Я отражаюсь в красном

      Я смаковал слова, растягивал их в своем сознании, взвешивал каждое по отдельности - все, чтобы понять, что они не являются моей сильной стороной. Зияющая дыра словесной слабости. Хромающие попытки оправдаться. Казалось бы, пора рукам опуститься от бессилия, но это уже случилось.       Он поет мне. Я слышу его каждую ночь, каждый день...       ...сейчас...       Мне трудно отдавать приказы другим, когда мое собственное тело игнорирует произносимые мной слова. Мою честь ежесекундно пинает ногами собственная убогость, а мою твердость крошит на мелкие части зависимость. Я - мальчик, все еще запертый в башне Круга, захлебывающийся ненавистью и страхом. Я - юноша, тонущий в безумии магии крови и своего командира. Жизнь внутри меня загноилась, и я чувствую, как она надрывается в попытках лопнуть.       Игнорировать возможность оценки противника для меня было равно что сложить перед ним оружие - мной лично был отдан приказ доставить в Скайхолд красный лириум. Изучить. Теперь я чувствую, как он пульсирует, растекается мягким сиянием по стенам, проникает в мои сны. Поет мне.       Его шелковистая мелодия плывет за мной по пятам, клубится, перекликаясь с темнотой коридоров, а ляг я в постель - она тут же струится по моей обнаженной груди, обволакивая, лаская. Тянет к себе. Зовет.       Где-то в глубине я чувствую, что она ядовита, что рассекает мягкую кожу в лоскуты, подобно острейшей бритве, что вскрывает живот, копается внутри, сворачивается в булькающей теплоте, чтобы продолжить тихонько мурлыкать. Но туман сгущается с каждым днем, с каждым днем твердеет стена, отделяющая рациональность от моего желания, от этой неутолимой жажды, и я уже едва ли могу бороться с собой.       Это ведь мелкие осколки. Они привезли в Скайхолд мелкие осколки. Как у этой дряни оказалось столько власти? Ее прохладные пальцы студят мою разгоряченную кожу, касаются моих дрожащих губ. Я вдыхаю эту музыку, но выдохнуть обратно уже не могу.       Со мной ты станешь лучше. Ты видел, что могут твои братья. Инквизиция заслуживает сильного полководца. Полководца, способного принимать решения, способного идти на жертвы, способного быть сильнее. Ты станешь лучше...       Не стану. Буду метаться в агонии, ронять капли пота на отчеты, срываться на своих людей, но я не стану твоим рабом.       ...и пойду смотреть на эти поганые осколки. Множество часов я изыскивал предлоги, чтобы очутиться как можно ближе, в надежде, что это ослабит зыбкость моего сознания, и я смогу трезво взглянуть на вещи. Избавиться от искушения, слегка поддавшись ему? Не полностью, лишь создать видимость, чтобы тремор отпустил мои руки, а в голос вернулась твердость. Могу ли я назвать этот шаг тактически верным? Во рту железный привкус самообмана.       Я отражаюсь в красном. Отражаюсь в этих маленьких осколках, смотрю на них сверху вниз, но знаю, что вовсе не у меня здесь реальная власть. Я чувствую, как в них пульсирует жизнь, как они затаились зверем и ждут, когда я ослаблю защиту, чтобы с новой силой коснуться меня своим неистовством.       Ты никогда не станешь рабом, если будешь самостоятельно принимать решение. Чувствуешь навязанность отвращения? Ты командир, а не собака!       Я командир, а не собака…       Со мной ты станешь лучше…       Лучше ли?       Всеобъемлющим становилось желание впустить эту хищную мелодию вовнутрь, позволить ей ломать мне кости и лепить меня по своему образу и подобию.       В предсмертной агонии захлебывалась рациональность, сквозь ее дрожащие пальцы водой сочился самоконтроль.       Ты посмеешь потревожить мироздание?       Посмею ли?