An-nyŏng-ha-se-yo~
Боль. Она часто является спутником человеческой жизни, ежедневно напоминая о том, как хрупко и шатко наше существование. Но боль не бывает однозначной, она несёт в себе много смыслов, а иногда вместе с ней приходит и удовольствие. Однако сейчас это был совершенно не тот случай. Донхёк стоит посреди кухни, ухватившись рукой за кровоточащую ладонь, которую он в спешке непонятно как умудрился порезать, и матерится на весь дом: — Чёрт, какого… вот же блядская… — Не ругайся, — мягкий голос Марка перебивает гневную тираду, — Что я тебе говорил по поводу грязных словечек. Старший уже подоспел к пострадавшему Хёку, аккуратно беря его руку в свои. — Мне что, в постель сейчас лечь, раз ты только там разрешаешь употреблять их, — не унимает своей ярости Донхёк, и тут же стонет от боли, когда Марк шевелит его ладонь, чтобы оценить масштаб катастрофы. — Ничего, жить будешь, — заключает Минхён после недолгого осмотра. — Погоди, сейчас тебя подлатаем. Марк отправляется в комнату за аптечкой, Хэчан на автомате плетется за ним, не прекращая нытья. — Ну почему это случилось со мной, — недовольно бормочет младший, пока Минхён копается в шкафу в поисках бинта. — Чем я заслужил это? Это ведь не я у нас обычно ходячее бедствие в плане обращений с кухонными приборами… — И на старуху бывает проруха, — Марк пожимает плечами, возвращаясь к Хёку с бинтом, — С каждым может случиться, не переживай. — Какая я тебе старуха? — возмущению Донхёка нет предела. — Сам ты старик со своими стариковскими поговорками. Парню в твоем возрасте не полагается разговаривать такими фразочками и быть таким занудой. Старший лишь улыбается на продолжающееся ворчание, заканчивая перебинтовывать. Хэчан снова хнычет от боли, и Марк, видя, что на донхёковские глаза наворачиваются слёзы, прижимает его к себе, нежно трепля по волосам.Sometimes you gotta bleed to know That you’re alive and have a soul
— Иногда боль напоминает нам о том, что мы живы, — шепчет он в темную макушку, сладко пахнущую арбузным шампунем. — Капец, я офигеваю с твоего занудства, — недовольно бурчит шатен, на деле прижимаясь ближе. — Спасибо, что помог мне с этим, — произносит он уже едва слышно.But it takes someone to come around To show you how
Чуть отстраняясь, Минхён приподнимает лицо Донхёка кончиками пальцев за подбородок и увлекает в долгий, нежный поцелуй. Тепло донхёковского тела рядом дурманит, и рука Марка как-то сама собой скользит под толстовку, невесомо касаясь живота. Хэчан вздрагивает от щекотки, но расслабляется тут же, подаваясь вперед и запуская пальцы в копну светлых вьющихся волос. — Ай, — тихонько вскрикивает Марк, — Ты мне волосы браслетом задел… — Ничего, — Хэчан улыбается, самодовольно мурлыча в поцелуй, — пусть боль напомнит тебе о том, что ты жив.He’s the tear in my heart I’m alive
— Ты и так каждый день напоминаешь. Но нам пора выходить, так что давай остановимся прямо сейчас, а то потеряем ход времени, — отвечает Минхён, и под недовольное ворчание младшего удаляется за своими вещами.***
— Эй, музыку я выбираю, понятно? — напоминает Марку Донхёк, когда они спускаются к машине. Минхён медлит с ответом, прищуриваясь, смотрит на солнце, которое уже почти село. Он не планировал вести машину в темноте, но они закопались настолько, что вышли гораздо позже, чем собирались. — Ты слышишь? Я не собираюсь опять твою фигню рэперскую слушать вместо Майкла Джексона, — Хёк прерывает его размышления, уже высовываясь из окна с пассажирской стороны. — Мне всё равно, всё, что ты выберешь — окей, — соглашается старший, садясь в машину, и продолжает нараспев хорошо знакомую им песню, — My taste in music is your face~ Донхёк отворачивается, пряча улыбку в рукава толстовки.And it takes a song to come around To show you how
***
Они едут уже довольно долго. Солнце совсем село и на дороге темно — лес со всех сторон, и редкие фонари светят слишком тускло. Донхёк, всю дорогу без умолку болтавший и подпевавший своим любимым песням, уснул на переднем сидении, склонив голову на бок. Марк делает музыку потише, оставляя её играть еле слышно, так, чтобы не разбудить младшего, но выключить не решается, потому что знает — в тишине заснет и сам.You fell asleep in my Сar I drove the whole time But that’s okay I’ll just avoid the holes so you sleep fine
