Буду с тобой или буду один

...

      — Как только завтра прилетит? А мне что без багажа делать? — Наполеон слышит отчетливо русский акцент и останавливается, чтобы обернуться. Ему всегда хотелось расслышать подобный акцент не с пародий или видео, а вживую, но до этого не представлялось возможности. Те русские, которых он знает, уже и без акцента говорят давно. — Блядь! — Соло ставит свой чемодан на колеса и идет ближе к парню, что стоит к нему спиной.       Сейчас он может видеть только то, что тот явно выше него и у него светлые волосы.       И Соло не хочется выглядеть сумасшедшим, да и вообще, у него найдутся занятия получше, чем следить за этим русским парнем и наслаждаться этим рычащим акцентом, но он может позволить себе потратить лишние десять минут, прежде чем отправиться домой. Хорошо хоть, перелет из Лос-Анджелеса был не таким сложным, пусть и длился пять с половиной часов. По крайней мере, после недолгого отдыха, он готов вернуться к учебе с полными силами.       — Как самолет задерживают? — громко говорит парень уже в телефон, и Наполеон еле-еле понимает его. — И когда вы прилетите? Мой багаж тоже не долетел, мать его. Уже ненавижу гребаную Америку.       Ему с детства нравился русский язык. Нравился настолько, что дети из приюта откровенно смеялись над ним, видя, что деньги, которые он воровал из карманов прохожих, тратятся на словари русского языка.       У него никогда не было практики, не было и возможности нанять репетитора, а в школе, конечно же, русскому не учили. Впрочем, он сам изучил его настолько, насколько смог в своей ситуации.       — Я поищу какой-нибудь мотель недорогой, чтобы переночевать.       Парень все стоит к нему спиной, а Наполеон вздыхает и опирается рукой на вытянутую ручку своего чемодана. Тот вдруг поворачивается к нему лицом, но смотрит сквозь, а Наполеон раскрывает глаза и начинает слабо улыбаться.       — Ничего себе, — шепчет он сам себе, когда видит его лицо. У парня большие светло-голубые глаза, широкие брови, цвета чуть темнее, чем светлые волосы, покрасневшие от укусов пухловатые губы и очень злой взгляд. — Пиздец какой-то, ладно, что-нибудь решу, на связи. Позвоните, как прилетите. — Парень кладет телефон в карман джинсов, растерянно оглядывается, заглядывает в сумку, достает оттуда кошелек, пересчитывает деньги, потом проверяет документы, закрывает сумку и опять оглядывается по сторонам.       И, наверное, это самый глупый поступок Наполеона, хотя, видит Бог, этих поступков на его счету немало, но он не может развернуться и уйти.       Он катит чемодан за собой, пока не встает перед парнем. Тот хмурится, потом смотрит за спину, чтобы убедиться, что Наполеон точно подошел к нему, а потом заинтересованно и настороженно смотрит на него.       — Привет, я Наполеон Соло, — говорит он, чуть задирая голову. Парень выше него на сантиметров десять, не меньше. Тот хмуро смотрит на него в ответ. — Я услышал, что у тебя проблема.       — Ты понимаешь русский? — Соло не может сдержать улыбки от твердых «р» и «т», видимо, его фетиш на русский язык не пройдет и в старости.       — Немного. — Парень удивляется, а потом вздыхает и опускает взгляд.       — Ты знаешь, если ты хочешь взгреть мне какую-то брошюрку или еще что, то помощь мне не нужна, а если подскажешь в каком мотеле я могу остановиться за… эм… за долларов пятнадцать-двадцать, то я буду очень рад.       — Могу конечно, но не отвечаю, что за такие деньги тебя за ночь не съедят крысы. — Парень приподнимает бровь. — Что?       — Они скорее подавятся мной, — отвечает парень, слабо улыбаясь, а потом чуть хмурится. — Как, говоришь, зовут тебя?       — Наполеон Соло, — повторяет он.       — Ничего себе имя, ты американец? — спрашивает он, ухмыляясь. Соло пожимает плечами.       — Какое дали. Коренной, насколько мне говорили, — отвечает он и, замечая, что они стоят на проходе, кивает в сторону выхода с зоны выдачи багажа. — Пойдем, а то здесь неудобно разговаривать.       — Я не могу тебя задерживать, ты же не просто так в аэропорту, — отвечает ему парень, чуть мешкая, а Наполеон отрицательно качает головой.       — Я с отдыха прилетел, никаких дел, после аэропорта сразу домой.       Они садятся в небольшой кофейне, но не берут себе ничего. Пока Соло достает планшет и открывает сайт с мотелями и отелями Нью-Йорка, парень на него задумчиво смотрит.       — А вы, американцы, все такие добрые?       — А вы, русские, все такие мнительные? — в тон отвечает Наполеон, усмехаясь. — О, наконец загрузилось.       — Илья Курякин, — говорит вдруг русский, и Наполеон поднимает на него взгляд. — Ну, имя мое.       — Илья, — повторяет Соло, а тот усмехается и качает головой.       — Не Илия, а Илья, — поправляет он, а Соло опять пытается произнести, но тот с улыбкой останавливает его рукой. — Ладно, пусть будет Илия.       Следующие двадцать минут они ищут отель для Ильи.       — Может, этот?       — Ты отзывы видел?       — Мне же не жить здесь, просто переночевать, — возражает Илья, а Соло увеличивает фотографию, прикрепленную к отзыву.       — Это фотография таракана. — Илья многозначительно смотрит на Наполеона, а потом устало откидывается на спинку стула.       — Зато цена подходящая, если я потрачу больше, мне не на что будет жить здесь следующие пять дней, — грустно говорит он, вздыхая. — Блядь, — Соло смотрит на него несколько секунд, а потом выключает планшет. Курякин удивленно смотрит на него, а Наполеон стучит пальцами по столу.       — Если хочешь, можешь переночевать у меня, — предлагает он, пожимая плечами.       — Что? — в шоке спрашивает Илья, а Наполеон вновь пожимает плечами. — С ума сошел, незнакомого человека к себе домой тащить? А что родители скажут?       — У меня нет родителей, — отвечает Соло, а Курякин замолкает.       — Это… прости, я не могу, это как-то неправильно, что ли. — Илья вздыхает и хмурится, а Наполеон широко улыбается.       — Брось, я не маньяк, ничего с тобой не сделаю, — говорит он в шутку, а тот усмехается.       — Не в этом дело, да и ты вряд ли сможешь мне что-то сделать. — Илья оценивающе оглядывает его, а Наполеон приподнимает бровь и возмущенно смотрит на него.       — Хочешь проверить? — с ухмылкой спрашивает Соло, а Курякин отрицательно качает головой.       — Не хочу, и стеснять тебя я тоже не хочу, — честно отвечает он. — Все-таки ты меня минут тридцать от силы знаешь, это опасно — незнакомого человека вести к себе домой.       — Ты не незнакомый. Ты Илья Курякин, живешь в Москве, приехал на пять дней с друзьями, у которых должен был остаться, но их рейс задержали, а твой багаж доставят только завтра, — говорит Наполеон, пристально глядя на него, а Илья приподнимает брови.       — Как ты произнес мою фамилию? Куриякин?       — Думаешь, что твой английский идеален? Ты путаешь времена, но я же тебе не тыкаю на это, а могу, — недовольно отвечает Соло, скрещивая руки на груди. Илья слабо улыбается ему и похлопывает по плечу.       — Ну, прости. Ты вообще часто это делаешь? — Соло недоуменно на него смотрит, а Курякин уточняет: — Приглашаешь кого-то из аэропорта к себе, или это я выгляжу настолько жалко? — Илья улыбается, а Наполеон начинает смеяться. Он отрицательно качает головой.       — Первый раз, — честно отвечает Соло, переводя на него взгляд. — Так что, поедешь? Или будем искать дальше?       — Это точно не доставит тебе никаких неудобств? — спрашивает Илья, серьезно глядя в его глаза.       — Точно, — отвечает Наполеон, поднимаясь наконец со стула. — Пойдем?       К квартире они приезжают не очень быстро из-за пробок, под которые Илья ворчит что-то вроде «а говорят, в Москве ужасные пробки», платят за такси пополам, хоть Соло и порывался заплатить самостоятельно.       Он снимает небольшую квартиру неподалеку от центра, благо работу получается совмещать с учебой, так что денег более или менее на жизнь хватает. Без шика, конечно, но что поделать. Все впереди.       — Красивый вид, — говорит Илья, пока Соло переодевается в домашнюю одежду. Он остается в белой футболке и спортивных штанах, его кудрявые волосы встрепаны, и как бы он ни пытался расчесать их, все равно торчат во все стороны.       — Да, Нью-Йорк вообще город красивый, ты не зря сюда приехал, — говорит Наполеон, тоже подходя к окну. Он протягивает Илье вещи, а тот удивленно смотрит на него. — Что? Не будешь же ты в этой одежде спать?       — Ты не брезгуешь? — Наполеон со вздохом всучает ему шорты и майку. Будто бы стиральных машин не существует, даже если брезгует.       Илья больше ничего не говорит, но зато, когда надевает одежду, Наполеон начинает улыбаться. Майка смотрится нормально, но шорты, понятное дело, коротки, остаются чуть выше колен, благо широкие, и Наполеон пытается не так откровенно пялиться на длинные ноги парня.       Потому что они действительно очень длинные. И красивые. Черт возьми.       — А сколько тебе лет? — спрашивает Илья, садясь рядом с ним на диване. Он смотрит книги, что лежат на журнальном столике. Экономика. Бизнес. Биография Карлос Слим Элу. — А это кто? — спрашивает Илья, приподнимая брови.       — Самый богатый человек в мире, — отвечает Наполеон, наблюдая за тем, как Илья листает книгу. — Мне двадцать два.       — Мне двадцать, — в тон отвечает ему Илья, а потом кладет книгу обратно и поворачивается к Соло. — Расскажешь о себе? — Соло неподдельно удивляется, а Илья выглядит искренне заинтересованным. Он смотрит на него своими светло-голубыми глазами и слабо улыбается.       Они говорят два часа подряд, даже не отвлекаются на что-то другое, хотя Соло предлагает что-нибудь заказать из еды. Наполеон рассказывает Илье о том, что его родители погибли в автокатастрофе, когда ему было два года, рассказывает о жизни в приюте, о том, что однажды его взяли в семью, но потом, когда узнали, что будет собственный ребенок, отказались.       Эмоции, что отражаются на лице Ильи, наверное, стоят того, чтобы рассказывать ему все это. Он не жалуется на жизнь, тем более, что вообще не привык кому-то на что-то жаловаться, но обычно об этом он никому не рассказывает, но Илье можно. Вряд ли они еще когда-нибудь увидятся.       Он рассказывает, что родители не оставили его без денег, и то, что ему перечислили по совершеннолетию, он тратит на образование в университете. Рассказывает про работу, про планы на жизнь, а Илья все слушает-слушает.       — Ты не засыпаешь? — с улыбкой спрашивает Наполеон, глядя на него, а тот отрицательно мотает головой.       — Нет, я просто даже не знаю, что ответить. Ты сильный человек.       — Бывают ситуации много хуже, чем моя, — просто отвечает Наполеон, а потом наклоняется к Илье. — Час ночи. Может, хочешь спать? Или расскажешь мне о себе?       — Ну, у меня все намного проще. Полная семья, мама, папа, учился одиннадцать классов, сейчас учусь в МГУ. В детстве занимался самбо, ездил на соревнования, выигрывал даже несколько раз, но карьеру спортсмена не захотел.       Илья рассказывает про свою мать, про строгого, но любящего отца, немного про друзей, а потом пристально смотрит на Наполеона. Тому становится немного неуютно.       — Что?       — У тебя глаз… на треть карий, — произносит Илья, наклоняясь ближе. Соло задерживает дыхание, а тот пристально смотрит в его глаза. — Ничего себе. Впервые такое вижу, — Наполеон тоже смотрит в его глаза, а потом Илья, осознав, насколько близко находится, резко отстраняется. — Прости.       — Ничего, — усмехается Соло. — Могу я у тебя кое-что попросить? — Илья удивленно смотрит.       — Ну?       — Поговори со мной по-русски? Раз ты не хочешь спать, я всегда хотел…       — Расскажи мне о… — начинает Илья без лишних вопросов и смотрит на книжку, — о вот этом вот мужчине.       Соло неуверенно смотрит на биографию Карлоса Слим Элу.       — Я не очень…       — По-русски, — перебивает его Илья, а Соло вздыхает.       — Я не хорошо запоминать его биография, — отвечает Соло, но вопреки ожиданиям, Илья не смеется, просто поправляет ошибки.       — Хорошо, тогда расскажи мне о Нью-Йорке.       Соло не помнит, когда чувствовал себя настолько хорошо. Наверное, это странно, учитывая то, что он совсем не знает Илью, но разговаривать с ним по-русски, разговаривать просто по душам… Соло давно такого не испытывал. Хотя, наверное, правильнее будет сказать — никогда.       Они ложатся спать, когда на часах уже три часа ночи. Илья на диване, а Соло в своей комнате.       Просыпается Соло рано, когда он выходит из комнаты, то видит, что одеяло с Курякина упало. Он накрывает его обратно, наблюдая за тем, как тот, причмокивая, поворачивается на бок.       Наверное, более странных чувств Наполеон не испытывал никогда. Вроде на его диване лежит незнакомый человек, он его и дня не знает, а вроде и не хочется, чтобы тот уходил никуда.       — Надо сделать завтрак, — сам себе тихо говорит Наполеон, когда направляется в душ.       Илья ожидаемо приходит на запах еды. У него заспанный вид, он чешет бок и широко зевает, а потом заглядывает в сковородку и улыбается.       — Бекончик, — говорит тот сам себе и улыбается. — Ты и готовить умеешь?       — Я столько лет живу один, еще бы не умел, — отвечает Соло, поворачиваясь к нему. — Скоро готово будет.       — А чего девушку себе не найдешь? Готовить будет как раз.       — А, по-твоему, девушки нужны только для того, чтобы готовить? — с улыбкой спрашивает Наполеон, а Илья смущенно улыбается в ответ.       — Не только, конечно. Просто у них лучше получается.       — О, сейчас ты позавтракаешь и возьмешь свои слова обратно, поверь! — отвечает Соло, поворачивая к нему голову.       Илья усмехается, а потом прикусывает губу.       — Могу я… принять у тебя душ?       — Да, я тебе оставил новую зубную щетку в ванной, — отвечает Наполеон, а Илья несколько секунд смотрит на него, а потом ярко улыбается. И Соло кажется, что кто-то свыше просто издевается над ним. Иначе он не понимает, откуда взялся Илья со своими острыми белыми клыками.       — Спасибо, — отвечает тот и уходит.       Илья заходит обратно в своей одежде, с чуть мокрыми потемневшими волосами, он втягивает в себя воздух и с вожделением смотрит на тарелку с, похоже, идеальной глазуньей с двумя ярко-оранжевыми желтками, рядом с ней лежат три ломтика поджаренного бекона и несколько хрустящих тостов.       — Кофе или апельсиновый сок? — спрашивает Соло, переводя на него взгляд, а Курякин удивленно вздыхает.       — Жаль, тебя в жены нельзя взять, увез бы с собой, — говорит он, а Соло начинает смеяться.       — Брось, тебе что, яичницу никогда не готовили? — спрашивает Соло, фыркая.       — Готовили, но, клянусь, она никогда не была настолько аппетитной. — Илья садится на место, а Соло, так и не дождавшись ответа, наливает Илье такой же кофе, как и себе, оставляя на всякий случай возле него пачку со сливками.       Илья ест с таким видом, будто бы вкуснее ничего никогда не ел, и Наполеон бы рассмеялся, но вот только ему слишком приятны комплименты. В конце концов, последний раз он готовил Виктории, лучшей подруге, которая на его еду сказала, что это слишком жирно, а целлюлит на заднице она заработать не хочет.       Илья помогает ему убрать со стола, а потом отходит ответить на звонок. Наполеон хочет хоть немного замедлить время, потому что понимает, что Илье придется скоро уйти.       — Мой багаж привезут в квартиру друзей, — говорит ему Илья, когда заканчивает звонок. Он собирает свою сумку, просматривает документы и проверяет, не забыл ли что.       Уже стоя в дверях, он поворачивается к Соло и искренне улыбается ему, а самому Соло кажется, что он никогда в жизни не забудет этих светло-голубых глаз.       — Ты знаешь, мы здесь еще четыре дня, может быть, ты бы хотел с нами как-нибудь погулять? — спрашивает Илья, а Наполеон опускает взгляд, а потом опять поднимает его.       — У меня работа и учеба вечером, боюсь, я не смогу. — Илья молча кивает, а потом вздыхает.       — Я не забуду, что ты для меня сделал, — говорит он. Они стоят близко друг к другу, и Наполеон все-таки решается, потому что… ну разве у него еще будет подобная возможность?       — Я бы поцеловал тебя, но не хочу на работу идти с фингалом, — говорит он, глядя в его глаза, а Илья приподнимает брови. На его лице отражается искреннее удивление, он даже отступает на шаг, а потом резко краснеет.       — Я не гей.       — Да, я это понял, — просто отвечает Наполеон, а потом опускает взгляд. — Я был очень рад с тобой познакомиться, Илья, — говорит он, и ему кажется, что проходит вечность, потому что Курякин остается стоять на месте.       Тот вдруг хмурится, потом притягивает к себе за запястье и наклоняется. Его руки ложатся на щеки Соло, а губы касаются его губ, и Соло прикрывает глаза, отдаваясь поцелую.       Илья целует медленно, Наполеон бы даже сказал, бережно. Его пальцы гладят щеки, а язык медленно скользит между губами. Наполеон же обнимает его за талию и, когда тот отстраняется, то начинает улыбаться.       Губы Ильи блестят, а щеки красные. Он выглядит смущенным.       — Я никогда не целовал парня раньше, — честно признается Илья, а Наполеон усмехается в ответ.       — Ну вот, видишь, теперь целовал, — отвечает он, отстраняясь. Илья смотрит в его глаза, потом наклоняется, пока не касается его лба своим.       — Я не забуду тебя, — говорит Илья еще раз, и Наполеон, прикрывая глаза, кивает.       — Я тоже, — честно отвечает ему Соло.       Когда Илья выходит из его квартиры, Наполеону кажется, что его лишили чего-то очень важного.

...

