Отражение неба

- Я все-таки не понимаю… - начал было Лестрейд. - Это ваше обычное состояние, инспектор, - Шерлок поправил сползший шарф: с Темзы дул пронизывающий ветер, и группа захвата, вынужденная проводить октябрьскую ночь в доках, ежилась от холода. - Слушай, псих, - сержант Донован плотнее запахнула парку, - тебе сделали одолжение, когда позволили прийти сюда, так что заткнись и будь благодарен, что… - Позволили? Пф. Здесь где-то частная территория? Нет. Место преступления? Нет. Всего лишь место, где убийца пытался сбежать из Лондона. И я, как гражданин, имею полное право быть, где мне хочется. - Это место проведения полицейской опе… - Сами вы его не нашли бы никогда. - Прекратите перепалку! – Две практически бессонные ночи серьезно истощили терпение Лестрейда. – Шерлок, я спросил… - Но, сэр, я не могу позволить… - Я не расположен объяснять по три раза… Холмс и Донован заговорили одновременно. Инспектор с трудом подавил желание достать оружие и пару раз выстрелить… в воздух. - Инспектор, извините Шерлока, мы все устали. Шерлок, я тоже половину не понял из твоих объяснений, да и времени на них было маловато, - но инспектор рисковал служебным положением, когда привел группу захвата на грузовые пристани посреди ночи, положившись на твое слово. Может быть, ты просто расскажешь нам все еще раз? Благослови, Боже, доктора Ватсона, устало подумал Лестрейд в наступившей тишине. Детектив поднял воротник пальто, став похожим на нахохлившуюся птицу. - Человек, приславший на адрес Сьюзан Кушинг два отрезанных уха, - моряк, - снисходительно проговорил он. – Когда я это вычислил, дальше все стало просто. Единственный моряк, связанный с ней, - зять. Я проверил его. Покинуть Англию после убийства своей жены и ее любовника он мог только в трюме грузового корабля, который должен отчалить от этой пристани в шесть утра, вон того. Поэтому вы здесь. Поэтому преступник был здесь. И, к счастью, мы с Джоном тоже были здесь, иначе вы бы его упустили после того, как я вам на блюдечке преподнес. И постарайтесь не спрашивать, как я узнал, что отправитель – моряк. - Будешь продолжать в том же духе, отправишься за решетку за оскорбление офицера полиции при исполнении! - Пф! Андерсон заразен, или на вас так приближающийся Хэллоуин действует? - И за незаконное хранение оружия. И за вмешательство в ход полицейской операции. Инспектор, почему вы… - У нас нет оружия, и мы не вмешивались. От возмущения сержант даже поперхнулась. - Чушь! Инспектор, если обыскать их и вон ту платформу, на которой они прятались, мы наверняка найдем незарегистрированный ствол, из которого, к тому же, только что стреляли. Выстрелы все слышали, а это уже… - Я бы сказал, залпы, а не выстрелы. Вас сколько там было, пятеро? И если ваши мозги… - Сержант, - Ватсон жестом остановил готового вскипеть напарника, - вы хотите сказать, что мы с Шерлоком, когда прятались вон там, - он указал на висящую в отдалении грузовую платформу, - выстрелами из пистолета перебили цепи лебедки, которая вон там. - Доктор махнул рукой в дальний конец набережной, где в свете прожекторов и мигалок смутно угадывались очертания лебедки. – Мы, значит, выстрелами перебили цепи. Ящики, подвешенные на них, упали и перекрыли дорогу убегавшему преступнику? Так? Донован стушевалась. - В целом… - Но, сержант, это не в человеческих силах. Ночь, боковой ветер, мы были слишком далеко. Спасибо за комплимент, но, право, не стоит. Лестрейд усмехнулся. Сержант покраснела. - Не стоит что? - Отказываться от собственных заслуг. Это ведь вы сделали. Честные глаза доктора не оставляли сомнений в его убежденности в сказанном. Донован, потеряв дар речи, хватала ртом воздух. - Скромность – это прекрасно, сержант, но о вас должны написать все завтрашние газеты, вы ведь герой, верно, инспектор? Захватить убийцу живым… и, в целом, никто не пострадал… Идем, Шерлок. Мы тоже не спали две ночи, не знаю, как ты, а я едва на ногах стою… Доброй ночи, инспектор, сержант. Глядя вслед детективу и его напарнику, Лестрейд чувствовал, что невольно для себя улыбается. - Нет, никогда я этого не пойму, - Салли смотрела туда же. Инспектор вопросительно поднял брови. - Этот доктор – один из лучших людей, которые мне когда-либо встречались. Какого черта