Дорога, по которой они едут, плохая, Минхён то и дело старательно объезжает дыры в асфальте, чтобы внезапный толчок не разбудил спящего Донхёка. «Какого…никто не использует наши налоги как следует, чтобы заделать эти чертовы дыры», — ругается Марк про себя, думая, что Хёк слишком милый сейчас. Спящим он выглядит таким трогательным и беззащитным, что невозможно поверить, что этот ребёнок — настоящая заноза в марковой заднице. Или в сердце, сложно сказать точно. Но их отношения — это определенно лучшее, что случалось с Минхёном в жизни, в этом он уверен на все сто. Он, конечно, не может вспомнить, когда Донхёк последний раз говорил ему, что любит его. Точнее, он вообще не может вспомнить, чтобы Донхёк говорил такое хоть раз. Тот, скорее, тысячу раз обзовёт Марка занудой, недотепой, дураком или кем угодно ещё, чем скажет ласковое слово. Но всё его поведение всегда говорило лучше всех ласковых слов вместе взятых — чашка свежезаваренного кофе с утра, вместе с ворчанием о том, что Марка невозможно и из пушки разбудить; теплый плед, накинутый на старшего, когда тот засыпает, работая над текстами; не прекращающиеся передразнивания любых фраз Минхёна со всех шоу, в которых он побывал без Донхёка, показывающие, что младший на самом деле не пропускает ни одного выпуска и ловит каждое его слово. О любви можно говорить разными способами. И своими Хэчан говорит это гораздо чаще, чем сам Минхён успевает произносить вслух.He’s the tear in my heart I’m on fire
То, что они начали встречаться, произошло как-то совершенно естественно. Не было неловких признаний, не было переживаний о том, чтобы быть отвергнутым, ни вопросов, ни ответов. Просто губы Минхёна однажды оказались слишком близко к раздосадованному в очередной раз какой-то ерундой Донхёку. Достаточно близко, чтобы между ними и его лицом не оставалось и миллиметра пространства. Достаточно близко, чтобы касаться смуглой кожи младшего не раз и не два, желая успокоить. Донхёк тогда не сопротивлялся, да и, похоже, не удивился ни разу, лишь жадно впился в минхёновы губы в ответ, притягивая к себе. Огонь, разгоревшийся в тот момент в груди, Марк чувствует до сих пор.He’s the tear in my heart Take me higher Than I’ve ever been
Донхёк чем-то похож на рану, которая не дает о себе забыть. Он пробуждает в Минхёне чувства, которые иногда сильны так, что трудно дышать. От близости бывает больно, и не только потому, что в порыве страсти Хёк кусает чужие губы до крови, запускает руки в волосы, запутывая ещё сильнее и без того непослушные пряди, царапается неловко и случайно оставляет синяки на светлой коже. Больно где-то глубоко в груди, но так, что заставляет ещё желать этой боли, сильнее, выше, ощутимее, живее. Боль, переносящая того, кто её переживает, совершенно на другой уровень сознания. — Мы ещё не приехали? — Донхёк просыпается неожиданно, так что Марк вздрагивает от его голоса. — Боже, да ты посмотри на себя! Сколько ты был за рулем, всю ночь? Похоже на то, учитывая, что уже начинает светать! Хэчан требует немедленно остановиться, причитая, что не хватало ещё ему погибнуть из-за того, что Минхён заснул за рулём. И вообще они не останавливались всю ночь, так что отлить не помешает. Посмеиваясь полусонно, Марк останавливает машину, сворачивая на обочину, и выезжая куда-то, где почти кончается лес и начинается пшеничное поле, в свете всходящего солнца переливающееся будто золотом. Донхёк предлагает остаться тут на пару часов, чтобы старший мог отдохнуть, и вылезает из машины, доставая с заднего сидения термос с кофе и сумку с бутербродами. Марк выходит за ним, и они оба садятся на капот, разливая бодрящий горячий напиток по железным походным кружкам, которые Минхён едва не забыл прихватить. Донхёк снова ворчит о чем-то, но не получая реакции, останавливает сам себя и спрашивает неожиданно: — Как ты меня терпишь? — В каком смысле? — не понимает вопроса Марк.My heart is my armor He’s the tear in my heart He’s a carver
Младший как будто впервые тушуется, отводя взгляд, и говорит тише: — Ну, я не перестаю подкалывать тебя и надоедать постоянно, и… Я просто не могу перестать, потому что… — Это неважно, — Минхён перебивает, делая глоток из своей кружки, — Моё сердце - моя броня, но твои уколы, кажется, её пробили... И знаешь, мне это нравится. Хёк молчит с мгновение, растерявшись, а потом выдает типичное: — Мало того, что зануда, так ещё и до отвратительного сопливый романтик, нафига я только с тобой связался. И прижимается ближе. Снова. Блики солнечных лучей красят темные волосы Донхёка в красный, и Марк замечает: — Кстати, тебе бы пошёл красный. Не хочешь перекраситься?He’s a butcher with a smile Cut me farther
Донхёк пожимает плечами, не отвечая, и подставляет лицо уже совсем вышедшему солнцу. Улыбка такая свободная и живая, что способна рассечь сердце Марка надвое своей очаровательностью, и тот засматривается, теряя ощущение реальности. Он втягивает полной грудью свежий утренний воздух, думая о том, как много всего нового им еще предстоит пережить вместе, и как сильно ему хочется пережить это всё именно с Донхёком, и, выдыхает, произнося слышное только ему одному:Than I’ve ever been.