Этой ночью в Риме было необычайно спокойно и тихо. Свет полной луны прекрасно освещал пустые окрестности города. Торговцы заперли лавки, свернули лагерь лекари, и все добропорядочные горожане давно заперлись в своих жилищах, гадая, что же принесет им завтрашний день. Они жили в такое время, когда в один миг в их жизни могли произойти непредсказуемые изменения. Их судьба полностью и целиком зависела от двух противодействующих между собой объединений, состоящих из величайших и сильнейших людей эпохи — то были Братство Ассасинов и семья Борджиа.
В эту ночь Эцио Аудиторе да Фиренце не спал. Ночь была его любимейшим временем суток, в которое он предпочитал наносить удары тамплиерам, и эта не стала исключением. Однако она была особенной. Ассасины-доносчики сообщили, что эту ночь Чезаре Борджиа собирается провести в Риме, что было довольно необычайно, так как он предпочитал проверять порядок дел в городе днем, а под вечер же незаметно и мгновенно исчезал в направлении одного из своих владений в Тоскане. Так или иначе, нахождение Чезаре ночью в Сант-Анжело пошло бы на руку Эцио, значительно упростив его попытки отыскать его в дневное время суток, поэтому Эцио молниеносно несся навстречу замку Борджиа, ловко обходя встречные преграды в виде выступов на крыше и стражников.
Осторожно пробравшись по карнизу, Эцио Аудиторе нашел окно, выходящее в покои Папского сына. Чезаре был внутри, один и без своего привычного обмундирования. Латные доспехи и алый плащ облачали манекен в углу комнаты, и лишь только меч неизменно находился подле своего хозяина, в просторной одежде восседавшего за письменным столом, переполненным кипой бумаг. При свечах он внимательно изучал содержания окружающих его писем и делал пометки.
Замерев, Эцио погрузился в раздумья: как лучше поступить? Тот факт, что главный враг рядом, не защищен и уязвим, как никогда, выглядел очень подозрительно и легко мог таить ловушку. Впрочем, Эцио одинаково мастерски обходился как с оружием ближнего боя, так и дальнего. Сейчас ему оставалось лишь достать арбалет, навести на сидящего спиной к окну Чезаре и спустить курок. Возможность перевернуть судьбу народа Италии, избавив их от очередного угнетателя, была в его руках, но…любопытство, жажда риска и сложностей в который раз оттолкнула ассасина от легкого пути. Будь то среднестатистический тамплиер, Эцио, конечно, не мешкая выстрелил бы и, не оглядываясь и мгновенно забывая об очередном побежденном противнике, устремился навстречу поискам новых. Но Чезаре Борджиа был совсем иной. Он разительно отличался от всех тамплиеров, которых Эцио когда-либо встречал. Он недосягаемо превосходил их всех и во всем. Красота, обаяние, сила, харизма и многочисленные таланты молодого Борджиа заставляли содрогаться не только Италию, но и весь мир, ибо громкая слава его моментально распространялась по свету, и не было человека, который не знал бы Чезаре, не восхищался им и не ненавидел его. Чезаре был настоящим гением. Гением зла.
Как бы Эцио ни пытался опровергнуть исключительность Чезаре Борджиа, как ни пытался убедить себя, что он — однозначное зло, и зло могущественное и опасное, которое надобно как можно скорее стереть с лица земли, ведь только в том и заключалось дело ассасинов, но Эцио не мог. Казалось, он гнался за Чезаре полжизни, но каждый раз, подобравшись к нему близко, он медлил и забывал о своей первостепенной задаче. Так произошло и сейчас.
Пытливый интерес превысил здравые рассуждения, и ассасин, обойдя раму, осторожно и тихо перелез через окно. Теперь Чезаре, неизменно продолжая заниматься перепиской, находился прямо напротив. Молниеносный бросок — и клинок Эцио вонзится в шею тамплиера…
— Добро пожаловать в мои покои, ассасин. Я ждал тебя, — внезапно громким и отчетливым голосом произнес Чезаре, даже не оборачиваясь. — Ты умеешь достойно провести ничтожных римских стражников, но наивно было полагать, что твои акробатические трюки застанут врасплох меня.