      Илья возвращается в Америку только через три года. Он с легкой улыбкой осматривает аэропорт, который успел в тот первый раз возненавидеть. Багаж, слава богу, в этот раз прилетел вместе с ним, да и друзья тоже летели вместе с ним, и сейчас что-то громко обсуждают между собой.       Он катит чемодан за собой, с улыбкой смотрит на то самое кафе, в котором они с американцем Наполеоном Соло искали ему отель.       — Давайте отдохнем несколько часиков, а то сил нет даже на то, чтобы в душ сходить, — говорит Катя, когда они забирают карточки от своих номеров. Она потягивается, а Андрей рядом с ней уныло кивает.       — Вы отдыхайте, я буду на связи, хочу прогуляться, — отвечает Илья. Катя заинтересованно смотрит на него.       — Куда это ты прогуляться хочешь?       — Просто. — Больше ему вопросов не задают, потому что знают — бессмысленно.       Они расходятся по своим номерам. В Нью-Йорке тепло, и он хочет принять душ, переодеться и поскорее пойти по знакомому адресу.       Курякин, конечно, изначально понимал, что не сможет не пойти к Соло, потому что… ну было бы странно, хотелось увидеть его, поблагодарить еще раз за то, что тот сделал для него три года назад. Илья рассказал это родителям, рассказал всем друзьям и, как сегодня, помнит, что отец тогда сказал что-то вроде: «наверное, этот твой америкашка просто педик, вот и позвал к себе», на что получил закатанные глаза и шиканье от матери.       Никто из них тогда не заметил его румянца, а если и заметили, то списали на комментарий отца.       Илья касается своих губ и прикрывает глаза.       Знал бы он, что этот поцелуй так засядет в его памяти, наверное, и не целовал бы Соло, особенно учитывая то, что других пацанов ему целовать вообще не хотелось.       Он помнит адрес Соло как вчера, запомнил еще, когда тот диктовал его таксисту. Тогда они приехали поздним вечером, а сейчас, днем, это место выглядит немного по-другому, но все же знакомо. На лицо лезет улыбка.       Илья поднимается к квартире Наполеона, стучит несколько раз, но ответа нет. Потом звонит и решает, что Соло просто нет дома. Появляется мысль о том, что, возможно, тот переехал, но на небольшой табличке на двери до сих пор написано «Н. Соло».       Это происходит и в следующий раз, и, наверное, Илья мог бы все списать на судьбу или прочее и больше не приезжать, но спустя четыре дня он опять возвращается, но уже поздним вечером, как и в тот раз.       У них с друзьями самолет завтра в два часа дня, и больше возможности увидеть Наполеона просто не будет, черт знает, когда он еще вернется в Америку, черт знает, будет ли Соло еще жить здесь.       Он стучит в дверь несколько раз и сразу же слышит за ней шаги. Ему кажется, что сердце выпрыгнет из груди, а улыбка то и дело лезет на губы.       Дверь резко раскрывается, и Илья начинает смущенно улыбаться, когда видит Соло. Наполеон в шоке. Он выглядит так, будто бы собирался ко сну, в халате, с мокрыми волосами и абсолютно шокированным взглядом. Его губы приоткрыты, а брови сведены.       — Илья… — выдыхает он, и, черт возьми, это «Илия» не один раз снилось ему в Москве. — Илья! — Тот резко подается вперед и обнимает его за шею, а сам Курякин начинает тихо смеяться, обнимая парня… хотя нет, скорее уже мужчину в ответ. Он опускает голову, утыкается носом в мокрые кудри, кладет ладонь на его затылок и прижимает к себе, слыша тихий смех.       Они отстраняются друг от друга спустя несколько минут, но остаются стоять так же близко. Илья переводит взгляд на открытую дверь, а сам Соло не сводит с него неверящего взгляда.       — Я и не надеялся увидеть тебя, — тихо говорит Наполеон, и Илья вглядывается в каждую мелочь, подмечает каждое изменение, произошедшее в Наполеоне за три года. Тот сильно возмужал, плечи и грудная клетка стали шире, руки крепче, челюсть теперь более четкая, чем раньше, а глаза все такие же синие, с секторной гетерохромией. И теперь он очень отчетливо видит родинку прямо в середине нижней губы.       — Я к тебе два раза уже приходил, тебя не было, — так же тихо отвечает Илья, кладя ладони на его лицо, чуть приподнимая его. Соло смотрит на него так, будто бы перед ним что-то невероятное, и у Ильи от этого печет в груди, потому что тот так же рад, так же хотел увидеть.       — Днем? — Илья кивает, а Соло слабо усмехается. — Я же работаю, Илья. — Соло сам поднимает руки, Курякин обращает внимание на длинные ухоженные пальцы, коротко постриженные ногти. Сейчас тот проводит по его щеке ладонью. — Я так рад видеть тебя.       — Часто вспоминал меня?       — Да, — честно отвечает Наполеон и качает головой. — Да, очень. — Курякин опять проводит руками по его щекам, спускается вниз, к шее, и поднимает лицо Соло. Тот закрывает глаза, и Илья даже не пытается сопротивляться желанию. Он изначально понимал, зачем идет сюда и чем это может кончиться.       Он целует Соло, и ему кажется, что где-то в этот момент прозвучал гром. Тот лишь резко выдыхает и сразу же углубляет поцелуй. И Илье кажется, что он помнит мягкость этих губ, их вкус, будто только вчера их целовал. Помнит руки Наполеона, помнит его сбившееся дыхание.       — Дверь, — шепчет в его губы Соло, приоткрывая глаза, и Курякин, не отрываясь от него, закрывает ее ногой. Наполеон сразу же прижимает его к ней и углубляет поцелуй.       Пальцы их рук переплетаются, Соло тихо шепчет его имя. Неправильно произнесенное имя, и у Ильи сбиваются все оставшиеся мысли.       Он прижимает к себе мужчину, сам целует его со всей жадностью, со всем пылом, на который только способен. Наполеон тянет его футболку вверх, заставляет поднять руки и бросает ее на пол, а сам стягивает с себя халат, оставаясь в одних черных боксерах.       Илья немного отстраняется, чтобы посмотреть на его тело, но Наполеон притягивает его обратно за затылок, вовлекая в еще один глубокий нетерпеливый поцелуй.       — В спальню, — между поцелуями указывает Наполеон, утягивая его за собой, и Илья абсолютно точно не желает спорить. Здесь включен свет, и выключать его никто, похоже, не собирается.       Соло садится на кровать, смотрит на него снизу вверх и проводит ладонями по ногам, оглаживает ягодицы и тянет на себя, заставляя лечь сверху.       Они не прекращают поцелуев и, черт возьми, это все, чего хотел Илья от этой поездки изначально. В тот самый момент, когда появилась возможность, когда ему дали, наконец, повторно визу, единственное, чего он хотел, еще раз увидеть Соло.       — Произнеси мое имя, — просит Курякин, целуя его скулы. Он чувствует, как Наполеон, вздрогнув, старается сильнее прижаться к нему.       — Илья, — говорит Соло на выдохе, наклоняясь к его шее. Он осыпает ее поцелуями и мелкими укусами. — Илья…       — Ты с ума меня сводишь, — тихо отвечает Курякин, кладя руку на грудь Соло и прижимая того к кровати.       Они останавливаются. Смотрят друг на друга и тяжело дышат, и Илье кажется, что он не может насмотреться. Он наклоняется, оставляет поцелуи на висках, потом на скулах, проводит большим пальцем вдоль черной широкой брови, спускается вниз к губам, чувствуя, как тот начинает прикусывать его палец.       — Я никогда не занимался этим с мужчинами, — честно говорит Илья, чуть краснея. Наполеон медленно гладит его волосы, заводит пряди за уши и гладит за ними. — Я понятия не имею, как…       — Я покажу, — отвечает Соло, притягивая его к себе для поцелуя. Этот поцелуй другой, он медленный, глубокий, и от него у Ильи проходится дрожь по телу. Он оглаживает крепкое тело Соло широкими ладонями, чувствуя мелкую поросль волос на груди.       Это для него в новинку, чувствовать под собой крепкое мужское тело, ощущать бедром чужое возбуждение и слышать низкие стоны. В новинку чувствовать сильные руки, притягивающие к себе, в новинку бороться за доминирование в поцелуе.       Он опускается вниз, прикусывает подчелюстный угол, проводит языком по косой мышце шеи и всасывает нежную солоноватую кожу губами, чувствуя, что руки Соло расстегивают ширинку его джинсов. Тот коротко охает, когда чувствует, что Илья чуть сильнее прикусывает кожу на шее, но свободной рукой прижимает его затылок, чтобы не смел останавливаться.       — Снимай чертову одежду, — говорит Наполеон, выгибаясь ему навстречу. Он трется о его бедро, низко стонет, старается заполучить больше ласк, и Илья дает ему их. Он гладит его тело, целует там, где дотягивается, ловит хриплые стоны и тихие слова.       Они остаются без одежды, и Наполеон отстраняется от него и садится на коленях. Илья смущен, но старается не показывать это, а Наполеон, проводя ладонями по его щекам, коротко целует в губы и улыбается.       — Все хорошо, в этом нет ничего особенного, — просто произносит он и тянется к тумбочке. Илья с удовольствием наблюдает за его гибким подкаченным телом. Видеть Соло голым… смущающе, но он, кажется, никогда не видел человека, красивее него.       Тот кладет перед ним тюбик со смазкой и ленту презервативов, а потом пристально смотрит в глаза, а Илья старается не обращать внимания на то, как тот возбужден.       — Мы можем сделать так. — Соло берет его руки в свои. — Я встаю в коленно-локтевую или буду на твоих бедрах. — Илья опускает взгляд, буквально чувствуя, как щеки наливаются кровью. Это вызывает у Наполеона короткий смешок. Он поднимает лицо Ильи за подбородок. — Илья… Я не могу больше ждать.       — Как ты сам хочешь, — просто отвечает Илья, притягивая его к себе. Илья ловит его губы своими, но тот сразу отстраняется. Он вкладывает в ладонь Ильи смазку, а сам поворачивается к нему спиной.       Илья стискивает зубы, когда Наполеон, выгнувшись в пояснице и оперевшись на локти, поворачивает к нему голову, наблюдая из-за плеча. Он не сдерживается и встает позади него на колени, проводит по всей спине ладонями, зарывается пальцами в кудри, стискивая в кулак и наклоняется, оставляя на плече засос.       Его член трется об округлые ягодицы мужчины, и Курякин начинает хрипло дышать. Ему кажется, что он никогда никого не хотел так, как сейчас хочет Наполеона.       Он выпрямляется на коленях, проводит по спине вниз, его ладони сжимают пухлые ягодицы, чуть разводят их. На светлой коже остаются красные следы, и Илья ведет рукой ниже, к яичкам. Он оглаживает упругую мошонку, ведет вниз, к члену, испытывая много противоречивых друг другу эмоций от нового опыта.       Трогать Соло там — приятно, в этом нет сомнений. Он сжимает пальцы на крупном члене, ведет рукой до головки и оглаживает ее большим пальцем, задевая уздечку. Наполеон издает хриплый стон и подается назад, и Илья ускоряет движения рукой, чувствуя, как от подобных стонов собственное возбуждение становится почти невыносимым.       — Растяни меня, — хрипло выдыхает Соло, двигаясь бедрами навстречу его руке. Илья непонимающе смотрит на него, а Наполеон глазами указывает на смазку. — Пальцами.       Илья сглатывает накопившуюся слюну и кивает. Он последний раз оглаживает твердый член мужчины и отстраняется, подбирая тюбик смазки. Он не жалеет ее, льет на пальцы, а потом немного на ложбинку. Наполеон не сводит с него взгляда, кивает ему одобрительно, когда тот касается пальцем сжатого кольца мышц.       Второй рукой Илья продолжает мять упругую ягодицу и вводит палец внутрь. Соло коротко вздыхает, сжимает кулаки.       — Больно? — тревожно спрашивает Илья, собираясь вытащить палец, но Наполеон останавливает.       — Я давно… у меня никого так давно не было, все хорошо, давай, — говорит Соло, подаваясь назад. — Давай, не волнуйся. — Илья лишь неуверенно кивает, но продолжает.       В Соло узко, и Курякин даже представить не может, как тому, должно быть, больно. Он старается отвлечь Соло от боли, гладит его спереди, а потом тот, вдруг, вздрагивает и отводит взгляд.       — Лео? — Илья впервые так его зовет, но почему-то это кажется нормальным. Почему-то кажется, что так и должно быть. Он останавливается, чувствуя, что кожа внутри Соло в одном месте уплотнилась. — Это…       — Ах, черт… — выдыхает Соло, подаваясь бедрами назад. — Молодец, ищейка, теперь давай второй, — говорит тот с улыбкой, а Илья, красный от смущения и возбуждения, качает головой.       — Идиот, я подумал, тебе больно, — тихо отвечает он, добавляя еще смазки. Второй палец проходит тяжелее, Илья видит, как Наполеон стискивает зубы. Он останавливается, но Соло кидает на него злой взгляд.       — Если сейчас же не продолжишь, я убью тебя, — отвечает он, а Илья поджимает губы.       — Я не хочу, чтобы тебе было больно!       — Чем больше ты будешь тормозить, тем больнее будет мне, так что давай, — он опять двигает бедрами, и Илья, вздыхая, продолжает. Он медленно растягивает его, поглаживая нежные тугие мышцы изнутри, проталкивает пальцы внутрь, добавляет смазки, чтобы легче шло, и опять касается бугорка, от которого Соло начинает дрожать.        Он поглаживает его, разминает, слушая тихий скулеж и наблюдая за реакцией мужчины. Губы Соло приоткрыты, тот тяжело дышит и постанывает каждый раз, когда Илья гладит точку внутри него.       Когда два пальца начинают легко скользить внутри Наполеона, тот говорит:       — Теперь третий. — И Илья слушается его. Он старается не торопиться, проталкивая пальцы глубже по смазке, разводя их, подготавливая для себя. Спина Соло взмокла, и он проводит по ней ладонью, опускает ее на бок и крепко сжимает его. — Прекращай их мять, до комплексов доведешь, — в шутку говорит Наполеон, чуть жмурясь, когда пальцы проходятся по простате. Илья слабо улыбается и опять сжимает упругую кожу на боку.       — С ума сошел? Это очень приятно, — честно отвечает Илья, опуская ладонь на уже покрасневшую от его руки ягодицу. Он сильно сжимает и ее тоже. — Но это приятней.       — Наслаждайся… — тот прерывается стоном, и Илья больше не сдерживает движений, замечая, что в стонах Наполеона не осталось боли. Тот выгибается навстречу его пальцам, хрипло стонет и произносит его имя.       — Готов? — спрашивает Илья, убирая пальцы. Соло кивает и кладет руку на свою ягодицу, чуть оттягивая ее, заставляя дыхание Курякина сбиться. Тот разрывает упаковку презерватива, на всякий случай смазывает Соло еще раз, не проникая пальцами внутрь. Головка члена утыкается в мошонку Наполеона, Илья знает, сейчас совсем не время дразнить его, но не может удержаться, особенно, когда в награду слышит такие нетерпеливые стоны. Он скользит вдоль всей ложбинки, оставляет головку у входа и смотрит в лицо Соло. Тот дышит открытым ртом и нетерпеливо смотрит на него. — Лео?       — Да, давай, потихоньку. — Илья кивает и начинает медленно входить в него. Соло стискивает простынь в руке и сжимает зубы, когда внутри оказывается головка. — Подожди, подожди чуть-чуть, — просит тот, и Курякин останавливается. Он тяжело дышит и смахивает капельку пота, что скатывается по виску.       Наполеон жмурится от боли, и Илья, прикусывая губу, гладит его по пояснице.       — Может, мне…       — Я хочу тебя, — выдыхает Наполеон. — Я хотел тебя еще три гребаных года назад, поэтому, пожалуйста, давай без «может, мне».       — Невозможный, — выдыхает Илья, продолжая гладить его поясницу. Он опускает руку вниз, к члену Наполеона, начиная скользить по нему. Соло одобрительно кивает и дергает бедрами, чтобы Илья продолжал.       Он входит по чуть-чуть, останавливается, и решает не входить до конца, чтобы не делать Соло слишком больно.       — Ты?.. — тот хочет вильнуть бедрами, но Илья удерживает, не позволяя.       — Расслабься, я начну двигаться, — перебивает его Илья, начиная медленно двигать бедрами. Соло хрипло стонет под ним, подается назад и выгибается в пояснице, а Илья держит ритм, и только Бог знает, с каким трудом ему удается это делать.       Его ладони ложатся на бока Соло, мнут их, оставляют следы. Он не увеличивает ни ритм, ни амплитуду толчков, но в тот момент, когда чувствует, что Наполеон перестает сжиматься от боли, «привык», мелькает в мыслях, начинает двигаться свободней. Наполеон хрипло стонет, когда головкой он касается точки простаты, просит глубже, но Илья все равно не позволяет, не входит до конца, только чуть увеличивает скорость и глубину.       Наполеон не сдержанный в постели, но и не громкий, отзывчивый, но не суетливый, и Илья не может подобрать никакого слова, кроме как — идеальный.       Илья прижимается грудью к его мокрой спине, начиная осыпать плечи и шею поцелуями, зарывается в мокрые кудри пальцами, не прекращая двигать бедрами. Мыслей в голове не остается, слишком хорошо, слишком узко, слишком-слишком-слишком.       Соло поворачивает к нему голову, и Курякин ловит его губы, и это даже не поцелуй, а какое-то касание. Они обмениваются стонами, взглядами. Наполеон просит глубже, Илья сдерживается, Наполеон зовет его по имени, Илья сжимает пальцами его ягодицы. Они двигаются в унисон, всю комнату заполняет их запах, запах секса, кажется, что он оседает на коже, а в ушах стоят звуки шлепков, хлюпающей смазки и их совместных хриплых стонов.       — Илья… — будто в бреду зовет Соло. — Илья… — Курякину кажется, что это Илия будет до конца жизни преследовать его. Кажется, что это Илия окончательно свело его с ума.       Он касается члена Наполеона, сжимает под головкой и чувствует, как пальцы пачкает выплеснувшаяся сперма. Он продолжает водить по члену Соло рукой в такт своим толчкам, слушая уже даже не стоны, а тихий скулеж, и сам кончает, оставаясь внутри мужчины.       Илье кажется, что он слышит стук своего сердца, кажется, что в комнате только его и слышно. Его колени подкашиваются, и он падает на кровать, прикрывая глаза и начиная тяжело дышать. Рукой он находит Соло и тянет к себе, но, скорее всего, тот в точно таком же полубессознательном состоянии.       Он не знает, сколько времени проходит, возможно, минута, возможно, десять, просто в один момент начинает чувствовать поцелуи в грудь и открывает глаза. Наполеон смотрит на него с довольной улыбкой.       Они приводят себя в порядок и потом вновь укладываются на постель, теперь под одеяло.       — Почему ты не сказал, что это твой первый раз? — недовольно спрашивает Илья через некоторое время. Он притягивает мужчину к себе и смотрит в его синие глаза, отводя кудри со лба.       — Боялся, что ты грохнешься в обморок от ответственности. — Соло прыскает, а Курякин лишь качает головой.       — Идиот.       — Это на всех языках одинаково, — недовольно отвечает Соло, а потом кладет голову на его плечо. — Мне было хорошо. Знаешь, слышал, многие в первый раз и не кончают даже.       — Если бы ты мне сказал, я был бы более осторожен, — недовольно отвечает Илья, вздыхая.       — Ты и так был, — отвечает Наполеон, улыбаясь. — Мне нравится, что ты зовешь меня Лео. Никто так больше не делает.       — Пусть тогда это останется для меня, — отвечает Илья. Он укладывает Соло на спину и всматривается в его лицо. — Даже не представляешь, сколько я себя винил за то, что даже телефона твоего не взял, — говорит он, поджимая губы. Наполеон приподнимает брови и усмехается.       — Представляю. Я тоже идиотом себя считал. Пытался в вашем «вконтакте» тебя найти, но все без толку.       — Я не сижу в соц сетях, времени нет, — просто отвечает Илья. — Я работать начал, вот, вырвался на несколько дней. Тоже с универом совмещаю.       — Расскажешь мне? — просит Наполеон, и Илья, улыбаясь, втягивает его в поцелуй.       Он рассказывает о том, как все ноют об учебе, хотя это не так уж и сложно, если действительно учиться, рассказывает о том, что, кажется, нашел ту работу, в которой хочет развиваться, и, судя по всему, начальнику он тоже приглянулся, по крайней мере, как стажер. Рассказывает про родителей, которые уже подгоняют жениться, хотя ему всего двадцать три, а Наполеон его с удовольствием слушает, только иногда прерывает его рассказ поцелуями.       — Ты так странно смотришь.       — Ты тоже, — просто отвечает Наполеон, ухмыляясь, и Илья пожимает плечами.       — Я всем рассказал о том, что меня приютил незнакомый американец, мне некоторые даже не верили, знаешь.       — О поцелуе ты тоже рассказал? — спрашивает Наполеон, заранее зная ответ. Илья молчит. Соло вздыхает. — Ваша страна является одной из самых неблагоприятных для гомосексуалов, знаешь?       — Я не гей. — Соло многозначительно смотрит на него, а Курякин вздыхает. — Не думай, что я жалею о том, что между нами было или отрицаю что-то, просто дома парни не привлекают меня. То есть, — Илья возводит глаза к потолку и вздыхает. — Я вообще на других парней не могу смотреть так, как смотрю на тебя. Не знаю, как это объяснить.       — Я понимаю, — отвечает Соло. Он не говорит, что у него, в общем, похожая ситуация, только вот на парней других он скорее принципиально не смотрит. Илья гладит его пальцы, и Наполеон чуть прикусывает нижнюю губу. — А девушка у тебя есть? — Илья отрицательно качает головой.       — Нет. Несколько отношений было, но ничего особенного, — отвечает Илья. — А у тебя?       — Однодневки, — просто отвечает Соло. Он хочет встать, но Илья ловит его за руку, не позволяя.       — Ты куда?       — Свет выключить, ты же останешься? — спрашивает Соло, поворачиваясь к нему. Он долго смотрит в его глаза, а Курякин поджимает губы.       С одной стороны, он этого хочет, с другой стороны, завтра придется рано утром ехать в отель, чтобы успеть выселиться из него и сесть на трансфер с друзьями, но потом он видит выжидающий взгляд синих с частичной гетерохромией глаз и понимает, что это даже не было вопросом.       — Конечно, — отвечает он, и Наполеон мягко улыбается ему. Он выключает свет, и комната погружается во мрак, а сам ложится рядом с ним. В темноте Илья тянет его к себе и прикрывает глаза.       Его клонит в сон, но хочется подольше пробыть в сознании, чтобы продолжать чувствовать терпкий запах Наполеона, который, кажется, уже окончательно заснул, уткнувшись носом куда-то в его шею и щекоча дыханием.       Илья просыпается в семь утра под будильник Наполеона. Ему очень тепло, он лежит на животе, одна его рука перекинута через корпус Соло, а тот, подмяв под себя подушку, возится и пытается дотянуться до будильника.       Сам Илья в свете раннего солнца разглядывает мелкие засосы, что оставил вчера на его спине.       — Ах, черт, — хрипло произносит Соло, и Илья чуть приподнимается.       — Что случилось?       — Задница, — просто отвечает Наполеон и, морщась, садится на кровати, свешивая ноги. Он выключает будильник и смотрит вперед себя, видимо, не проснувшись до конца. Илья слабо улыбается и проводит ладонью по его позвоночнику.       — Прости.       — Брось, — отвечает Наполеон, поворачиваясь к нему. — Если бы ты был чуть менее сдержанным, тебя бы разбудил мой мат, а не будильник.       Илья улыбается и тоже садится на кровати. Волосы Наполеона высохли ночью, теперь его черные кудри топорщатся в разные стороны, а на щеках пробиваются волоски щетины. Он уверен, что и сам выглядит растрепанным.       Они идут в душ вместе, зная, чем это чревато, но дальше поцелуев под горячей водой все равно не заходят. Соло через час надо будет выезжать на работу, Курякину нужно будет в отель.       Когда он видит, что Наполеон надевает синий костюм, лишь присвистывает и тянет его к себе, касаясь лбом его лба. Соло слабо улыбается и касается пальцами его затылка.       — Тебе подходят костюмы, — говорит Илья. Он проводит пальцами по кудрям Соло, а тот чуть ежится.       — Да, только с волосами что-то делать надо. Сколько ни расчесываюсь, все равно будто только из кровати. Может, сбрею вовсе.       — Только попробуй, — серьезно отвечает Илья, а Наполеон усмехается.       В груди тоска, он знает, что они расстаются на долгое время, но ее чуть-чуть затмевает легкая надежда, потому что теперь он знает, что расстаются они не навсегда.       — Ты дашь мне свой номер? И почту. И скайп, если сидишь. А если не сидишь, то я дам свой ник, а ты зарегистрируешься, хорошо? — говорит Илья, когда они уже стоят возле двери.       Наполеон лишь усмехается и кивает. Он забирает из его рук телефон, открывает заметки и вписывает туда почту и номер телефона, а потом дает Илье свой.       — Я не хочу больше терять с тобой связь, — говорит Илья, и Наполеон кивает, забирая телефон из его рук.       — Ты не потеряешь.       Они целуются перед тем, как выйти из квартиры. Илья гладит пальцами щеки и кудри, а Наполеон стискивает в пальцах его футболку на спине.       Когда Илья приезжает в отель, его друзья еще спят. Они не спрашивают, провел ли он ночь в отеле или где-то еще, а если бы и спросили, Илья бы не стал отчитываться.       В тот момент, когда в самолете объявляют об окончании посадки, он пишет Наполеону короткое сообщение. «Я уже по тебе скучаю»

...

