Давай без глупостей

Знаете, чего хочется, когда все вроде бы и так неплохо? Разумеется, того, чтобы стало еще лучше. В моем случае «лучше» тождественно «больше». Больше совместно проведенного времени, больше отличных отметок и, разумеется, больше секса. Секса, который перепадает мне не так уж и часто, учитывая учебу, репетиторство и то, что мой парень-тире-любовник периодически вынужден проживать со своей прелестной фейковой женушкой-лесбиянкой для поддержания выгодной им обоим легенды. Учитывая то, что мой парень-тире-препод больше всего в этой чертовой жизни не хочет спалиться - ну, с тем, что все-таки предпочитает трахать хорошеньких мальчиков - и поэтому категорически против секса на рабочем месте. Даже если до этого неделю не было. Даже если чертов месяц я провожу со своей семьей на другом конце штата, потом все равно обломное «Тони, нет». «Я не стану трахать тебя на этом столе». «Нет, ты не возьмешь у меня в рот под ним». «Сортиры не для этого придуманы, но если очень хочется - иди и передерни. Один». «Нет». И еще «нет». Затем снова «нет». И так на протяжении последних четырех месяцев. И так на протяжении всего того чертового времени, что мы вместе. И чем чаще он меня отшивает, тем больше я хочу его. В аудитории, в кабинке туалета или даже в коридоре. Да поебать! Где угодно, лишь бы не засветить свою белую задницу на одной из не так уж и плотно напиханных камер. Поебать. Мне. Ему, разумеется, нет. «Твои идиотские фантазии пустят по пизде всю мою карьеру. Еще раз. А теперь отвали и спи». Он скорее удавится, чем позволит мне провернуть нечто подобное, и от этого только больше хочется. И из простого, быстрого, особо ничем и не примечательного перепиха в стенах универа это превращается в мою навязчивую идею фикс. Пунктик. То самое, что частенько снится мне по ночам и всплывает в голове во время утреннего душа. Доходит до того, что когда он трахает меня на собственной кухне, усадив на широкий стол, явно слишком дорогой для того, чтобы вот так возить по нему голой задницей, то я представляю изрисованные столешницы в его аудитории. Его рабочий стол. И если прикрыть глаза… Да ебись оно все! Круто, но не то! Ни капли адреналина, да и от чего бы? От приглушенного хлопка соседской двери за чуть ли не бронированной, запертой на три замка его входной? Аж очко сжимает от ужаса, ничего не скажешь. Нет, есть вероятность того, что нас могут спалить и у него дома, но боюсь, что для этого потребуется заняться сексом в объятой дымом, догорающей комнате или, скажем, дождаться нападения инопланетян, которые, десантировавшись на крышу, заставят нас обоих спешно сваливать, сверкая голыми задницами. Досадно настолько, что сосет под ложечкой. Досадно скорее из-за того, что вещь, которую я так отчаянно желаю получить, не является чем-то из разряда неосуществимого. Приближается день предзащиты, на скоростной электричке несется, я бы сказал даже, а значит, совсем скоро мне станет не до мокрых навязчивых фантазий. Значит, совсем скоро я свалю нафиг в магистратуру, и чертов Чейз больше не будет у меня преподавать. Значит, что для того, чтобы потереться с ним рядом в этом Храме Просвещения лишний раз, придется хорошенько озадачиться. И вряд ли получится остаться вечером тет-а-тет, потому что уже следующий курс будет торчать на вечерних отработках. Потому что, скорее всего, он выберет себе нового мальчика для битья и будет дрочить его до потери пульса, как меня в самом начале наших с ним «отношений». Забавно, но я считаю, что они начались с первой придирки и злобного взгляда, а он - с первого секса. Не поцелуя даже, пускай там и прошло всего ничего. Правда, само то, что он все-таки считает… Думаю об этом, и в груди что-то екает, насколько бы идиотски ни звучало. Пусть даже и внутри моей головы. Забывшись, прикусываю колпачок, надетый на ручку, и, опустив взгляд, замечаю, что исчеркал к хренам всю страницу новенького блокнота. Раздраженно выдираю ее, комкаю и, прежде чем отправить в мусорную корзину, стоящую около двери в мою общажную комнату, подмечаю еще кое-что интересное. Мигающий синим светодиод мобильника, извещающий о новом сообщении. Вернее, даже о том, что на мое послание изволили ответить, пусть и спустя каких-то полтора часа. Послание, содержащее в себе лишь лаконичное «Когда мы увидимся?», адресованное, разумеется, трудоголику Таннеру, засевшему со своими дипломниками в универе. Трудоголику, который все еще любит свою работу больше, чем меня. И не сказать, что я слишком сильно бы переживал по этому поводу. Потому что уверен в том, что любит. Потому что это «все еще» временно. Скомканная страница остается на покрывале, телефон в руках. «В пятницу. Мне придется заменить слегшего с каким-то гриппозным триппером Хендриксона на