он общается с этим самодовольным эгоистом? Не может найти никого получше? Ночное такси везло Холмса и Ватсона домой, на Бейкер-стрит. Искоса поглядывая на друга, Шерлок задавался похожим по сути, но принципиально иным по формулировке вопросом. Вопрос вставал перед детективом уже не первый раз, каждый раз бывал всесторонне рассмотрен, и вывод по нему делался всякий раз один и тот же. Другое дело, что вывод этот был тупиковым. Такого как Джон Ватсон, в природе существовать не могло, гласил вывод. Совершенства не существует – а Джон был совершенством. Несмотря на некий абстрактный пафос, вывод этот был вполне логически обоснован. Джон был идеальным соседом. Идеальным напарником для расследований. Идеальным другом. Присущие Ватсону недостатки лишь подчеркивали это. Джон был рядом, когда это было необходимо, и отходил в сторону, когда Шерлок нуждался в одиночестве. Джон верил ему и не боялся ничего – это и стало первой странностью, на которую обратил внимание детектив. Джону не нужно было то, чего жаждало абсолютное большинство людей; карьера, достаток, стабильность, дорогие вещи, общественный статус – через несколько месяцев совместного проживания наблюдение превратилось в факт: все это не имело для Джона значения. Это стало странностью номер два. Список того, что было для Джона важным, оказался странностью номер три: стремление помогать людям; жажда и упоение битвой, любым вариантом противостояния, - и сам Шерлок. Каждый из пунктов по отдельности был вполне объясним, но вместе они сочетаться отказывались. То, как Джон выбирал людей, заслуживавших его помощи и участия, вообще не поддавалось хоть сколько-нибудь логическому анализу. Если бы Джона делали по специальному заказу, и то вряд ли получилось бы лучше, утверждала логика. Что и говорить, вывод каждый раз признавался тупиковым и излишне эмоциональным. - Эм-м-м… Джон… - Я с тобой не разговариваю, - отрезал идеал. - Я… - Шерлок, я не стал, конечно, при Донован, но ты из-за этого... ночного рейда сорвал меня с работы, с которой меня теперь, вероятно, уволят, в доме ни крошки чего-нибудь съедобного, и мне еще пришлось извиняться за тебя перед инспектором. И я никак не могу понять, зачем на ту пристань отправились мы. - Поймать убийцу, конечно. - Зачем он тебе? Ты разгадал загадку, узнал его имя, мотив убийства… и ты даже не попытался с ним поговорить. Убийца был тебе без надобности, существовала другая причина. Может, ты мне расскажешь, зачем я шесть часов провел на сыром ветру? Что ж, хорошо. - Как тебе удалось выстрелом перебить цепи лебедки? - Мы торчали там, чтобы я мог пострелять лишний раз? - Вроде того. Место, где нам ждать, выбирал я, и я знал, что делаю. Простой вопрос, Джон, как? - У меня хорошее зрение. - Я тоже не жалуюсь, но я и саму лебедку едва видел, а вот тот моряк, например, был виден отлично. - И не одним выстрелом, а двумя. - Можно было сделать двадцать два и не попасть. - Убийца бы ушел, если бы я не попал в цепь. Не стрелять же в него. - А почему бы и нет? - При полиции? Ты спятил? - Списали бы на кого-нибудь – в него пять человек стреляли. Лестрейд бы нас не сдал. - Мне не хотелось стрелять в того человека. Этот тон был Шерлоку знаком. Он означал, что других объяснений не будет. - Значит, не хотел. И поэтому стрелял в цепь. - Ты повторяешься. - Черт, ее даже видно не было! - Повезло. Ты повторяешься. - Это не аргумент и не… - Других у меня нет. И я с тобой не разговариваю, Шерлок. В свете уличных фонарей за стеклом такси лицо напарника было отрешенным и бледным. Проверка породила еще больше вопросов, с удовольствием подумал детектив. - Ладно. Тогда второе. Тебя что-то беспокоит. Ответа не было. - Тебя что-то беспокоит, и сильно. Уже дней восемь. Ты отвлекся на убийцу, но теперь все начинается сначала. Я кое-что проверил. У твоей сестры все в относительном порядке, так что дело не в ней. Других близких родственников у тебя нет. Друзей, таких, чтобы о них тревожиться, - тоже. Остается одно. За последнюю неделю тебе четырежды приходили сообщения. От кого? Тебе никто не пишет, кроме меня и Майкрофта, но это был не он. Остальные твои знакомые звонят… ну и я проверил твою трубку. Так от кого? Джон вздохнул. Это тоже было знакомо: значит, ответом станет ложь. Лгать