, ваше высочество», — настаивал советник, и Филипп ждал, запрокидывая голову к потолку и приглушённо рыча. Ждать оказалось слишком сложно. Но одним утром в кабинет постучали, и после разрешения круглое лицо Родерта просунулось в кабинет. — Да заходи уже, — махнул рукой Филипп, откидываясь в кресле и протирая глаза. Он просидел в кабинете всю ночь, и под утро усталость дала о себе знать. — У меня важное послание, ваше высочество! — воодушевлённо заговорил Родерт, закрывая за собой дверь. Он передал Филиппу записку, и тот было напрягся, но, вчитавшись в небрежный незнакомый почерк, облегчённо выдохнул. — Кто-нибудь ещё знает? — Филипп поднял глаза на Родерта. Тот пожал плечами. — Я получаю только вашу корреспонденцию. Может, её величеству тоже что-то пришло. — Ясно… Филипп задумчиво потёр подбородок. Если известно матери — известно Эдварду, и было только вопросом времени, когда последний явится к нему, чтобы попытаться отговорить от поездки в Ворфилд. — Пусть готовят мне экипаж. Сейчас же. И по возможности тихо. Он хотел уехать без скандалов, и лучшим способом их избежать было уехать молча.***
Элиада Керрелла сразу перевезли в Ворфилд, где он пролежал без сознания несколько дней. От взрыва вся правая часть его тела была покрыта страшными ожогами. Слезла кожа, вздулись волдыри. Все раны мазали в несколько слоёв самыми сильными заживляющими мазями. Лучшие доктора окружили его величество, делая всё, что было в их силах. «Он выживет» — таков был их вердикт в первый же день, но они с облегчением выдохнули, когда король наконец пришёл в себя. Он не слышал ничего несколько часов после пробуждения. Разрыв барабанной перепонки правого уха, временная глухота на левом… Он не мог двигаться — каждое движение причиняло боль, — зато чувствовал. Чувствовал жар обгоревшего тела. Чувствовал едва заметную прохладу от мазей. Чувствовал ненависть к Райдосу. Чувствовал отвращение к себе и своей беспомощности. Второе письмо в столицу было отправлено, когда Элиад Керрелл уверенно пошёл на поправку и его состояние признали стабильным. Мази постепенно заживляли раны, и даже самые страшные ожоги начали медленно затягиваться. Постепенно вернулись способности двигаться и говорить. Слух вернулся, хотя справа всё проходило как сквозь вату. Когда Элиаду сообщили о приезде сына, он, превозмогая боль, — не без помощи, — сел на койке, облокотившись на подушки, и велел пригласить Филиппа. Тот зашёл медленно, будто с трудом переставлял ноги, осматривая просторную светлую палату с плиточным полом, высокими окнами и большой постелью, окружённой ширмой. Он готов был смотреть на всё, даже на оранжевый цветок с длинными остроконечными лепестками, кроме отца. Чувство вины скользким червём вилось вокруг него, заставляло опускать и отводить глаза. — Хватит, Филипп, — резким хрипящим голосом произнёс Элиад. Филипп дёрнулся и повернулся к отцу. Тот смотрел устало, но строго, сдвинув брови, — одна выгорела, оставив после себя лишь несколько редких волосков. Часть его лица от скулы до уха была покрыта ожогами, которые переходили на шею, на плечи и скрывались под сорочкой. Правая рука, полностью перемотанная, безвольно покоилась на одеяле, а левая была сжата в кулак. — Я рад видеть вас в сознании, — кивнул Филипп. — Мама очень переживала, когда узнала. Эдвард сейчас с ней. Может, вам стоит переехать в столицу и продолжить лечение там? Элиад усмехнулся. — Нет, Филипп, не стоит. Моё тело повреждено, и я не могу сражаться сам, но разум цел. Я всё ещё способен отдавать приказы. — Вы могли бы отдавать приказы из замка. — Чем ближе я к моим людям, тем лучше, — ответил Элиад, и по тону было ясно — это его последнее слово. Он не собирался возвращаться в столицу настолько долго, насколько мог, и Филипп понимал отца. Будь его воля, он тоже засел бы на каком-нибудь полигоне и принимал участие если не в самих боях, то хотя бы в их планировании, но Филипп не смел и заикнуться об этом. — Филипп, — сказал Элиад, — сядь. Удивившись, Филипп поставил стул рядом с кроватью отца и сел, глядя в его разгладившееся лицо. Он почти не замечал