      Илья знает, что у Наполеона сейчас ночь, но он не может не позвонить, потому что новость действительно важная. Он слышит протяжной, уже надоевший за столько времени звук гудков скайпа, и уже думает отключить звонок, но происходит подключение.       Сначала в экране темно, потом Илья слышит шуршание из динамиков и видит в темноте лицо Наполеона. Тот явно лежит в кровати, и единственный свет, который позволяет ему видеть мужчину — исходит от телефона.       — Илья, — хриплым голосом говорит Наполеон, протирая свободной от телефона рукой глаза. Илья виновато смотрит на его изображение.       — Прости, что разбудил, хотел поскорее тебе рассказать, — говорит ему Илья. Сам он сидит перед компьютером у себя в квартире и завтракает разогретыми полуфабрикатами.       — Два ночи, Илья, — ворчит Соло и наконец полностью раскрывает глаза. Благо, интернет хороший, и он может нормально видеть лицо мужчины без раздражающих притормаживаний и пикселей. — Когда же ты выучишь разницу во времени…       — Я еду в Нью-Йорк, — перебивает его Илья и видит, как Наполеон раскрывает глаза. Тот садится на кровати, включает свой ночник и выглядит так, будто не он несколько минут назад ворочался в кровати. — Почти на месяц, посылают по работе. Компания, в которой я работаю, открывает филиал в Америке, мой начальник решил отправить меня и еще нескольких наших ребят.       — Когда ты прилетаешь? — сразу спрашивает Соло, и на его губах появляется такая широкая улыбка, что Илья и сам не может сдержать свою, хотя, если честно, черт знает, когда последний раз делал это так искренне.       Он смотрит на изображение Соло и утыкается подбородком в свой кулак. В свете ночника становятся видны синяки под синими глазами, и, черт возьми, Илья просто не верит, что прошло уже четыре года.       Вот уже четыре года он не видел Соло, что уж там говорить, он вообще четыре года за границей не был, не то что в Америке. Не было ни возможности, ни времени, ни средств.       И Илья не может сказать, что они часто переписываются или созваниваются, отнюдь, кажется, что оба стараются звонить так редко, как это возможно. Вот только срываются всегда, что он, что Наполеон. После этих звонков всегда сложнее. Они это понимают и все равно продолжают звонить, узнавать, как дела, новости, просто смотреть друг на друга через экран, разделенные расстоянием в семь тысяч пятьсот километров (Илья узнавал), и ловить каждое изменение друг в друге.       — Илья?       — На следующей неделе, Лео, — отвечает Илья, прикусывая губу. — Черт возьми…       Наполеон молчит, прикрывает губы ладонью, чтобы скрыть улыбку, думает Илья, но потом все-таки начинает тихо смеяться. И, господи, у него сердце пропускает удар от подобной реакции. От того, что спустя столько лет его до сих пор ждут, до сих пор хотят видеть.       — Ты же останешься у меня? — вдруг спрашивает Наполеон, глядя в экран. Его взгляд не направлен в камеру, он смотрит на Илью.       — Компания предоставляет мне…       — Ты останешься у меня, Илья, — перебивает его Соло, а Курякин приподнимает брови и вздыхает.       — Лео, это не один и не два дня, а около месяца, ты вообще жил когда-нибудь с кем-то? Вдруг я не устрою тебя как сосед или…       — Я не видел тебя гребаных четыре года, так что прекрати думать на этот счет. Можешь хоть свои грязные носки по всей моей квартире раскидывать, если хочешь, или что там ты такого ужасного делаешь, — Наполеон говорит это на одном дыхании, чтобы Илья не перебил вдруг. — И если ты откажешься, то я из принципа не буду с тобой видеться. — Илья приподнимает брови и удивленно смотрит на него.       — Серьезно? — спрашивает он, начиная ухмыляться, но Соло выглядит действительно решительно.       — Абсолютно. Так что решай сам, — упрямо отвечает Наполеон, а Илья лишь качает головой.       — Все такой же невозможный, — тихо говорит Илья сам себе, тем более, Наполеон вряд ли расслышит его. — Разве тут есть, что решать?       — Вот и я так думаю, — сразу отвечает Наполеон, а потом зевает. — Пришли мне, в общем, рейс свой, я постараюсь тебя встретить в аэропорту, если на работе не буду, — он опять зевает, а Илья, наблюдая за ним, чувствует, как сердцебиение ускоряется.       Невозможно представить, как сильно он хочет наконец увидеть его. Как хочет прижать к себе и, черт возьми, просто услышать его голос не через динамик гребаного телефона или компьютера.       — Хорошо. Прости, что разбудил.       — Ничего страшного, — отвечает Наполеон, глядя в свой экран. И Илья не может обманывать самого себя, когда видит такой вот взгляд синих глаз Наполеона, который даже сквозь экран каким-то образом умудряется смотреть на него так, как никто никогда вживую не смотрит. — Я очень хочу увидеть тебя.       — Я тоже, — сразу же отвечает Илья, прикусывая губы. — Доброй ночи, Лео.       — Доброго утра, Илья, — тихо отвечает Наполеон.       Они смотрят друг на друга молча чуть меньше минуты. Илья через экран компьютера, Соло через телефон. Это стало каким-то странным необсуждаемым ритуалом, после каждого звонка, который никто не хочет пропускать, будто бы возможно возместить этим то, что они не видят друг друга вживую.       Соло отключается первым, а Илья прикрывает глаза и судорожно выдыхает.       Илья помнит свои первые два полета в США, помнит, как на седьмом-восьмом часу начинал изнывать от скуки, но в этот раз у него не уходит чувство того, что летит он не девять, а все двенадцать часов, потому что ему хочется поскорее приземлиться, поскорее получить свой багаж и увидеть того, о ком постоянно думает. О ком не забывает ни на день уже на протяжении четырех долгих лет.       И Илья сам в шоке от того, что смог пронести эти чувства спустя столько лет, даже не стараясь особо, скорее наоборот, стараясь забыть, ничего не испытывать.       Когда он выходит в зону ожидания, то видит Соло сразу. На его губы лезет абсолютно идиотская улыбка из-за таблички, что тот держит в руках. На ней нет имени, просто красный лист с серпом, молотом и звездой. Флаг Советского Союза.       — Какой же придурок, — говорит сам себе Илья, качая головой и ускоряя шаг. Он видит, что и Соло в нетерпении, видит, что и тот переступает с ноги на ногу, а его упрямые губы то и дело расползаются в улыбке.       Илья обнимает его без слов, оставляя ручку чемодана. Буквально сгребает к себе, начиная бродить руками по всему телу, он просто не может по-другому. Его пальцы зарываются в нагеленные волосы, встрепывая, в мыслях сразу появляется то, что Наполеон все-таки справился со своими кудрями таким вот способом.       — Илья, — слышит он голос Соло и немного отстраняется, чтобы получше осмотреть его, руки при этом остаются на талии мужчины. В Соло не осталось ничего от ребенка или юноши, даже взгляд синих с коричневым пятнышком глаз поменялся, стал вдумчивым, хитрым даже.       На его лице нет щетины, а одет он так, словно собирается на какой-то важный прием, в синий костюм-тройку с белой рубашкой и синим, с почти незаметным узором, галстуком.       Руки Соло находятся на его спине, чуть сжимают темную водолазку, а Курякин, вспоминая наконец, что они в аэропорту не одни, отстраняется окончательно. И хоть здесь никому нет до них дела, Илья не может позволить себе поцеловать его губы, хотя нет того, чего он хочет сильнее этого.       И Илья не знает, как сам выглядит со стороны, но уверен, что взгляд, которым смотрит на него Наполеон — жадный, изучающий, в точности отражает и его собственный.       — Ты что, еще сильнее вырос? — спрашивает Соло, ухмыляясь. Он похлопывает его по плечам, а Илья лишь вздыхает и опять оглядывается на людей.       — Все те же метр девяносто шесть, — говорит Илья, Наполеон непонимающе смотрит на него, а Курякин легко шлепает себя по лбу. — Забыл, вы же, американцы, по-своему рост измеряете. — Он немного задумывается, считает про себя, — шесть с половиной футов. Вроде, если посчитал правильно.       — Что-то имеешь против американцев? — Соло приподнимает брови, а на его губах играет слабая улыбка.       — Много чего, — отвечает Илья. — Но одного отдельно взятого американца это никак не касается. — Соло опускает взгляд, а потом опять поднимает, прикусывая губы. Они покрасневшие от того, что тот столько кусает их, и Илье кажется, что он и свои искусал так же.       — Я так скучал. — Улыбка сходит с лица Ильи. Он пристально смотрит в глаза Наполеона, который в свою очередь переводит взгляд в сторону выхода с аэропорта.       — Пойдем? — спрашивает Илья, а Наполеон лишь кивает.       Они едут в такси и говорят столько, что, кажется, даже таксист устает от них. Соло диктует водителю уже другой адрес и, не дожидаясь вопроса от Ильи, а тот уже собирается его задать, рассказывает о том, что буквально в этом году наконец купил собственную квартиру.       И Курякин искренне рад его успехам.       Теперь тот живет ближе к центру, на последнем этаже многоэтажки, и Илья не успевает посмотреть квартиру, потому что как только за ними захлопывается дверь, он тянет Наполеона на себя и целует.       Целуется Наполеон по-прежнему, не меняются ни его губы, ни выдохи, ни то, как он гладит его шею и волосы. Они даже поцелуев не углубляют, Наполеон коротко целует его губы так часто, что Илья не успевает отвечать. Он улыбается, неправильно произносит его имя, а все, что может Илья — продолжать прижимать этого мужчину к себе, понимая, что ничто не сравнится с тем, какие эмоции ему дарит этот человек.       И он честно не понимает, почему это так. Почему даже простой поцелуй важнее любого секса, почему протяжное «Илия» важнее любого признания в любви.       Илья сам углубляет поцелуй, раскрывает языком губы мужчины и со стоном прижимает к закрытой двери. Все происходит почти как в прошлый раз. Вкус Соло, его запах, всего этого так не хватало. Они спешно раздеваются, Илье кажется, его не хватит на долгую прелюдию, но, господи, у них в запасе еще месяц. Целый месяц, и Илье в это не верится.       Наполеон все такой же отзывчивый, он царапает его спину и оставляет засосы, когда Илья резко входит в него, да и Илья сам теряет над собой контроль: тянет мужчину за волосы, грубо, наверное, до синяков хватает его упругую кожу.       Они даже до спальни не сумели дойти, да что там, одежду не сняли полностью.       — Я уже и забыл, как хорошо быть с тобой, — говорит Наполеон, не успев отдышаться. Штаны обоих мешаются так же, как и полурасстегнутые жилет и рубашка Наполеона и его собственная водолазка.       Голова Курякина покоится на груди Соло, пока тот гладит его по волосам.       — Это было всего один раз и очень давно, — отвечает Илья, крепче стискивая руки. Они не использовали презерватив, да что там, даже смазки не использовали, и сейчас, поднимая голову, чтобы посмотреть на Наполеона, он видит, как тот морщится от ощущения вытекающей спермы, когда Илья выходит из него.       — Это не значит, что я этого не помню, — отвечает Наполеон. — Надеюсь, мы не запачкали мои брюки.       — Нет, но диван, боюсь, все-таки пострадал, — говорит ему Илья, улыбаясь выражению лица мужчины.       — Ну… это меньшая из потерь. — Когда Соло пытается из-под него выбраться, Илья наоборот наваливается на него всем весом. — Илья…       — Замолчи и полежи спокойно несколько минут.       И Курякин не знает, почему ему сейчас хочется этой спокойной тишины, почему хочется вслушиваться в мерный стук сердца и закрыть глаза.       После принятого душа, экскурсии по небольшой, но уютной квартире и разбора вещей Ильи, сопровождаемых критикой Наполеона по поводу них же, они садятся на кухне уже в домашней одежде.       Илья крутит в руках чашку, что дал ему Наполеон, и наблюдает за тем, как тот заваривает ему чай. Соло стоит в одних домашних штанах, он не надел на себя футболку. Сейчас на его плечах и боках отчетливо видны красные следы.       — Прости, — говорит Илья, перебивая Наполеона на словах о том, что сам он чай не любит и предпочитает кофе. Курякин думает, что он об этом знал и до этого. Соло недоуменно смотрит на него. — Синяки.       — А. — Соло усмехается и качает головой. — Не переживай, я крепкий парень. — Он наливает Илье чая, оставляет чайник на столе и кладет перед ним плитку горького шоколада. — Я не особо люблю сладкое, так что к чаю только это.       — Ничего, — отвечает Илья, заглядывая ему в глаза. Сейчас, без геля, с чуть вьющимися волосами, блестящим взглядом и красными губами тот выглядит как четыре года назад, будто и не изменился совсем.       Они разговаривают обо всем и ни о чем сразу, спрашивают про работу, про друзей или важных знакомых, Наполеон Илью о семье, но главное спрашивают только после того, как они, утомленные разговорами, частыми касаниями и охватившими их эмоциями, ложатся в кровать.       Наполеон ставит себе будильник, и Илья думает, это так странно, засыпать с кем-то, кто завтра встанет раньше и уйдет работать.       Соло уже дал ему комплект ключей.       Наполеон ложится первым, в небольшой спальне горит только свет от ночника, возле него на тумбочке лежит телефон и очередная книга. Илья помнит, что Наполеон очень много читает.       Он немного неуверенно стоит возле кровати, а потом ложится, сразу накрываясь одеялом, которое у них одно на двоих. И он искренне надеется, что перетягивать его на себя не будет.       Наполеон выключает ночник, и Илья тут же чувствует его руки на своем теле, тот придвигается и укладывается на его плечо, щекоча кожу своими кудрями.       — У тебя есть кто-нибудь? — вдруг спрашивает Курякин, глядя в темноту. Комнату озаряет только небольшой свет с улицы от фонарей. Наполеон задерживает дыхание, но потом опять расслабляется и отрицательно качает головой.       — А у тебя? — Илья зарывается пальцами в его волосы и ничего не отвечает, потому что ему кажется, что ответ и так очевиден. Он бы не стал изменять, если бы кто-то был. Он очень сильно надеется, что не стал бы, потому что даже самого себя убедить в этом теперь не получается. — Подумать только, семь лет прошло с тех пор, как я увидел матерящегося тебя в аэропорту, — Соло говорит это на выдохе и коротко целует его в грудь. — Не думал, что это настолько изменит мою жизнь.       Илья не отвечает и на это, только поджимает губы и закрывает наконец глаза. Он бы тоже не подумал, что будет чувствовать себя настолько правильно, уютно просто от того, что засыпает в одной кровати с мужчиной, которого не видел столько лет.       На этот месяц они становятся самой обычной среднестатистической американской, Илья делает на этом акцент, парой. В будние дни они работают, Илья просыпается под будильник Наполеона, получает утреннюю долю тихих комплиментов от пока еще не проснувшегося мужчины и принимает их, слишком заспанный для того, чтобы смущаться. После работы Илья приходит домой, а там его встречает уже вернувшийся со своей Наполеон, и часто по квартире витает запах готовящегося ужина, а чуть реже они оба ждут доставки китайской еды, смотря какие-то фильмы по телевизору, уделяя больше времени поцелуям.       Их совместные выходные проходят по-разному. Бывает, они выходят в рестораны, в которых огромные цены и очень странные названия, но Наполеону нравится. Бывает, что Наполеон показывает ему самый вкусный фастфуд, к которому не притрагивается, даже если Илья гонится за ним с целью заставить откусить от хот-дога. Бывает, что они просто сидят дома и тратят весь день на занятия любовью, потому что не могут друг другом насытиться. Всего кажется мало: любых ласк, любых поцелуев, любых слов — всего.       И то, что он про себя начал называть квартиру Наполеона домом, — пугает, потому что он понимает, что хочет так жить, что хочет этой странной рутины, которой все пары так боятся. Хочет просыпаться с Наполеоном, хочет приходить к нему с работы, хочет долгих разговоров ни о чем. Его пугает то, что с каждым проходящим днем приходит и осознание того, что этот месяц подходит к концу быстрее, чем он рассчитывал. Чем они оба рассчитывали.       И так же он понимает, что это не его жизнь, что жизнь там, в Москве, где родители, где работа и друзья со знакомыми, а все, что происходит здесь, будто какая-то альтернативная реальность, из которой Илья не имеет ни малейшего желания уходить.       Их прорывает в вечер последнего дня, когда Наполеон укладывает последние вещи в чемодан Ильи. Он вдруг садится на кровать и опускает взгляд. Его кулаки крепко сжаты, а голова опущена, и Илья, отодвигая незакрытый чемодан, садится перед ним на колени.       — Лео, — тихо говорит он, сводя брови. Он хочет улыбнуться, хочет как-то успокоить мужчину, но у самого в горле стоит горький ком.       — Не могу поверить, что ты улетаешь уже завтра, — тихо говорит Соло, прикрывая лоб рукой. — Я… — он не договаривает, останавливается.       Илья придвигается вплотную, а Наполеон, наклоняясь, обнимает его за шею. Он не знает, сколько они проводят в такой вот неудобной позе, но знает, что это очень важно для них обоих.       Когда Курякин отстраняется, то кладет ладони на гладкие щеки мужчины. Тот прикрывает глаза и слабо улыбается.       — Я никогда не смогу дать тебе того, чего ты хочешь, — честно говорит Илья. Он пытается посмотреть в глаза Соло, но тот не открывает их, а потом накрывает его ладонь своей.       — А ты знаешь, чего я хочу? — спрашивает Наполеон, наконец открывая глаза. Он горько усмехается, а Илья кивает.       — Того же, что и я, — говорит он, а с губ Соло срывается смешок. — Но это невозможно. Мы живем в разных странах, у нас разная жизнь, у меня есть обязательства перед моей семьей. — Соло хмурится, когда Курякин говорит это. — Бросить все и остаться здесь, нет ни средств, ни возможности. А ты…       — Илья, я не уговариваю тебя остаться здесь, — перебивает его Наполеон, и его голос звучит раздраженным, но своей руки он не убирает. — Ты мне говоришь то, что я и так прекрасно знаю.       — Я тоже не хочу уезжать от тебя, — серьезно говорит Илья. — И завтрашний полет будет самым сложным в моей жизни, потому что я не буду знать, увижу ли я тебя снова, и когда это произойдет. — Наполеон печально смотрит на него, а у Ильи сжимается сердце от этого взгляда. — Мне сложно даже на отбой жать после наших звонков, потому что я понимаю, что только усложняю жизнь нам обоим, потому что… ну что я могу дать тебе, кроме редких встреч в мои командировки? Ты заслуживаешь лучшего, того, кто будет всегда рядом с тобой, из-за кого ты будешь улыбаться, а не сидеть вот так вот, полусогнувшись на кровати.       — Ты хочешь, чтобы это прекратилось? — спрашивает Наполеон. В его голосе нет обвинения, в глазах нет обиды. Только глубокая боль и грусть.       — Я хочу, чтобы ты строил свою жизнь, полюбил кого-нибудь, был счастливым. А я буду строить свою. — Соло поджимает губы, а Илья убирает ладони с его щек.       — Ты можешь делать со своей жизнью все, что хочешь, — отвечает Наполеон, серьезно глядя в его глаза. Курякин хмурится. — А со своей я сам разберусь.       — Что это значит?       — Я буду с тобой, — отвечает Наполеон, уверенно глядя на него. — Или буду один, — договаривая это, он сжимает кулаки и отводит взгляд.       — Но, Лео!..       — Замолчи, — тихо просит Соло, и Курякин встает с колен, поднимая за собой и его. Он наклоняется и касается его лба своим. Его губы дрожат, и у него не получается эту дрожь унять. Он не хочет, чтобы Наполеон так говорил, не хочет, чтобы так жил, но его сердце только быстрее стучит от осознания этих слов. Потому что он не может пообещать этого Наполеону в ответ. И самое ужасное то, что тот этого и не требует.       Илье не удается заснуть этой ночью, не удается оторваться от Наполеона, он гладит его кожу, волосы, наблюдает за тем, как беспокойно тот спит, и целует его веки.       Его рейс в двенадцать, а на работу Соло должен идти к девяти, и Курякин просыпается в семь тридцать вместе с ним. Они не обсуждают вчерашнее, да и сказать им больше нечего, все и так решено.       Соло привычно делает кофе, улыбается так, словно увидит его сегодня вечером, и только синие глаза с головой выдают его состояние. Когда Наполеон стоит возле дверей, то резко поворачивается к Илье и явно хочет что-то сказать, но молчит.       И он прекрасно знает, что именно тот хочет сказать. Так же он знает, что не уедет без этих слов, потому что не сможет.       Он подходит вплотную к Наполеону. К красивому холеному Наполеону, у которого загелены кудри, сбрита вся щетина, выглаженная тройка и блестящие черные туфли.       Его руки ложатся на шею мужчины, большими пальцами он приподнимает его лицо и наклоняется к губам. Не целует и тихо говорит:       — Я люблю тебя. — Соло судорожно выдыхает, а Курякин, коротко поцеловав раскрывшиеся губы, повторяет: — Люблю тебя, Лео.       — Я тоже тебя люблю, — шепотом отвечает Наполеон, у него красные глаза, наверное, такие же, как и у Ильи, но они оба не позволят себе опуститься до слез, хоть и знают, что, возможно, сейчас прощаются навсегда.       Когда Илья возвращается в Москву, та кажется ему еще более серой, чем обычно, хотя в небе ярко светит солнце. Его рука в кармане сжимается на ключах от квартиры Наполеона.