Джон не умел совсем. Большинство людей умело хоть как-то: кто-то лучше, кто-то хуже; Джон в этом плане был совершенно безнадежен. - Я сам справлюсь, но спасибо за беспокойство. Просто… неприятные новости. Один из моих бывших однополчан… погиб. Это мое дело, и…. - Если погиб один из твоих бывших однополчан, то зачем об этом писать четыре раза? И зачем стирать сообщения? - А… - И почему в таком случае ты ни разу не ответил? - Шер… ну ты знаешь, Шерлок, это уже…. - Шантаж. Или угрозы. Или и то, и другое. В тех сообщениях. Но чем и зачем можно угрожать тебе? – детектив сделал паузу, на тот случай, если припертый к стенке доктор решит облегчить свою участь; но Ватсон молчал. – Итак, шантаж… - Шерлок. У тебя последние двое суток было отличное запутанное дело, может, отдохнешь и оставишь меня в покое? - Не могу, и чуть позже объясню, почему. Шантажировать тебя… чем? На данные Майкрофта можно положиться: в твоем прошлом нет ничего, что ты боялся бы разгласить. Угрозы – реальнее. Кому? Твоей сестре, миссис Хадсон, Лестрейду… вздор. Ты бы первым делом рассказал мне. Отсюда вывод. От тебя чего-то требуют, угрожая моей жизни, - Холмс сделал ударение на местоимении. – Поэтому меня это прямо касается. Кто, Джон? Чего они хотят? У тебя нет денег или какой-то ценной служебной информации, которую ты мог бы добывать. О наших расследованиях и так знают все читатели твоего блога. - Неважно, - доктор упрямо смотрел в стекло. Такси свернуло на Бейкер-стрит. – Твоя жизнь в любом случае вне опасности. - Я же не за свою жизнь боюсь. Машина остановилась перед домом 221-Б. Вместо ответа Джон хлопнул дверцей, выходя; Шерлок, которому пришлось обходить автомобиль, догнал его уже на лестнице. - Джон, не веди себя, как… Ватсон, которого детектив ухватил за плечо, резко обернулся. В потемневших вдруг глазах была одна только решимость – и готовность к сражению. Оружием. Без оружия. Против врага. Против всего мира. В этом был весь Джон. - Шерлок, ты, конечно, прав. Ты всегда прав. Я знаю, что ты не боишься за свою жизнь, - ты идиот и не умеешь бояться, - он усмехнулся, и в мимолетной улыбке не было горечи. – Только я ничего не могу объяснить. Совсем ничего. Поверь мне в двух вещах: это пройдет. Я продержусь еще несколько дней, и все пройдет. И второе, главное. Я никогда бы не поставил твою жизнь под угрозу. Ни ради своей жизни, своей гордости или чего-то там. Никогда, Шерлок. Это все, что я могу сказать. - Чушь. Ты можешь объяснить. Объясни. В полутемной прихожей было зябко и неуютно. Как будто ночь позднего октября, промозглая, дрожащая и жалкая, пробралась вслед за ними в дом. Джон стоял на первой ступеньке лестницы; тусклая лампочка бросала на его лицо серые отсветы. Потом он моргнул и улыбнулся, и наваждение растаяло. - Нам надо доплачивать за отопление, Шерлок, а то простуженные детективы – это курам на смех… на самом деле, вся проблема в том, что я твой ангел-хранитель, а за твоей душой пообещал прийти дьявол – через пять дней, в ночь Самайна. Вот я и нервничаю. - Интересная метафора. Но это даже не остроумно, - разочарованно протянул Холмс, стягивая шарф. – Ты же знаешь, как я отношусь к религиозным измышлениям. Ангелы, Санта-Клаус – я перестал верить во всю эту чушь года в три, когда обнаружил в шкафу у родителей ватную бороду и парик. Ангелов изобрели люди, чтобы было кого обвинять в своих неудачах. В твоем понимании, что такое ангел, а что – дьявол? Улыбка Джона была знакомой, домашней. - Когда я был в Афгане… мы там тоже не верили в высшую силу, но ходила байка: ангел – тот, кто своей рукой прикроет твое сердце. И твоя пуля достанется не тебе, а… - Это называется бронежилет, Джон. И подсознательная жажда абсолютной защиты в экстремальной ситуации. Не уходи от темы. - Четыре часа утра – не то время, в которое я обычно блистаю остроумием. Дай мне поспать часов десять, и я тебе придумаю что-нибудь позабавнее. - Договорились. Завтра. - О, Боже, Шерлок… я говорил образно. Спокойной ночи. Они расстались на лестничной площадке; задержавшись на пороге комнаты, детектив услышал, как в тишине спящего дома мягко закрылась дверь. В своей комнате Джон Ватсон скинул куртку на кресло, прошел к окну. Отодвинул штору. Прижался лбом к холодному стеклу и