Очень скорая и очень помощь

Арсений с тяжким вздохом нажал на кнопку с цифрой «восемь» многоэтажного панельного дома спального района Москвы. Время — почти час ночи, началось суточное дежурство. Для любого врача скорой помощи — плёвое дело. Тяжело, конечно, но со временем привыкаешь. Работать на скорой, взрослой скорой, ещё тяжелее. Семьдесят процентов вызовов — это наркоманы, их родственники, старые бабульки, у которых температура до тридцать шесть и семь подскочила, бомжи с улиц, которым просто скучно. Опасней всего из этого списка был первый вариант, особенно если ты приезжаешь на вызов один. В последнее время участились случаи убийств врачей скорой помощи или насилия над ними, поэтому действовать нужно было максимально осторожно. Кто знает, что ждёт тебя за дверями очередной квартиры. Тебя вызвали — ты работаешь, и платят тебе за риск, и причём вполне достаточные деньги. Оклад в восемьдесят тысяч врача бригады скорой помощи Арсения Попова очень даже устраивал. Но бывали и такие случаи, как сегодня, когда ты уже наизусть выучил адрес одного из пациентов, потому что он, сука, вызывает себе скорую уже в пятый раз за несколько недель. А причины — лучше не бывает. Порезался ножом, когда резал картошку, ударил себя дверью случайно, оставив там небольшой синяк, температура до тридцати восьми поднялась, да было и простое «Херово себя чувствую, приезжайте скорее». Двери лифта открылись, и мужчина ступил на лестничную клетку. Деревянная дверь из белого дерева была уже приоткрыта, а из-за неё стеснительно выглядывали два зелёных глаза, изредка моргая. Арсений направился туда, и глаза тут же скрылись в полумраке квартиры. Врач с неким раздражением открывает эту дверь и проходит за порог, осматриваясь. Ничего не поменялось. Длинный коридор, справа кухня, чуть дальше комната, в конце ванная и туалет. Только вот пациента нигде нет. Спрятался, что ли? — Что на этот раз? — скептически спрашивает Попов вместо приветствия, опуская на пол большую аптечку бригады, — обжегся о плиту? Чуть не выпал из окна? Арсений приезжал к нему так часто, что уже без лишних слов имел право обращаться к нему на «ты». — Нет, — высокий парень выглянул из своей комнаты, пряча глаза, — я это. Ну. Головой о косяк ударился. — До свидания, — на свисте отвечает Арсений, поднимая аптечку. Он разворачивается к двери, но тут его останавливает незадачливый пациент. — Погодите! — Антон выскакивает в коридор и неловко мнётся с ноги на ногу, — мне очень больно, голова кружится. Попов тяжело вздыхает, ставит на пол многострадальную и, между прочим, тяжёлую аптечку, и быстрым шагом направляется к парню, который с беспокойством следит за движениями пришедшего врача. Он прикладывает руку ко лбу, а после быстро, но аккуратно ощупывает голову. — За пальцем моим следи, — после безапелляционно просит Арсений, поднося к его лицу руку. Антон с удивлением смотрит на его палец, но следить начинает. Попов перемещает руку туда-сюда, а после утвердительно кивает, — глаза на свет, подбородок поднимай, — парень закидывает голову, и врач слегка расширяет двумя пальцами оба века, — зовут как? — Антон, — тут же с ещё большим удивлением отвечает парень, и Арсений усмехается. — Здоров аки бык, — Попов резко отходит от него и поворачивается к двери, — всего доброго. — Ну эй… — жалобно просит Шастун, делая неуверенные шаги за ним. Врач закатывает