...

      Наполеон берет трубку почти сразу, когда видит знакомое имя на экране. Виктория, сидящая напротив его стола и разбирающая документы, поднимает на него заинтересованный взгляд.       — Да? — резко отвечает Наполеон, его голос чуть подрагивает, из-за этого он повторяет еще раз: — Да?       — Я женюсь. — Слышит Соло низкий и чуть хрипловатый, как будто от долгого молчания голос.       С этими словами что-то внутри обрывается. Наполеон буквально чувствует, как холодеют его ладони. Он чуть крепче сжимает трубку и тихо выдыхает, понимая, что задержал дыхание.       — Спустя… — Наполеон сжимает переносицу пальцами, — Спустя два года ты позвонил мне для того, чтобы сказать об этом? — И он не знает, как со стороны звучит его голос, но Виктория начинает встревоженно смотреть на него.       — Ты должен знать, — отвечает ему Илья, и Наполеон старается сдержать истерический смешок, но не получается. Он начинает стучать по столу пальцами, а потом опять поднимает их и сжимает свою переносицу. Голова разболелась как будто в секунду.       — Теперь я знаю. Это все, что ты хотел мне сказать? — он знает, что звучит грубо. Знает, что они изначально договаривались не поддерживать связь, не ждать друг друга, строить свою жизнь. Но это…       — Ее зовут Катя. Она хорошая, — отвечает ему Илья, а Наполеон стискивает зубы.       — Ты бы не женился на плохой, — говорит Соло.       — Не женился бы. — Злость вдруг испаряется, а все из-за голоса Ильи. Из-за тона, которым тот говорит ему об этом. Разве так разговаривает счастливый человек? Разве так сообщает о радостной новости? О свадьбе? Так не должно быть. У Ильи не должен быть такой голос.       Молчание давит, хотя звонок продолжается. Спустя минуту Наполеон, пересилив себя, пересилив страх от услышанного, спрашивает:       — Ты хоть любишь ее? — ответ он слышит сразу, и от него по позвоночнику проходятся мурашки.       — Я люблю тебя.       — До сих пор? — неверяще спрашивает Соло, прикусывая губу. Сердце бьется так сильно, что, кажется, причиняет почти физическую боль.       — Да, — Наполеон не спрашивает больше ничего. Не спрашивает, зачем Илья делает это. Не спрашивает, зачем ему самому было знать об этом. Ничего не спрашивает, потому что ему больно слышать такой голос мужчины, которого он любит всем сердцем.       До сих пор.       — Я желаю тебе счастья, Илья, — тихо говорит он в трубку и, отводя телефон, нажимает на отбой. Он не видит смысла продолжать этот разговор. Не имеет сил дальше слышать низкий голос с сильным акцентом, по которому так сильно скучал, до сих пор скучает.       Его взгляд опускается к бумагам, которые он подписывал, когда Илья позвонил. Вокруг продолжает течь жизнь. Мимо его кабинета с прозрачными стенами ходят работники, где-то слышна трель от телефона, а по карнизу стучит проливной дождь. Наполеону кажется, что Илья немного убил его.       Виктория не говорит ни слова. Она единственная из его окружения знает о существовании русского. Знала, еще когда они оба учились в университете. И не поддерживала ни с какой стороны.       Молчание она прерывает только тогда, когда Соло подходит к полке и достает оттуда закрытую бутылку виски. Припасена на случай переговоров.       — Начнешь пить с утра? — Ее бровь приподнята, а Соло, разливая и ей, и себе, молча садится за стол. Как теперь разгребать документы, он не понимает. Мысли в любом случае далеки от работы.       Только после одного рокса он говорит ей:       — Он женится.       — Я услышала, — отвечает она, а потом вздыхает, когда видит его взгляд. — Соло…       — Ты бы голос его слышала, — выдыхает Наполеон, утыкаясь лбом в руку.       — Я не думаю, что его под дулом пистолета заставляют жениться, Соло. — Виктория накручивает на палец прядь светлых волос, когда говорит это. — Он делает это, потому что хочет. И какой бы у него там голос ни был, это последствие его собственных действий. Ничьих больше.       Наполеон ничего ей не отвечает. Как будто бы он этого не знает. Как будто бы он не понимает, какую цель преследует Илья этой женитьбой. Это трусость, попытки доказать что-то самому себе. Или же всем вокруг, что Илья такой же, как они, что живет обычной жизнью русского мужчины.       И Наполеон был бы искренне рад услышать счастливый голос Ильи, услышать, что все у него хорошо, что он вновь полюбил и хочет провести всю жизнь с этой женщиной. Ему бы было больно, не могло бы не быть, но с этим можно было бы смириться намного легче, чем с тем, что Илья просто боится осуждения или еще чего.       Наполеон этого не понимает, но принимает все действия Ильи. Он всегда был готов их принимать. И от этого не становится менее больно.

...

      Илья сидит за столом и сжимает руку Кати, которая пытается свободной разрезать торт, который испекла сама. Они сидят в его квартире за большим столом: вся семья и несколько друзей. Свое тридцатилетие он решил отпраздновать в очень узком кругу, хотя многие знакомые уже планировали погулять на его празднике.       Знали бы они его чуть лучше, поняли бы, что он ненавидит громкие праздники. Да и вообще праздновать Дни Рождения не любит, но исполнившиеся тридцать обязывают к этому.       Его жена смотрит на него счастливыми глазами, и он ей тоже слабо улыбается.       — Илюш, телефон, — говорит мама, и Илья, отпуская руку жены, тянется к мобильнику. Ему сегодня целый день звонят, что, конечно, неудивительно ни разу, но, когда он переворачивает тот экраном вверх, то замирает, раскрывая глаза. Его реакцию, конечно, замечают. — Кто это?       — Друг один, — спешно отвечает Илья, поднимаясь из-за стола. Наполеон не объявлялся год. Он не брал трубку, не отвечал на сообщения и на электронную почту, не подходил к скайпу, когда Илья пытался к нему звонить. И его настолько сильно бесило подобное игнорирование, и все, что сдерживало его от того, чтобы написать Соло длинную гневную тираду или оставить злое сообщение на автоответчике, это то, что он женат. И их последний разговор закончился на том, что Соло пожелал ему быть счастливым.       И, мать его, Илья просто не имеет права злиться за то, что тот не хочет больше его слышать.       Он закрывает за собой дверь и отвечает на звонок, а в голове уже мелькают разные домыслы, зачем тот позвонил. Не просто же поздравить. Даже до того, как Илья женился, они обходились сообщениями.       — Лео?       — С Днем Рождения, Илья, — Чертово Илия. Курякин прикрывает глаза и опирается спиной на дверь. Чертово, мать его, Илия.       — Спасибо, — отвечает он, и все, чего он хочет, чтобы Наполеон побольше говорил, чтобы он наконец услышал его низкий тянущий гласные голос не только в своих мыслях. — Лео?       — Десять лет прошло, представляешь? — говорит ему Соло, и в его голосе чувствуется горькая усмешка. Илья может представить его сейчас, в одном из своих костюмов, с уложенными гелем кудрями, с пристальным взглядом синих глаз.       — Да, — выдавливает из себя Илья, потому что не знает, что еще сказать. Не знает, как можно выразить все, что накипело на душе в этом телефонном разговоре. — Как у тебя дела?       — Все так же, — сухо отвечает Соло, а Курякин поджимает губы.       — Ты не отвечаешь на мои звонки, — все-таки говорит Илья и сразу же жалеет, потому что ответ заставляет его чувствовать себя еще хуже.       — Я не могу иначе.       Илья это понимает. Но самому от этого легче не становится.       — Ты доволен своей жизнью, Илья? — спрашивает вдруг Наполеон. И Илья хмурится, не понимая, зачем тот это делает.       — У меня любимая работа, — тихо отвечает Илья, сглатывая накопившуюся слюну. — Любящая семья, жена и друзья…       — Хорошо, — перебивает его Наполеон, и Илья сжимает зубы. Не таким тоном говорят об этом. Не так отвечают на подобный вопрос. И Илья знает, что никого не обманул этим перечислением достижений. Ни Наполеона, ни, тем более, себя. — Хорошо, что ты счастлив.       — Лео, я…       — Я меняю телефон, — говорит ему Соло, и Курякин хмурится.       — Хорошо, пришли мне сообщением.       — И почту тоже меняю.       — Наполеон… — предупреждающе начинает Илья, задерживая дыхание. Сердце пропускает удар.       — А профиль в скайпе удалил.       — Не делай этого. — Илья начинает качать головой, будто Наполеон может это видеть. — Не делай этого, Лео.       — Я люблю тебя.       — Соло, мать твою! — не сдерживает он крика, а в ответ слышатся гудки, и Илья, судорожно дыша, перезванивает. После первого звонка слышатся частые гудки, Наполеон сбрасывает его звонок, после третьего робот говорит, что аппарат абонента выключен, и Илья в ярости бросает телефон на пол.       На том разбивается экран, а на громкий звук прибегает Катя. Он открывает ей дверь, а она, видя разбитый телефон, удивленно смотрит на него.       — Из руки выскользнул, — говорит он, даже не смотря на нее. Он не убеждает ее этой ложью, но она ничего не спрашивает, за столько лет понимает, если Илья не хочет — не расскажет.       Он возвращается к улыбающейся семье, смотрит на счастливые лица матери и отца, на выпивающих за него друзей. Все пьют и кушают сладости, что приготовила его жена, а у него даже натянуто улыбнуться больше не получается.

...

      Соло чистит зубы, когда слышит скрежет из входной двери. Он хмурится и, сплевывая пену от зубной пасты, выходит из ванной. Он подбирает бейсбольную биту, что на всякий случай висит в прихожей и идет к двери. В тот момент, когда та открывается, Наполеон от удивления чуть ли не роняет ее, а потом приоткрывает губы.       — Какого черта ты тут делаешь? — тихо спрашивает он, когда видит в дверях Илью. Тот смотрит так же удивленно, как и сам Соло, но по большей части из-за биты в его руках. — Ты что, ключи сохранил? — недоуменно спрашивает Наполеон, глядя на замочную скважину, из которой они торчат.       Он настолько в шоке, что у него в миг все мысли из головы испаряются. Илья стоит перед ним, у него тяжелый взгляд и сильная щетина на лице.       Соло отступает на шаг, кладет биту на тумбочку возле входа и зарывается пальцами в уже высохшие после душа волосы.       — Зачем ты приехал? — спрашивает он чуть громче. Ему кажется, что у него сейчас начнется чертов припадок, хотя он никогда не был чертовой истеричкой. Он резко поворачивается к Илье и разъяренно смотрит на него, но тот лишь опускает взгляд, закрывая дверь и проходя в его квартиру. И когда тот поднимает на него взгляд своих светло-голубых глаз, единственное, что в них видит Соло, — усталость.       — Я скучал, — тихо говорит тот, а Наполеон, играя желваками, отворачивается. Он сводит брови и качает головой. — Я приехал на эти выходные.       — На два дня? — переспрашивает Наполеон, не глядя на него. — И смысл?       — Не мог не приехать, — отвечает Илья, а Наполеон коротко кивает, а потом переводит на него взгляд.       — Уходи, — говорит он, стараясь унять дрожь в голосе. Илья не двигается с места, лишь упрямо смотрит на него. — Уходи! — чуть повышает голос он, а Илья начинает идти на него.       Когда он встает вплотную, у Наполеона начинают дрожать руки, и Илья, кладя свои ладони на его щеки, поднимает его лицо и наклоняется. В тот момент, когда их губы касаются друг друга, Соло зажмуривает глаза.       — Прости, — шепчет Илья между короткими поцелуями. — Прости. Прости. — Наполеон отталкивает его, но Илья ловит за запястья и тянет к себе.       — Отпусти меня. — Соло вырывает свои руки, они с миг смотрят друг на друга, и Илья опять целует его, зарываясь в черные кудри своими пальцами, и Наполеон не может найти в себе силы вновь оттолкнуть. Не может найти силы не ответить на этот поцелуй.       — Я не мог не приехать. Это выше меня, — говорит в его губы Илья, а Наполеон зло усмехается.       — Ты не приезжал три года, — отвечает Наполеон, прикрывая глаза, когда Илья, уткнувшись в его волосы носом, делает глубокий вдох. Его сильные руки уже развязали полы его халата и вовсю щупают ребра, бока и пресс. — Гребаный слабак, — зло шипит Наполеон, и Илья толкает его к стене и держит руку на груди, не давая сдвинуться с места. Они зло смотрят друг на друга, губы Ильи поджаты так же, как и Наполеона.       — Закрой рот.       — Чертов трус, не выдержал даже месяца и приехал, понимая, что действительно можешь больше не увидеть меня, — Илья бьет кулаком в стенку в десяти сантиметрах от его головы, но Наполеон даже не вздрагивает, продолжает упрямо и зло смотреть в его глаза.       — Ты говорил, что будешь либо со мной, либо один, — говорит Илья. — Я не просил обещать этого.       — Да, но я не говорил, что ты меня можешь держать как собачку на поводке, пока там, в своей гребаной Сибири женишься и наслаждаешься «нормальной», в твоем понимании, жизнью!       — Все не так, Наполеон, — отвечает Илья, вновь касаясь его щек. — Я… если у тебя кто-то появился, если ты кого-то любишь, то я уйду, и… — Илья не договаривает, потому что Наполеон бьет его в челюсть. Он отшатывается, касается ее ладонью и в шоке смотрит на мужчину, а потом, потянув за грудки, валит на пол и сжимает руки над головой, не давая вырваться. — Еще раз ударишь меня, врежу тебе в ответ, — сквозь зубы говорит Илья, наклоняясь к его лицу. Наполеон начинает извиваться под ним, стараясь выбраться, но эти движения только возбуждают, и Соло, чувствуя это, усмехается.       — В этом твоя проблема, Илья, — говорит Соло, глядя в его глаза. — Ты можешь казаться сильным мужчиной, но под всей этой оболочкой русской угрозы нет ничего подобного. — Илья смотрит на него в упор, а Соло прикрывает глаза. — И мне жаль, что я полюбил человека, который даже сам себя полюбить не может таким, какой он есть на самом деле.       — Лео… — его руки отпускают запястья. Он кладет их на шею и наклоняется, утыкаясь лбом в лоб. Наполеон судорожно выдыхает и обнимает его за спину. Между ними нет ни сантиметра, но Соло хочется прижаться еще ближе, вдохнуть поглубже его запах.       — Мой Илья, — шепчет Соло, зарываясь руками в светлые волосы. Он жмурится, когда тот прикусывает кожу на его шее, поднимает к себе и впивается в губы. Не может больше сопротивляться. Илья заглядывает в его глаза, и Наполеон больше не видит ничего от того двадцатилетнего парня, которого когда-то увидел в аэропорту. Нет больше улыбок, нет света в глазах. Нет счастья. И от этого что-то больно сжимается в груди.       — Не проходит ни единого дня, чтобы я не думал о тебе, — говорит Илья, мелко целуя его лицо. — Я так сильно скучал.       — Я тоже, — отвечает Наполеон, чувствуя поцелуи в веки. Он задирает подбородок, и Илья мягко целует его губы, раздвигает их языком и углубляет поцелуй.       Он не знает, сколько длится этот медленный поцелуй, который буквально наполнен печалью, наполнен всеми оттенками эмоций, что они испытывают.       Наполеон чувствует его возбуждение, чувствует и свое, Илья начинает снимать с себя одежду, он даже обувь с себя не снял, когда зашел. И он не может сказать, что сейчас выражает лицо Ильи, потому что тот сдерживается, и в голову приходит лишь одно объяснение этому.       Илья просто привык сдерживаться. Привык скрывать, что чувствует, привык носить маску.       Маску идеального сына. Маску идеального мужа. И только для Соло, несмотря на все маски, он остается настоящим. Не идеальным, но единственным возлюбленным.       И он не знает страха разочаровать родителей, не знает, что это такое, бояться осуждения родных людей, потому что у него никогда не было семьи. Но, если это хотя бы на секунду так больно, так страшно, то он искренне сожалеет Илье.       Курякин раздевает и его, и ему как будто всего мало, он обводит его тело, гладит черные волоски на груди, проводит по ребрам и стискивает бока. Он проводит по косым мышцам пресса, опускается к налитому члену и сжимает его.       Соло приоткрывает губы, спускает с них вздох, а Курякин начинает опускаться еще ниже. Он ласкает все его тело, оставляет на нем поцелуи и укусы. Соло сгибает ноги в коленях. Дыхание все время сбивается, свободная рука Курякина продолжает гладить самые чувствительные места, а первая оглаживает уже полностью твердый член.       В центре его внимания, его ласк, поцелуев, Соло чувствует себя потерянным в этих чувствах. В этом удовольствии.       Он задерживает дыхание, когда видит, что Илья опускается к паху. Его дыхание опаляет чувствительную кожу.       — Илья. — Тот поднимает на него взгляд, а Наполеон облизывает в миг пересохшие губы. Илья не дожидается его слов, он проводит по его члену рукой, а потом, вслед за ней, языком. Соло сдерживает стон. — Ты когда-нибудь?..       — Это не выглядит сложным, — не дослушивая, отвечает Илья, опять проводя по члену языком. Думать становится сложно, вид напряженного Ильи, делающего ему минет, вообще не располагает к мыслям.       — Не брезгуешь? — тихо спрашивает Наполеон, когда Илья в очередной раз кончиком языка обводит выпуклую вену.       — Тобой? С ума сошел? — спрашивает Курякин, но, не дожидаясь ответа, начинает вбирать в себя головку. Пальцы ног поджимаются, и сам Наполеон чуть выгибается в пояснице.       Илья двигается медленно, потихоньку насаживается, ласкает языком со всех сторон, получается неглубоко, но после каждого движения губами вверх Илья опускается чуть ниже, а Наполеону кажется, что он сходит с ума.       Ему делали минеты куда лучше, куда опытнее, но нет ничего лучше того, что сейчас происходит с ним. Соло зарывается рукой в светлые, взмокшие волосы, немного направляет, и Илья подстраивается, привыкает. Он начинает двигаться немного увереннее, обводит весь ствол языком, сжимает губами и часто сглатывает накопившуюся слюну и смазку.       Хлюпающие звуки, причмокивания, тяжелое дыхание Ильи — сводят с ума.       Курякин выпускает член изо рта, держит на основании рукой и заглядывает в глаза раскрасневшегося мужчины. Наполеон дышит через рот, его грудь часто вздымается.       — Не сдерживайся, я хочу слышать, — просто говорит он, и опять наклоняется, обдавая теплым дыханием чувствительную кожу. Наполеон тянет его вторую руку к губам, целует тыльную сторону ладони и вбирает в рот три пальца, обильно смазывая их собственной слюной.       Илья резко выдыхает, а по позвоночнику Наполеона проходятся мурашки. Он опять начинает ласкать член Наполеона, вместе с тем двигая тремя пальцами в его рту.       Соло кажется, он больше не может, его стоны, заглушенные пальцами, становятся чаще и громче, он подмахивает бедрами, выгибается в пояснице и сильнее, чем надо, сжимает пальцы в волосах мужчины, но он просто не может сдержаться. Стоны смешиваются с именем Ильи, он пытается предупредить, что вот-вот кончит, но Илья не отстраняется, наоборот только усердней начинает двигать головой и языком.       Илья отстраняется спустя несколько секунд, он собирает языком сперму с его члена и поднимается над Наполеоном на коленях. Он выглядит немного удивленным, его губы покрасневшие. Наполеон слышит, как тот сглатывает и прикрывает ладонями лицо.       — Странное ощущение, — выдает Илья, а Соло вздыхает.       — Боже… — шепчет он, когда Илья убирает из его рта пальцы и касается ими ягодиц.       — Все в порядке? — спрашивает Курякин, он проводит пальцами по всей ложбинке. Наполеон, убирая руки с лица, тянет их к плечам Ильи, и тот подается вперед.       Они целуются, на его языке Соло чувствует свой вкус, а Илья вдруг отстраняется.       — Я же…       — Заткнись, — перебивает Наполеон, и опять глубоко целует его. Он чувствует, как внутрь проникает палец.       — После меня, — начинает Илья, оторвавшись от его губ, — так у тебя кто-нибудь был?       — Успокойся, я не давал обет безбрачия, — раздраженно говорит Наполеон, вздрагивая, когда палец Ильи резко толкается внутрь.       — Я просто не хочу, чтобы было больно, — так же раздраженно отвечает Илья, а Наполеон, вздыхая, тянет его за затылок обратно и, уже в сантиметре от губ, говорит:       — Тогда не думай много, — и вовлекает его в поцелуй. Длинные пальцы Ильи долго растягивают его, подготавливают для себя. Его член опять наливается кровью, он мягко прикусывает шею или челюсть Курякина, когда тот задевает внутри простату. Он уже и забыл, как это ощущается, как хорошо в руках Ильи. Как хорошо от его поцелуев, от его голоса и стонов.       Он скрещивает ноги на пояснице мужчины, и тот входит в один глубокий толчок, замирая. Наполеон царапает короткими ногтями его спину, запоздало понимая, что если его жена это увидит, то брак Ильи пойдет коту под хвост. Ревность застилает разум, и Соло не сдерживается, оставляет на нем яркие засосы, полосы от ногтей, и крепко целует, понимая, что Илья позволяет ему это, да и делает то же самое.       Его толчки резкие и глубокие, и с каждым последующим Наполеону кажется, что получить больше удовольствия невозможно. Они оба не понимают, куда загнали себя, оба не понимают, как это остановить, возможно ли это вообще.       Наполеону кажется, что он сумасшедший, потому что тогда, десять лет назад, он даже и подумать не мог, что все вот так обернется. Что он будет млеть от того, что лежит под женатым мужчиной, которого почему-то любит так сильно.       Почему-то.       — Илья! — Наполеон раскрывает губы и, зажмурившись, кончает. Илья сильно кусает его в надплечье, наверняка до синяка, входит до конца и тоже кончает, падая на его грудь всем весом.       Они тяжело дышат, приходят в себя, Наполеон чувствует, как Илья выходит из него, чувствует, как по внутренней части бедра течет сперма, но не спешит открывать глаза. Поцелуи в шею, в подбородок и линию челюсти не прекращаются, Илья гладит его волосы, линию бровей и скулы, ловит губы и что-то тихо говорит по-русски. Настолько тихо, что Соло не слышит, да и вряд ли бы смог понять, учитывая то, что практики в этом языке у него нет совсем.       Когда он открывает глаза, то видит перед собой Илью, тот разглядывает его, а потом опять опускается и кладет голову на плечо и крепко обнимает.       Наполеону не нужны слова, чтобы понять этот жест.       — Чьи это сигареты? — спрашивает Илья, когда они, приведя себя в порядок, сели в гостиной. Он дал Илье свои домашние штаны, которые коротки ему, а сам надел боксеры, в которых был до этого, и накинул сверху халат.       Наполеон переводит взгляд на пачку, что лежит на журнальном столике.       — С чего ты взял, что не мои?       — Ты себя слишком любишь, чтобы гробить зубы и легкие этим, — просто отвечает Илья, а Наполеон слабо усмехается. Он наблюдает за тем, как Илья рассматривает его квартиру, и Наполеон прекрасно понимает, что тот пытается разглядеть.       — У меня никого нет, Илья. И не будет, — говорит Соло, а Курякин переводит на него взгляд. — Я… столько раз пытался забыть, — с улыбкой произносит он. — Знал, что не смогу больше ни с кем быть, просто потому, что невозможно быть с кем-то, а любить другого. Это не принесет ничего хорошего никому.       — И как много ты пробовал?       — Достаточно, чтобы понять то, что я не хочу ни с кем отношений, — отвечает Наполеон, а Илья отводит взгляд. — Почему ты не даешь оборвать связь? Ты женился, так живи своей жизнью. Я не держу тебя. — Илья молчит, ничего не отвечает, а Соло прикрывает глаза и касается своего лба ладонью. — Зачем ты сейчас приехал?       — Не мог позволить тебе исчезнуть, — Илья пересаживается к нему вплотную. Он берет его ладонь в свою. — Я знаю, что это неправильно, но не могу иначе.       — Зачем тогда вообще женился? — резко спрашивает Соло, сжимая его руку в ответ.       — Родители подгоняли.       — А ты всегда делаешь все, что они говорят тебе? — усмехается Соло.       — Это родители.       — Если иметь родителей значит то, что надо всю жизнь прожить так, лишь бы тебя похвалили и по голове погладили, то замечательно, что у меня их нет. Я хотя бы живу так, как хочу.       — Хватит, Соло, — устало говорит Илья. Он подносит руку Соло к своему лицу и кладет ее на щеку. Знает, что та сейчас холодная.       — Я не хочу, чтобы ты угасал… — вдруг тихо говорит Наполеон и, если честно, не знает, зачем это делает. Он поджимает губы, а потом всем корпусом поворачивается к Илье и подается вперед. Курякин крепко обнимает его, а Соло прикрывает глаза. — Хочу, чтобы глаза как раньше светились. — Он чувствует руку, поглаживающую затылок.       — И почему ты любишь меня? — тихо спрашивает Илья и крепче обнимает его. Наполеон делает вид, что не понимает, и ничего не отвечает на этот глупейший вопрос, который, похоже, и не ему вовсе задан был.       Когда Илья уходит из его квартиры, Наполеон корит себя за слабость, потому что Илье свой новый номер все-таки дал.       Не смог отказать. Вряд ли он вообще когда-то сможет в чем-то ему отказать. Но просветлевший взгляд светло-голубых глаз стоил этого.