Эцио на миг опешил, но тут же отскочил назад к окну, хватаясь за оружие и принимая боевую стойку. Он ожидал, что в комнату ворвется стража, но ничего не произошло.
— Не суетись. Они не придут, если я этого не захочу, — неизменно проговорил Чезаре.
Эцио нахмурился. Он не мог понять свою ситуацию, не мог понять и спокойствия и небрежности Чезаре, который до сих пор не соизволил и повернуться.
— А не слишком ли ты самоуверен, Чезаре? Я могу убить тебя сию минуту, если я этого захочу. И, поверь мне, я этого очень хочу и забирался сюда не ради того, чтобы пожелать тебе доброй ночи.
В ответ на это Чезаре коротко и сухо рассмеялся, привстав с места и подняв рядом стоящий меч. Ассасин мгновенно насторожился и приготовился к атаке, но напрасно — Борджиа невозмутимо отнес меч к оружейной стойке, стоящей подле манекена, и только после этого встал лицом к лицу со своим главным врагом. Несколько секунд Чезаре молча пронзительно рассматривал Эцио, и Аудиторе не мог понять, что таится в его холодном, но прожигающим насквозь взгляде. Что задумал Чезаре? Что означает вся эта игра, и игра ли это? Вот, что Эцио ненавидел в Чезаре больше всего. Абсолютная непредсказуемость, неподвластная каким-либо логическим объяснениям. Ненавидел, потому что она его пугала, потому что был бессилен перед ней и не мог заранее предотвратить последствий.
— Действительно ли ты так жаждешь убить меня, невзирая даже на столь прекрасную ночь? Готов ли ты сейчас обагрить ее кровью и нарушить покой людей? О, извини, но почему-то я не вижу в тебе такого рвения…- наконец, подал голос Чезаре, — между тем, мы с тобой впервые остались наедине, Эцио. Ни моих стражников, ни твоих ассасинов…у нас появилась возможность не кидаться друг на друга, а поговорить по душам и разъяснить некоторые вопросы.
У Эцио непроизвольно вырвался смех.
— Что, прости? С какой это стати я должен что-либо с тобой обговаривать? Напомни-ка, когда это мы стали приятелями, чтобы при свечах изливать друг другу душу.
— Не должен, конечно…но и не откажешься.
Чезаре вновь отошел к своему столу, нагнулся и стал искать что-то в нижнем ящике. Эцио, оставшись в той же позиции у окна, внимательно следил за ним. Разум подсказывал — нужно действовать быстро, пока не стало поздно, нужно принять решение сейчас же. Эцио словно оказался в незапертой клетке с тигром, и два естественных выхода — бежать или бороться. Но ассасин не мог пошевелиться. В его голове переплеталось слишком много вопросов.
Вскоре Чезаре извлек из-под стола бутылку дорогого вина и пару хрустальных бокалов.
— Не отравлено, — произнес Чезаре, разлив вино и отпив из одного бокала, — для снятия ненужного напряжения. Прошу, присаживайся и выпей, превосходное вино. Даже в твоей золоченной Флоренции такого не попробуешь.
После такого шага Эцио вовсе впал в недоумение. Сердце вдруг бешено заколотилось в груди, еще призывая одуматься, но природное любопытство опять оказалось сильнее. И Эцио, поколебавшись, решился ввериться игре Чезаре. Рассудок ассасина затмили две мысли: чем все это закончится и чего хочет Борджиа? И он, поднеся бокал к губам, под удовлетворенным взглядом Чезаре испробовал вино. Действительно превосходное.
— Так какого же черта ты от меня хочешь? Что тяготит тебя настолько, что ты вынужден обратиться к своему, если не ошибаюсь, заклятому врагу, — задал вопрос Эцио, рассматривая Чезаре так же пронзительно, как и он его.