предзащите». Ну да, мы слишком заняты, у нас нет времени. Конец года и все такое. У тебя один диплом, Тони, у меня дохера, бла-бла-бла. Невольно улыбаюсь. Даже сообщение, которое вроде как не должно передавать интонаций, сочится чужим раздражением. Как можно любить свой предмет и ненавидеть примерно девяносто процентов студентов? Впрочем, пусть так оно и будет. Меня устраивает. Устраивает куда больше, чем могло бы, будь у него любимчики в прямом смысле этого слова. Хотя, наверное, я и есть это «самое», в прямом смысле. Потираю подбородок, понимая, что никогда не задумывался об этом, не смотрел с такого угла. «Ты будешь чуть снисходительнее чем обычно, если накануне я сделаю тебе минет?» Забрасываю удочку и снова жду. К первому каракулями исчерканному кому добавляется еще один. Просто не выходит сдержаться и перестать чертить уродских косых человечков. «Я буду снисходительнее, если ты сделаешь что-нибудь со своими волосами и не станешь раздражать меня больше чем обычно». Тут же ерошу порядком отросшие, буквально несколько недель как свежеокрашенные все в тот же бесячий его фиолетовый цвет волосы и ни капли не злюсь. Успел изучить его и уже знаю, что скрывается за типичным для Чейза грубоватым выпадом. «Заботишься о том, чтобы меня не вышибли за неподобающий вид? Это так трогательно». Пальцы сами добавляют к тексту сложивший губы трубочкой смайлик и отсылают. Представляю, как скорчится, когда прочитает. Представляю и надеюсь, что в этот момент напротив него не будет сидеть и без того уже задроченный по самое не могу, несчастный студент. Все-таки солидарность никто не отменял. Приподнимаюсь на кровати и, вытянув шею, разглядываю свое отражение в настенном зеркале. С волосами и правда стоит что-нибудь сделать. Стрельнуть у кого-нибудь из девчонок с третьего этажа оттеночный шампунь, например. Удовлетворенно киваю, радуясь тому, что избавил себя от возможной дополнительной проблемы. Глянув на дисплей мобильника и убедившись, что ничего не пришло, корчусь и решаю наконец плотняком заняться своей речью для презентации. Тот самый момент, когда все давно уже вызубрено и даже, кажется, на самом мозге отпечаталось, а стоит чуть психануть - как все: чистый лист. Абсолютно пустой и скомканный. Покурить бы, да сигареты в пачке закончились. Решаю устроить перерыв после того, как отчитаю все еще раз. Новое сообщение. Прежде чем прочитать, прикусываю длинную штангу пирсинга на языке. Оттягиваю чуть вперед, совсем как любит делать мистер Блять-меня-бесят-твои-железки, и понимаю, что он только что, сам того не ведая, подписал меня на какое-нибудь маленькое безумство. «Я все еще надеюсь на твое благоразумие». Или немаленькое. Навязчивая идея, никак не желающая покидать мою голову, снова выходит на первый план и расцветает картинками - одна откровеннее другой. «Я все еще надеюсь на твое благоразумие». Нервно хмыкаю и, пошарив по карману свободных шорт, нахожу последний мятный леденец в шуршащей обертке. Разворачиваю и, затолкнув за щеку, отправляю в ответ лаконичное «Разумеется». Еще один сдавленный смешок. Потому что самому страшно от того, что я только что решил сделать. Потому что на самом деле - нет. - Окей, Чейз… Я надеюсь, ты не убьешь меня. *** Приличнее я, наверное, буду выглядеть только в морге. На хромированном разделочном столе, да и то если к моменту своей кончины не обзаведусь парой позорных татуировок, скажем, на рябой от морщин роже. Несмотря на то, что солнце уже нихреново так жарит, я облачился в темно-синюю, наглухо застегнутую рубашку и единственный из всех привезенных из дома костюм. На самом деле «из всех» подразумевает всего два, но мне отчего-то заходит именно такая формулировка. Вроде как у меня был выбор и все такое. Стандартная приталенная двойка почти черного цвета, а на деле и свете - серого. Волосы затонированы, а излюбленный творческий беспорядок тщательно уложен. Почти волосок к волоску. И никакого пирсинга, разумеется: кольцо для носа осталось в комнате под подушкой, а язык без пронизывающей насквозь штанги ощущается слишком мягким и пластичным. Туфли, признаться, впервые извлечены из коробки и начищены до блеска. Куда этим неудобным пыточным кандалам до привычных разношенных кед… Вместо мешковатого рюкзака, в который поместится, кажется, даже маленький слон - ну, если как следует свернуть его хобот, - строгая черная папка. Однокурсники перешептываются, даже не заходя за мою спину. Ну еще бы… Пару раз даже спрашивают, не покусал ли меня Чейз, который, по слухам, сегодня даже придирчивее, чем обычно. Неловко улыбаюсь, совершенно серьезно говорю, что так все и было, могу даже показать следы от зубов, все еще не сошедшие с моей задницы, но желающих глянуть не находится. Не то потому, что не самое подходящее