Бита

POV Хаято Я устал, сегодня особенно измучен. Чем? Нет, не работой, не друзьями, не отсутствием любви. Нет. Я измучен своим внешним видом. Странно, наверное, но это так. Мне хочется натянуть рясу с капюшоном и так и ходить. Наверное, глупо на это жаловаться, но я действительно измучен. Постоянным вниманием. Ни в одно транспортное средство, ни в один коллектив невозможно зайти незаметно. Восхищение, зависть, желание меня заполучить, как трофей. Это преследует повсюду, ведь везде есть люди. Парадоксально, но факт. Люди настолько алчут чужой красоты, что от этого тошно. Есть люди, которые наслаждаются своей красотой. Я не из тех. Более того, я не считаю себя красивым, и постоянные взгляды и комплименты в мою сторону для меня утомительны. Мне кажется, они врут. Уже признал, что обладаю красотой, но не принял. Вообще не знаю, как можно это принять. Мне кажется это какой-то высшей степенью высокомерия. Как можно признать, что ты априори лучше, красивее других. Что за бред? Но окружающие с завидным упорством мне это пытаются доказать. И для меня мучительны их попытки. Я ничего не получаю от этой красоты, кроме проблем. Помимо этого, моя красота никак не влияет на то, что я хочу заполучить тебя. Ну, подумаешь, красивый? Какая разница. Я должен наслаждаться вниманием девушек и выбирать себе то одну, то другую. Ну или парней. Но меня никто не привлекает, кроме тебя. Все это дурацкое поклонение меня достало не на шутку, и я бы с удовольствием променял бы его на твое внимание ко мне. Нет, ты, конечно, внимателен, как друг может быть внимателен к другу, и от этого мое раздражение еще больше. Притворяешься, что ничего не понимаешь ни про мафию, ни про что-либо еще, ну или хочешь действительно в это верить, ведь так проще. Хотя в кризисный момент становится понятно, что, возможно, ты понимаешь больше, чем холодный любитель дисциплины, или ехидно улыбающийся врун, который нашел себе отличное прикрытие – иллюзионист. Мне кажется, ты понимаешь больше, чем все мы вместе взятые. Если ты когда-нибудь говоришь серьезно, то это настолько верно, что режет своей правдой. Все время наблюдаю за тобой, за тем, как ты принимаешь чужое внимание. Вроде и принимаешь, а вроде и не подпускаешь к себе. Такой раскрытый всему миру, улыбающийся, но все равно загадка, никто к тебе так и не подобрался. Что там у тебя внутри? О чем ты думаешь? Было бы проще, если бы ты действительно был бейсбольным придурком. Тебя не задевают мои обзывательства просто потому, что внутри тебя есть четкое понимание, что это в корне не так, и что я и сам это знаю. Ты пользуешься простыми правилами и можешь проще смотреть на жизнь, видя при этом всю ее глубину. Я так не могу, и я завидую тебе в этом. Уж не знаю, какой завистью, но завидую. В твоих карих глазах нельзя утонуть, потому что прямо за зрачком выстроена гостиная, в которой все ютятся, но дальше нет дверей, никто не может пройти дальше, да и не пытаются, считая, что раз двери нет, значит, там ничего нет. Но почему же я вижу, что там есть что-то, точнее чувствую, что там есть что-то. Что-то настолько глубокое и интересное, что я не могу преодолеть своего любопытства. Иногда мне хочется взорвать эту всеобщую гостиную и посмотреть, что там на самом деле. Но тут не поможет мой любимый динамит. Никак не поможет. Ты избрал политику принятия, а я другую – отторжение, потому что у меня ощущение, что я настолько скучный, что тот, кто подберется поближе, разочаруется. Наверное, поэтому я и не делаю никаких шагов к тебе и от своего бессилия обзываю тебя постоянно. До сих пор мучаюсь от того, что сказал тебе правду: я тебя ненавижу. Как я мог произнести это вслух? Ведь это правда, хотя и неполная. Я ненавижу тебя за то, что ты мое наваждение, от которого я не могу избавиться, от того, что ты настолько особенный, что я чувствую себя полной бездарностью. Ты так на меня тогда смотрел, но мы все свалили на мой взрывной характер, на бой, на еще черт знает что. Мы с тобой взяли и свалили все на это, а больше никто и не знает. Да и не зачем кому-то об этом знать. Я бы, может, и поделился с кем-то этим, но боюсь, что меня сразу раскусят, если я расскажу, что ненавижу тебя. Я выбрал политику отторжения, открытого презрения. Ведь кому может понравиться презрение? Но оказалось, что это только подстегнуло этих фанатичек образов. Я закидываю ноги на парту, я всегда знаю ответ по школьной, и не