... wants to rule the world

- Эй, малец, иди-ка сюда, посмотри, что у меня есть! Мама учила Криденса, что такие слова от незнакомца должны вызывать лишь одну реакцию - бежать. Но мужчина не выглядел опасным, а бежать ему было попросту некуда - не домой же, в самом деле? Снова разделывать свинину для ужина, подогревать молоко и получать в благодарность лишь побои... - Что? - спросил он, осторожно глядя на мужчину исподлобья. - Подойди ближе, - попросил тот полушепотом, - ты же не хочешь, чтобы нас увидели? Криденс вовсе не был уверен, что не хочет. Он уже начинал подумывать над тем, не позвать ли на помощь. Вот только кто его услышит в этом переулке? Кроме странного человека в плаще, разумеется. Поэтому он собрал все свое мужество и подошел. Мужчина распахнул плащ, и Криденс, собравшийся уже заорать, так и замер с открытым ртом. - Что это? - изумленно спросил он, разглядывая торчащие из внутреннего кармана плаща тонкие хлебные пластинки. - Это маца, - доверительным шепотом поведал незнакомец. - Хочешь немного? Криденс отшатнулся от него, как от прокаженного, и в ужасе замотал головой. - Что такое? - Это же... Это запрещено. Мама говорит... Говорит, что это дьявольская пища, ее едят только жидомасоны! Вы он, да? Вы пришли за моей кровью? Но жидомасоны пьют только младенческую кровь, разве нет? - забормотал он, сжавшись в комок у грязной стены. -Твоя мама? Но как она может говорить такое, ведь ты сам... Или это был твой отец? - Замолчите! - прохрипел Криденс, прижимаясь к стене плотнее. - Я не... не... - Ты еврей и знаешь это, верно? Криденс замотал головой еще отчаянней. - Кто-то сказал тебе, что быть евреем плохо, - утвердительно произнес незнакомец, осторожно подбираясь еще ближе, - кто-то воспитал в тебе отвращение к самому себе... Это ужасно, это так ужасно и несправедливо. Разве ты можешь стать кем-то другим? Ты просто родился евреем, это... И от этой неожиданно проникновенной речи Криденса будто прорвало. Он забыл про осторожность, про наказы матери, про всё. Он начал говорить и не замолкал, как ему показалось, больше получаса, всё говорил и говорил, не заметив, что уже бормочет свои откровения куда-то в воротник незнакомца, обхватившего его руками и слегка поглаживающего по спине. - Она кричала, что я испорченный, что я зло, потому что моя настоящая мать была жидовкой, и не просто жидовкой, а... Такой, как те, что правят миром из подвалов и бункеров... Я убежал и долго бродил, и я снова опоздал... и она побила меня за это моим же ремнем, а потом заставила меня съесть еще кусок мяса, это уже почти ночью было, и запить его молоком... Мне очень плохо потом было... А оно дорогое, сейчас все дорогое, и она снова ругалась и била... И теперь будет, я же опоздаю, я снова опоздаю... - Тише, тише, - успокаивающе проговорил мужчина, прижимая его к себе и легонько покачиваясь, словно укачивал младенца, - все будет хорошо, Криденс, теперь все будет хорошо. Ты встретил меня, а я тебя. Да, я знаю твое имя. Я ведь видел тебя уже не раз - не только на митингах твоей мамы, я видел тебя во сне. Ты такой же, как я. Ты не просто еврей, Криденс, ты нечто большее. Ты сможешь помочь мне, помочь всем несчастным, таким же, как ты сам. - То есть вы и правда... жидомасон? И правите миром? - В каком-то смысле, в каком-то смысле, - горько усмехнулся мужчина, - но, как ты знаешь, мы вынуждены скрываться от невежественных людей, а их, к сожалению, большинство. Хоть мы и стоим за каждым решением их правительства, но выйти из тени не можем. Но ты... Ты изменишь это. И мы больше не будем бояться! Станем открыто носить пейсы и шляпы, брить голову, читать Тору и ходить в синагогу! А все будут подчиняться нам. Именно ты поможешь нам в этом! - Н-но как? - неуверенно прохлюпал Криденс ему в воротник. Еще никто не называл его особенным. И никто и никогда не обнимал его так, как этот страшный по сути человек. - До меня дошли слухи, - проговорил мужчина, и в речи его наконец пробился едва заметный, но очень характерный акцент, - что появился ребенок, еврей, обладающий большой разрушительной силой. Но эта сила убивает самого ребенка, выжигает изнутри... Я мог бы спасти его от этой силы, а ее использовать во благо... Во имя торжества нашего могущества. Нашего с тобой. - Но чем же я... - Твоя мать кормит беспризорных детей, верно? Присмотрись к ним, посмотри, как они ведут себя, как они едят... Не отдает ли кто из них молоко приятелям? Не выбирает ли из рагу овощи, оставляя мясо? Сделаешь? - мужчина мягко отстранился, а Криденс принялся остервенело стирать с лица слезы, поминутно кивая. - Вот и хорошо, вот и молодец. Меня зовут Персиваль Грейвз. Вот, возьми мацу, она вкусная, попробуй. В следующий раз я принесу еще и хумус, обещаю. - Я все сделаю, мистер Грейвз. Спасибо, - хрупкие кусочки крошились в судорожно сжатых пальцах, и Криденс понадеялся, что мужчина этого не заметит. Конечно он сделает, он что угодно сделает, чтобы еще раз ощутить тепло и защиту. Тем более, что мистер Грейвз обещал помочь ему, если Криденс, конечно, все правильно расслышал. Глядя вслед уходящему Грейвзу и пережевывая хрустящий ломтик, он жалел лишь об одном - он так и не нашел в себе сил признаться, что знает этого ребенка. Что его и не нужно искать. Но как еще можно было быть уверенным, что мистер Грейвз придет к нему ещё раз и даст попробовать таинственный хумус?