...

      — Где бы взять бокал хорошего вина? — спрашивает Виктория, держа его под руку. Она выглядит восхитительно, ее длинные светлые волосы заплетены в высокий хвост, на ней черное длинное платье с открытой до поясницы спиной и каблуки, из-за чего она выше Соло почти на десять сантиметров. Впрочем, ему нравится, как они выглядят вместе, со стороны даже похоже, что они пара.       — Вон в той очереди. — Наполеон кивком указывает на большую толпу, и Виктория брезгливо морщится.       — Как мой мужчина, ты должен достать мне вина, — говорит она, а он, усмехаясь, фыркает.       — К счастью, я не твой мужчина, мне еще дорога жизнь, — говорит он ей, а она картинно закатывает ярко накрашенные глаза.       — Еще ни один не жаловался.       — А как же Александр?       — Я отсудила у него половину имущества, ему было грех не жаловаться.— На ее губах мелькает ухмылка, и Наполеон порывается ответить, но по помещению раздается звонок. Их приглашают на второй акт спектакля.       Когда они хотят пойти к залу, в кармане начинает звонить телефон.       — Телефоны в театре выключают, — недовольно говорит Виктория, а Соло многозначительно смотрит на нее.       — Не с нашей работой, дорогая. — Впрочем, когда он достает телефон, то видит, что звонят не по работе. Он начинает хмуриться, а Виктория, видя имя на экране, приподнимает брови, а потом поджимает накрашенные красной помадой губы.       — Я думала, ты закончил с этим детским садом, — говорит она, а он, не отвечая, берет трубку. Этот звонок не предвещает ничего хорошего, впрочем, звонки Ильи никогда ничем хорошим не заканчиваются. Они всегда приносят лишь печаль.       — Да? — в трубке слышится только молчание, и Наполеон бы подумал, что связь плохая из-за интернета, но он отчетливо слышит дыхание мужчины. — Илья?       — Лео…       — Что с твоим голосом? — с тревогой спрашивает Соло.       — Катя беременна, — чуть ли не дрожащим голосом отвечает тот, а Соло замирает. Его взгляд расфокусировывается, колени подрагивают, но он удерживается. Илья больше ничего не говорит, а Соло наконец выдыхает.       — Поздравляю, — сипло говорит он, не уверенный, услышали его или нет, и отключается. Он ставит телефон на авиарежим и поворачивается к удивленной Виктории.       — Что случилось? — Она встает напротив него и заглядывает в глаза, а он смотрит будто сквозь нее, а потом резко качает головой и запрокидывает ее вверх, резко всхлипывая. — Наполеон?       — Мне надо уйти отсюда, — тихо говорит он, не глядя в ее глаза. — Прости, пожалуйста. — Звучит еще один звонок, и она, переплетая пальцы их рук, кивает и идет на выход из театра, тихо, по-итальянски, проклиная Илью. Он слышит ее слова, но не слушает, его ведут будто малого ребенка, а ему плевать. Ему кажется, что он вообще лишился последних чувств, на которые был способен.       Она забирает ключи от машины из его кармана и садится за руль сама, скидывая каблуки, а он, садясь на пассажирское сидение, прикрывает глаза. В носу и глазах начинает щипать, но он справляется с этим, только дышать чаще начинает, а потом с силой бьет по панели справа себя, благо не разбивает.       Виктория на это не реагирует, ничего не спрашивает, а он старается унять свою злость и боль.       Когда они приезжают в его квартиру, он сразу идет в ванную и умывает лицо под холодной водой. В зеркале напротив он больше не видит красивого молодого мужчину. Он вообще не знает, что перед собой видит. Его глаза покраснели, лицо наоборот побледнело, как и губы.       Виктория стоит позади него, она переживает, но смиренно ждет, пока он расскажет, в чем дело, а ему кажется, что сбившееся дыхание не позволит связать слова в предложение.       Только через минут двадцать полной тишины, когда Виктория уже сняла с себя свое платье и переоделась в его домашнюю одежду, а он сам остался сидеть в расстегнутом костюме на диване в полутьме, то начинает говорить:       — Его жена беременна. — Виктория в шоке смотрит на него. Она садится около него и кладет свою ладонь на его колено.       — Господи, Соло, забудь его. Зачем ты сам себя мучаешь? — тихо спрашивает она, заглядывая в его глаза, но он не смотрит на нее. В тот момент, когда она во мраке замечает слезу, скатившуюся с его щеки, то прикрывает рот рукой, а потом стискивает зубы. — Русская тварь, — шепчет она по-итальянски, а он ничего не говорит. Продолжает смотреть в никуда, а потом вдруг резко опускает локти на колени и прикрывает лицо ладонями.       Виктория никогда не видела, как Соло плачет. Она видела много плачущих мужчин, некоторые рыдали навзрыд, некоторые лишь всхлипывали и утирали злые слезы, но Наполеон плачет совершенно беззвучно, только плечи подрагивают, и она крепко обнимает его, утыкаясь в плечо лбом. Она ненавидит чертового Илью, чертового русского, который почти десять лет морочит голову Наполеону, десять лет заставляет его страдать. И ей плевать на оправдания Соло, что Курякин ничего от него никогда не требовал, никогда не давал никаких обещаний.       Она уговаривает Наполеона пойти спать, складывает его вещи и, когда убеждается, что тот спит, берет его телефон, найдя номер Ильи, блокирует, а потом набирает со своего и уходит в другую комнату, чтобы не разбудить Соло.       Трубку берут сразу.       — Лео? — голос мужчины с головой выдает его состояние. — Лео, не молчи.       — Это не Лео, — говорит Виктория, сжимая крепче телефон. Злость кипит в ней, она видит в небольшом зеркале свой взгляд, наверное, если бы Курякин стоял напротив нее, ей бы даже говорить ничего не пришлось.       — Ты кто? — в его голосе слышится отчетливый русский акцент.       — Я заблокировала твой номер у него, если будешь искать способы связаться, то я не поленюсь прилететь в Москву. Найду тебя, найду всю твою семью, твою беременную женушку или кто там у тебя еще есть, и в подробностях расскажу, что именно ты делаешь в Штатах, к кому именно прилетаешь и зачем. Ты ведь этого боишься больше всего, не так ли? Наполеон не рассказывает много, но я знаю таких мужчин, как ты, вот только вряд ли ты знаешь таких женщин, как я. Не сомневайся в моих словах. Еще раз сунешься к нему, и я уничтожу все, что тебе дорого.       Она не дожидается ответа, тут же дает отбой и блокирует его номер еще и у себя.       В комнате Наполеона холодно, тот спит неспокойно, между его бровями залегла глубокая складка, и она, поджимая губы, тихо выдыхает. Его телефон будет лежать на тумбочке так же, как и до этого лежал.        Виктория не думает, что Соло попытается связаться с ним после этого, но о том, что Курякин и сам больше до него дозваниваться не сможет — не расскажет.       А если попытается, она его из-под земли достанет.

...

      Когда Илье звонят с незнакомого номера, он сначала думает не брать трубку, но потом все-таки отвечает:       — Алло? — говорит он, сигналя впереди едущей машине.       — Я на Красной Площади, приезжай, — говорят ему, и Илья в шоке раскрывает глаза. Он съезжает к крайней полосе и ставит машину на аварийки, игнорируя все сигналы, звучащие ему вслед.       — Наполеон?!       Соло игнорировал его звонки больше года, почти полтора. Он игнорировал все российские номера, с которых Илья пытался звонить. Он хорошо помнит, как после звонка какой-то неизвестной женщины сорвался на ближайшем зеркале, заработав шрамы на тыльную сторону всей правой ладони.       — Приедешь или нет?       — Я… да, конечно, скинь мне свою геолокацию, — отвечает Илья, и Наполеон, ничего не отвечая, сбрасывает звонок. Сколько он уже в Москве, раз успел купить российскую симкарту? Он перезванивает своему партнеру, стараясь привести дыхание и голос в порядок.       — Да, Илюх? Я уже в зале, только тебя ждем, — говорит он, а Илья смотрит на здание, в котором работает, через лобовое стекло. Ему осталось три светофора до места, где он проводит бо́льшую часть своей жизни.       — У меня накладка, справишься без меня? Буду должен.       — Катька, что ли? — спрашивает тот и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Конечно, не переживай, у меня все материалы на руках.       — Спасибо! — Илья отключает звонок.       Он не знает, сколько штрафов за превышение скорости и за автобусную полосу ему придет, но он не может не торопиться. Он оставляет машину на парковке возле ГУМА. Смотрит в зеркало, словно баба какая-то, проводит по едва заметной щетине, приглаживает волосы и, поджимая губы, выходит из машины.       На улице совсем тепло, но он все равно в сером костюме, так как планировалось совещание. Только пиджак оставляет в машине.       На площади не очень много людей, потому что не выходной и только день. Илья видит Наполеона возле «Bosco Café», дорогого ресторана, рассчитанного специально на туристов вроде него.       Тот думает зайти в него, а молодой мужчина-хостес с доброжелательной улыбкой уже спрашивает по-английски, чего бы тот хотел, сразу понимая, что Соло иностранец.       Это невозможно не понять. Он отличается всем и сразу, а у Ильи учащается сердцебиение, когда тот, будто почувствовав его взгляд, поворачивается. И Илья не видит его глаз под темными солнечными очками, но видит, что на его губах мелькает слабая улыбка. Он одет не так, как в прошлые разы. На нем легкие светлые брюки и такая же легкая белая рубашка с подвернутыми до локтей рукавами. На его руке сверкают дорогие часы, волосы, как всегда, уложены гелем.       Наполеон вежливо улыбается хостесу и направляется к Илье навстречу.       — Этот галстук не подходит к цвету костюма, — первое, что говорит ему Наполеон, поднимая очки. И Илья бы обязательно огрызнулся, если бы мог выдавить из себя хоть слово. — Что, так рад меня видеть? — Соло ухмыляется ему, а Курякин кивает, стараясь заметить как можно больше изменений в его лице, в нем самом, но не видит ничего, кроме чуть изменившегося взгляда.       — Я думал, что больше никогда не увижу тебя, — говорит Илья, а Наполеон приподнимает брови. — И не услышу тоже. Я до сих пор удивлен твоему звонку, думал, ты не хочешь больше… — Илья на миг отводит взгляд, — знать меня.       — Я и не хотел, — честно отвечает Соло. Тоном своим он пытается показать, насколько ему все это безразлично, но Илью этим не обманешь. Он может не видеть Наполеона хоть сто лет, но все равно будет знать его как облупленного. — Но спустя несколько дней на твоей земле не выдержал, меня нельзя в этом винить. — На его губах играет легкая улыбка. У Ильи в ответ улыбнуться не получается. — Тем более… сегодня я позвонил тебе скорее как давний знакомый, чем кто-то еще. — Илья хмыкает, когда слышит это, но спорить не начинает. Смысла не видит.       — Сколько ты уже в Москве?       — Пять дней, сегодня последний. Успел посмотреть все интересное, кроме Красной Площади, ее решил оставить напоследок.       — Ты один приехал?       — Да. Взял отпуск наконец, решил отдохнуть от всех, — отвечает Наполеон.       — Хорошо. Это хорошо. Я тоже давно здесь не был.       — Я думал, русские каждые выходные здесь проводят, — усмехается Наполеон, а Илья пожимает плечами. — Медведей на унициклах я тоже пока не видел. Кстати, где твоя шапка-ушанка?       — В машине оставил, — отвечает Илья и слабо улыбается, когда слышит тихий смех Наполеона. — Ты не против прогуляться вместе?       — Иначе я бы не позвонил.       — Это хорошо. Я бы в любом случае не уехал, — отвечает Илья.       Они много разговаривают, Илья рассказывает о том, что знает о Красной Площади, а Наполеон все равно сверяет с гуглом, и, кажется, что все так же, как и раньше, что не было стольких лет разлуки, не было ссор и препятствий. И только то, что никто из них не открыт полностью, выдает, кем они друг для друга являются. А именно — никем.       Это не мешает им проводить время вместе. А время проходит незаметно, с Соло оно всегда незаметно, а Курякину постоянно хочется взять его за руку, только понимает, что он никогда не сделает этого здесь.       На метро они доезжают до Цветного Бульвара, оказывается, что Наполеон не прокатился ни разу, пока был здесь, он говорит, что никогда не видел настолько красивого метро.       Вечером людей намного больше, когда тепло, их всегда много, в конце концов, в Москве нечасто выдается возможность прогуляться. Илья с легкой улыбкой наблюдает за тем, с каким интересом Наполеон смотрит на улицы, на людей.       Илья хочет его поцеловать.       — Который час? — Илья показывает ему телефон, на нем отражается «19:08». Они провели вместе почти семь часов. — А нормальное время?       — Семь вечера, — с ухмылкой отвечает Илья, а Соло хмыкает.       — И тебе ни разу жена не позвонила? — Курякин на миг останавливается. Он даже забыл о ее существовании. Он всегда забывает о ее существовании, стоит Наполеону оказаться в поле его зрения. И он сам себя осуждает за это.       — Она с ребенком постоянно, ей не до меня, — отвечает Илья, а Наполеон хмурится, а потом приподнимает бровь.       — Я думал, в такие моменты женщинам наоборот нужна мужская поддержка. Впрочем, я удивился еще, когда она тебя одного отпустила на два дня в Америку.       — Отпустила? — удивленно переспрашивает Илья, хмурясь. — В смысле, я не спрашивал у нее разрешения.       — Да? И как ты объяснил, что едешь на два дня в США? Сказал, к любовнику?       — Соло… — предупреждающе начинает Илья, но Наполеон лишь выжидающе смотрит на него. — Я просто сказал, что надо.       — Какие высокие отношения, доверие — это хорошо. — И Илья не понимает, сарказм ли это, или же Наполеон говорит серьезно.       Они уступают дорогу матери с коляской, и Соло вдруг говорит:       — Было бы здорово посмотреть на твоего ребенка. — Илья сжимает зубы и хмуро смотрит на него.       — Ты пытаешься меня задеть? — спрашивает он. — Тебе этого не нужно делать, один твой вид выбивает меня из равновесия. — Легкая полуулыбка и безразличный взгляд впервые сходят с лица Соло, в синих глазах Курякин впервые за день видит своего настоящего Соло, не скрывающего эмоции за безразличием. И это заставляет улыбнуться уже его.       Что бы Соло ни пытался доказать, теперь это точно не получится. Теперь Илья уверен, что и его сердце замирает при каждом прикосновении к плечу или запястью.       — Я сказал это без какой-либо цели. Твой ребенок — часть тебя, и я бы хотел увидеть его. Или ее.       — Его, — отвечает Илья, упрямо глядя в глаза Наполеона. И он буквально видит в них: «Может, тогда я смогу тебя отпустить?»       Они приезжают к дому Ильи к половине девятого, попав в часовую пробку в центре. Наполеон осматривает светлый подъезд, а Илья нервничает все сильнее с каждым шагом. Ему кажется это очень плохой идеей, но Соло настоял.       Катя звонила только один раз, когда они стояли в пробке, спрашивала, что ему готовить, а Илья предупредил, что с другом. Лицо Наполеона в тот момент ничего не выражало.       Дверь в квартиру уже открыта, с кухни идет запах домашней еды, из нее выходит молодая женщина. Ее короткие светлые волосы заплетены в аккуратный хвостик, у нее открытый взгляд, она улыбается, когда видит Наполеона.       — Проходите, меня зовут Катя. — Она улыбается ему, а Соло берет ее руку и целует тыльную сторону ладони, улыбаясь в ответ.       — Приятно познакомиться, Наполеон Соло. — Она выглядит удивленной, видимо, акценту, думает Илья, но немного млеет из-за взгляда синих глаз. И Илья думает, что, похоже, его жена немного влюбилась в Наполеона и, наверное, обязательно приревновал бы. Но только он не умеет ее ревновать. — Если вы знаете английский, было бы чудно, потому что русский я понимаю через раз.       — О, конечно… — она до сих пор удивленно смотрит на Илью, а тот, разуваясь, закрывает за собой дверь.       — Наполеон американец, — говорит он ей, но потом понимает, почему она удивилась. Понимает, когда с кухни выбегает его сын. Тот смотрит на гостей, его светлые волосики чуть растрепаны, а голубые глаза широко раскрыты. Илья проходит вперед и поднимает его на руки. Ребенку сразу становится весело от разницы в расстоянии до пола.       Соло подходит к ним.       — Ну, привет… — он смотрит на Илью, ожидая услышать имя, а тот, усмехнувшись, произносит:       — Леон.       — Что? — выдыхает Соло, в шоке глядя на него, а потом на ребенка, но, вспоминая, что жена Ильи стоит за ними, одергивает себя. — Привет, Леон, — говорит он, и что-то во взгляде Соло окончательно меняется, а Илья в который раз понимает, что не приносит ему ничего, кроме печали.       Ребенок миг подозрительно смотрит на него, а потом все же улыбается и не сопротивляется, когда Наполеон берет его на руки.       — Сколько ему?       — Девять месяцев, — отвечает Катя, вставая с Ильей. Она поднимается на носочках и коротко целует его в щеку, а сам Илья сдерживает желание отстраниться. Он не хочет, чтобы Соло это видел, но тому, кажется, и дела нет, он обращает внимание только на Леона.       Илья помнит удивление всей его семьи, когда настаивал на этом имени, помнит, что Катя хотела назвать по-другому, но все же сделала так, как хочет он.       — Пойдемте ужинать? — прерывает молчание она, а Наполеон, играясь с ручкой Леона, кивает. Илье кажется, что вид Соло с его сыном на руках навсегда отпечатался в его памяти.       Катя много расспрашивает об их знакомстве, она знает историю, которая случилась много лет назад в аэропорту, но говорит, не знала, что они с Ильей до сих пор общаются.       Курякин думает, что ей же лучше от того, что она этого не знала. Леон не слезает с рук Наполеона, не дает ему нормально поужинать, а Илья чувствует себя настолько не в своей тарелке, насколько это возможно.       Он сидит между женой и мужчиной, которого любит. Разве может это быть правильным? Наполеон хороший актер, умело врет, когда Катя спрашивает про их дружбу, Илья бы и сам не догадался, если бы ему так врали. Он улыбается и много смеется, а Катя не понимает — это не Наполеон.       Соло флиртует с ней на автомате, и Катя в такие моменты поглядывает на Илью, но он усиленно делает вид, что ему плевать, потому что ревновать Соло к собственной жене — еще больший абсурд, чем все, что происходит на этой кухне.       Теперь он вживую увидел, как Наполеон общается с женщинами. Он всегда знал, что без внимания Соло не остается нигде, женщины часто смотрели ему вслед, но еще ни разу он не видел, как тот с кем-то флиртует.       И ему не нравится это видеть.       — Илюш, почему ты не ешь? — она обращается к нему по-английски, чтобы не выглядеть невоспитанной, а Илья опускает взгляд на свою тарелку. За своими мыслями он и не заметил, что почти ничего не съел. Соло и тут приходит на помощь.       — О, это из-за меня, мы были в небольшом ресторане на Цветном Бульваре, — «Цветной Бульвар» тот произносит так, что Илья усмехается, а Наполеон пихает его под столом.       То, как Наполеон играется с тонкими светлыми волосами Леона, то, как смотрит на него, заставляет Илью сильно задуматься.       Он любит Наполеона. В этом нет сомнений. Но сейчас он понимает, что Наполеон любит его намного сильнее, намного глубже, потому что сам бы он в такой ситуации, наверное, разгромил всю квартиру и самого Наполеона в придачу.       Разве это может быть правильным?       И, видимо, Наполеон чувствует его настроение, знает его взгляд, потому что под длинной скатертью касается его ладони и крепко сжимает ее.       Катя уходит укладывать Леона через час, когда тот начинает капризничать, а Наполеон собирается домой.       — Давай я довезу тебя до отеля? — предлагает Илья, смотря на то, как тот надевает туфли. Наполеон уже заказал себе такси, но все-таки…       — Нет, — тихо отвечает Наполеон. За весь вечер он впервые позволяет себе уставший вздох. Он смотрит за спину Ильи, убеждается в том, что дверь в комнату, в которую ушла Катя, закрыта.       — А до аэропорта?       — Илья… — устало произносит Наполеон, глядя на него исподлобья. Курякин сжимает кулаки и кивает через силу. — Илья.       — Ты никогда не научишься произносить правильно, — тихо говорит он, подходя чуть ближе. Соло останавливает его рукой. — Знаешь, я думал, что более хуево, чем когда мне позвонила та сумасшедшая девка, не будет. Я не знал, кто она тебе, ревновал, срывался на всех подряд, пытался хоть как-то убедить себя в том, что это хорошо, что там есть кто-то, кто о тебе заботится — ничего не выходило. Ничего никогда не выходит.       — Я не знал об этом, она только спустя год рассказала мне о том звонке, — отвечает Наполеон, его рука опускается вниз, он сжимает ей ладонь Ильи.       — Она твоя?..       — То, что я тебе сказал когда-то, Илья, не меняется, прекрати спрашивать об этом каждую встречу, — перебивает Наполеон, а Илья прикрывает глаза и сжимает крепче его ладонь. — У меня не было ни одних отношений с тех пор.       — Но ведь я… — вторая ладонь касается щеки Ильи. Теперь Соло сам подходит к нему ближе и заглядывает в глаза.       — Ты знаешь, я столько раз пытался винить тебя, — честно говорит Соло, гладя его кожу. — Спрашивал себя, как же так получилось, что я теперь ни с кем не могу построить отношения? Такого ведь не бывает. Но в итоге я понял. Я не не могу, я не хочу отношений ни с кем. И сейчас я понял еще кое-что важное. — Илья приоткрывает губы, но Наполеон кладет на них палец, не давая ничего сказать. — Единственный, кого надо винить — это я.       — Сумасшедший, — произносит Илья, а Наполеон лишь грустно улыбается, продолжая смотреть в его глаза. — Что ты такое говоришь…       — Я всю жизнь делал то, что хочу. Подошел к тебе тогда, потому что захотел, поцеловал, потому что захотел. Сделал единственным, потому что захотел. Даже пришел сюда, к тебе домой, потому что захотел… — он делает глубокий выдох. — А теперь посмотри на себя. У тебя замечательная жена, ты ни в чем не нуждаешься. — Соло убирает руку с его лица. — Замечательный ребенок. Копия тебя. И вместе с тем, я не вижу счастья в твоих глазах. — Голос Соло становится тише, он старается унять дрожь. — А все из-за того, что не этого ты хочешь. — Илья молчит, лишь отрицательно качает головой, продолжая смотреть в синие глаза Наполеона. — И мне безумно больно от этого, я так хочу твоего счастья, я думал, что… — он переводит дыхание. — Из-за этого никогда не держал, думал, так будет лучше.       — Пожалуйста, Соло, прекрати.       — Прости меня, — тихо говорит Наполеон, и Илья взъерошивает свои волосы от нервов.       — Не смей извиняться. Хватит, Соло.       Они говорят тихо, но знал бы Наполеон, как сильно ему хочется встряхнуть его, закричать о том, что тот несет полную чушь.       — Прости, что подошел, — начинает перечислять Наполеон. — Прости, что поцеловал. Что переспал, что полюбил, что ты полюбил…       — Хватит!       — Я люблю тебя, Илья, я готов повторять тебе это каждый день всю свою жизнь. — Курякин резко выдыхает и сводит брови. — Но не так. Забудь меня, пожалуйста, представь, что ничего никогда не было и живи своей жизнью. — Илья прикрывает глаза на миг, а потом поджимает губы и пристально смотрит в полные боли глаза Наполеона.       — Я никогда не забуду.       — Я больше не намерен портить тебе жизнь. Я обещаю, что больше ты меня не увидишь и не услышишь.       Илья столько раз слышал это. Столько раз считал, что так оно и будет, и сейчас уже просто не верит в это. Потому что не хочет верить, потому что знает, то чувство, что есть между ними, не проходит со временем.       Знает не понаслышке.       Последнего раза не будет. У них никогда не бывает последнего раза.       — Поцелуй меня.       — Твоя жена…       — Ты же сказал, это конец. Ты не откажешь мне в последнем поцелуе, — перебивает Илья. Его голос не позволяет Наполеону спорить с ним.       Наполеон касается его губ, целует медленно и глубоко, ерошит его волосы на затылке и слабо улыбается, когда Илья крепко прижимает его к себе после и обнимает.       Он закрывает за Соло дверь только после того, как лифт скрывает его от него.       Илья сидит на кухне в тишине, когда Катя заходит и садится около него. Она выглядит немного уставшей, Леон долго не засыпал. Илья переводит на нее молчаливый взгляд.       Его жена.       Красивая, молодая, и совершенно не заслуживает мужа, который не ценит ее так, как должен ценить.       — Ты никогда не говорил, что называешь Леона в честь кого-то, — озвучивает она первую мысль, пришедшую на ум. — Он настолько близок тебе? Вы общаетесь? Или ты все ту историю с аэропортом не можешь забыть.       Илья смотрит в ее глаза, а потом коротко кивает.       — Близок.       — Почему тогда не рассказывал ничего о нем?       — Не видел смысла, — отвечает он, а потом утыкается рукой в свой лоб.       — Ты весь вечер сам не свой, что происходит, Илюш? Это же связано с этим твоим другом?       Илья молча берет ее руку, целует запястье и слабо улыбается ей.       — Иди спать, я скоро приду. — Она тревожно смотрит на него, а потом наклоняется и целует в губы. Он не чувствует ничего. Никогда не чувствовал.       И он устает задавать себе один и тот же вопрос. Разве может это быть правильным?       Ночью, лежа в темноте и слыша тихое дыхание Кати, он принимает единственное верное для себя решение. То решение, которое должен был принять еще много лет назад.