краснеющие из-под слоёв мази ожоги. Со вздохом Элиад начал: — У меня было время подумать, Филипп. Много времени. Каждый день, просто находясь здесь, я рискую собственной жизнью и жизнями тысяч людей. Кто знает, может, уже завтра объявится предатель. Может, Райдос выкинет нечто, отчего Пирос падёт. Может, меня внезапно убьют ожоги или что-то ещё. Но что бы со мной ни случилось, Пиросу нужен правитель. И, несмотря на наши разногласия, на то, что ты порой ведёшь себя как глупый своенравный мальчишка, я не могу не признать, что порой ты знаешь, что делаешь. — Слова давались ему с трудом, словно он ещё их не осознал, не принял. — Мне доложили о том, чем ты занимаешься во дворце, и некоторые инициативы я нашёл… приемлемыми. Я знаю, что такое учиться на ходу, и я… доволен. — Филипп недоверчиво прищурился, глядя в сторону, а Элиад продолжал: — Я не знаю, что будет со мной завтра, Филипп, но хочу быть уверенным, что у меня будет замена. Увы, я не имею права отменять всеобщие законы ради тебя, но и ждать, пока ты одумаешься, может не быть времени. Однажды ты поймёшь, что женщины не стоят того, чтобы ради них жертвовать тем, что принадлежит тебе по праву. Это пройдёт со временем. Ты увидишь — возможно, на примере той твоей девчонки, — что я прав, но сейчас… — Элиад вздохнул. — Сейчас, так и быть, я позволю тебе жениться на ком захочешь. Только ради того, чтобы знать: в крайнем случае у Пироса будет король.***
Отчего-то Филипп не чувствовал удовлетворения. Он не знал причин, не умел разбираться в том, что происходило на душе, но много думал. Он специально давал себе время осмыслить слова отца, пока карета пересекала все барьеры по дороге домой, точно так же, как давал его себе по дороге в Ворфилд. Но в этот раз было сложнее. Его душило чувство вины, и мысли… Он хотел бы избавиться от них и оставить только удобные. А удобно было думать о том, что он приедет и напишет Анне: он выполнил её условие и хотел, чтобы она согласилась. Удобно было думать, что отец неправ и они будут счастливы. Удобно было верить, что из него выйдет хороший правитель — отец ведь сказал, что доволен. Только сказано это было от безысходности. Мысль об этом навязчиво крутилась рядом, и под монотонный стук колёс, под шум сжигаемых энергокамней нельзя было ей не поддаться. Поэтому Филипп буквально вылетел из остановившейся перед замком кареты. Он взбежал по ступеням под недоумевающие, растерянные оклики Родерта, будто плохие мысли за ним гнались. Ему нужно было заняться чем-то. Сначала отправить письмо. Потом передать слова отца матери. Все. И про здоровье, и про планы, и, конечно, про женитьбу. Филипп уже представлял её лицо в тот момент. Но, стоило Филиппу войти в кабинет, как вся решимость испарилась. Он сел в кресло, достал лист, перьевую ручку… и замер. Голова опустела, рука не хотела двигаться, но он всё же заставил себя написать несколько строк, а потом, не перечитывая, чтобы не появилось желания переписать или не отправлять вовсе, сложил, как делала Анна, в форме журавля и выпустил птицу в открытое окно. Ветер подхватил письмо, и, размахивая бумажными крыльями, журавлик полетел на север. Не закрывая окно, Филипп вернулся в кресло. Перед ним лежало ещё несколько пустых листов. Он открыл ящик и достал сломанный телепортатор. Тот пролежал без дела почти два месяца. Филипп не смог починить его сам и оставил попытки, а теперь вдруг ударил себя по лбу — как он мог не подумать раньше! Схватив перо, Филипп написал имя Уибера.***
