Часть 1
14 марта 2017 г. в 19:46
Свет внутри Ханасаки работает с перебоями — то гаснет, то зажигается, то потухает, то разгорается вновь, похожий на пламя одинокой свечи, стойко старающейся выдержать порыв ледяного ветра. Ветер этот всегда приносит сомнения и несчастья — Хару-нии, сенсей, Двадцатиликий, твоя собственная стеклянная пустота.
Бесполезен, клеймит самого себя Кенске. Свет неодобрительно мигает, грозя погаснуть, и слабо освещает накопившуюся боль на дне бирюзовых глаз.
Кобаяши поднимает голову и смотрит на него, как на солнце.
В груди у Ханасаки что-то теплеет от этого взгляда, щемит, почти взрываясь болью — если Кобаяши и смог так легко его простить, то он сам вытравить из себя вину никак не может.
«Если бы я только мог что-нибудь для тебя сделать».
«Уже сделал», — читается в алых глазах напротив.
Рядом с Ханасаки барьер Кобаяши слабеет и чуть рассеивается.
Они идут выручать сенсея, потому что долги всегда возвращают, Акечи им дорог и так просто правильно, а вот кто из них сейчас спасает от самого себя другого — запутанно донельзя и неясно от слова совсем.
Только Кобаяши идет вперед, оставив во вчерашнем дне сожаления, обиды, прошлое (пулю) и разрывающую на части боль.
— Ой.
Ханасаки поднимает глаза.
— С тобой все будет в порядке, если ты будешь идти за мной, — говорит ему Кобаяши.
Если бы он мог, он бы, конечно же, протянул Ханасаки руку.
На бирюзовых радужках раздувается новый светящийся огонек — полный непонимания, но такого искреннего восторга. Кобаяши смотрит на него вопросительно; он имеет в виду ближайшую сотню-другую метров — здесь небезопасно, пойти не так может все, что угодно, а демонический смех Двадцатиликого всегда оказывается впереди на шаг, а то и на добрый десяток, и Ханасаки — то самое, что он больше ни при каких обстоятельствах не хочет терять.
Кобаяши смотрит и ничего не говорит.
Потому что Ханасаки готов идти за ним хоть всю оставшуюся вечность.