медленно, сквозь зубы, выдохнул; фонарь у дома напротив отбросил на противоположную стену комнаты его узкую удлиненную тень. На Шерлока с его невероятной проницательностью с трудом хватало даже ангельского терпения. Человек вздохнул, расслабляясь, и повел плечами; тень его выцвела на миг, но тут же вновь стала четкой. И от нее по стенам комнаты, по выцветшим обоям расплескались тени двух широких распростертых крыльев. То, что он сказал Шерлоку внизу, не зная, как еще отвязаться от настырного подопечного, было чистой правдой. Хранить эту душу было его служением – каждый ее жизненный круг, от момента, когда Отец призвал его, даровав цель, – до конца времен и Страшного Суда. Или до гибели: его или доверенной ему искры дыхания Всевышнего. О последнем он старался не думать. Человека, в котором воплотилась душа в нынешней жизни, звали Шерлок Холмс; едва увидев его, шестилетнего ребенка, он вместо радости ощутил отчаяние. Душа была жива: она не спала, не умерла и не была продана. Но встать за правым плечом человека уже не было никакой возможности: искренне и абсолютно человек не верил ни в Бога, ни в черта, ни в полтергейста. Черта бы это не остановило; хранитель же оказался перед глухой стеной: слишком поздно. Ни помочь, ни посоветовать, ни поддержать – только быть безмолвным и бессильным наблюдателем того, как лишенная защиты душа губит себя каким-нибудь из смертных грехов и становится легкой добычей лукавого. Увидеть – и уйти, и в глазах Отца будут скорбь и укор. Он ждал годы, надеясь на чудо, но он был просто одним из хранителей, одним из сонма. Всего лишь. Он не смог встать за правым плечом. Он не справился. Тогда он встал рядом. - Имя – Шерлок Холмс, адрес – 221Б, Бейкер-стрит, - эти слова он помнил, будто сказанные вчера. С тех пор прошло девять месяцев. Казаться человеком – в этом, в сущности, не было ничего сложного. Шерлок по-прежнему не верил ни в ангелов, ни в бесов, и утверждал, что не верит и в дружбу. На это хранитель только улыбался про себя: крепнущую связь он не перепутал бы ни с чем. Неудобства были вторичны: когда-то надо было есть, когда-то – притворяться, что спишь, не забывать, что «раненое» плечо ноет в сырую погоду; Джон – так Джон, имя тоже не имело значения. Его сила осталась с ним – кроме одной ночи в году, ночи мертвых и неживущих. И эта ночь приближалась. Человек у окна отвернулся от улицы; теперь он смотрел прямо на собственную тень, и под его взглядом тень начала бледнеть – будто сквозь того, кто отбрасывал ее, начал проступать свет. Тень выцветала, из четкой, черной превращаясь в едва заметный флер на стенах и потолке; он, напряженный, как струна, исподлобья следил за ней, и глаза его в эти минуты никто не назвал бы человеческими. Когда тень исчезла окончательно, он медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, передернул плечами, складывая крылья; и фары позднего такси, проехавшего внизу, высветили обычный, ничем не примечательный силуэт невысокого мужчины. Скинув ботинки, он лег поверх покрывала. Достал мобильник, гадая про себя, зачем проворачивает нож в ране. Он не стирал тех сообщений, просто человек не увидел бы текста. «Я приду скоро». «Ты ведь ждал меня?» «Игра будет интересной». «Ты знаешь время». О да, он знал время. Ночь Самайна, когда он будет слеп и глух, ночь, которая наступала через несколько суток. Защитить душу в эту ночь могла только ее собственная вера. Он придет, думал хранитель, взявший имя Джон Ватсон, глядя в потолок бессонными глазами. «Он придет, и я не пойму, пока он не сделает первый ход. Как же мне быть, Отец мой?» Решения не было. Через два дня Майкрофт рассказал им об Артуре Уэсте и ракетных планах. Еще через сутки игры в кошки-мышки с маньяком-террористом напряжение Джона достигло пика. Увлеченный Шерлок не желал помнить о том, что ставка в игре – живые люди, и это было хуже всего. Душа женщины на парковке спала. Души беглеца в Южную Америку и телеведущей были мертвы уже давно. Душа слепой старухи была живой и зрячей; в плачущем голосе ребенка Джон чувствовал боль и бессилие его хранителя. - У вас на кону жизни, Шерлок! Реально существующих людей! Они тебя вообще хоть как-то волнуют? - Волнение поможет спасти кого-нибудь? - Нет. - Тогда я и дальше буду избегать