время для шуток, не то потому, что опасаются, что мне действительно было что показать. Каких-то пару недель назад, еще до того, как началась вся эта предзащитная фигня. На сегодня назначено сразу у двух групп, и все мы толпимся в коридоре, ожидая, пока заебанные еще первой сменой преподы вернутся с перерыва и запустят в аудиторию. Кто-то истерично листает кипу перепутанных измусоленных листов, кто-то торчит в планшете или телефоне, а я же… Я стараюсь не двигаться лишний раз. Стараюсь максимально расслабиться и не сдохнуть от теплового удара и еще кое-чего. Кое-чего, что никто не должен заметить. Почти никто. Мысли о моем маленьком, едва не заставившем меня умереть в метро секрете заставляют лицо вспыхнуть. - Да у тебя никак тепловой удар… - сочувственно тянет Тиффани, девчонка с самым разборчивым почерком из всех тех, у кого мне приходилось списывать лекции, и обмахивается свернутыми в трубу листами. Даже ей в тонкой блузке, просвечивающей настолько, что легко можно углядеть очертания бежевого лифчика, жарко. Отмахиваюсь и, заслышав шепотки со стороны лестницы, спешно отодвигаюсь от дверей. Пальцы конвульсивно сжимают папку, а я закусываю губу. Он не должен увидеть меня сейчас. Позже. Все присутствующие расступаются, кто-то спешно отключает и прячет в карман телефон, и я стараюсь смотреть куда угодно, только бы и краешком глаза не зацепиться с нахмурившимся Таннером взглядами. Почти безразлично осматривает толпу и, передернув плечами, так, как обычно делает, когда ему вроде как все равно, заходит в аудиторию вслед за секретарем, выбравшей для этого дня неприлично узкую юбку и высокие каблуки. Сразу же начинаю думать о том, что эта дамочка явно пытается кого-то склеить. Кого-то, кому совершенно поебать на сиськи и задницу, пускай и зачетную, но, увы, не идущую приложением к члену. Я бы тоже пытался, наверное, на ее месте. Хмыкаю и тут же, словно в наказание за ехидство, то, что должно быть неподвижным, продвигается чуть вперед. Сжать зубы и надеяться на то, что свист, с которым я втянул в себя воздух, никто не услышал. Выбираю самый первый ряд, как и всегда на парах Чейза. Усаживаюсь так, чтобы оказаться напротив места, которое занял он, и, опускаясь задницей на чертово сиденье, встречаюсь с ним взглядами. Сначала вроде бы равнодушно по лицу проскальзывает, перемещается глазами на ряд выше, но почти сразу же, ошарашенно, возвращается к моему лицу. Покусываю щеку, скрывая ухмылку, и приподнимаю брови. Ну, вот он я. «Приличный», каким ты и хотел меня видеть. От кончиков ногтей и до макушки. Почти. Ерзаю, пытаясь найти более удобное положение, и это простое движение вкупе с его взглядом… Окей, у меня встает. На самом деле почти и не падало с того момента, как сравнительно небольшая, всего в дюйм шириной пробка заняла свое место, растягивая и закупоривая мою задницу. Но сейчас особенно болезненно и крепко. Упираясь в нейлоновые, плотные, на размер меньше нужного плавки. Дополнительная фиксация и все такое. Жду не дождусь, когда можно будет снять их. Или нельзя - это уже как его высочество Чейз захочет. Кривая ухмылка, кажется, заставляет мое лицо треснуть. Покрасневшее, с капельками пота под тщательно уложенной челкой лицо. Жарко не только и не столько от температуры в аудитории. Жарко потому, что он, перелистывая свой ежедневник, смотрит на меня так, словно вознамерился задушить при первой же возможности. Неужто догадался? Так быстро? Раскрываю свою папку. Тезисы, карандаш, флешка. Прогибаюсь, отъезжая назад и упираясь лопатками в спинку. Продолговатая пробка давит чуть сильнее - короткая, едва касается того, что так нуждается в тщательной стимуляции, желательно его пальцами. Ох, как же он будет на меня зол… Мысли настолько сладкие, что, кажется, привкус на языке чувствуется. Мысли настолько от предзащиты далекие, что когда первой вызывается выступать девчонка с параллели, то я даже вздрагиваю, забыв, где нахожусь. Представляется, становится в центре аудитории, боком к занятому преподавателями столу, и начинает говорить, изредка поглядывая на мелькающие один за другим слайды. Верхний свет глушат, чтобы не отсвечивал, и я, как самый прилежный студент на потоке, становлюсь одним большим вовлечением в процесс. Не выступлений, увы. Медленно, чтобы лишнего внимания не привлекать, ерзаю и, чем больше времени проходит, все сильнее кусаю губы. Лицо пылает. Потому что кое-кто при любой возможности бросает на меня полные злобы, предупреждающие взгляды, но я только тонко, насколько вообще сейчас способен, улыбаюсь в ответ. Непонимающе. «Вам что-то не по душе, мистер Чейз?» Жаль, что мы не на его лекции. О, я бы обязательно спросил. Спросил и нарвался бы на ответ под стать. Но сейчас он НЕ может нагрубить, выгнать меня без