...

      Илья сидит с ребенком на коленях. Тот занят тем, что трясет мягкую игрушку зайца, и Илья слабо касается его волос, приглаживая их. Ребенок что-то лепечет, иногда переводит на него взгляд. Цвет глаз точно такой же, как у него.       — Ты, наверное, никогда меня не простишь, Леончик, — шепчет Илья, прикрывая глаза и спуская медленный выдох. Он поворачивает ребенка к себе и гладит пальцами его щечку. Леон, не понимая, что от него хотят, убирает ладонь отца от своего лица, и Илья мягко улыбается ему. Он прижимает сына к себе, осторожно гладит по затылку и спинке. — Я тебя очень сильно люблю. Я всегда тебя буду очень сильно любить.       — Папа… — говорит Леон, упираясь ладонями в его грудь, и Илья прикусывает пухлые губы, чтобы сдержать дрожь.       Он принял решение, начальство было только радо его просьбе о переводе в филиал Нью-Йорка. Скоро ему выдадут рабочую визу. Чемоданы с почти всеми его вещами уже стоят на пороге его квартиры.       — Ему пора спать. — Слышит он голос Кати, и поворачивается к ней. Женщина выглядит злой, в ее глазах плещется неугасающая обида. Он не может ее в этом винить.       Они уже подписали бумаги, все закончилось навсегда.       Илья молча встает с Леоном на руках и передает его ей. Тот сначала не идет, хнычет.       — Давай, Леон, — тихо говорит Илья, но ребенок все равно плачет, а в груди стягивает тугой узел. Катя уносит ребенка, а сам Курякин уходит на кухню.       Последние несколько месяцев они живут, словно сожители, и то, Катя не съехала из-за того, что ей просто некуда съезжать. Ее мать живет в Санкт-Петербурге, а ехать с ребенком жить к подругам она просто не имеет наглости.       Илья тогда сказал ей, что сократит их общение до минимума, пока не будут готовы все документы для переезда, чтобы она не искала жилье, а она горько плакала и била его слабыми кулаками по груди.       — Когда ты собираешься рассказать маме и папе? — спрашивает его она, когда заходит на кухню. Леон уже спит.       Она до сих пор говорит с ним натянуто, грубо, и Курякин благодарен ей хотя бы за то, что до сих пор говорит. Могло быть намного хуже, а он не хочет окончательно портить с ней отношения, хоть и понимает, та нескоро простит ему разбитое сердце, уход из семьи, но что бы ни было, она мать его ребенка.       — Поеду к ним через час, — отвечает Илья, отпивая заваренный чай. Женщина лишь кивает и поджимает искусанные губы. Она не садится за стол, остается стоять возле дверей.       Он рассказал ей всю правду через неделю после того, как уехал Соло. Не хотел больше врать ни секунды, его терпение подошло к концу. Было много ругани, оскорблений, но он не жалеет ни о чем. Как бы ни было больно, он понимает, что это единственное правильное решение.       — Квартира твоя, — сказал ей тогда Илья. Она сидела на кухне и пила столовое вино из граненого стакана, зло смотря на него. Ее тушь растеклась под глазами.       — По документам она твоя, — резко ответила она ему, сжимая сильнее в хрупкой руке стакан.       — Значит, переоформишь. Машина тоже. Алименты буду переводить в начале каждого месяца.       — Ты откупиться от меня пытаешься, что ли? — со злой усмешкой спросила она. — Или это плата за то, чтобы я не рассказала твоим родителям, что их любимый сын обычный педик?       — Не переживай об этом, я сам им расскажу, — ответил тогда Илья, стараясь не срываться на нее, хотя злость и его переполняла. После этих слов она вновь закрыла лицо руками и начала горько плакать.       — Я до конца надеялась, что это какая-то твоя глупая-глупая шутка, — тихо говорит она ему, и он переводит на нее усталый взгляд. Что он может ей ответить? Все уже давно было сказано, он действительно устал обсуждать это с ней вновь и вновь.       Эгоизм чистой воды, он все-таки отнял у нее несколько лет жизни, которые она могла бы потратить на поиски человека, который сможет ее полюбить.       — Как же я буду объяснять это Леону? — спрашивает она, в который раз. — Что его назвали в честь любовника его отца…       — Чего ты хочешь от меня сейчас? — не повышая голоса, спрашивает он. — Чтобы остался здесь с тобой? Сама-то с этим жить сможешь?       Она ничего не отвечает, лишь поджимает губы и отводит взгляд.       — Даже ребенок не держит тебя, — с осуждением говорит она. — Еще бы, не ты его под сердцем носил. Тебе не понять.       Он хмыкает и ничего не отвечает. Вообще не хочет вступать с ней в очередной спор о том, кто больше любит их сына.       — Ты не должен был делать мне предложение, — в конце концов, говорит она на выдохе. — Не должен был, если понимал, что любишь кого-то другого, плевать уже, что мужчину. И я никогда не прощу тебя за это, Илья.       — Не должен был, — соглашается он. — И я не требую твоего прощения.       — Ты, блядь, вообще ничего не требуешь! Лишь бы поскорее избавиться от меня, от этого брака, будто мы с Леоном какая-то помеха для тебя! — она повышает тон, ее глаза опять наполняются слезами, и он искренне устал видеть то, как она плачет. Он этого не стоит.       — Я люблю Леона, можешь отрицать это сколько хочешь, но ты и сама это знаешь, но я не могу… — Илья вдруг осекается и потом поднимает на нее уверенный взгляд, — не хочу больше жить так, как живу сейчас. И не буду.       — Эгоист. Ты просто чертов эгоист, — чуть ли не шипит она.       — Возможно, — отвечает Илья.       — Как можно любить, мать твою, какого-то мужика больше, чем собственного ребенка?!       И Илья хочет начать отрицать, а потом хмурится и поднимается из-за стола. Катя разъяренно смотрит на него снизу вверх, когда он подходит к дверям, чтобы выйти из кухни.       — Не знаю, Катя. Не знаю, — задумчиво говорит он. — Но у меня получилось. — И это последнее, чем можно гордиться.       Когда он выходит из квартиры, то слышит, как об дверь с той стороны что-то разбивается. Он и не думал, что будет легко, но от этого легче переносить все это не становится.       В любом случае, он сам завел себя в эту ситуацию, ему самому и разгребать.       Он приезжает к квартире родителей почти к одиннадцати. Он заранее говорил, что приедет поздно. Мама открывает ему и обнимает, и когда Илья заходит, то видит, что отец смотрит какой-то футбольный матч.       — Привет, Илюх, — говорит тот, не переводя на него взгляд, а мать тут же ведет его на кухню, где уже лежит какой-то покупной тортик и чай в небольшом фарфоровом чайничке. Видя идиллию родителей, видя их спокойствие, ему вдруг становится страшно. Он думал, что поборол этот страх разочаровать их, но понимает, что именно этот страх он не поборет никогда.       Избавиться от него можно лишь сказав правду. И, если он будет это оттягивать, то будет еще сложнее. Как вырвать зуб, думает он. Чем быстрей, тем безболезненней.       — Мне надо с вами поговорить, — говорит Илья, останавливаясь в дверях на кухню. Отец переводит на него ленивый взгляд.       — После матча никак? — спрашивает он, слабо улыбаясь, а Илья, сохраняя равнодушное выражение лица, отвечает:       — Никак.       Улыбка сходит с лица его отца. Мать тоже напряженно на него смотрит, а Илья молчит. Они садятся на кухне, родители встревожены, отец хмуро смотрит на него, а мама касается его ладони своей.       — Илюшка, что происходит? — спрашивает мама, а он, переводя взгляд с отца на нее, а потом обратно, откидывается на спинку стула.       — Мы с Катей развелись, — говорит он.       Родители в шоке. Мать прикрывает рот рукой, и начинаются столько вопросов, что Илья не успевает за всеми. Почему? Когда? Из-за чего? Почему не сказали? Зачем вы это сделали? Чья инициатива?       — Господи, совсем с ума сошел, — мать поднимается из-за стола и начинает ходить по кухне взад-вперед, а отец напряженно смотрит на него. Его желваки играют.       — Только не говори, что нашел какую-то проститутку и уходишь из семьи к ней, иначе я разочаруюсь в тебе, — в отце, как и всегда, больше пассивной агрессии.       — Кто потребовал развода? Господи, несчастье какое! — мать не замолкает ни на секунду, и у Ильи начинает болеть голова.       — Вы уже развелись или только собираетесь? — спрашивает отец, а Илья кивает.       — Все решено.       — И ты скрывал? — громко спрашивает мать обвинительным тоном, а он кивает.       — Вы бы начали отговаривать, все бы затянулось на долгое время. Мы все с ней решили, — он старается говорить так ровно, как это возможно. Их реакция вполне предсказуема, но и новость не самая для них ужасная. — Развода захотел я.       — Что?.. — Мать плюхается на стул, она переглядывается с отцом. Тот продолжает непонимающе смотреть на него. — Но почему? Такая порядочная девушка, умничка, красавица, неужели… изменила?       — Не думаю, — отвечает за него отец. А Илья кивает. — Похоже, это не все, что Илья нам хочет сказать, не так ли? — Тяжелый взгляд его серых глаз заставляет Илью отвести собственный.       — Ты прав. Катя ни в чем не виновата. Она хорошая девушка. — Он опять смотрит на отца и на мать, которая пытается сдержать слезы. — Я переезжаю в Нью-Йорк. Меня переводят на должность выше моей нынешней. Вернее, я сам попросил перевода.       — Как ты мог принять такое решение, не поговорив с нами? — громко спрашивает мать, начиная злиться на него. — Совсем с ума сошел? Из-за работы семью бросать? Ребенка своего? Разве я так тебя воспитывала? — ее тон повышается с каждым следующим вопросом. Отец молчит, его взгляд говорит сам за себя. И Илья думает, что после третьей новости, тот уже не сможет промолчать, прожигая его гневным взглядом. — Неужели нельзя было уговорить Катю поехать с тобой? Или, черт возьми, отказаться от перевода! Господи, Илья!       — Я не предлагал Кате ехать с собой, — отвечает он, переводя дыхание. Он смотрит вперед себя, опять глубоко вздыхает и сглатывает слюну. Ему надо закончить этот разговор. Надо, чтобы больше ничего никогда не держало его. Чтобы он смог с чистой душой уехать и быть счастливым там, с любимым мужчиной, который ждал его больше десяти лет, который никого, кроме него, никогда и не видел. Для которого он единственный. И он не хочет больше заставлять себя ждать. — Потому что я… — он подбирает слова и все-таки не может сказать это нормальным языком. — Я уезжаю не из-за работы. — Мать порывается вновь его перебить, но он не позволяет: — А из-за человека, которого люблю уже очень много лет, — Отец закатывает глаза, а мать поджимает тонкие губы.       — Ради бабы какой-то семью бросаешь? — спрашивает отец. — Не по-мужски, сын. — Тот качает головой, а Илья договаривает:       — Этот человек — мужчина, — наконец произносит Илья, и с его сердца будто падает тяжелейший камень, который он тащил чертову тучу лет.       Он видит, как у отца начинают часто раздуваться ноздри. Он краснеет от гнева, даже вена на его лбу начинает выступать.       — Если это какая-то блядская шутка, лучше скажи об этом сейчас, — низким голосом говорит отец. Мать же в таком шоке, что просто во все глаза смотрит на него. — Если это ебаная шутка, то скажи сейчас! — кричит отец, поднимаясь со стула так резко, что тот падает. Он сильно бьет ладонями по столу, заставляя чашки с чаем чуть расплескаться. Илья поднимается вслед за ним. Они с отцом почти одного роста, тот только чуть ниже, и то стал с возрастом.       — Это правда. Единственная, которая когда-либо существовала. — Илья упрямо смотрит в его глаза. — Он единственный, кого я вообще когда-либо любил.       Отец оказывается в миг рядом с ним, бьет его сильным кулаком по виску, и Илья отшатывается и стискивает зубы, а тот бьет еще раз другой рукой в челюсть.       — Коля! — кричит мать, подбегая к ним, но отец будто не слышит. Кричит что-то настолько разъяренно, что даже понять не получается ничего. И Илья мог бы ответить ему, но разве он сможет ударить собственного отца? — Коля, прекрати! Коля, хватит! — мать обнимает его поперек корпуса, и тот на автомате перестает дергаться, лишь бы ей больно не сделать.       — Сука! Чтобы я не видел тебя здесь больше! Ты умер для меня! — продолжает кричать отец. Илья кивает на все его слова. — Убирайся, или я, блядь, убью тебя! Урою, педик сраный! — Илья прижимает ладонь к саднящему месту на лице, переводит взгляд на мать, пытается заглянуть в ее глаза, но она не позволяет. Он не ищет поддержки, отнюдь, знает, он ее не получит здесь, она даже в глаза его посмотреть не хочет. — Убирайся!!!       И Илья ни минуты больше не хочет здесь оставаться. С семьей, которая в раз отвернулась от него. Да, он изначально знал, что так будет, по-другому не могло быть, и все же… Он не задерживается в их квартире, последний раз смотрит на их лица, в которых отражается боль и ярость, и уходит из дома, в котором вырос, закрывая за собой дверь.       Выходя на улицу, он подставляет лицо легкому ветру и глубоко выдыхает, смотря в беззвездное небо.       Ему кажется, что он все чувствует неправильно. Кажется, что даже боли нет, хотя она ведь точно должна быть, не так ли? Его выгнали из дома. Родители отвернулись от него, сын наверняка возненавидит в тот же момент, когда начнет все понимать.       Но почему-то впервые за всю свою гребаную жизнь он испытывает лишь одно. Легкость.       Его больше ничего не связывает.       Он свободен.       И ему нравится, как эта свобода чувствуется.