этой ошибки. - Так тебе легче, да? - Да. Намного. Для тебя это новость? - Нет. Не новость. - Ты во мне разочарован. - Хорошая дедукция; да. Да; за девять месяцев он надеялся на большее. Надеялся хоть на что-нибудь. Причиной разочарования был не Шерлок – а он сам. Он опоздал слишком сильно. Не справился снова. Он оставил душу одиночеству, и она стала такой. Наступала ночь, в которую у него были скованы крылья – а он и так-то умел немного. Глядя в спину уткнувшемуся в телевизор Шерлоку, он, наконец, решился. - Не буду ужинать, пойду к Саре. В холодильнике остатки ризотто, слева. Молоко, нужно молоко… - Я куплю. Все получится, подумал хранитель, кивая в ответ на заведомую ложь. То, что задумал Шерлок, опасно. То, что задумал он сам, опасно смертельно – но для него. Вполне приемлемый вариант действий, усмехнулся он про себя. Не привыкать. Последний вечер октября встретил сырым промозглым ветром. До дома Сары быстрее было бы взять такси, но Джону меньше всего хотелось, чтоб нечистый пришел туда. Ветер пробирался под куртку, и он поднял воротник; это должно было случиться где-то по дороге. Где-то сейчас; на этом перекрестке, на следующем… фонари заставляли щуриться с непривычки: слишком ярок свет, слишком плотна тьма. Светофор подмигнул алым и широко раскрыл второй свой глаз – зеленый, ядовитый. Насмешливый. Люди, не замечая ничего, переходили проезжую часть, толкали плечами мужчину, замершего на кромке тротуара. Вот оно, успел подумать Джон, когда мгновенная боль шмелем впилась в шею, и потемнело в глазах, и мир покачнулся вокруг. Холодные руки человека, продавшего душу, и холодная кожа автомобильного сиденья под щекой стали последним, что он ощутил, прежде чем окончательно потерять сознание. В чувство его привела холодная, пахнущая дезинфекцией вода. - Здравствуй, пес, - насмешливо протянул голос, который Джон уже слышал прежде: парень из IT, парень бедняжки Молли. - Не надейся, что я пожелаю здравствовать тебе, нечистый, - прохрипел он, отплевываясь. - Твои собратья всегда были невоспитанными, но выдержки тебе не занимать, - по кафелю прошуршали шаги. - Как тебе удалось не вцепиться мне в глотку там, в лаборатории Бартса? Я восхищен. Его лицо виделось лежащему Джону бледным пятном: ни рта, ни носа, черные провалы глаз; от запаха хлорки, серы и дорогого парфюма Ватсона замутило. - Хотя, на самом деле, я, конечно, был разочарован. Так хотелось послушать, что ты будешь врать потом смертным! А ты все испортил. - Ты не сможешь причинить вред Молли Хупер, - голова после наркотика перестала кружиться, двигаться Джону ничто не мешало, и он подобрался. – Отстань от нее. За ее плечом хранитель. Ее душа зрячая. Тебе к ней не подступиться. - И кого ты пытаешься убедить? – дьявол уселся на лавочку и вытянул ноги. – Несколько простых фраз, немножко опосредованного влияния – девочка сама погубит свою душу и упадет мне в руки, как спелая ягодка! – Дьявол осклабился. - Но нет, попозже. Пока что у меня другая цель. Уникальная цель! Душа, чистая, но глухая, как пробка, которая не верит в высшую силу, и ее ангел-хранитель с липовой человеческой биографией! – он втянул ноздрями воздух. – Твой подопечный совершит сегодня хотя бы один из смертных грехов – а я ему приготовил много возможностей! – и станет моим. А ты скажешь что-нибудь вроде «нет, Шерлок, нет!» На редкость удачная ночь! Интересно было бы, конечно, побороться с тобой в любую другую, но посмотреть на твою беспомощность слаще, пес, - дьявол захихикал. - Меня зовут Джон Ватсон. - Тебя никак не зовут! Вы – сонм. Среди вас есть родители, возлюбленные, дети, воображаемые друзья, любимые зверушки и внутренние голоса – все, что хотят смертные, пытаясь жалким умишком вообразить невообразимое, низвести до своего уровня, дать лицо безликому и имя – безымянному. Даже высшие из вас – только отражение света Отца, - голос дьявола скрежетнул гордыней. – Имя есть у меня. Я взял себе имя сам. И, – он заухмылялся, - специально для тебя я даже еще одно придумал, помнишь? Я его называл. Джим Мориарти. А тебя я буду звать псом. Джон поудобнее устроился на полу, прислонившись спиной к шкафчикам. У ночи Самайна, оказывается, были и плюсы: он совсем не ощущал присутствия нечистого. Человек как человек. Несколько