Они сидели друг напротив друга, не сводя глаз. Эцио никогда не находил других мужчин привлекательными и вообще не различал мужскую красоту, для него истинная красота мужчины значилась в его характере и поступках, внешняя же не значила ничего. Принцы и нищие могли быть для него одинаково красивыми. Но Чезаре и в этом плане стал исключением. Разглядывая черты его лица и фигуры, казалось, все в нем было идеально, все было так прекрасно и притягательно, что вызывало в Эцио невольное восхищение и любование, как если бы он рассматривал произведение искусства. И это еще одна деталь в сыне Борджиа, которой ассасин не мог противостоять, из-за чего значительно его раздражала.
— О чем же я хотел поговорить? О делах насущных, конечно,— ответил Чезаре, разливая по второму бокалу, — вы, ассасины, убеждены, что имеете право лишать жизни тех, кто, по вашему мнению, ее недостоин. Сколько замечательных людей погибло, сколько еще погибнет в этой нескончаемой и бессмысленной войне… Но я научился с этим бороться, научился вас останавливать. Надменность, наивность, заученные убеждения и призывы к анархии — вот портрет ассасина. Но тебя я не могу сравнить с ними всеми. В тебе, Эцио, я вижу большой потенциал, тонкий ум и талант. Будь ты воином моей армии, ты достиг бы очень больших высот. Неужели ты действительно веруешь в эти абсурдные фантазии, как безграничная свобода и вседозволенность?
Эти слова вызвали в Эцио волну возмущения и негодования.
— Это так странно, Чезаре… Сейчас ты пытался обвинить Братство ассасинов, но как будто бы дал свой собственный портрет! Да, я верю в свободу человека и я борюсь за эту свободу, освобождая людей от рабских оков и от тиранов, подобных тебе, твоей семье и всем остальным тамплиерам! Вершить судьбы других и лишать жизни якобы недостойных ее? Извини, но эту возможность прекрасно демонстрируете вы с твоим отцом, а не ассасины. И лучше не заставляй меня приводить аргументы, подтверждающие это, — закончив, разгоряченный Эцио мгновенно осушил свой бокал и сам налил себе повторно.
— Нет, все-таки тебе присуще то же самое, что и им всем, — усмехнулся Чезаре. — Тираны… Часто ли при виде тирана народ ликует и восславляет его имя? Часто ли люди свергают своих правителей, моля, чтобы тиран взял их под свое крыло, чтобы даровал им свое благословение? Они возносят меня, они кланяются мне, они просят меня одарить их своим почтением! Я, один из тиранов Борджиа, достиг того, на что ни у одного итальянца не хватит ни духу, ни силы, ни мастерства! Я поднял Италию с колен, и я подниму ее еще выше, я сделаю ее сильнейшей мировой державой! Именно анархия, что вы так усердно проповедуете, привела к разрухе, на которую вы же и жалуетесь. Под моим правлением, под правлением Императора Чезаре Борджиа, страна будет процветать в таком величии, какого не было и при Цезаре!
Подняв брови, Эцио некоторое время молча смотрел на Чезаре, гордо ухмыляющегося и очень довольного своей пламенной речью.
— Не петушись. Невежды — легкие мишени, и ими вдвойне легко управлять, если они очарованы тобой.
— А ты мною очарован?