Анна провела рукой по подоконнику — пальцы оставили след на плотном слое пыли, — распахнула окно и вдохнула сырой осенний воздух. Возвращаться домой было намного приятнее, чем она представляла. С того момента, как они все, с ещё живым Хогом, переместились в многострадальный посёлок, а после, едва побывав дома, отправились на Форкселли, прошло полгода. Второй материк встретил их неоновыми огнями, стеклянными небоскрёбами и совершенно другими людьми. Мир без сословных делений, где все были равны перед законом и перед Советом Магии, который имел здесь намного больше власти, чем на Мэтрике. И всё здесь казалось лучше: еда вкуснее, постели мягче, люди сговорчивее. Одно омрачало те несколько месяцев: деньги. Гербы Пироса оценивались дёшево, и найденные богатства внезапно оказались довольно скромной суммой. — Анка, мы не проживём здесь дольше на такие деньги, серьёзно, — сказал однажды Орел, и тогда в голову Анны впервые закралась мысль, что их дела и правда идут не так, как бы ей хотелось. Чудесным образом, где бы они ни находились, Хог моментально заводил знакомства и находил работу, за которую платили весьма прилично. У Анны так не выходило, и в итоге она сдалась. Они вернулись на Пирос быстрее, чем предполагалось. В глубине души Анна надеялась не возвращаться вообще. Она разочарованно покачала головой и вдруг заметила прибившуюся к углу рамы бумажку. Грязная, успевшая несколько раз вымокнуть и высохнуть, она едва ли напоминала журавлика, но Анна его узнала и хмыкнула. Бумага кое-как вылезла из укрытия и порвалась несколько раз, пока Анна пыталась её раскрыть. Буквы размазались, размылись, но она кое-как разобрала написанное, и брови её сошлись над переносицей, губы сжались в тонкую линию. Филипп писал ей о том, что получил одобрение отца, с таким желанием и рвением, что буквы, сначала ровные и аккуратные, под конец накренились и удлинились из-за спешки и эмоций. Для него это было настолько важно, что он написал в тот же день, а Анна читала и с каждой секундой всё больше хотела смять и выбросить. Она сказала, что сможет выйти за Филиппа, если ему позволит отец. Будто только слово короля Пироса отделяло его от её «да», а не статус, воспитание, ещё множество факторов… Она не должна была соглашаться. Ну и что, что хотела. Ну и что, что Филипп так радовался возможности. С чего ему вообще позволили такой мезальянс?! Какая ему была польза? Тут Анна распахнула глаза и прикусила губу. У неё зажглась мысль. Идеальное оправдание! Это было нечестно. Обман, по сути, но Филипп же хотел её, так почему они оба не могли получить желаемое? К тому же у неё было кое-что, что не могло не заинтересовать Керреллов. В крайнем случае это «кое-что» стало бы гарантом её безопасности. Не только ведь у неё могли быть сомнительные планы… Дверь скрипнула, и двое парней ввалились в дом. Харон втащил несколько огромных баулов и свалил их на входе в кухню. Орел, пересчитывая оставшиеся монеты, прикрыл дверь и замер. — Ты чего? — спросил он, в недоумении глядя на Анну. Её лицо выражало крайнюю степень борьбы с собой. Она запустила пальцы в волосы и откинула яркие пряди назад. — Я тут подумала, — сказала она, пряча скомканный лист в карман куртки, и села в старое скрипучее кресло. — Скорее всего нам придётся отложить наши планы на пару лет. — На пару лет? — воскликнул Орел, облокачиваясь на низкий столик в гостиной и нагибаясь, чтобы заглянуть сестре в глаза. Та упорно их отводила. — Ты серьёзно? — Вполне, — кивнула Анна. — У меня появился план, благодаря которому мы сможем получить столько денег, сколько нам нужно. — Наверняка есть способы быстрее! — Быстрее, чем взять из королевской казны? Орел отшатнулся. — Что ты задумала? Анна поджала губы и опустила глаза. Орелу её слова не понравятся… — Филипп Керрелл сделал мне предложение. Я собираюсь согласиться. На мгновение лицо Орела застыло в непонимании, но сообразил он быстро. Его рот распахнулся и задёргался, словно он пытался поймать воздух и что-то сказать, но не смог. А потом Орел замер… и с выражением крайнего раздражения перевернул стол. Анна сжала зубы, глядя ему вслед, пока Орел, демонстративно громко топая, поднимался на второй этаж. Дверь хлопнула и с грохотом слетела с петель. — Это было сложное решение, да? — спросил стоящий в дверном проёме Харон. Совсем забывшая о нём Анна удивлённо заморгала. Какое-то время они смотрели друг на друга, а потом она бросила короткий взгляд на лестницу. После таких сцен говорить, насколько быстро она решилась, казалось кощунством. — Да. Её плечи опустились. — Но так ведь… Ну, надо? — Харон почесал затылок. — Он поймёт. Наверно. Потом. А пока ты подумай: ты точно хочешь? Тебе принц нравится? Мы могли бы как-то иначе… Подумаешь, долго! — Спасибо, — грустно улыбнулась Анна и подперла кулаком подбородок. — Мне эта идея не очень нравится, но тут есть и плюсы, да, Харон? — Анна подняла на него игривый взгляд, накручивая прядь волос на палец, и проводя кончиком языка по зубам. — Он бы тебе понравился. Харон распахнул глаза и смущённо заулыбался.***