дней назад, когда этот вслед за Молли вошел в лабораторию, чувство было таким, словно у него, хранителя, загорелась кожа. - Без разницы. - Какие мы гордые. – Дьявол, улыбаясь, смотрел сверху вниз. Джон отвел взгляд: яма огня в черных глазах притягивала и пугала. – И думаем, что мы умные. Полагаешь, пока мы здесь приятно беседуем, с твоей душой ничего не случится? И ты правда думаешь, пес, что он будет сидеть дома? О нет. У него загадка. И он придет сюда. В полночь. Сам мне об этом написал. Ты не знал? Он не все тебе рассказывает? Он тебе – лжет?! Бедный пес, тебе не стоило уходить сегодня из дома. Он придет. Он… - Он тебе не достанется! - Неужели? Ты мне помешаешь? – Дьявол скорчил гримасу. – А как? Ты не можешь его защитить сегодня ничем. Ну и сам будешь занят, - он распахнул один из шкафчиков. – Это тебе. Сам наденешь или помочь? В шкафчике висела куртка. И жилет, пронизанный проводами, увешанный брусочками пластида. Жилет смертника. - Себастьян не промахнется. Он никогда не промахивается. Надевай. В недоумении Джон подчинился. Взрывчатка могла убить его тело – но какой в этом смысл? - Ты будешь говорить, что я велю, - пока он надевал сначала жилет, а потом куртку, дьявол заговорил вновь. – И будешь молчать, когда я велю. В противном случае твой Шерлок умрет сразу. Да, скорее всего, тогда он не достанется никому, а будет ждать Судного Дня в Чистилище… но я не тороплюсь. Готов? В умении сеять сомнение сравниться с нечистым не мог никто. - Что ты задумал? - Я знал! – расхохотался дьявол. Джон поежился. – Я знал, что ты не выдержишь! Все просто. Сегодня твой Шерлок убьет человека. Меня. Не переживай так, мне будет не больно! – Он оборвал смех. Голос стал вкрадчивым, будто журчание ручья. – Он убьет человека в первый раз. Он поймет, как это… сладко. А главное, почувствует: дозволено все. Все! Куда больше, чем он позволяет себе сейчас, а ведь он у тебя наглец. И к тому времени, когда смерть придет за ним, - скольких он убьет до этого срока? А самое смешное, пес, – он убьет сегодня, чтобы спасти твою жизнь! Взрывчатка тяжелым грузом давила на плечи. - Прекрати называть меня псом. - А кто ты? Мать? Любовник? Или просто идиот? Вы становитесь тем, что нужно человеку. Вы, создания Света, прогибаетесь под тварей из костей и глины! Твоей душе нужен был пес, чтобы бегал за ним, вилял хвостом и обожал хозяина. Ты ведь счастлив этим, ты, один из своры Его собак! Неуловимо сдвинулось время. Дрогнули стрелки на настенных часах, отмечая полночь. Сквозь тишину и отдаленный шелест воды визгливо скрипнула дверь, и под гулкими сводами зазвучал голос; несмотря ни на что, Джон до последнего надеялся не услышать его здесь. - Иди, - дьявол плотоядно осклабился. – Твой выход. Дверная ручка была чуть влажной, шершавой от облупившейся краски. Сегодняшней ночью все ощущается острее, подумал Джон, толкая дверь. Особенно то, что в другие дни не замечаешь совсем. Он не чувствовал собственных крыльев, но запахи, звуки, прикосновения, биение сердца, огонь в крови и предвкушение схватки, текущее по венам… «Я – война, нечистый. Я – один из тех, кто война». Он вышел в центральный зал. - Привет. Вот это поворот, да, Шерлок? Такого ты не ждал, верно? - Ты в порядке? – Шерлок торопливо срывал с него куртку и жилет со взрывчаткой. – Скажи, ты в порядке?! Куртка отлетела прочь. Холмс, подхватив пистолет, метнулся вслед за Мориарти, впрочем, почти сразу вернувшись. «Он еще здесь. Ты не увидишь его, пока он не захочет, но он здесь». - Да, в норме. Все отлично… Шерлок. Ты сам-то как? - Что? Я? Чудно, прекрасно, - рассеянно размахивая пистолетом, Шерлок расхаживал взад-вперед. - Это… то, что ты там… То, что ты там намеревался… это было хорошо. - Хорошо было, что никто не видел, как ты срывал с меня одежду ночью в пустом бассейне. Пошли бы разговоры. «Почему ты не убежал, когда была такая возможность? Впрочем… я же знаю, почему…». - Ну, разговоры всегда ходят… - Простите, мальчики! Я такой непостоянный! Это моя слабость, но успокою вас: единственная слабость. Я не могу оставить вас в живых. Нереально. «…и знал, что ты поступишь именно так». Рябиновая гроздь лазерных прицелов расцвела на груди у Холмса. Те же алые точки, словно капли еще не пролитой крови, Джон чувствовал