только, программе. И только одного ответа я не знаю, как мне стать особенным, особенным настолько, чтобы заинтересовать тебя? Как мне это сделать? И я штудирую журналы и книги, в поисках интересных фактов, в поисках интересной информации, чтобы стать глубже, чтобы стать интересным. Но это ни капли не помогает, чем больше я прочитываю, тем неинтереснее я себе кажусь. Когда на уроках солнце из окна падает на твою золотистую кожу, я все думаю, как бы не зависнуть тут насовсем, как бы не остаться в классе, на том же месте в прострации, в этой эйфории наблюдателя тебя. Я хочу разорвать свои цепи, которые связывают меня с тобой, но не могу. Слышал сегодня, случайно, как часто бывает в этой жизни, как тебе одноклассница предложила встречаться, и ты ответил, что сердце твое занято. Я не видел тебя, но в голову пришло, что ты, наверняка, там стоишь и мягко так ей улыбаешься. Никогда не задам тебе этого вопроса, не смогу услышать тоже самое. Странно, но мне плевать, кем твое сердце занято. Черт с этой дурой, что засела в твоем мозгу, хотя и не знаю, если твое сердце занято кем-то из них, то почему бы у нее не спросить, ведь она стопроцентно не откажется! Конечно, а кто бы отказался? Не представляю себе. Еще одна странность. Мне не стало от подслушанного разговора хуже, мое хреновое состояние на том же уровне, что и было. Видимо, это связано с тем, что ниже этой планки мои нервы уже просто неспособны опустится, потому что хуже некуда, разве только твоя смерть. Но об этом я вообще не думаю. Нечего тут думать, я бы стал живым мертвецом, умри ты. Я – не идиот, конечно, который застрелился бы сразу после этого, но я бы уже не был живым. Хотя кто я сейчас, черт возьми, как не живой мертвец?! Плетусь изо дня в день, пытаюсь тебя отогнать от Джудайме, якобы настолько раздражаешь, но это все прикрытие, просто иногда мне приходит в голову, что если бы я тебя не видел каждый день, то, может, и справился бы со своими гребанными эмоциями. Не хочу принимать тебя в качестве друга, и все время твержу об этом. Естественно, выглядит все это в ином свете, как впрочем, и все, что я делаю. Я не хочу тебя принимать в качестве друга, потому что это обнуляет меня, это обнуляет мою безнадежную надежду непонятно на что. И я бы цинично посмеялся над всеми этими соплями, но так крутит, что смеяться совершенно не получается. Гравий шуршит под ногами. Просто прогулка. Вдоль каких-то деревьев, сознательно к бейсбольному полю, где ты тренируешься в одиночестве. Сознательно. Просто так. То ли удача, то ли продолжение моих мучений: тренируешься. Футболка натягивается, когда замахиваешься, рельефность мышц, целеустремленность глаз, удар без промаха. Да, ты, наверное, никогда не промахиваешься. Ноги сами идут, страх замедляет скорость, поэтому получается, что подкрадываюсь прогулочным шагом. Не видишь, стою сзади. Напряженные плечи и руки. Что-то внутри поднимается, хочется, чтобы это напряжение твоих мышц принадлежало мне. Но оно принадлежит бите. Солнце уже садится, а ты все бьешь и бьешь. Ни одного лишнего вздоха. Снова удар. Снова без промаха. Еще удар. И еще. Я исполнил свое желание – я незаметен, но лишь для тебя. Жалкое подобие сарказма. Но все же не знаю, хотелось ли бы мне, чтобы ты заметил? Вряд ли. Придется снова изображать что-то. И объяснять. Я не хочу. Мне спокойно просто быть рядом. Около. Незаметным. Незаметно. Еще один удар и резкий треск. — Да к черту это все! – ты разбил биту об землю, сломал с такой силой и злой обреченностью, что по моей коже бегут кросс мурашки. Не успеваю сдержать себя, ведь это было настолько неожиданным звуком в этом равномерном стуке биты о мяч. — Ксо!... – ты резко разворачиваешься, а я, как идиот, смотрю на тебя. Разделяет только сеточная калитка. Почему же как? Я и есть идиот. Глаза у тебя расширяются, потом на лицо наползает в какой-то неуверенности улыбка, и ты виновато, будто пытаясь оправдаться, поглядываешь на меня. — О…Хххаято! А что ты здесь делаешь? – а действительно, что я здесь делаю? Ответ в голову не лезет, лезет вопрос. — Что это было? – мой удивленный голос звучит неприлично громко и бьет мне по ушам. Почему я это спрашиваю?.. Ты открываешь калитку и прихватываешь сумку с земли, закидывая на плечо. — Я уже закончил, — и улыбаешься, меча глазами то в одну, то в другую сторону. У меня впечатление, что разговаривают два глухих, недоразвитых придурка. Ничего лучше не нахожу, как спросить. — Ты что, всегда так заканчиваешь свои тренировки? — Я..