глаза и поправляет слегка шуршащие рукава тёплой спецодежды. На дворе хоть и весна, но прохладно, а обычные куртки врачам скорой помощи не положены, — я же это… ударился… — Это просто ушиб, — устало отвечает Попов и приваливается к стенке. Он протирает лоб рукой и вздыхает. Уже, наверное, за час перевалило, а смена не резиновая. Бригада, которая никогда не бывает лишняя, торчит на ложном вызове, — Шастун, я не понимаю… — Арсений трёт виски и вздыхает вновь, — что с тобой не так, мать твою? Однажды температура на градус поднялась, так ты сразу в скорую, после кусочек льда из колы проглотил, тоже сразу туда же. Ты понимаешь, что это ложные вызовы? Мы имеем право обратиться в полицию за такие вещи. Там быстро тебя на место поставят, — Антон опускает взгляд и делает шаг назад, слабо цепляясь рукой за дверь комнаты. Арсению, конечно, слегка жаль его, потому что видно, что от этих слов он сник, но мужчина тут же откидывает это от себя. Врачи кажутся бездушными и равнодушными лишь потому, что это их обязанность. Нет, привязываться к пациентам никто не запрещает, но ты не имеешь права помогать лишь одному. А если взглянуть с другой стороны — всем ты тоже не поможешь, и, если в практике встречаются летальные случаи, тяжёлые, лёгкие — неважно. Это не должно выбивать тебя из равновесия. Случилось — поддержал близких, забыл, думаешь о другом. Все. Арсений часто об этом думал, блуждая, к слову, даже по онкологическому отделению тех больниц, куда его отправят на временную практику, так как в склифе такого отделения отродясь не было, и понимал, насколько ему это тяжело даётся. Вроде уже работает врачом скорой достаточное время, должен был привыкнуть, но нет. В его практике было многое. Например, заживо сваренные дети, мамашки которых вызвали взрослую скорую своему ребёнку, хотя, в принципе, скорая в таких случаях может только вызывать труповозку, наркоманы в самом расцвете яркого прихода, люди, вызывающие врачей своим уже давно мертвым родственникам, парни и девушки с резкими приступами чего-либо, умирающие прямо на руках или носилках. И Арсению каждый раз было очень тяжело принимать то, что со смертью стоит лишь смириться, бросить малоутешительное «держитесь» и уйти прочь. Антона ни в коем разе нельзя было приписать ни к одной из данных категорий, потому что за все эти вызовы с ним не случилось, по сути, ничего, но что-то все равно было не так. Жалость какая-то, что ли. Видимо, хотелось внимания. Ну либо он был просто дурачком, по совместительству жутким паникёром, — и это не шутки. — Пока ты здесь развлекаешься, в помощи могут нуждаться другие люди, которым явно похуже, чем тебе, — Попов говорил это с таким раздражением, что даже не узнавал самого себя. Наверное, дело в самой ситуации. Экстренная выездная бригада, рассчитанная на реанимацию, а здесь их встречает, мягко говоря, ничто. — Я больше не буду, — тихо кивает Антон и, не поднимая головы, делает несколько шагов вперёд. У Попова почему-то, как обычно, защемило сердце. Вот идиот, — вы идите, я закрою. До свидания. Сказав это, Шастун скрылся в комнате. Интересный способ закрытия входной двери. Мужчина ловит своё усталое отражение в чуть пыльном зеркале, поднимает с паркета аптечку и покидает квартиру, уже думая о том, что по приезде в склиф неплохо было бы заварить парочку крепких кружек кофе. Смена, все-таки, длится ровно сутки.