...

      Он идет к квартире Наполеона во второй день по приезду в США. Он валится с ног, устал безумно, но у него не получится заснуть, пока он не сделает то, зачем приехал. Пока не вернет Наполеона. Уже почти двенадцать, и когда он стучит в дверь, а ему открывает незнакомый мужчина, первое, о чем он думает, что он этого мужчину изобьет, потому что в мыслях, кроме того, что это любовник, парень или еще кто Наполеона, ничего нет. Потом здравый смысл немного побеждает, ведь это может быть просто друг, и, судя по всему, его угрюмый вид пугает мужчину.       — Вы кто и что здесь делаете? — спрашивает он, и Илья хочет ответить, но его перебивает женский голос, доносящийся из квартиры:       — Дорогой, кто там пришел? Только не говори, что доставка еды, уже спать пора! — Илья поднимает взгляд на номер квартиры.       — Это же последний этаж? — и, видимо, мужчину так же впечатляет его акцент, потому что начинает тот выглядеть еще более настороженно.       — Дорогой? — За его спиной появляется молодая женщина, и Илья думает о том, что, наверное, выглядит как самое ужасное клише. В куртке-поло, потому что достаточно холодно, в серой кепи и с очень угрюмым взглядом.       — Иди в комнату, я разберусь, — отвечает ей мужчина, а потом поворачивается к нему. — Я не знаю, что тебе надо! И не хочу знать! — он хочет закрыть дверь, но Илья подставляет ногу, не позволяя. — Я вызову полицию!       — Напугал ежа голой жопой, — по-английски это звучит странно, и мужчина явно не понимает, что он имеет в виду, но Илья лишь закатывает глаза. — Здесь раньше жил мужчина. Наполеон Соло. Я ищу его, где он?       — Наполеон Соло? — переспрашивает мужчина, а потом скрещивает руки на груди. — Мы купили эту квартиру у него полгода назад.       — И где он сейчас живет? — спрашивает Илья, начиная стучать по дверному косяку пальцами от нервов.       — Откуда я знаю?! Я не его друг, я покупал у него квартиру, да и даже если бы знал, не сказал бы какому-то сомнительному типу о его местоположении, и!.. — Илья шагает на него, тянет к себе за грудки. Он сильно выше него, из-за этого мужчине приходится встать на носочки.       — Если ты что-то знаешь и скрываешь…       — Да не знаю я! Не знаю! — Илья отпускает его и нервно выдыхает. — Господи! Уходи, или я вызову полицию!       — Американцы. — Закатывает глаза Илья и идет к лифту. Чертов Наполеон. Конечно же, не могло же быть все так просто.       Курякин закатывает глаза. Всю дорогу до квартиры он думает, как ему теперь, черт возьми, найти Наполеона в этом гребаном городе. Ночью он пытается дозвониться по старому номеру Соло, но, конечно, робот твердит, что номера не существует, даже на русский номер звонит, но это бесполезно.       «Все равно найду» — упрямо думает Илья, лежа на кровати с открытыми глазами.       Он опять идет к дому со старой квартирой Соло, но в этот раз поднимается не на последний этаж, а на предпоследний и коротко стучит в дверь. В тот месяц несколько лет назад, когда Илья жил вместе с Соло, в этой квартире жила взрослая женщина, которая один раз попросила посмотреть Наполеона за своим котом на два дня.       И для соседей в этом нет ничего такого, Илья знает, но еще он знает, что Наполеон ненавидит котов и вряд ли для обычной соседки сделал бы это.       Дверь ему открывают через несколько минут, Илья смутно узнает ее, все-таки он и тогда не особо обратил внимание, просто запомнил, куда они отнесли бесячего серого кошака. Который, кстати, сейчас вышел из квартиры и трется об его ноги.       — Здравствуйте, я друг Наполеона Соло, вы, наверное, меня не помните, но…       — Помню, конечно, — угрюмо говорит она, хмуро глядя на него из-под своих очков. — Как же не помнить, на вас все соседи выше шестого жаловались. — Илья резко краснеет и хмурится. — Только Наполеон воспитанный, всегда здоровался в подъезде, узнавал, как здоровье, а ты мимо шел. Но вы, русские, никогда не умели производить впечатление…       Илья немного опешил, потому что… потому что, видимо, сварливые бабки в любой стране остаются сварливыми бабками. Она припоминает ему то, что было больше чертовых пяти лет назад.       — Эм… да… Миссис?..       — Мисс.       — Я… — кот очень навязчиво трется об его ноги, и Илья вспоминает его дебильное имя. — Кевин, отцепись, — он слабо дергает ногой, но кот только впивается когтями в джинсы, и Илья нервно вздыхает, когда видит взгляд женщины. Та смотрит на него так, словно он насекомое. — Я хочу найти его, он сменил квартиру, а мне не сказал, телефона он мне тоже не дал, но мне надо его найти, понимаете? — он говорит на одном дыхание, а она спокойно слушает его.       — Наверное, не хочет, чтобы ты его нашел. Иначе, нашел бы способ сообщить свой адрес. — Илья устало смотрит на нее, а потом поджимает губы.       — Мне не до нравоучений.       — О Наполеоне здесь все знают, к нему так часто захаживали разные девки, что даже замечания делали, ему, конечно, было все равно. — Илья раскрывает глаза, когда слышит это, а потом поджимает губы. — Одна только была, которая с ним часто заходила. Тоже невоспитанная, как и ты. Итальянка, постоянно громко говорила по телефону.       — Если у вас есть хоть какая-то информация, пожалуйста… — начинает Илья еще раз, а женщина перебивает его, смотря, как на идиота.       — Я, по-твоему, шпионка, информацию собирать? Мне вообще дела нет до этого! Мальчик просто помогал мне с Кевином, когда надо было уезжать к внукам, а теперь и он уехал…       — Оттуда, что вы мне напомнили то, что было пять лет назад. И он бы не стал следить за котом обычной соседки, потому что ненавидит котов, так что я уверен, что вы можете мне помочь! — на одном дыхании, чуть повысив тон, говорит Илья. — Скажите, где он, пожалуйста, от этого зависит вся моя жизнь!       — Прям уж вся? — фыркает женщина, но потом, закатив глаза, вздыхает. — Номер и адрес я тебе его говорить не буду, он просил этого не делать, и у него была причина, я так думаю. — Илья в шоке смотрит на нее, а она начинает кивать. — Да-да, представляешь. Все твои шаги наперед просчитал, черт знает, зачем ты ему сдался. Такой красивый мужчина мог бы давно найти здесь кого-нибудь нормального, а не капризного русского мальчика. В мое время мужчины мужчинами были, с войны возвращались, чтобы женщин своих увидеть, а тут… ужас просто.       — Кто вы? — пораженно спрашивает Илья, когда слышит это, а женщина приподнимает тонкую бровь. — Для Наполеона?       — Соседка, — отвечает она, а Илья недоверчиво смотрит на нее. — Не твое дело, мальчик. Я не буду нарушать своего обещания, — говорит она, а Илья на секунду прикрывает глаза и, смирившись, кивает. От этой женщины он ничего не добьется, судя по ее расположению к нему.       — Хорошо… Хорошо, извините, что побеспокоил. — Илья наклоняется, чтобы повернуть Кевина и запустить его обратно в квартиру но, когда разворачивается, чтобы уйти, голос женщины останавливает его. — Его подруга, та самая итальянка, по средам тащит его в пиццерию на сорок четвертой улице «John’s pizza» называется. В обеденное время. Они оба работают неподалеку, в квартале между восьмой и девятой авеню. — Илья раскрывает глаза и начинает улыбаться, а она вновь закатывает глаза. — Кстати, я ненавижу коммунистов.       — Вы можете отдавать мне Кевина в любое время, — с улыбкой отвечает ей Илья. — Спасибо большое, Миссис… — он ждет, что она скажет свою фамилию, а та, закатив глаза, отвечает:       — Мисс Картер. — Она закрывает перед его носом дверь, но Курякину плевать. Он смотрит на экран мобильного телефона. Сегодня воскресение, и до среды целых три дня. Ему на обеденный перерыв придется ехать в другую часть города со своего офиса, хотя он не до конца разобрался в метро, а пробки в это время, Илья уже понял, ад сущий, но это не имеет никакого значения. Он ждет не дождется этого момента.       Илья приходит к ресторану «Jonh’s pizza» в среду в обеденное время, как и сказала Миссис Картер. Оттуда очень вкусно пахнет, но ему совсем не до еды. Внутри Соло нет, и он выходит на улицу.       Погода немного ветреная, но солнце все же не прикрыто тучами.       Он очень надеется, что Миссис… Мисс Картер не обманула его, хотя, судя по ее взгляду, вряд ли бы она это сделала. Илья стоит около двадцати минут, постоянно смотрит на время.       — Я ненавижу среды, меня уже просто тошнит от этого места, — слышит он и разом напрягается. Этот голос он узнает из тысячи.       — Это традиция. — Илья присматривается к людям, которые идут по улице, и видит их. Наполеона. Его холеного Наполеона в черном костюме под пальто и высокую блондинку. Его кудри уложены гелем, женщина держит его под руку, смотрит на него чуть сверху вниз.       — Это плохая традиция.       — Я же итальянка, Соло. Мне нужна пицца каждую неделю, чтобы я могла существовать в этой ужасной стране. К слову, у тебя ведь тоже итальянские корни, так что ты не должен ныть каждый раз, когда мы сюда ходим.       — Я коренной американец, я устал тебе это повторять.       — Судя по твоей фамилии, либо твоя бабушка, либо прабабушка шалила с итальянцем, и это я тоже устала тебе повто… — Она останавливается, когда останавливается Соло, и переводит на него недоуменный взгляд, но тот будто оцепенел.       Женщина переводит взгляд туда же, куда смотрит Наполеон, и Илья наконец идет к ним навстречу.       — Что ты здесь делаешь, как ты меня нашел? — быстро говорит Соло, на его лице отражается удивление и злость, и его подруга, поворачиваясь обратно к нему, поджимает губы, но ничего не говорит, только с презрением смотрит на него.       — Надо поговорить.       — Не о чем говорить! — перебивает Соло, а Курякин подходит еще на один шаг ближе.       — Я развелся с женой, — спокойно говорит Илья. Соло в шоке на него смотрит, а его подруга фыркает:       — Теперь медаль хочешь? — Илья, конечно, сразу узнает ее голос и поворачивается к ней.       — Виктория, — осекает ее Наполеон, но та продолжает зло смотреть на русского. Они стоят посреди прохожей части, из-за этого люди, что обходят их, недовольно смотрят.       — А ты та сумасшедшая женщина, которая угрожала мне по телефону. Взять тебе билет до Москвы? — Виктория хочет ответить, но Соло перебивает:       — Успокойтесь оба! — И в их ситуации Наполеон явно не тот, кто должен успокаивать.       — Мы можем поговорить? Наедине, — вновь спрашивает Илья, заглядывая в его глаза.       — Не сейчас. У меня обед, и у меня нет времени, — спокойно говорит Наполеон, а Илья глубоко вздыхает, стараясь успокоиться.       — Это важно.       — Говори, если важно, — отвечает Соло, а Курякин переводит взгляд на женщину, что продолжает сверлить его злым взглядом. — Ты развелся, это я услышал.       — Я переехал сюда, мне дали долгосрочную визу, и я намерен ее продлевать до тех пор, пока не получу грин-карту. — Что ж, если Наполеон хочет так, пусть будет так. Тем более, Илья видит, ему удалось его удивить. Так же, как и его сумасшедшую подругу. — Я рассказал своей бывшей жене обо всем, рассказал обо всем родителям. — Илья чуть приподнимает брови и скрещивает руки, продолжая смотреть в удивленные синие глаза. Наполеон молчит, сначала раскрывает губы, чтобы что-то сказать, но закрывает их и хмурится сильнее прежнего.       Виктория наоборот не впечатлена. Она закатывает глаза и отпускает руку Наполеона.       — Буду ждать тебя внутри, — говорит она, проходя вперед. Из-за каблуков она не больше, чем на сантиметр ниже Ильи. — Одного, — добавляет она и уходит в сторону ресторана. Курякин не смотрит ей вслед, продолжает смотреть на мужчину.       Наполеон смотрит то на него, то вниз, а потом недоуменно хмурится.       — Когда… Почему ты… Как ты вообще меня нашел? — спрашивает Наполеон, а потом качает головой. — Нет, сначала ответь, когда это произошло, и как ты на это решился и…       — Из-за этого я сказал, что нам надо поговорить, — перебивает его Илья, подходя почти вплотную. Он хочет коснуться его, но Соло отступает.       — Подожди…       — Я не могу больше ждать, я искал тебя все то время, пока был здесь, я хочу забрать тебя отсюда и поговорить, как нормальные люди.       — У меня работа. И у тебя, я уверен, тоже работа, — раздраженно отвечает Наполеон. — И Виктория ждет меня внутри.       — Ты действительно хочешь уйти сейчас? — неверяще спрашивает Илья.       — Мне надо подумать, Илья. Это... слишком неожиданно и слишком… я должен все обдумать. — Илья отступает на шаг, и он не знает, что отражается в его взгляде, но Наполеон вдруг резко подается вперед и касается его плеч ладонями. — Подожди еще немного, — Илья берет его руку и сжимает в своей, опять заглядывая в глаза.       — Лео, я всю жизнь тебя ждать готов, — тихо и серьезно отвечает Илья. Наполеон улыбается, чуть сводя брови. — Не исчезай только, я все равно найду тебя.       — Не исчезну, — отвечает Соло, гладя его ладонь большим пальцем. — Мы поступим так, ты говоришь мне свой адрес. Я сам приду к тебе, и мы нормально поговорим, идет? — Илья лишь кивает. Когда при прощании рука Наполеона выскальзывает из его руки, единственное, чего ему хочется, пойти за ним в чертову пиццерию и силой увезти.       Виктория сидит в напряжении. Напротив ее тарелки с пиццей «четыре сыра», стоит порция карпаччо из телятины, которое она заказала для него. Наполеон снимает с себя пальто и садится за ее столик.       Он скрещивает пальцы в замок и прикрывает глаза. Аппетита нет, он до сих пор думает об Илье, которого оставил на улице. Об Илье, со взглядом светло-голубых глаз, от которого до сих пор сердце бьется, словно бешеное.       — Знаешь, ты ведь не обязан его прощать, — говорит Виктория, отрезая от своей пиццы кусок. Она одна из немногих его знакомых, кто ест пиццу приборами. — По крайней мере, сразу. Он десять лет твоей жизни превратил в какой-то цирк.       — Я до сих пор не верю, — тихо говорит Наполеон, качая головой. — Мне кажется, что он опять уедет, а через полгода позвонит и скажет, что опять женат. Или еще что учудит.       — Это нормально, что ты ему не доверяешь, Соло. — Виктория обеспокоенно смотрит на него, а Наполеон прикрывает глаза рукой.       — Получается, что он оставил там сына...       — А ты хотел, чтобы он тебе его привез? — Наполеон раздраженно смотрит на нее. — А что ты хочешь? Чтобы я ему пятки расцеловала за то, что приехать соизволил? — так же раздражено отвечает она. — Да я бы на твоем месте вообще к черту его послала бы. А ты вот так просто прощаешь.       — Мне не за что прощать его, Виктория, — тихо отвечает Соло. — Он никогда ничего мне не обещал. Так что, пожалуйста, прекрати.       Она больше не говорит ничего по этой теме, знает, что бессмысленно. Знает, потому что мысли Наполеона уже очень далеки от того, что происходит в этом ресторане.       Наполеон не объявляется почти неделю, и мысли Ильи с каждым днем становятся все хуже и хуже. Но Наполеон говорил, что придет, и Илья не может не верить.       В квартире раздается звонок в одиннадцать часов вечера. Илья резко поднимается с дивана, на котором сидел и лениво щелкал каналы, и идет к двери. Он даже в глазок не смотрит, открывает дверь и видит его.       Соло слабо улыбается, сейчас он выглядит так, как выглядел последний раз очень много лет назад. С незагеленными кудрями, в обычной повседневной одежде: сером свитере, джинсах и кроссовках.       Илья тянет его на себя, обнимает за плечи и прикрывает глаза. Наполеон обнимает в ответ, потом чуть отстраняется и заглядывает в глаза.       — Я думал, ты не придешь, — тихо говорит Илья, проводя большим пальцем по выбивающейся короткой щетине.       — Я не смог бы не прийти, — просто отвечает Соло, будто это и так что-то очевидное. Он закрывает за ними дверь, осматривает маленькую квартирку под пристальным взглядом Ильи, а потом садится на подлокотник дивана. Курякин встает перед ним, кладет руки на его шею и приподнимает лицо.       Вглядывается.       — Как ты все-таки нашел меня? — спрашивает Наполеон, а Илья слабо улыбается ему.       — Я спустился к твоей соседке. У которой кота Кевином зовут. Она сказала, что телефон и адрес твой она мне говорить не будет, потому что ты попросил этого не делать, но потом подсказала, как найти.       Наполеон хмыкает и качает головой, а Илья продолжает, гладя его скулы:       — Мне так много надо сказать тебе, — тихо говорит Илья, а Наполеон, накрывая его ладонь своей, отвечает:       — Я за этим и приехал.       Илья, конечно, рассказывает ему все, как было. Без прикрас, без приуменьшений, спокойно, будто рассказывает что-то, что произошло вообще не с ним, словно какую-то историю, а Наполеон напряженно слушает его, а под конец тяжело вздыхает и касается своего лба рукой.       — Ты больше не пытался с ними связаться? — напряженно спрашивает он, спустя несколько минут. Переваривал информацию, думает Илья.       — В этом нет никакого смысла, — отвечает Курякин, а Соло качает головой и тяжело вздыхает.       — Ты не жалеешь? — спрашивает он, а Илья отрицательно качает головой. Наполеон не верит, отводит взгляд, а Илья поворачивает его голову обратно, заставляет смотреть в глаза.       — Я всю жизнь поступал так, как хотели другие, — говорит ему Илья, а Наполеон поджимает губы. — Пытался жить правильно, не хотел, чтобы семья отвернулась от меня, а мог бы в двадцать семь остаться здесь с тобой и быть счастливым.       — В итоге, все так и получилось, — тихо говорит Наполеон. Илья кивает.       — Да. В итоге так и получилось. И жалею я только о том, сколько лет потерял. Об остальном нет, потому что я наконец там, где хочу быть, — отвечает Илья, а Наполеон хмыкает. — И с кем хочу быть. Хотел быть всю жизнь, — Наполеон слабо улыбается и чуть приподнимает бровь.       — А что, если я больше не хочу этого? — Илья усмехается и наклоняется к нему. Он касается лбом его лба.       — Значит, я потрачу всю свою жизнь на то, чтобы убедить тебя захотеть. — Наполеон начинает тихо смеяться, подается вперед.       — И зачем же тебе это нужно? — Наполеон наконец встает с подлокотника, его руки сначала касаются плеч Ильи, потом обнимают за шею. Он смотрит в его глаза, и Илья наконец видит, что те светятся изнутри. Родные синие с частичной гетерохромией глаза.       — Потому что либо с тобой, либо ни с кем, Лео, — они наконец целуются. Илья прижимает его к себе до боли, гладит все тело, вспоминает эти губы и улыбается между поцелуями, слыша тихий смех Наполеона.       — Илья, подожди, — просит Соло, чуть отстраняясь. Его губы красные от того, с какой силой Илья целовал его. — Есть кое-что, что надо обсудить. — Курякин нетерпеливо смотрит на него, но со вздохом кивает. — Условия.       — Условия? — переспрашивает Курякин, непонимающе смотря на него.       — Я не собираюсь скрываться или строить из себя не пойми что ни секунды.       — Ты можешь нормально говорить? — Илья тянет Соло себе, гладит его бока и опускает руки на ягодицы. Он утыкается носом в кудри Соло и втягивает в себя воздух.       — Я буду держать тебя за руку на улице, если захочу, — говорит Наполеон, прикрывая глаза, когда чувствует поцелуи в шею. — Буду целовать, когда захочу и при ком захочу.       — Какое ужасное условие, — с сарказмом говорит Илья. Наполеон усмехается, но продолжает:       — Я буду представлять тебя знакомым или друзьям как своего мужчину, не как друга, брата или еще кого. И ты тоже. Это я имел в виду под тем, что я не буду скрываться, Илья, и если ты не согласен… — он затыкает его губы, вовлекая в поцелуй, чувствует, как пальцы Соло зарываются в его волосы.       — Хорошо-хорошо, — отвечает Илья между поцелуями. — Мы даже не похожи на братьев, — он хочет утянуть Наполеона в сторону спальни, но тот останавливается.       — И еще одно. Вам с Викторией надо будет наладить отношения.       — Что? — Илья на секунду отрывается от него и недовольно хмурится. — С этой сумасшедшей?       — Хм, когда я сказал об этом ей, тебя она назвала оригинальней, — отвечает Соло, усмехаясь, а когда Илья закатывает глаза, переводит на него серьезный взгляд. — Ближе нее у меня никого нет. Какой бы стервой временами она ни была. — Илья сначала ревностно смотрит на него, а потом выдыхает и кивает.       — Ладно, если для тебя это важно. Я попробую.       — Отлично, теперь можем идти в спальню, — Наполеон пытается поцеловать его, но Илья вдруг уворачивается.       — Кстати, о близких людях, — говорит он, замечая недовольный взгляд Соло. — Откуда твоя соседка вообще так много о тебе знает? Вплоть до того, куда ты ходишь обедать по средам.       — Серьезно? Хочешь поговорить о моей бывшей соседке? — Наполеон усмехается, а потом берет его за запястье и ведет к приоткрытой двери. Там включен свет, Наполеон видит заправленную кровать и идет с Ильей к ней.       — Ну, интересно же.       — Когда заезжал в тот дом, то почти всем соседям принес по пирогу, который сам испек. У нас все так знакомятся с новыми соседями, — Наполеон усаживает его на кровать и стягивает через голову свой свитер, Илье вдруг становится плевать, кто там эта соседка и откуда ее знает Наполеон. — А с этой женщиной начал общаться, потому что она не умела готовить, а у нее родились внуки. И она считала, что каждая бабушка должна готовить для внуков. Так что я ее учил. Она, конечно, никому в этом никогда не признается. Хорошая женщина, постоянно спрашивала, почему у меня никого нет, кроме «невоспитанных итальянок и русских».       — Иди ко мне, — говорит Илья, протягивая к нему руки. Наполеон усмехается и усаживается на его бедра, толкая в грудь. Илья прикрывает глаза и утягивает мужчину в поцелуй. — Как же я скучал, — тихо говорит Илья, поворачиваясь и подминая мужчину под себя. Наполеон с улыбкой смотрит на него. — Я больше никогда не причиню тебе боль.       Наполеон прижимает его к себе, обнимает, и Илья обнимает в ответ. Он не знает, сколько они так лежат, слушая дыхание друг друга, но Илье кажется, что он может пролежать так всю жизнь.       Ему действительно больше ничего не надо, и он никогда себя не простит за собственную глупость, за потерянные годы счастья, что Лео, что свои.       Пусть в Москве остались ненавидящие его родители, сын, которого он не сможет растить, с которым вряд ли даже общаться сможет, сейчас все кажется настолько далеким, неважным, а все из-за тихих слов Наполеона и неправильного «Илия», произнесенного на ухо.       Впервые за чертовы одиннадцать лет он с уверенностью может сказать — Я счастлив.