эмм..ннуу…аха..традиция такая в бейсболе…— что за чушь ты городишь? Какая традиция? Врать все-таки ты катастрофически не умеешь. — Видимо, бейсболом занимаются исключительно миллионеры, — почему-то мне становится так смешно от этой нелепой ситуации. Ты краснеешь. Так странно тебя наблюдать в таком виде. Не можешь собраться с мыслями. — Аха, видимо, — не удержавшись, начинаю смеяться. Все это так нелепо! Загибаясь от смеха, чувствую, как ты внимательно смотришь на меня. А у меня аж слезы на глазах выступают, — знаешь, Хаято, а я люблю тебя, — смех в горле комом встает. Ты так это произнес, будто бы просто сообщаешь о факте. Ни о печальном, ни о радостном, спокойно и немного отстраненно. Поднимаю на тебя глаза, а ты, уже не улыбаясь, но в абсолютном спокойствии смотришь и, будто выполнив то, что должен был, произносишь, — ну я пошел. Тренировку-то я закончил. У меня такое впечатление, что мне поглючилось твое признание. Может, ты вообще не говорил этого, а сказал что-то другое, а я на нервной почве совсем уже не соображаю? Смотрю, как ты уверенным шагом разворачиваешься и просто уходишь по дорожке, по которой я, в нелепом стремлении увидеть тебя, еще совсем недавно шел со своей обреченностью. Смотрю, а ты все удаляешься. И вдруг по голове, будто обухом: чего ты встал-то, идиот?! Чего встал?! Хочу крикнуть тебе вслед, но не получается. Бежать тоже не могу, ноги ватные. Поэтому лишь могу идти так, будто чуть-чуть куда-то спешу. Наконец догоняю тебя с ощущением, что пробежал километр за минуту, но произнести ничего не могу. Просто иду рядом, не в состоянии даже оторвать взгляд от земли. Ты останавливаешься, а я еще по инерции прохожу два шага вперед. — Хаято? – твой взгляд серьезен, и в нем читается удивление. Сам не заметил, как поднял голову и посмотрел на тебя и увидел этот взгляд. Ты неуверенно делаешь шаг. И мне безумно хочется подтолкнуть тебя еще на один. Но я в каком-то шоковом ступоре, а ты просто стоишь в какой-то своей, недоступной мне, задумчивости. Смотрю на тебя во все глаза и ничего не могу произнести, не могу даже пошевелиться. Такое странное ощущение, будто наблюдаю за всем со стороны. Ты пристальнее вглядываешься. Мне кажется, мы стоим так целую вечность. Внезапно, будто что-то решив, делаешь еще шаг и наклоняешься ко мне. Ноги предательски дрожат, а потом накрывает. Сильно, вырывая все мысли, воздух, удары сердца. Теплые губы такие мягкие и вкусные, что хочется не просто съесть, а постоянно находится в состоянии поедания. Иного слова не подобрать. Я чувствую, как весь дрожу. В моих мечтах я себя не так вел. Совершенно не так. По крайне мере, такая наглая дрожь не была в списке моих сомнительных успехов. Впрочем, меня это мало волнует. Ты отпускаешь губы, и только сейчас я понимаю, что твои руки у меня на талии. Внизу так сильно тянет, что нет сил быть смелым и открыть глаза. Я их и не открываю. Они сами собой закрылись в непонятно какой момент, и я им благодарен. Чувствую твои губы совсем рядом. Кажется, я держу тебя за плечи. Плохо понимаю. Кожа плавится под твоим дыханием. Если я и раньше ничего не мог сказать, то теперь уж и подавно. Опять твои губы и на этот раз чувствую твой язык. Я умею прекрасно целоваться и не только, но сейчас у меня ощущение, что в первый раз целуюсь. Наверное, это действительно первый настоящий поцелуй. Опять отстраняешься, а я, кажется, начинаю воспринимать реальность. Хотя после твоей фразы понимаю, что, видимо, не совсем. — Хаято, у меня синяки останутся, — ты говоришь это лишь за тем, чтобы привести меня в себя, а не потому что тебе больно. Смотрю в твои глаза. Хм, привести меня в себя или не только меня? Ухмыляюсь и отстраняюсь. — Бейсбольный придурок и есть бейсбольный придурок! Мы же в парке! Тут люди вообще-то иногда ходят! Отпускай! – кажется, щеки горят. Чувствую их жар. Отпускаешь, но в ту же секунду уверенно берешь меня за руку. — Аха, видимо… — Идиот!.. — Аха… — Ты другие слова вообще знаешь? — Аха.. — Придурок! – всю дорогу тебя ругаю, а ты лишь киваешь и улыбаешься. Я хочу, чтобы улыбался так только мне. И мне плевать, даже если в твоем лексиконе только слово «аха», ведь это намного лучше, чем «нет». Мы сыграли в дураков. Но я точно знаю, что хоть моя карта и бита, но и твоя тоже. Мной. И твое сердце занято. Мной. Для остальных – гостиная.