Филипп цыкнул, когда дротик врезался в ободок у центра доски, но воткнулся неплотно и упал. Ему было скучно и, сидя в кабинете с едва приоткрытыми шторами, — пылинки плясали в свете белёсых лучей, — он безразлично бросал дротики в доску для дартса. Рядом висела большая карта двух материков и островов со множеством меток, а её фрагмент с изображением Пироса, местами порванный и исписанный, лежал на столе. Копия стала постоянным холстом Филиппа. Он отмечал все изменения в положении войск, рассчитывал расстояние и постоянно думал, как долго придётся освобождать ту или иную территорию. После ранения Элиада Керрелла Райдос воспрянул духом. Их атаки стали мощнее, защита прочнее, и тем не менее армия Пироса почти выгнала захватчиков за границы. Рассчитывалось, что до Восхода Новой Звезды Пирос будет полностью освобождён. Филипп кинул ещё один дротик, и тот воткнулся в середину доски. Постучали. — Выше высочество, — в дверь робко просунулся Родерт, — к вам господин Уибер. Прикажете впустить? — Конечно! — воскликнул Филипп и пошёл навстречу другу. Уибер широко улыбнулся, пожимая руку принца. — Какие новости? — спросил тот. Понимающе и заговорщически подняв брови, Уибер достал из сумки телепортатор. Жилки на поясе переливались от энергии, обгоревшие и сломанные кольца реле были заменены на новые и сверкали медью. — Им можно пользоваться? — Филипп неуверенно вертел реле. Уибер кивнул. — Только осторожнее. Возможно, над точностью перемещений ещё стоит поработать, но я убрал всю связь с военными штабами. Никто не отследит, никто не сможет перенастроить. Подчиняется только командам носящего. Можешь попробовать. Филипп застегнул пояс, хитро взглянул на друга — и исчез. Он материализовался из искр на другом конце комнаты, едва не врезавшись в стоящий там канделябр. — Отлично! — воскликнул Филипп. — Над точностью и правда стоит поработать, но он потрясающий, Уибер! Брови Уибера взметнулись вверх, длинный рот искривился в довольной усмешке. Филипп пожал ему руку. — Благодарю за работу! — Его губы тронула сдержанная улыбка. А Уибер вдруг отклонился, глядя за спину Филиппа. Тот обернулся. Ударяясь в стекло и недоумённо взмахивая крыльями, у окна порхала бумажная птица. — Мне не спрашивать, да? — смутился Уибер. — Не стоит, — кивнул Филипп и пошёл открывать окно. Письмо влетело в кабинет и приземлилось на столе, окутанное бледно-алой дымкой. — Забавная магия, — заметил Уибер. — Такая… несовременная. Филипп вскинул голову. Взгляд, которым он наградил друга, заставил того замолчать и, откашлявшись, спешно распрощаться. А Филипп всё смотрел на прилетевшую записку и думал, что в ней может быть. Прошло больше двух месяцев, как он отправил свою, и почти полгода с их последней встречи. Что могло поменяться за это время? Настроенный на худшее, Филипп медленно развернул бумагу. На ней были написаны всего две короткие фразы: «В столичном парке. Завтра в полдень».***
Появившись из снопа искр, Филипп осмотрелся. Парк был пуст, и листва на деревьях блестела от только что прошедшего дождя. Небо покрывали тяжёлые свинцово-серые тучи, готовые обрушиться на землю ещё одним ливнем. Анна появилась из ниоткуда. — Ну здравствуй, Фил, — сказала она, приподняв подбородок и подходя ближе. — Игрушка работает? — Я рад тебя видеть, — с улыбкой кивнул Филипп. Его руки легли ей на талию. Анна отвела глаза, но вытянула шею, позволяя поцеловать себя в щёку, и только потом повернулась к Филиппу. Она положила ладони ему на плечи и усмехнулась собственным мыслям. — Я тебя тоже. — Её взгляд метнулся вниз, но она тут же заставила себя смотреть ему в глаза. — Ты ведь хочешь от меня что-то услышать? — Не что-то, — поправил Филипп и заправил выбившуюся из косы прядь Анне