видимой причины или даже просто отпустить колкость. Сейчас он может только сжимать челюсти и откладывать расправу на потом. Он бы наверняка выкинул что-нибудь эдакое, наверняка мне пришлось бы как следует поунижаться и поумолять, но - уши печет просто немилостиво - все это только за закрытыми дверьми его спальни. Нет и еще раз нет, Чейз. Здесь. Сегодня. Сейчас. Время тянется, в аудитории все жарче становится, несмотря на распахнутое окно. Пропускаю вперед еще одного, даже краем уха слушаю, чтобы оставаться в реальности, а не потонуть в собственных сиропных мыслях, и, как только с краткой презентацией закончено, вскидываю руку вверх. Ну… Сейчас или никогда. Председатель комиссии коротко кивает, и я, поднявшись на ноги, надеюсь только на то, что пиджак достаточно длинный. Ох как много во мне сегодня этого «надеюсь». - Что-то я не припомню вашего лица, молодой человек. Вы раньше бывали на лекциях? – нахмурившись, интересуется секретарь, глядя поверх очков, а Чейз только закатывает глаза. Ну а что? Кто просил меня «сделать что-нибудь с волосами»? Остальное приложилось бонусом. Представляюсь и протягиваю свою флешку. - Если мне не изменяет память, раньше вы выглядели иначе? Я б ни за что не стал дразнить председателя предзащитной комиссии, но чертов Таннер. - Немного. - Робко улыбаюсь, разглядывая столешницу. Проклятые слайды никак не прогрузятся. - Мистер Чейз на меня повлиял. «Мистер» смотрит так, как будто бы сейчас встанет и на глазах у почти сотни человек задушит. И как-то только сейчас осознаю, что торчу посреди аудитории у всех на виду. Приличный до блевоты, прилизанный, серый, как большинство этой копошащейся, рядами рассевшейся массы, и с черной, блестящей от смазки латексной пробкой, плотно закупорившей мою задницу. Давящей, чуть сдвинувшейся назад, самым широким местом растягивая и без того далеко не девственно тугой вход. Грудь сдавливает, внизу живота тяжело, печет, внутренности скручивает. Немного ведет, и я, судорожно, слишком громко, пожалуй, выдохнув, цепляюсь пальцами за тугой воротничок. Оттягиваю в сторону, но дышать проще не становится. Кренюсь вперед и, извинившись, прошу дать мне пару секунд. Разыгрываю смущение и предобморочное состояние просто мастерски. По аудитории проносится шепоток. «Кларк сейчас грохнется». Комиссия беспокоится, и только Чейз щурится. Потому что он единственный из всех присутствующих знает, что это такое на самом деле. Знает, как я краснею и воздухом захлебываюсь, когда возбужден. Знает цену дрожащим пальцам и голосу. Знает, что я от него хочу. Не может не знать. Кто-то собирался идти ва-банк? Разве не самое время, Тони? - Простите, - звучит безумно виновато, жалко, с надрывом. Именно так, как надо. - Мне что-то нехорошо. Могу я выйти? - обращаюсь к председателю комиссии, кошусь на научрука первый раз за все это время и в конце кидаю умоляющий взгляд на секретаршу. Которая оказывается самой участливой из всех. - Голова кружится? - Хмурится и поправляет очки. Тут же согласно киваю и, спохватившись, пошатываюсь, оказываюсь около стола, пальцами хватаюсь за его край и, подняв голову, взглядом натыкаюсь на пялящегося в ответ Чейза. Напротив. Двадцать сантиметров. - Кажется, как будто что-то давит, - последнее слово выделяю и интонацией, и вскинутыми бровями. Его зрачки становятся черными точками. Сужаются от злости. - Распирает в груди. Председатель кивает на дверь, мол, иди, подыши немного. Отлично. Сейчас. - Вы не проводите меня в туалет, мистер Чейз? - Боишься не справиться без поддержки, Кларк? - произносит вслух, «Я тебя в нем утоплю» читается контекстом. Выпрямляюсь, кусаю и без того багровую уже, припухшую и чувствительную губу, бросаю на него всего один умоляющий взгляд. Совсем как когда мы только вдвоем в полумраке спальни. Совсем как когда я больше не могу ждать и всеми доступными мне средствами-словами-прикосновениями-взглядами прошу перестать издеваться и вставить. Поднимается на ноги. Лицо не читаемо. - Спасибо. Не оборачиваясь, выхожу из аудитории, зная, что Чейз, закипая как чайник со сдохшим предохранителем, идет следом. Не оборачиваюсь и в пустом коридоре. Слышу его шаги. До конца, до последней аудитории, закрытой на ремонт. До конца, туда, где в темном закутке без окон - дверь в преподавательский туалет. От студенческого отличается только отсутствием камеры над дверью да врезным замком, который можно запереть изнутри. И ни слова не произносит. Ни единого, только следует. Замешкавшись, притормаживаю, пальцами стискивая круглую блестящую ручку, и, прежде чем повернуть и на себя дернуть, делаю вздох. На случай, если в следующее мгновение воздух покинет легкие. От удара или поцелуя - почти без разницы. Звонкий щелчок механизма, шаг вперед… Тут же увесистый толчок