От неожиданности такого вопроса Эцио поперхнулся и вопросительно уставился на Чезаре. Тот аналогично рассматривал ассасина в упор со странными усмешкой на устах и блеском в глазах. Эцио вдруг почувствовал себя некомфортно. За беседой он не заметил, сколько выпил, и, казалось, только сейчас алкоголь дал о себе знать, переходя в опьянение. Но было тут и что-то другое, то, что медленно растекалось по телу ассасина, даруя необычные ощущения…
— Прости, не понял тебя…- начал было Эцио, но в этот миг Чезаре, мгновенно сдвинув в сторону бутылку с бокалами и подавшись вперед через весь стол, крепко сжал предплечья Эцио и прильнул к его губам. Пораженный ассасин рефлекторно дернулся в противоположном направлении, отчего его стул накренился, и они вместе с Чезаре полетели вниз. Чезаре плотно прижимался и вдавливал ассасина всем телом в пол, не отступая от его губ и не давая тем самым произнести ни слова. Эцио усиленно пытался вырваться и сбросить с себя Борджиа, но руки его были сцеплены мертвой хваткой, доступ к клинкам был перекрыт. Чезаре, под стать своему отцу, был высоким и очень крепким физически, немного превосходя в этом плане Эцио. Физическая борьба с Борджиа, когда им удавалось так близко сталкиваться, всегда заставляла Эцио попотеть, а сейчас же он вовсе был бессилен. Он чувствовал, как рассудок туманится больше и больше, и тогда с отчаянием и силой прикусил губу Борджиа. Чезаре мгновенно отпрянул и, поморщившись от боли, освободил одну из своих рук, дотронувшись до губы, по которой стекала струйка крови, но тут же получил под дых.
— Какого черта ты творишь, ублюдок?! — взревел Эцио, но даже одна свободная рука не дала особого перевеса, ибо Чезаре сориентировался мгновенно, еще сильнее насев на нем и блокируя все попытки вырваться.
— Нигде…- злым полушепотом и тяжело дыша, отозвался Чезаре, — нигде в
этой стране я не встречал человека, способного сравниться со мной…
Затем он наклонился к Эцио еще ниже, так, что они чувствовали дыхание друг друга. В глазах ассасина читались злость, страх, изумление и…смятение. Широко ухмыльнувшись, Чезаре продолжил:
— Я долго не мог принять в толк твое поведение, ассасин. За все то время, что мы знаем друг друга, ты так и не попытался убить меня. Ты видишь меня, ты спешишь ко мне, но в последний момент отторгаешься. Я постоянно задавался вопросом — почему?..
— Может, потому, что на тебя не так-то просто выйти, учитывая твою привычку колесить по всей Италии и присоединять новые земли? Или потому, что тебя постоянно окружает Папская гвардия? — язвительно откликнулся Эцио.
— Нет. Ты мастер-ассасин, а проявляешь себя, как новичок. Тебя так тянет ко мне, тянет отомстить мне, потрепав нервы и при возможности унизив меня перед народом… Но сейчас мы наедине. Тебе это нравится? Ведь именно ЭТОГО ты так страстно жаждал? — почти прошипел Борджиа с неизменной усмешкой на лице, до боли сжимая запястья ассасина.
— Если ты хочешь узнать, нравится ли мне, как ты морочишь мне мозги, то вынужден ударить по твоему самолюбию — получается у тебя это отвратительно и нисколько не приятно, Чезаре. И терпеть я этого больше не собираюсь! — Эцио очередной раз, приложив все оставшиеся силы, дернулся в попытках вызволиться. — Отпусти…отпусти, и сегодня я пощажу тебя, даю слово.
После этих слов Чезаре заливисто рассмеялся.
— Какая гордость и упрямство. Мы с тобой похожи, Эцио, словно два зеркальных отражения, — проговорил он, растягивая слова, — тогда я первый уничтожу твою гордость горькой правдой. Ты не хочешь моей смерти. Ты хочешь меня.
Не дав Эцио опомниться, Чезаре коленом прижал паховую область ассасина, от чего последний ахнул, с ошеломлением отметив про себя, что возбужден. Когда это произошло? Неужели Чезаре был прав, и Эцио действительно хотел именно этого? Нет, не может быть, чтобы настолько… Только свободу Эцио Аудиторе обожал больше, чем женщин, к содомитам же он относился безразлично, но непонимающе. То, что происходило сейчас, вдребезги рушило все его прежние убеждения. Чезаре был невероятно проницателен, он мог дотянуться до души любого, а дотянувшись, брал полный контроль и превосходно манипулировал. Так произошло и в этот раз.