***

Антон не соврал. Первые несколько смен Арсений, сидя на подстанции со своей бригадой, с ужасом ожидал вызова из диспетчерской по уже известному адресу. Но он все не поступал. Смена, два выходных, сутки смены, выходные, ещё смена, опять отдых. Попов все ждал, ждал, а после и вовсе перестал. То, чего он даже слегка боялся, не приходило. Один вызов сменялся другим. Резкая остановка сердца, кардиология, желудочно-кишечное кровотечение, неотложная хирургия, химическая интоксикация, острое отравление, и Арсений уже терялся в них, как и в сменах. Жизнь текла, кипела, не стояла на месте, как и работа, и после суточной смены мужчина возвращался в пустую квартиру измученным до смерти. Настало то время, когда врач уже окончательно забыл о «любимом» пациенте — паникующем Антоне, пока не подвернулся один случай. В подстанции пахло кофе и корицей. Фельдшер Паша кушал булочки над столом с медкартами, бесстыдно смахивая крошки на пол, запивал все некрепким ванильным капучино и максимально радовался жизни. Свободные минутки бывают нечасто, особенно весенними московскими вечерами, перетекающими в ночь, однако, в данный момент свободными оставалось на удивление несколько бригад. — Жрать на ночь вредно, — поддевает Арсений Волю, размешивая горячий чай с клубящимся над чашкой белым паром алюминиевой ложкой. — Жить вредно. А еще мне пофиг, — неразборчиво отвечает коллега, прикрывая рот рукой, — у меня перерыв. — Ага, ночной, видимо, — усмехается Стас, врач другой свободной сейчас бригады, а после широко зевает. Раздаётся короткий незамысловатый стук в дверь, а после в комнату просовывается голова дежурного врача Серёжи, обязанность которого заключалась в оповещении бригад о поступивших вызовах. — А-а-а? — вопросительно скашивает глаза Арсений на настенный белый рупор. Личный визит Матвиенко был необычным для них, так как все вызовы всегда передавались по громкой связи. — Перебои опять, — кивает ему мужчина и тыкает пальцем в него же, а после в Пашу, замершего с булкой у рта, — третья бригада, ножки в ручки и на вызов. Угадайте, от кого, — он усмехнулся, прильнув в приоткрытой двери. — Да ну нет, — стонет Воля, кажется, поняв, о ком идёт речь, и, отложив булочку в сторону, начинает перебирать начатые медкарты и дела, — Скворцов, Феотистова, Хорюшева, Цавлин, все не то, — он морщит брови, и до Арсения, наконец-то сделавшего глоток ежевичного чая, тоже стало доходить, кто в очередной раз вызвал скорую. Неужели опять удар о дверь в силу своего двухметрового роста? Давление повысилось? Поцарапался иголкой? Уже даже интересно, честное слово, — во, Шастун! — Паша поворачивается к Серёже, показывая дело, на что тот кивает, и Попов готов заскрипеть зубами от злости, — я никуда не поеду. Нас всегда там ждёт не работа, а хуй на блюде, и кататься туда-сюда, глазеть на ночную Москву я пока не готов, извините. — Термический ожог, кипяток, — Матвиенко обращается к Арсению, у которого в данный момент на душе заскребли кошки. Ожог может быть разным, и если вдруг это просто пара капель из-под крана, Попов клянётся отступить от клятвы Гиппократа и задушить этого Антона голыми руками, — Арс, пожалуйста. Это экстренный вызов. — У нас все вызовы такие, — хмуро отвечает мужчина, поднимаясь на ноги. Он оставляет тёплую кружку на стол и кивает водителю, мол, пойдём уже, быстрее приедем — быстрее уедем. Тот со вздохом поднимается за ним, отрываясь от анатомички, и быстрым шагом бредёт к машинам, уже вертя в руках ключи. А Арсений все думал, глядя на горящие ночные московские проспекты. Пролетают мимо них, мимо скорой с мигалками, и, наверное, где-то там есть своя жизнь. Забавно. Единственное, о чем Попов настойчиво пытался не думать, был Антон, однако долговязый парень все равно лез в голову. Все-таки не сдержал своё слово, вызвал врачей по пустяку. А обратного стоило вообще ожидать, нет? Прошло время, конечно, кажется, почти несколько недель, но суть от этого не