в спину, который заставляет меня буквально пробежать до противоположной стены. Все также молча, невозмутимо запирает за собой дверь. Оборачиваюсь через плечо. Приходится зажать меж зубами язык, чтобы не закричать. Пятерня в волосах, сжав, больно тянет назад, вторая ладонь поперек торса обхватывает и бедрами, этими чертовски охрененно крепкими бедрами врезается в мой зад. - Ты совсем ебнутый? - шипит почти ласково. Ласково, если подобное предположение вообще может таковым быть. - А ты? - спрашиваю в тон и пальцами тянусь за свою спину, касаюсь кармана его брюк и провожу по ширинке. Давай, Чейз. - Знаешь, что будет, если нас поймают? - не в первый и даже не в двадцатый раз говорит, а у меня так свербит, что откровенно поебать, ЧТО. Потому что этого не случится. Потому что кое-кому пора прекращать болтать. Потому что его «нас» мне очень-очень нравится. Кое-кому, кто так правильно и охренительно об меня трется, кто продолжает удерживать за волосы и скатившимися с пояса пальцами больно - так, как он любит; так, как мы любим - сжимает меня между ногами. Воспринимаю это как сладкое выклянченное «да». Отталкиваю, выкручиваюсь из его рук и, не дав опомниться, к губам жмусь своими, ладонями прохожусь по лацканам пиджака, проглаживаю их, прижимая к твердой груди, и медленно, так чтобы ртом проследить его подбородок и линию челюсти, опускаюсь коленями на кафельный пол. Около десяти секунд на то, чтобы разобраться с ремнем на идеально выглаженных брюках, еще пять - на пуговицу, а три - чтобы, чуть приспустив белье, взять в рот. - У тебя пять минут, - доносится сверху, и я улыбаюсь, щекой потираясь о горячий напряженный член. - Ты кончишь за три, - посмотрев на него снизу вверх, обещаю. Обещаю, а губы сами растягиваются в усмешке. Потому что, несмотря на то, что он так долго отпирался, ему все это нравится. Ладонью по моим прилизанным с помощью геля волосам ведет. Морщится, ерошит их, разлепляя слипшиеся пряди, и, намотав на кулак те, что подлиннее, тянет. Медленно, наслаждаясь моментом… с секунду. А после, надавив на макушку, вынуждает опустить лицо вниз, опуститься ртом на подрагивающий без внимания орган, от одного вида которого мой рот наполняется слюной. Не сглатываю ее, насаживаюсь прямо так, делая его влажным. Насаживаюсь, позволяя ему самому толкаться так глубоко, как он хочет, работая лишь языком. Без стиснувших колени рук. Потому что так много острее. Потому что, ухватись я за него или попытайся обхватить пальцами, тут же получу предупреждающий шлепок по щеке. Знаю, не любит. Знаю и дрожу только больше, потираясь задницей о холодные плитки. Давления гладкой пробки внутри чертовски недостаточно для того, чтобы хотя бы на дюйм приблизиться к разрядке. Чертовски недостаточно, но терплю, не касаясь своего члена. Пока терплю. Пока… А слюны и смазки уже так много, что, мало того, что губы липко-влажные, подбородок испачкан. Подбородок и шея с воротничком рубашки. И таким я вернусь назад? Грязным во всех смыслах? Не утерпев, пытаюсь незаметно переместить ладонь, накрыть ей свой пах, и стоит только сделать это, надавить пальцами, как носок ботинка Чейза отталкивает мое запястье. - Не слишком ли ты… внимательный… - проговариваю, выпуская член изо рта, проговариваю рвано и сбивчиво, шепотом, чтобы в коридоре даже случайно не услышали, - для того… у кого… берут в рот? - Так и используй этот рот по назначению, а не болтай, Кларк, - строго одергивает, и я пристыженно киваю. Прошептать бы еще виноватое «Как скажете, мистер Чейз», да только, боюсь, голову мне оторвет, если нечаянно сомкну зубы. Придерживает себя за основание члена, по моим губам головкой ведет, не позволяет поймать ее, проталкивает внутрь совсем немного, упирается в зубы - и назад. Размыкаю губы, давая лучший доступ, фактически умоляя вставить как следует, но только хмыкает, отдернув за волосы. - Тебе настолько нравится стоять на коленях, что я никак не могу взять в толк: как ты вообще мог кого-то трахать? Пьяно ухмыляюсь и поигрываю бровями, не отводя взгляд от его блестящей влажной головки с тонкой ниточкой слюны, тянущейся к моим губам. - Хочешь посмотреть как-нибудь? - предлагаю и тут же закашливаюсь, потому что оказываюсь не готов взять так глубоко. Потому что кто-то слишком собственник даже для таких шуток. Старательно дышу носом, потому что даже на секунду выпустить изо рта не позволяет, хватаюсь обеими ладонями за его бедра, закрываю глаза, старательно работая языком и наслаждаясь тем, как мягкая головка таранит щеки и нёбо. Хватаюсь обеими ладонями за его бедра и неосознанно, как-то само собой огладив их, цепляюсь пальцами за зад. Подталкиваю вперед, расслабляя горло и задерживая дыхание. Давай, Чейз. Ты же так любишь. Становится еще больше, тверже, и это