за ухо. — Я хочу услышать ответ. Определённый. — Твой отец точно позволил? Она прикусила губу, хватаясь за последнюю надежду. Может, Элиад Керрелл изменил решение. Может, Филипп соврал, чтобы увидеться с ней… Она бы раскусила его, это точно. Но всё это разбилось в пух и прах, когда Филипп кивнул, и не было в нём ни тени сомнения. Анна заставила себя улыбнуться, надеясь, что выходит не слишком вымученно. — Тогда… — Она покачала головой и набрала в грудь побольше воздуха. — Тогда да, Фил. Я согласна стать твоей женой. Она прыснула, морща нос. Филипп прижал её ближе и, несмотря на слабое сопротивление, поцеловал. Он гладил её лицо, волосы. Она обнимала его за шею и прочерчивала ногтями полосы за ушами и на щеках. — Ты ведь не рада, правда? — вдруг спросил Филипп, глядя Анне в лицо. Она распахнула глаза и после небольшой паузы ответила: — Я… просто не вижу себя ни в платье, ни тем более во дворце. Я ведь даже не выгляжу как светская дама! Например, что мне делать с этим? — Анна провела пальцем по татуировке под глазом и скривилась. — Вряд ли в твоём обществе привыкли к такому. Хоть у кого-нибудь есть татуировки? Или таких сразу сжигают как заклеймённых? Филипп с удивлением посмотрел на закрывающую несколько тонких шрамов тёмно-розовую татуировку в форме двух клыков. Она его никогда не смущала, несмотря на то что и правда выглядела необычно и привлекала взгляд. Он не представлял Анну без этой яркой метки. Она была её частью, её индивидуальностью, напоминанием, кто она и снаружи, и внутри. Ему это нравилось, у него и в мыслях не было её прятать или стыдиться, но всё же он неуверенно спросил: — А ты можешь с ней что-то сделать? Анна нахмурилась. Ожидала она явно не этого. — Возможно. Поджав губы, она ещё раз провела пальцем по татуировке, и под её прикосновениями розовый стал бледнеть, пока от «клыков» не остались лишь лёгкие очертания, сливающиеся с цветом смуглой кожи. Филипп в замешательстве поднёс руку к щеке Анны. Она выглядела так непривычно… Он дотронулся большим пальцем до тонких шрамов, расходившегося, как молнии, как веточки. Если замаскировать татуировку Анна могла, то их не спрятала бы никакая магия. — И ты согласна её убрать? — прошептал Филипп, заглядывая Анне в глаза. — Ну ты ведь этого хочешь, да, Керрелл? Твой отец, я уверена, и так против меня, не будем шокировать ещё и матушку.***
Они гуляли по парку несколько часов, намокая от скатывающихся с деревьев капель. Анна пыталась шутить про то, как будет нелепо выглядеть в свадебном платье, как классно было бы в нём полазать по деревьям и пострелять. Филипп смеялся, а сам заикнуться про подготовку не решался, и, обещав списаться, они распрощались у парковых ворот. А после Филипп переместился в дворцовый парк, где его и застал наконец разразившийся ливень. Крупные капли били в лицо, заставляя жмуриться, но вместо того, чтобы бежать в замок, Филипп поднял воротник и, засунув руки в карманы, побрёл по парковым дорожкам. Он даже не заметил, как пришёл к задней лестнице. Вдруг главные ворота распахнулись, и Филипп застыл в удивлении. Во двор въехала карета, и из неё, держась левой рукой за лакея, вышел Элиад Керрелл, облачённый в чёрный дорожный плащ. Он встретился напряжённым взглядом с сыном, и тот поспешно выпрямился и кивнул в знак приветствия, отмечая, что правая рука отца висит на бандаже. Элиад кивнул в ответ и прихрамывая пошёл к лестнице. Его волосы отросли, ожоги на лице сошли, оставив лишь несколько шрамов за ухом и у шеи. Выглядел Элиад задумчиво, хмуро, а на лбу меж бровей залегла глубокая морщина. Казалось, он даже не заметил, когда Филипп поравнялся с ним. — Вы вернулись раньше, чем собирались, отец, — произнёс Филипп, подстраиваясь под темп отца и неотрывно глядя на него. — Что-то произошло? Элиад повернулся и ещё больше нахмурился. С упрёком он окинул промокшего сына взглядом, но лицо его было такое усталое и отрешённое, что Филипп понял — ему не до того. — Что-то случилось? — повторил Филипп. Элиад медленно кивнул. — Печальные новости с Санаркса… Филипп в недоумении расправил плечи. — С Санаркса?