меняется. Шастун опять паникует, звонит на известный всем номер, просит помощи, которая все эти многократные вызовы ему была не нужна. Уникальный человек, честное слово. Злость внутри закипала все сильнее, и она была даже в тот момент, когда Арсений выходил из лифта на знакомом восьмом этаже. Если это опять ложный вызов, то он не сдержится, клянётся, выговорит все, что думает, а после напишет заявление на каждый лишний приезд бригады. Замерев у нужной квартиры, Арсений кинул взгляд на наручные часы с секундами. С момента поступления вызова прошло десять минут и тридцать две секунды. Идут на «рекорд». Бывало время, конечно, на практике, когда бригаде нужно было собраться и выехать с момента звона сирены — в ту же секунду зажигалась спичка, и у них на все про все была от силы минута, если не в два раза меньше. Дверь была открыта, впрочем, как и всегда, и Попов с осторожностью вошел внутрь. Руку от тяжёлой аптечки стягивало, а желание поставить её на пол росло с каждой секундой. Мужчина осматривается и понимает, что внутри как-то слишком сильно разгорается нехорошее предчувствие. И не зря. В поле зрения попадает Антон, сидящий справа на кухне. Он разместился прямо на полу. Тяжело, но бесшумно дышал, смотря куда-то сквозь пространство, и Попов понимает, что вызов был далеко не ложным. Через секунду он уже опускается на колени около парня и осматривает его, чтобы понять, что вообще произошло. Домашняя однотонная рубашка была мокрая от воротника до подола, а на полу валялся чайник с открытым носиком. — Ножницы где? — резко спрашивает Арсений, касаясь шеи Антона, чтобы хоть как-то привести того в чувство. Он медленно поднимает пустые глаза и наклоняет в бок голову. Ясно все, искать придётся самому. Сильнейшее состояние шока, скорее всего, он даже не услышал вопроса. Пуговиц на рубашке всего две, и на самом верху, поэтому просто расстегнуть её не получится. Тратить время на ножницы слишком долго, поэтому Арсений одним мощным движением рвёт тонкую ткань. Его взору открывается достаточно отвратная картина, и до мужчины доходит, почему парень перед ним в таком сильном состоянии шока. Почти вся грудная клетка от шеи до пупка бордовая, покрытая желтыми вздувшимися волдырями с кровавой коркой. Попов, не касаясь всего этого безобразия, осторожно прикидывает на глаз размеры ожога, а после измеряет ладонью. Примерно три-четыре процента. Не смертельно, но очень даже весомо. Врач рвёт на нем оставшуюся рубашку и быстро мочит ткань в ледяной воде. Она пропитывает её моментально, и через секунд пять Шастун уже почти кричит от боли, выгибаясь дугой, когда она касается обожженного места. — Терпим-терпим, — успокаивающе шепчет ему на ухо Попов, свободной рукой притягивая к себе большой контейнер-аптечку. Открыв её, он пытается как можно быстрее перебрать все содержимое. Жгут, перчатки, покрывало. То, что сейчас вообще здесь не к месту. Обнаружив пакет со льдом, Арсений бьет по нему кулаком, разогревая, а после прикладывает к месту ожога, вырывая из груди парня ещё один громкий протяжный всхлип. Вот и все, ушёл шок, словно его и не было. — Сейчас, давай ещё секундочку, — просит Арсений дрожащего парня, — чуточку легче? — тот кивает, и мужчина вновь ныряет в аптечку. Единственное, чем сейчас мог гордиться Попов — он не впал в состояние паники, хотя вполне мог бы, почему бы и нет. Давно он не работал на таких вызовах в одиночку. Волнительно, черт возьми. Все остальное сознание занимало желание помочь и жгучее чувство стыда. Не поверил, что вызов настоящий, не гнал водилу, когда это было нужно. В этот ночной час Арсений серьёзно усомнился в своём профессионализме, в котором был уверен уже почти десяток лет. Диоксиколь в порошке, хлорид натрия ноль и девять десятых процентный, бинт и бумага для компрессов. Идеальное сочетание для ожога второй степени. В этом подвешенном состоянии прошло минут десять. Тишина разбавлялась все ослабевающим скулежом