Чезаре Борджиа вызывал в Эцио бурю различных чувств, многие из которых Аудиторе презирал и упорно отрицал. Эцио желал уничтожить своего главного врага, но, в действительности, в глубине души Эцио жаждал быть к нему как можно ближе и как можно дольше, насколько это было возможно. Притягательность блистательного полководца одержала верх над опытным и видавшим жизнь мастером-ассасином. И этого он не признает никогда, ни за что и ни перед кем. Но сейчас, когда они наедине…он всецело вверится порыву своих желаний.
Чезаре, почувствовав, что ассасин полностью расслабился и замер, вновь наклонился к его лицу и едва ощутимо коснулся его губ. И Эцио подался навстречу. Они слились в жарком поцелуе, и руки Чезаре заскользили по торсу Аудиторе, а тот поглаживал и сжимал плечи своего партнера. Опьяненные страстью, они лихорадочно помогали друг другу раздеваться и не заметили, как оказались на роскошной широкой кровати Чезаре. Резкие, требовательные, грубоватые ласки Чезаре, шепчущего вновь и вновь одни и те же слова — «мой ассасин» и «нигде я не встречал человека, способного сравниться со мной», и такие же яростные и пылкие ответы со стороны Эцио — вот, что происходило в ту необычную ночь в Риме, в личных покоях Папского сына.
Солнце поднималось над горизонтом.
Едва лучи света проникли через окно, Эцио Аудиторе подскочил, как от кошмара, но сделал это напрасно — все тело мгновенно свела тупая, ноющая боль, заставив ассасина повалиться обратно на подушки. Он схватился рукой за голову, по которой, казалось, били молотком, и протяжно простонал.
— Тебе больно? — издевательски раздался голос рядом, — а ночью ты держался так уверенно и активно, просто поразительно.
Как же Эцио сейчас не хотелось поворачиваться в сторону этого голоса, хотелось лишь закрыть глаза и вновь открыть их, оказавшись у себя дома, в своей постели, в самой дорогой и уютной обстановке, и чтобы все, произошедшее в действительности, оказалось лишь абсурдным сном. Но он сделал над собой усилие и развернулся, чтобы созерцать последствия своих действий, своего выбора. Чезаре лежал на боку, опершись на локоть, и бесстыдно рассматривал его, как всегда самодовольно и ехидно ухмыляясь. Эцио постарался пронзить его самым злобным взглядом, на который только был способен, и поспешно накинул на себя одеяло.
— В вине был афродизиак, так? — скорее констатировал факт, нежели спросил Эцио. — Чертов ты ублюдок, Чезаре Борджиа.
Чезаре коротко рассмеялся, после чего приподнялся и приблизился к Аудиторе, полушепотом бросив ему в лицо четко и сухо:
— Убирайся из моей постели, ассасин.
Несмотря на боль, Эцио, с искаженным от гнева лицом, резко дернулся, и Чезаре едва удалось увернуться от тяжелого удара. Борджиа вновь сумел захватить руки Аудиторе, и, резко притянув его к себе, жадно поцеловал. Но на этот раз Эцио удалось вырваться. Покачнувшись и ударив Чезаре головой, он освободился и моментально сорвался с кровати, не произнося ни единого слова, и стал поспешно собирать свою одежду, разбросанную по всей комнате.
— Поторопись. С минуты на минуту сюда явится моя стража.
Эцио метеором вылетел из окна комнаты. Разогнавшись и уловив свист ветра в ушах, он вздохнул спокойно. Он свободен. И никто не посмеет у него это отнять.
***
То, что произошло той необыкновенной ночью в Риме, канет в небытие. А, быть может, еще повторится, и не раз.
Они противоположные двойники.
Но Италии не нужно два гения. Страна признает лишь одного. Единственный из них сумеет выйти победителем и будет прославлен и воспет.
Ничто не вечно.
Только две легенды эпохи Ренессанса оставят свой след в истории на века.