на своей коже. Дьявол смотрел на Шерлока и только на него. - Я мог бы снова убеждать тебя, - осклабился он, - но все, что я готов сказать, уже приходило тебе в голову. - Возможно, мой ответ придет в твою. Ствол пистолета в руке детектива медленно опускался. В его мимолетном взгляде Джон уловил решимость и призыв к действию; я выстрелю, говорил этот взгляд, и прыгаем в воду, будут выстрелы, если повезет – не смертельные, взрыв сослужит службу и нам: скроет от снайпера; вероятность для нас остаться в живых… Джон не сомневался, что их шансы на выживание при таком исходе были тщательно просчитаны и признаны… ну хотя бы удовлетворительными. Когда палец Шерлока дрогнул на курке, когда движение посылаемой в затвор пули стало не остановить, когда улыбка дьявола вспыхнула удовлетворением, - Джон прыгнул с пола. Так, как не умело даже тренированное тело, - но умел заключенный в теле дух. Прыгнул, толкая Шерлока, и пуля, предназначенная куртке, предназначенная смерти у ног дьявола, пуля, которая должна была породить взрыв, – лишь чиркнула по полу. Тот, наверху на галерее, был хорош. Очень хорош, и он не подвел: среагировав на резкое движение и выстрел, он начал стрелять сам в ту же секунду. …Они падали в воду, а выстрелы, быстрые, беглые, точные, били в них, и Джон еще услышал крик дьявола, разъяренного поражением, осознавшего, что его провели. Вода сомкнулась над ними; голубая, быстро ставшая красной. - Я не понимаю, Майкрофт, - Шерлок заговорил впервые за несколько часов, проведенных в больничном коридоре, когда Майкрофт уже бросил попытки достучаться до него. – Я не понимаю. Галогеновая лампа с надписью «Операционный блок» над дверью в конце коридора резала глаза, и детектив, не отводивший от нее взгляда, то и дело моргал. Видеть брата таким Майкрофту еще не доводилось. - Этим ты занимаешься – пытаешься понять? Что именно? Мориарти… - Он меня не интересует, - Шерлок раздраженно передернул плечами. – Другое. - Джон не дал тебе выстрелить, в этом дело? Мои люди заново проверяют биографию Ватсона. Если между ним и Мориарти есть хоть намек на связь в прошлом – его обнаружат. Найдем связь – поймем и причину, по которой… - Не будь идиотом. Никакой связи вы не найдете. Между ними нет связи. Майкрофт скептически хмыкнул. Не поверил, раздраженно подумал Шерлок. Он отлично знал, что ответит сам Ватсон на вопрос, почему. «Мне не хотелось, чтобы ты стрелял в того человека», скажет он и улыбнется с сожалением. И сдвинуть его с этого не сможет и ураган. Стараясь не слишком стискивать зубы, Шерлок упорно и методично отгонял от себя мысль, что, вполне возможно, уже никогда не сможет спросить Джона ни о чем. За бесконечные часы ожидания возможность вплотную приблизилась к тому, чтобы стать фактом; он и заговорил с Майкрофтом, чтобы хоть как-то отвлечься. - Другое, Майкрофт. Я не могу этого объяснить, попробуй ты. Мы падали в бассейн. Снайпер успел выстрелить шесть раз, и ни разу не промахнулся, - ты сам сказал, что следов от пуль на стенках и дне бассейна нет. Шесть пуль попали в Джона – вон там их сейчас достают. И ни одна в меня. Ни одна. Я не понимаю, как такое возможно. - Стрелок целился в него, скорее всего, выполняя приказ Мориарти. - «Я сожгу твое сердце», - язвительно передразнил Шерлок. – Пусть так. Но мы же не стояли – мы падали. Кучей, если тебе так понятнее. Я крупнее. Точность стрельбы по движущейся мишени неизбежно снижается, тем более, если стрелять приходится быстро, а он успел выпустить шесть пуль. По теории вероятности хотя бы одна должна была попасть в меня. В руку, в ногу… даже если он целился в Джона. - Возможно, он чертовски хороший стрелок. - Невозможно. - Стрелок такого же класса делит с тобой арендную плату. Я читал отчет Лестрейда с последней операции… тот вариант, который его начальство никогда не увидит. Нет ничего невозможного, братец. Мы узнаем, кто был тот снайпер, когда поймаем его, а это лишь вопрос времени. Это все, или… Шерлок повернул голову. Серые глаза, столь же выразительные, как серая стена за его спиной, смотрели сквозь Майкрофта. - Есть еще одно; тебе, должно быть, пока не доложили. Я говорил со сменной операционной бригадой, до твоего прихода. – Детектив раскрыл ладонь, и Майкрофт увидел деформированный