...

      Наполеон просыпается под свой будильник, тянется к телефону и выключает его. Он лениво опускается на подушки и поворачивает голову. На второй половине кровати, развалившись, лежит Илья. Одеяло прикрывает только его бедра и ноги, и Соло проводит по его спине ладонью.       — Отвали, Соло, — бубнит тот еле слышно, а Наполеон, усмехнувшись, прижимается к его спине. Он целует его шею там, где начинается рост светлых волос. Его рука ныряет под одеяло, оглаживает его ягодицы. — Соло... — пальцы Наполеона гладят ложбинку, расслабленное после ночи колечко мышц, и когда один проникает внутрь, Илья резко поворачивается и кладет руку на его грудь, отталкивая. Он выглядит заспанным и затраханным. Это заставляет Наполеона довольно ухмыльнуться. — У меня четыре часа до работы, и ближайшие два я планирую спать.       — Потом выспишься. — Илья на его слова забирает одеяло и опять поворачивается к нему спиной, только теперь закутывается так, что Соло не может коснуться ничего, кроме разве что пяток. — Ты не исполняешь свой супружеский долг, коммуняга, — Наполеон шлепает его по ягодицам и поднимается с кровати. Он не открывает шторы, чтобы тот опять смог заснуть.       — Ты мне не жена, — бурчит Илья, а Наполеон фыркает и усмехается.       — Да, ты же в Москве ее оставил. — Он даже не удивляется, когда в спину прилетает подушка. Он закрывает дверь в спальню и идет в душ.       В его ванной теперь стоят две зубные щетки, два шампуня, потому что «твой шампунь странно пахнет». В гостиной появилось несколько первых рамок с фотографиями, да и вообще, стало в несколько раз уютней, с тех пор, как к нему переехал Илья.       Он заходит в гардеробную, выбирает костюм и опять идет в спальню. Пока он был в ванной, Илья успел вновь заснуть.       Наполеон одевается перед зеркалом, волосы он уложил еще перед зеркалом в ванной. Убедившись, что выглядит как всегда безупречно, он забирает свой телефон с тумбочки и смотрит на русского. Тот уже лежит на спине, его губы красные с ночи, на шее множество засосов, Наполеон его почти всю ночь не отпускал.       Он проводит ладонью по его щеке, убирая несколько светлых чуть отросших прядей, и отходит от кровати.       Соло успевает заскочить за кофе себе и Виктории, но когда заходит в свой кабинет, ее еще нет. Она входит спустя десять минут, выглядит уставшей и раздраженной, но когда видит второй картонный стаканчик кофе возле кофе Соло, облегченно вздыхает.       — Слава Богу, ты додумался, ничего не успевала с утра, — говорит она, забирая свой стаканчик. — У тебя сегодня встреча в четыре часа, совещание в шесть, и я тебе не секретарша, чтобы об этом напоминать, хоть ты и просишь, — говорит она, усаживаясь напротив его стола. Ее кабинет находится чуть дальше, но она всегда по дороге заглядывает к нему.       — Напомни мне нанять секретаршу, — с улыбкой отвечает он, а она лишь закатывает глаза.       — Это очень хорошо, видеть твою улыбку с утра пораньше в понедельник, но жутко бесит. Как мало для счастья надо, хах? Один русский придурок, — говорит она, отпивая от своего кофе. На светлой крышке остается отпечаток ее губ.        Сделать так, чтобы Виктория и Илья поладили, оказалось сложнее, чем Соло думал. Казалось, они на каком-то молекулярном уровне ненавидят друг друга. Виктория, потому что она была рядом все время, пока Илья был в Москве, и просто не может простить русского за страдания друга, Илья, потому что та не устает ему напоминать об этом.       Впрочем, сосуществовать вместе у них получается более или менее неплохо, тем более, после того, как Илья переехал к нему, теперь они ругаются друг с другом не так часто. И обычно, когда думают, что Наполеон этого не видит. Возможно, когда пройдет чуть больше времени, его высокие светлоглазые блондины все-таки подружатся, а пока и так сойдет.       Все наконец встало на свои места. Соло с человеком, которого любит, он чувствует себя безумно счастливым, и даже те одиннадцать лет не омрачают его счастья. Это того стоило, думает Наполеон. Илья стоил того, чтобы ждать его.       Тот никогда не говорит о том, что скучает по семье, но Соло знает, что это так. Не может быть по-другому, хоть тот и отрицает. Говорит, что ни о чем не жалеет. Но Наполеон не может понять, каково это, потерять семью, собственного сына. И он частенько винит себя за это, когда видит Илью, просматривающего старые фотографии на телефоне, пока тот думает, что Наполеон не видит.       А потом Илья смотрит на него своими яркими светящимися голубыми глазами, слабо, но искренне улыбается, и думает, что ему не в чем себя винить. Илья счастлив с ним, он смог дать ему то, чего не смогла дать семья.       Наполеон приходит домой к позднему вечеру, он чувствует себя уставшим, но не вымотавшимся, хотя дел сегодня было действительно много. В начале недели их всегда много.       Когда он заходит внутрь, то слышит голос Ильи. Тот с кем-то разговаривает по-русски, это заставляет его нахмуриться. Наполеон давно не слышал его русской речи, только иногда во время секса переходит, и то не специально.       Соло всегда немного сходит с ума из-за этого.       Наполеон снимает пиджак и обувь и проходит к гостиной, Илья сидит за письменным столом перед своим компьютером. Он уже в домашней одежде, а когда замечает его, то слабо улыбается.       — Иди сюда, — говорит он, обращаясь к Наполеону. Соло еще более настороженно смотрит на него, но подходит. Он заглядывает в компьютер. На экране в окне скайпа отражается взрослая женщина. — Это моя мама, — говорит Илья, и Наполеон раскрывает от шока глаза. Рука Ильи ложится на его бедро. — Это мой Лео. — Илья чуть склоняет голову, чтобы коснуться его виском.       — Э-э…       — Он немного удивлен, я не говорил ему ничего, — говорит по-русски Илья, Наполеон, опять же, понимает совсем немного.       — Добрый вечер, — говорит Соло, справившись собой. Улыбка все равно кажется натянутой. — Что происходит? — спрашивает он уже у Ильи.       — Потом расскажу тебе, хорошо? — Илья поворачивает к нему голову, а Наполеон, смотря на него сверху вниз, думает, целовать ли его при матери или не стоит. В итоге, решает, что не стоит.       — Привет! — слышит он из динамиков компьютера. Женщина улыбается, хотя ее улыбка ничем не лучше улыбки Наполеона. — Я больше ничего не знаю по-английски.       — Да и не надо. — Наполеон отходит от него, не вслушиваясь в русскую речь и даже не пытаясь что-то переводить.       Он успевает переодеться и налить себе чай, прежде чем Илья заканчивает разговор и заходит к нему на кухню. Наполеон переводит на него взгляд.       — Когда собирался мне рассказать о том, что опять общаешься со своей семьей? — спрашивает Наполеон, когда чувствует пальцы мужчины в своих волосах. Илья не любит гель на его волосах, но трогает их всегда.       — Сегодня. И я не общаюсь ни с кем, кроме мамы, отец вроде даже не знает, что она общается со мной, иначе не позволил бы, я думаю. — Илья садится около него, а Наполеон переводит на него недовольный взгляд. — Я не хотел, чтобы ты нервничал. Она позвонила первый раз месяц назад, плакала и просила вернуться домой в Москву и начать жить как раньше. Говорила, что все образуется и все забудут то, что я сделал, что это не может быть моей жизнью и все такое, я не хотел, чтобы ты это слышал. Потом, когда я сказал ей, что никогда больше не уеду отсюда, что здесь человек, которого я люблю, она бросила трубку и больше не звонила. Я тоже не пытался. Ну а два дня назад опять позвонила, мы немного поговорили, она сказала, что если я счастлив, то готова это принять. Как-то так.       — Ты должен был мне рассказать, — со вздохом говорит Наполеон, отодвигая чашку. — Таким обычно делятся.       — Я знаю, как ты реагируешь на все, что касается этой темы, — отвечает Илья, поворачивая его к себе. — Я и так потрепал твою нервную систему, не хочу заставлять тебя переживать понапрасну. А то поседеешь раньше времени и жизни мне не дашь, — улыбается Курякин.       — Заткнись, Илья, я никогда не поседею, — с улыбкой произносит Наполеон и наклоняется к нему. — Не скрывай больше ничего. Я понимаю, что не смогу помочь чем-то существенным, но хотя бы руку на плечо положу. Я должен поддерживать тебя в такие моменты.       — Ты и без того, чтобы знать, поддерживаешь меня. Ты поддерживал меня во всем всю мою жизнь. — Илья заглядывает в его глаза, а Наполеон сводит брови. — Никогда не давил, ничего не требовал и ни в чем не обвинял, хотя имел на это больше прав, чем все, кто меня окружал. — Он встрепывает черные волосы Соло и коротко целует его в лоб чуть выше бровей. — Я могу отплатить тебе только тем, что оставлю в покое твои оставшиеся целыми нервные клетки.       — Что, любишь меня? — усмехается Соло, а Илья притягивает его к себе и крепко целует в губы. Илья пахнет кофе, опять на ночь пил, хотя он говорил очень много раз так не делать. Ну кто пьет кофе к ночи?       — Как прошел твой день? — спрашивает Илья, после того, как отстраняется. Сам Наполеон встает со стула, чтобы убрать чашку в раковину.       — Обычно, работа, встречи на встречах, подумываю нанять себе секретаршу, знаешь, как в кино. Молодую, с большой грудью и длинными ногтями. — Соло выставляет перед собой руки, показывая размер груди. Илья скрещивает руки, улыбается и приподнимает брови.       — Да что ты.       — Да, скоро дам объявление. Жирным шрифтом напишу «не меньше третьего». — Илья поднимается со стула и подходит к нему, а Наполеон выжидающе смотрит на него, чуть приподняв бровь.       — Убью.       — Да что ты делать без меня будешь, — отвечает Наполеон, улыбаясь и обходя его. Когда он чувствует звучный и сильный шлепок по ягодице, то лишь усмехается.       Все-таки он обожает злить Илью.

...

      — Проснись, моя голубушка. — Эти слова заставляют Наполеона поморщиться и уткнуться носом в подушку. — Просыпайся, моя спящая красавица.       — Господи, ты же это несерьезно? — спрашивает Наполеон, приоткрывая глаза.       — Свет моих очей, поднимайся с кровати, я буду петь тебе праздничную песенку. Тебе же сегодня исполняется тридцать пять, это почти юбилей, там и до пятидесяти недалеко! — Илья скидывает с него одеяло и усаживается рядом, широко улыбаясь, чем раздражает Наполеона чуть сильнее. У него ломит все тело, потому что поздравлять его Илья начал с ночи, но это скорее приятная боль.       Наполеон широко зевает, а потом опять утыкается носом в подушки. Он уверен, сейчас не больше девяти, и он безумно хочет спать.       — За что ты так со мной? — просто спрашивает Наполеон, а Илья, склоняясь над ним, бодает в плечо и целует верхние позвонки.       — На столе завтрак, поднимайся давай. — Илья встает с кровати, напоследок похлопав его по бедру и ущипнув за бок. Наполеон искренне ненавидит эту его привычку. У него не такие явные бока, и на тех всегда синяки от щипков Ильи.       Когда Курякин выходит из комнаты, прихватив с собой одеяло, Соло придумывает несколько способов задушить его им же. Он широко зевает и, поворачиваясь, потягивается и опять падает на подушки. Это первый день его Рождения, который попал на общий выходной, и Илья изначально сказал, что разбудит его пораньше, чтобы провести время перед тем, как к ним домой завалится сначала Виктория, а потом Габи Теллер. Коллега и по совместительству близкая подруга Ильи. Ну, и его как бы тоже.       Дверь в спальню опять открывается, и внутрь буквально вталкивают ленивого серого кота.       — Разбуди его, Кевин. — Слышит Наполеон и резко садится на кровати, чтобы посмотреть на кота, который лениво направляется к нему.       Вот уже чертовых пять дней кот живет вместе с ними, а все из-за того, что когда-то Илья пообещал Мисс Картер следить за ним, когда потребуется. Мисс Картер, впрочем, вновь стала миссис и со своим, вроде бы, уже седьмым по счету мужем отправилась в свадебное путешествие. Обещала обязательно вернуться, но не сказала, когда.       — Да как ты!.. Ты ведь говорил, что не пустишь его в спальню! — Наполеон поднимается с кровати и смотрит на кота. — Только посмей прыгнуть на нее. Я сделаю из тебя чертов чехол для телефона, если ты!.. — Кевин прыгает на кровать, а Соло опускает руку и пораженно смотрит на него. — Когда же ты уже сдохнешь, Кевин…       В ответ он слышит такой же ленивый, как и весь этот чертов мохнатый комок, мяук.       Соло со вздохом поднимает его с кровати и идет на выход из спальни. Ильи в гостиной не видно, и Наполеон, оставляя Кевина на полу, направляется в ванную.       На кухню он заходит уже в домашних штанах и халате, с волос на плечи и спину капают капли воды. Илья улыбается, когда видит его, под его глазами тоже заметные синяки. На столе лежит что-то странного вида, похожее на равиоли, но это явно не равиоли.       — Это что?       — Это вареники, — говорит Илья и подходит к нему. — Садись. Они с вишней. Тебе понравится.       — Ты что, сам приготовил это? — с недоверием спрашивает Наполеон, приподнимая бровь, но когда Илья тянет его за запястье, садится за стол. Илья садится рядом с ним и не прекращает улыбаться. — Сокровище, у тебя лицо не треснет от такой широкой улыбки?       — Нет, я тренировался для этого дня. — Наполеон вздыхает, но улыбается в ответ. Обычно Илья злится, когда он называет его так, да и использует это Соло только на случай, если ему скучно и хочется посмотреть на стремительно краснеющего Илью.       Он накрывает ладонью руку Ильи и пробует первый вареник. Это странно, кисловато, в меру сладко, но неплохо.       — Налью тебе кофе, — говорит Курякин и поднимается со стула. Соло лишь усмехается, но продолжает завтракать. — Кстати… — говорит Илья, когда ставит перед ним крепкий кофе без сахара.       — Ты забыл свою поздравительную речь? — спрашивает Наполеон, подбирая вилкой последний вареник. Илья же молча достает что-то из кармана толстовки и кладет перед ним, а Наполеон, видя маленькую черную коробочку, роняет вареник, который подносил ко рту, обратно в тарелку. Его глаза широко раскрываются.       — Нет, — отвечает Илья и придвигает коробочку ближе к нему.       — Это?..       — Открывай давай. — Наполеон продолжает удивленно смотреть на него, но отодвигает от себя тарелку и тянется к коробочке. Его глаза раскрываются еще сильнее, когда он открывает ее и видит широкое золотое кольцо. Он поднимает взгляд на мужчину. Илья выглядит смущенным, но старается этого не показывать. — Выйдешь за меня?       — Ты серьезно?       — Вполне, — отвечает Илья, пожимая плечами. Наполеон переводит взгляд на кольцо, а потом опять на Илью.       — Ты же понимаешь, что твоя мать не обрадуется этому? Я уже не говорю о том, что в России до сих пор однополые пары за руки друг друга не держат. — Наполеон знает, что из Москвы Илья общается только с матерью и то редко, знает, что та до сих пор не смогла до конца принять выбор сына. Та часто присылает фотографии быстро растущего Леона, а сам Илья, кажется, большего и не требует.       — Я все обдумал, Лео. Слушай, у меня теперь одна семья, и она здесь, в Нью-Йорке. Так что прекрати. Думай только за себя. — Илья поднимается со стула и встает перед ним. Его пальцы поднимают голову Наполеона за подбородок. — Смог тебя удивить? — с улыбкой спрашивает Курякин, а Соло растеряно кивает.       — Еще как, — тихо отвечает Наполеон, чувствуя, что на самом деле впервые за очень много лет действительно смущен. Илья, конечно, не может этого не замечать.       — Нужно подумать? — спрашивает русский, а Наполеон усмехается и отрицательно качает головой.       — Не нужно.       — Отлично, потому что я не принял бы ничего, кроме «да». — Он достает кольцо, но когда берет правую руку Соло, тот, фыркая, забирает ее и протягивает левую.       — У нас на этой носят, Илья, — с улыбкой говорит он, добавляя: — Неуч.       — Я хотя бы имя твое произношу правильно, — фыркает в ответ Илья, надевая кольцо на безымянный палец. — А ты мое до сих пор не научился. И это я неуч? — Илья тянет его за руку на себя, заставляя подняться, и крепко обнимает его. Наполеон стискивает пальцы на его толстовке, прикрывая глаза. Кольцо странно ощущается на пальце.       Он отстраняется первым, проводит по щеке Ильи пальцами, видит, как кольцо, на вид самое обычное, золотое, но по сути своей ценнее всего в этом мире, блестит на свету.       — Как раз гражданство тебе сделаем, — вдруг говорит Наполеон, а Илья, приподняв бровь, сначала недоуменно смотрит на него, а потом отстраняется и начинает смеяться. — Что? Между прочим, знаешь, насколько это упростит и ускорит процесс?       — И как ты раскусил мой скрытый замысел? — спрашивает Илья, отсмеявшись. Он тянет Соло обратно к себе и прижимается к его губам долгим поцелуем. — Мечтаю увидеть лицо твоей сумасшедшей подруги, когда она узнает. — Илья до сих пор не называет Викторию по имени, и его слова заставляют смеяться уже Наполеона. Илья опять целует его и счастливо смотрит в глаза.       Ярко-голубые глаза светятся счастьем и уверенностью, и Наполеон, смотря в лицо этого мужчины, вспоминает его двадцатилетним матерящимся парнем в аэропорту. Прошло столько лет, счастливых и не очень, но Наполеон почти с самого начала не сомневался в том, чего он хочет от своей жизни.       — Признайся, ты же эти вареники заказал из того русского ресторана на углу?       — Не умею готовить, с этим ничего не поделать, — отвечает Илья, гладя его левую руку, а Наполеон начинает широко улыбаться.       Теперь он видит, что и Илья не сомневается, а это самое главное.