Антона, который под конец и вовсе затих, шумно сглатывая. Арсений умело растирает порошок тонким слоем по ожогу, который выглядит, конечно, не шибко лучше, шикая на слабые попытки парня оттолкнуть врача от себя. — Тебе же помогаю, дурачок, — фыркает Попов, когда Шастун снова начинает поскуливать от ноющей боли, потому что мужчина накрывает проблемное место салфеткой, увлажнённой физраствором, а после закрывает её бумагой, -давай-давай, держись молодцом, ты же у нас храбрый малый! — подбадривает сникшего Антона врач, и на лице первого даже выступает лёгкая улыбка. Хоть кто-то в него верит. Арсений завершает всю нехитрую процедуру тем, что фиксирует все это добро бинтами, завязав на плече причудливый белоснежный бантик, и Шастун хихикает, ткнув в него длинным худым пальцем, — как ты вообще учудил это, горе ты луковое мое? — Я чай хотел попить, — смущённо отвечает парень и ловит удивленный взгляд врача, — да, в одиннадцать вечера, не надо так на меня смотреть! А у меня ж чайник доисторический, я его на плите газовой кипячу. Вот задел случайно, все на меня пролилось… — Ты все углы жопой собираешь? — устало спрашивает его Арсений, улыбнувшись, и начинает рыться в аптечке. Где-то там он видел блокнот с ручкой, надо написать, что этому несчастному чаепитцу делать дальше, — нескучная жизнь у тебя зато, — вздох, — извини. — За что? — теперь уже настала пора Антона разинуть глаза от удивления. — Не поверил, что вызов настоящий. Думал, опять паникуешь по пустякам, — Арсений щёлкает синей ручкой, переворачивая блокнот на чистую страницу, — даже не гнали особо. Убогий я врач. — Это неправда, — с какой-то жалостью, смешанной с обидой, отвечает Шастун, начиная гладить мужчину по плечу, — смотрите, как вы тут мне помогли. Вы такой потрясающий врач. Смелый, сообщающий… — он отводит взгляд, — красивый. — Да уж, что есть — то есть, — хмыкает Попов, на что Антон смеётся в голос. Однако последнее слово мимо ушей, естественно, не прошло, — я самый красивый врач из всех наших бригад. Да и не из наших тоже. — Поверю на слово, — застенчиво хихикает парень, закрыв рот рукой, а после наклоняется к Арсению, заглядывая в бумажку. На прекрасные синие глаза, идеальные черты лица, родинки на щеке он уже давным-давно насмотрелся, пора и на что-то дельное поглазеть, — а чой-та вы там мне пишите? — То же самое, что делал минут пять назад, — задумчиво отвечает врач, а после хитро улыбается, переворачивая блокнот, — что и как делать, сколько раз в сутки, что купить. Все это легко и доступно в самой обычной аптеке, остальные твои действия и срок лечения я прописал, — мужчина все ещё улыбается и отрывает листик от блока, — если вдруг осложнения какие-то, нестерпимая боль, кровь, все неприятности этого света — обращайся в больницу на госпитализацию. Тут уже скорая бессильна. — Вас понял, — Антон почти мурлыкнул, но досадно опустил брови, как заметил, что Попов уже поднялся на ноги, закрыв аптечку. Сжав в пальцах белый листочек, он едва слышно вздохнул. — Пожалуйста, будь аккуратнее, - просит его мужчина, подперев плечом дверной косяк, — иначе ты так скоро окажешься с нами, но уже в кабинете патологоанатома, вот серьёзно. — Обещаю, — кивает Антон, не поднимаясь с пола, и широко улыбается. Арсений улыбается ему на прощание и просит закрыть за собой, — да не, не надо, у меня всегда открыто. — Почему я не удивлён? — бормочет мужчина себе под нос, выходя на лестничную клетку, но парень этого уже не слышит. Он рассматривает надписи на листочке, выведенные красивым, нетипичным для врача скорой помощи, почерком и почему-то хмурится. Вроде все прописано на одной стороне. Зачем он переворачивал этот листок? Шастун, морщась от боли на коже на грудной клетке, смотрит на обратную сторону листка. На его лице расцветает счастливая улыбка, а боль, беспокоившая ещё секунду назад, тут же пропадает. На этой стороне был начеркан телефонный номер с короткой, но ёмкой припиской «звони ;)».