кусочек металла. – Пуля. Одна из тех, что достались Джону. Выпущена из девятимиллиметровой ВВС Винторез. Пробивает армейский шлем на расстоянии в четыреста метров. Любая пуля, попавшая в Джона, прошла бы насквозь. И сквозь него, и сквозь меня. Вы должны были найти их в бассейне, все шесть. Что ты на это скажешь? И последнее, - проговорил он после паузы. – Когда я вынырнул, Мориарти уже не было. Он просто ушел. И снайпер тоже. Почему? Майкрофт молчал. - Вот и у меня нет ответов, - и Шерлок снова отвернулся. Еще через два часа дверь в конце коридора наконец-то открылась, пропуская до предела вымотанных хирургов, санитаров и носилки. Человек на носилках был весь опутан бинтами и трубками, но, несомненно, жив; Майкрофт направился им навстречу. Шерлок смотрел, не в силах сразу встать. Было еще одно, о чем он не сказал брату, потому что сам не испытывал уверенности: случилось ли, нет ли; слишком короткими были секунды, когда они падали, секунды невесомости. В том падении ладонь Джона, напряженная, с разведенными пальцами, лежала на груди у Шерлока – там, где сердце. Словно защита. Он не сказал Майкрофту; для Холмса-старшего в этом не было смысла. За больничными окнами занимался рассвет первого ноября. Джон приоткрыл глаза. «Светло». Тело было, словно чужое, но плечами он почти сразу ощутил вернувшуюся тяжесть крыльев. Комната… палата; он медленно поворачивал голову, оглядываясь. Ширма. Дверь, окно. За окном было небо и зеленая крыша соседнего дома. В черепице отражалось солнце; свет вытягивал из хранителя боль, заменяя ее собой. Джон осторожно вдохнул: трубки в носу и дыхательный аппарат начинали мешать. Кроме того, разговаривать с ними было невозможно. «Я не буду желать тебе здравствовать, нечистый». Тот, стоящий в углу, в тени, услышал и так. - Пес, - прошипел голос, который уже не притворялся человеческим. «Нет. Жертва». - Ты?! «Ты забыл, что такое самопожертвование, падший?» - Ты хранитель! Ты никто! Неважно, что вообразил бы твой подопечный, - только тот, чья жизнь конечна по сути, может отдать ее ради другого… Он осекся. Джон засмеялся, беззвучно и мягко. «Но ведь вчера я и был смертным. Неужели ты мог подумать, что на ночь Самайна, на целую ночь! – я оставлю его без защиты? Она очень проста. Она существовала всегда. Ты ничего не можешь сделать душе, ради которой принесена жертва, ты к ней даже приблизиться не смог бы. Уходи. Сейчас ты потерпел поражение». Дьявол поднял голову. Растянул в ухмылке губы; бешеная тьма полнила взгляд. - Но ведь ты не умер вчера. Твоя жертва, - неуловимым движением он оказался рядом, - твоя жертва принесена не была, пес. Близость нечистого обожгла, как ядовитый плющ. Дьявол, поняв это, по-птичьи склонил голову, раздумывая, - и положил ладонь на лоб хранителя. - Просто убить тебя – это, конечно, не по правилам… но правила без исключений скучны… Боль с его ладони змеей опоясала голову Джона. Мгла сгустилась в углах, потекла по оконному переплету, и солнечные блики на черепичной крыше оказались вдруг где-то далеко… слишком далеко. «De profundis…» - Я хотел выжечь сердце твоему смертному… я сделаю это. Я теперь знаю точно, где его сердце. Остальное он сожжет… сам. Сознание оставалось ясным – но телу требовалось дышать, а вздохнуть Джон не мог. «… clamavi ad te…» - А потеряв лучшего друга, он не поверит больше ни одному человеку, и ты не сможешь прийти к нему снова, в другом теле… Дверь распахнулась. - Какого черта мне сюда нельзя, Майкрофт?! Пусть они придумают что-то более убедительное, чем глупые правила! «…Шерлок… ad te, Domine, exaudi vocem meam!» Луч света из окна протянулся через всю палату, как копье; дьявол отшатнулся. Свет прочертил на его лице тонкий кровоточащий штрих – и все исчезло. - Это же не реанимация, а палата для выздоравливающих. Цветы, открытки и прочее. Можешь закрыть дверь с той стороны, братец… Джон?.. Майкрофт! Какого черта! Аппаратура отключена! Посмотри на оконную раму! Под суд твою охрану, кого они сюда впускали?! Эй, вы, кто-нибудь! «Я не умираю, идиот. Теперь уже нет... расслабься. И, Шерлок: спасибо». За окном сияло высокое небо, и разбрасывала солнечные блики зеленая черепица. До следующей глухой ночи оставалось триста шестьдесят пять обычных. Вполне достаточно времени.