уже чертовски больно: ласкать его, чувствуя, как мой собственный сдавленный узким бельем член вот-вот отвалится от прилившей крови. Чувствуя, что мне ни хрена не достанется. Но удивляет, вдруг подавшись назад и легонько шлепнув ладонью по щеке. Не уверен, что понимаю. Стискивает пальцами подбородок и, хмыкнув, отирает его от слюны, тянет вверх, заставляя подняться на ноги. Охнув от боли, делаю, как он хочет, и, чтоб в голос не заскулить, закусываю рукав, когда разворачивает к себе спиной и подталкивает к стене. Расстегивает мою ширинку, спускает брюки и лапает через плотные тугие плавки. Раздвигает ягодицы и нащупывает основание пробки. Давит на нее. Носом ведет по моему уху. Невозможно. Слишком на контрасте с движениями его пальцев. Слишком осторожно для того, кто только что накрыл мой пах и сжал его так, что я едва не вскрикнул. - Что такое, Тони? - Его голос, и без того низкий сейчас, просто райской музыкой кажется, странной хрипловатой музыкой. - Тебя что-то беспокоит? - Да… - отвечаю, откидываясь назад, затылок пристраивая на его плече, и, вывернув шею, заглядываю в глаза. - Ты все еще не во мне. Чувствую, как улыбается, больно прихватывает мое ухо, зализывая тут же, языком ведет вниз, покусывает шею над застегнутым воротничком рубашки… Стягивает с меня плавки. Но только сзади, так, чтобы оголить зад и ухватиться за основание пробки, медленно потянуть на себя. Не дышу в этот момент. Не дышу, потому что, кажется, вечность ждал этого; не дышу, потому что плотная материя, натянувшись, увеличила давление на головку моего члена. Он уже весь фиолетовый от прилившей крови, я уверен. Он уже очень чувствительный и ждет не дождется, чтобы его как следует сжали. Огладили. Приласкали. - Таннер, пожалуйста… - поскуливая, прошу, опасно громко и высоко. Прошу, едва ли не впервые называя его в этих стенах по имени. И он освобождает меня, вытягивая из моего зада плотно севшую пробку и позволяя выскользнуть из пальцев, так, чтобы, упав, она оказалась в моем не спущенном до колена даже белье. Трогает меня, по первую фалангу лишь проникает внутрь и, прежде чем я успеваю заткнуть себя, закусить чертов рукав и сдохнуть, подавившись пуговицей, зажимает мой рот сам, своей широкой ладонью. Он не спрашивает, готов ли я, не отпускает ехидных замечаний. Он просто давит всем весом и, бедром раздвинув мои стреноженные ноги чуть шире, входит. Ни намека на осторожность. И если бы не чертова пробка, то у меня бы глаза вылезли из орбит, а так только выступают слезы. Несмотря на подготовку и почти четверть тюбика смазки внутри - больно, а вместе с тем и безумно чувствительно. Каждый распирающий мое тело миллиметр чувствую. Один за другим. Покачивается вперед-назад, проезжаясь членом внутри меня, и, убедившись, что не порвет, наконец-то перекладывает ладонь с моей поясницы на живот. Чуть сжимает и скатывается вниз, плотно обхватывая член через ткань. Через ткань, скользкую изнутри от выделившейся смазки. Распахиваю рот шире и прохожусь языком по пальцам, затягивая их в свой рот. Охотно позволяет посасывать сразу три, поглаживает мой язык, играет с ним, пачкая в слюне и… начинает двигаться уже по-настоящему. Выходит по-настоящему грубо, даже жестко, но разве я не сам этого хотел? Не сам выпрашивал? Теперь только мычать, зубами вгрызаясь в твердые фаланги, и содрогаться всем телом. Потому что его, Чейза, вокруг меня охренительно много. Потому что уверенно дрочит мне, таранит в зад и трахает в рот пальцами. Температура резко подскакивает, спустя пару толчков уже плавлюсь. Спустя еще несколько - не остается даже намека на тупую саднящую боль, и становится безумно круто. Раскаленное тело за спиной и прохладная плитка, в которую я упираюсь лбом. Его уверенные пальцы и мои - дрожащие, обхватившие его кисть и помогающие дрочить. Вспоминаю о том, что у нас только пять минут, уже на грани оргазма, когда, вытрахивая из меня душу, заставляет приподняться на носки, податься назад и с визгом, достойным только что лишившейся девственности девчонки, кончить. Кончить, затопив чертовы поддерживающие трусики, которые он так и не изволил полностью спустить, спермой. Сдавливаю его внутри себя, конвульсивно сжимаю мышцы, и он, прошипев что-то, натягивает меня по самые яйца и, придержав так, вытянувшегося в струну и привставшего на носки, заканчивает тоже. Внутрь. Потрясающе горячими упругими толчками. Покачивается взад-вперед, ладонью додаивая мой все еще подрагивающий член, и, задержавшись так на полминуты, не больше, касается губами моих волос. Быстро и смазанно. Сухо. Отстраняется и, прежде чем успеваю обернуться, отклеиться от стенки, заставляет меня испуганно вскрикнуть, возвращая на место чертову пробку, о которой я уже успел напрочь забыть. - Что… Что ты