Призраки

      Призраки существуют. Кому, как не Китнисс Эвердин, знать об этом лучше? Ее дом наполнен призраками. Они тенями скользят по деревянным ступеням лестницы, чей скрип поднимает ее среди ночи, не давая заснуть. Ее душа — кладбище, ее непогребенные призраки — всегда рядом. Она забывается лишь в руках Пита, зная, что и у него за спиной мертвецов не счесть. Пит и Китнисс раз за разом спасают друг друга от темноты.       Иногда Китнисс видит, как солнце играет золотом в ее светлой, почти прозрачной косе. Прим стоит прямо у окна, любуясь высаженными Питом цветами, давшими ей имя. Лютик, словно бы чувствуя ее присутствие, начинает жалобно мяукать, и тогда Прим смеется — это ветер подул, всколыхнув металлические трубочки на подвеске, зазвеневшие чистыми переливами колокольчиков. Китнисс научилась сдерживать слезы, но внутри нет-нет да заскребет чувство вины. От того, что она навсегда ушла — такая светлая, такая чистая, юная, талантливая, сердечная, со своим даром исцелять. А она, в которой нет и половины того, что было в Прим, осталась. Китнисс открывает окно, зная, что сейчас Прим растворится в дневном свете. Останется лишь тонкий аромат ярко-желтой примулы и призрачный след выбившегося из-под юбки края рубашки.       Они с Питом часто ходят на озеро. Он все-таки научился плавать, но больше им обоим нравится смотреть на воду. Вода напоминает о Финнике. На секунду он тоже здесь; как всегда неотразимый, ныряет на самое дно, прячась среди водорослей, плавая наперегонки с самыми юркими рыбешками. Иногда кажется, что Финник вот-вот вынырнет. С его волос будет капать вода, стекая по загорелой коже, а сам он улыбнется и отвесит какую-нибудь шутку — хоть стой, хоть падай. «Ну и болото у вас, — протянет Финник с напускной надменностью, так, что ясно — это все не всерьез. — То ли дело океан в нашем четвертом!» Потом он выйдет на берег, задев кувшинки с белоснежными цветками, чтобы съесть кубик сахара и растянуться на полотенце. Только вот этого не происходит — Одэйр уже никогда не вернется, не увидит Энни и не познакомится со своим сыном, так на него похожим. Пит кидает в воду кубик сахара, от которого по ней идет рябь. Он знает, что перед Финником навеки в неоплатном долгу, и все, что в его силах — справляться об Энни и жить так, чтобы жертва Одэйра не была напрасной.       На охоте Китнисс частенько встречается с Рутой. Она видит ее в маленьких певчих птичках, ловко перескакивающих с ветки на ветку; поет вместе с ними, приветствуя свою союзницу. И до тех пор, пока голос Китнисс не смолкает, Рута снова живет. Девочка прячется в изумрудных кронах деревьев, срывает спелые ягоды, ощущает их чуть терпкий вкус на языке, вдыхая запах диких трав… Едва Китнисс выходит на луговину, Рута растворяется в наваливающемся на лес закате, теплом и красном, как налившаяся соком ягода смородины.       Китнисс знает, кто ждет ее дома. Стоит ей открыть шкаф, чтобы повесить охотничью куртку отца, как она встретится с Цинной. С родным и улыбчивым, не по-капитолийски тактичным. Она трогает одно из своих платьев, и меж ее пальцев струится шелк. В Цинне крылось множество загадок, так и оставшихся никем не разгаданными. Только он мог создать всю эту красоту. Только в его руках обычный кусок ткани превращался в произведение искусства, а она — в Сойку-Пересмешницу. Цинна стоит за ее спиной, шепча ей на ухо: «Я не зря ставил на тебя, огненная Китнисс».       Призраки вырываются из дома. Они везде, во всем дистрикте, в каждой главе их жизней. Когда Китнисс проходит мимо восстановленного Котла, ей слышится хохот Дария, вновь обругавшего суп Сальной Сэй. Но обернувшись, она видит — за прилавком пусто, а Дария с рыжими непослушными волосами и с поцелованным солнцем лицом уж давно нет. В окне дома нового мэра ей чудится Мадж в белом платье. Красивая, спокойная, навечно молодая, погребенная в пепле. Когда Пит и Китнисс смотрят снятые Крессидой программы, они представляют по пятам следующего за ней Мессалу, хотя знают, что ассистировать ей он больше не в силах. Они помогают добраться до дома немощной пожилой женщине и разводят ей очаг, вспоминая невнятное бормотание Мэгз.       Призраков становится больше, когда Энни и Джоанна приезжают на Рождество. «И чего я в вашу дыру поплелась», — шипит Джоанна, на которую лишь машут рукой, зная, что она всегда будет откликаться на приглашения. Потому что больше у нее никого, кроме призраков, нет. Хэймитч успел налакаться, и это заставляет Эффи недовольно поджать губы. Она рассказывает последние новости, а за окном воет метель. В камине потрескивает огонь, и в гранях бокалов отражается куда больше людей, чем сидит за столом на самом деле. Призраки не уходят. Но их никто и не прогоняет.       — За них, — просто говорит Пит, зная, что перечислять все имена не имеет смысла — их помнят и без слов. Они вырезаны незалеченными шрамами на сердцах. Сын Финника играет с дочерью Мелларка, и ни одному из них пока невдомек, почему из их домов никогда не пропадут тени. Пит гладит рукой живот беременной Китнисс, напоминая себе, что печенье глазировал он, а не отец. Хэймитч видит лицо давным-давно погибшей девушки на дне бутылки; Эффи вспоминает убитых друзей; Энни думает о потерянной семье и Финнике, и даже Джоанна не добавляет ядовитых комментариев. Их миры не стоят на месте, даже когда им хочется, чтобы они остановились.       Однажды каждый из них встретится со своими призраками. А пока им есть, ради чего жить.