делаешь? Дыхание все еще трудно восстановить, да и чувствительные, распяленные края ануса, которые только что растянулись вокруг прохладного латекса, явно не помогают нормировать его. - Возвращаю все на свои места, - невозмутимо, только тембр голоса немного выдает, отвечает и, проведя пальцами по основанию пробки, нажав на нее, поправляет мое белье. По промежности тут же растекается моя успевшая остыть сперма, и он с удовольствием размазывает ее еще больше. Через ставшую снаружи влажной ткань, разумеется. Проклятая синтетика. Внутри же… Ощущаю себя просто как следует отпользованным. И не сказать, что это не то чувство, которое я рассчитывал испытать. Это же Чейз, верно? Наконец застегивает мои брюки. Проводит большими пальцами по пустым шлевкам. - Слушай меня внимательно, - обнимая поперек груди, шепчет и, сжав что-то в ладони, ныряет в карман моего пиджака. - Я уйду сейчас, а ты вернешься через три минуты. Приведи себя в порядок, но пробку не тронь. Побудешь немного грязным? На этих словах улегшееся было возбуждение поднимается новой волной. Кусаю губы и понимаю, что теперь, после всего, это почти больно делать. Согласно киваю в ответ, и он продолжает: - Вернешься в аудиторию и выступишь так, что твой руководитель пустит слезу, а я не найду ни единого огреха, до которого можно было бы доебаться. Затем поедешь ко мне и только тогда примешь душ. Окей? - Окей. - Дрожь в коленях никуда не делась, напротив, усиливается. - А потом? - Потом ты пойдешь в спальню и будешь ждать меня. Голый и тщательно смазавший свой зад. Я хочу найти тебя с раздвинутыми ногами и лицом вниз. Я хочу найти тебя и как следует наказать за то, что ты устроил, - звучит настолько неплохо, что, выворачиваясь и приподнимаясь на носки, обнимаю его за шею и целую. Коротко, скользнув меж влажными горячими губами языком и тут же отстранившись. Легонько отталкивает от себя и, глянув на часы, напоминает: - Три минуты, Тони. Киваю и захожу в одну из пустых кабинок, чтобы он мог выйти, не явив любому, кто мог забрести в этот угол, раскрасневшегося, только что трахнутого меня. Как только дверь за ним закрывается, спешно выхожу из своего укрытия и, морщась от ощущения липкости, запираюсь на замок. Стаскиваю пиджак и расстегиваю сразу две пуговицы на рубашке, буквально разодрав ворот. Закатываю рукава. Включаю воду и, умывшись, ерошу влажными пальцами волосы, приводя их в более приличный вид. Последнее, что делаю - это мельком бросаю взгляд на свое отражение в настенном зеркале. Кривляясь, одними губами передразниваю Таннера, воображая, что он мог бы сказать. «Ты выглядишь таким трахнутым, Тони». Самое приличное из всего, что приходит мне на ум. Хмыкаю. Ну и пусть. Теперь главное - стереть это выражение со своей рожи и вернуться в аудиторию как ни в чем не бывало. Вернуться и сделать все в точности так, как он просил. Прихватив пиджак и похлопав по его карманам, убеждаюсь, что действительно сунул мне ключи от своей квартиры. Убеждаюсь в том, что не был здесь один и все это мне не приснилось. Не привиделось из-за теплового удара или еще какой херни. Убеждаюсь и все-таки надеюсь, что ни его, ни меня не вышибут за это. А если и вышибут, то он убьет меня, попросту заебав до смерти. Не самый плохой вариант, а, Чейз? *** Приезжаю к нему около пяти. С порога, стаскивая и прямо так в коридоре бросая одежду, мчусь в душ, чтобы наконец-то избавиться от всего этого противного пиздеца на и в своем теле. Долго торчу под душем, наслаждаясь горячей водой и тем, что, в отличие от студенческих душевых в общаге, здесь можно, не опасаясь, расслабиться и лить воду сколько вздумается. Чейз никогда не был особо заебан на экономии, и возросшие счета за лишние кубометры его не парят. Натираюсь его жесткой вехоткой с его же гелем для душа и улыбаюсь. Есть в этом что-то безумно сближающее. Делить один запах. Шампуня тоже. Жмурясь, пытаюсь отмыться от вроде как нестойкого оттеночного шампуня, да только после третьего раза вода, стекающая по моей груди, перестает быть грязно-коричневой. Выбираюсь из кабины, не особо тщательно обтираюсь полотенцем и прямо так, голышом, возвращаюсь в коридор. Первым делом отправляю перепачканные давящие трусы в мусорку. Пробка летит туда же. Хватит с меня игр с посторонними предметами, на сегодня уж точно. Подбираю свое шмотье, ботинки отпихиваю босой ногой в сторону, чтобы не валялись под самой дверью. В холодильнике предсказуемо не находится даже трупа окоченевшей от голода мыши, и я, голодный, как стая койотов, раздраженно закатываю глаза. Лакаю воду прямо из-под крана и, прежде чем, как было велено, отправиться в спальню, нахожу в кармане брюк телефон, отправляю сообщение с просьбой хотя бы захватить пиццу. Не отвечает. Пожимаю плечами, прикидывая, насколько он может быть занят, и, разворошив постель, валюсь лицом вниз, подгребая подушку ближе к груди. Утыкаюсь в нее носом, запоздало подумав о том, что волосы все еще мокрые и наверняка слезающий тоник грязные разводы на белом белье оставит. Наверняка отстирать будет сложнее, чем пятна подсохшей спермы. Наверняка он просто махнет рукой и выбросит наволочку к чертовой матери. Натягиваю одеяло на плечи, решая подремать до того, как повернется ручка дверного замка, и незаметно для себя почти сразу же вырубаюсь. *** Просыпаюсь в абсолютной темноте и оттого, что слишком жарко становится. А еще плечи, на которые, кажется, рухнул шкаф, болезненно затекли. Неловко ворочаюсь, пытаюсь уползти чуть в сторону, и тяжесть исчезает, перемещается куда-то назад, и тепло исчезает тоже. На секунды. После пальцы цепляются за мое плечо и, потянув назад, перекатывают набок. Под шеей оказывается широкое плечо, лопатки прижимаются к груди в тонкой футболке. Замираю и жду. Ладонь, скользнувшую под одеяло, или пальцы, сжавшие ягодицу, но никак не невесомого поцелуя в макушку. Поцелуя, после которого он так и остается лежать, уткнувшись лицом в мои волосы. Тревожно становится. Интересно, как давно он пришел? - Эй, у тебя все нормально? Кивает, и до меня только сейчас доходит, что темно не из-за сомкнутых плотных штор, а потому, что глубоко за полночь. - Ты меня пугаешь, Чейз, - выходит достаточно нервозно. Ну так еще бы, подергаешься тут, когда тип, который обещал чуть ли не кару небесную, тихонько и совсем даже не маньячно дышит в твою макушку. - Давай свалим куда-нибудь? Получишь свой ебаный диплом, и рванем на острова? Желательно туда, где вообще не говорят на английском. Как тебе? Я бы грохнулся на задницу, если бы стоял в этот момент. Ноги бы просто отказались держать меня и разъехались. Открываю и закрываю рот. Перевариваю все это. Открываю и закрываю еще раз. - Эм, чудесно? Я, ты, закат и секс на пляже… Чудесно, правда. За исключением одного «но». - Сарказма, пожалуй, слишком много в голосе, но ничего не выходит с этим поделать. - Какого? - Кажется, хмурится и, что самое страшное, абсолютно серьезен. Оборачиваюсь через плечо, чтобы заглянуть в его лицо и попытаться поймать взгляд. В окружающей, всю комнату заполонившей темени - тщетно. - Я вроде как живу в общежитии. На стипендию. Напомнить тебе, сколько в ней нулей? Смеется. Кажется мне замученным вусмерть вдруг. Уставшим по самое не балуйся и лет на пять старше, чем есть на самом деле. - Это не будет проблемой. Считай, что ты на содержании. Ну, так что? Я, ты, закат и секс на пляже? - передразнивает, а я вдруг вспоминаю, как это все начиналось. Как он изощренно травил меня пара за парой, с приятной ужимочкой вгоняя под панцирь самообладания все новые и новые занозы. Как заставил подстричься. Как я поцеловал его. - На содержании у содержанки? - уточняю и даже рассчитываю на шлепок. Но ему слишком все равно даже для того, чтоб поднять руку. Не трогает. - А твоя жена не будет против? - Не-а. Установившаяся тишина кажется легкой, скрадывающей все на свете. Ненапряжной. Слышно, наверное, как колотится мое сердце. Тянусь ладонью назад, нахожу его руку и тащу себе на живот, фактически обнимаю себя ей. На живот, который тут же стягивает судорогой и громко урчит. Закатываю глаза, вспоминая о том, что вроде как просил привезти пиццу. - Умоляю, скажи, что ты внял моим мольбам и привез пожрать. - Ты же не внимаешь моим. Намек даже не толстый, намек жирный, как обладатель титула «Самый необъятный зад». - О, да брось, тебе понравилось. А теперь: где моя еда? Я не доживу до твоего пляжа, если ты не будешь кормить меня. - Разве я на это подписывался? Вдохновенно киваю и выбираюсь из-под его руки, ноги путаются в одеяле, и приходится побарахтаться, чтобы выпутаться. Откатывается в сторону и, заложив руки за голову, наблюдает за тем, как я, хлопнув в ладоши, зажигаю верхний приглушенный свет и, отведя дверцу шкафа-купе в сторону, задумчиво осматриваю его шмотки. - Что ты там делаешь? - Ищу что-нибудь, что можно надеть. - А разрешение? Закатываю глаза и, скрестив руки на груди, разворачиваюсь к нему, прокрутившись на пятках. - Окей, Чейз, черта с два тебе что-нибудь обломится, пока я не поем, и поэтому еще раз: я возьму футболку? - Пообещай мне, что не выкинешь ничего подобного еще раз. О, отлично, меняет тему. Корчусь в стиле «да ладно тебе уже» и киваю. Тогда он поднимается на ноги и, проходя мимо, шлепает меня по голому бедру. Вижу, как на кухне вспыхивает свет, а спустя секунду начинает негромко жужжать включившаяся микроволновка. Остро пахнет пепперони и сыром. Возвращаясь к шкафу, улыбаюсь по-детски глупо, надеясь, что за сложенными на груди руками он не заметил быстро скрещенных пальцев.