Серёженька Старцев

Сереженька Старцев рос скромным и удобным мальчиком. Никогда не выпрашивал у родителей игрушки и подарки, не капризничал и не привередничал в еде. Когда на прогулке они с матерью заходили в магазин игрушек, Сереженька никогда не просил ему что-то купить. Он прилипал к витрине с понравившимся грузовиком, роботом или плюшевым зайцем, долго смотрел, бежал к матери и говорил: – Мама! Мама! Посмотри, какая игрушка! Посмотри! – Хочешь, чтобы я ее тебе купила? – спрашивала мама в ответ. – Нет-нет! Только посмотри! Сереженька Старцев был самым счастливым ребенком на свете, когда однажды ему купили гигантского плюшевого тигра, на котором он мог скакать верхом, как на лошадке. Только вот тигр круче какой-то там лошадки! *** Это был мой первый день в универе. Я проснулся, умылся, отбил у младшего брата свой завтрак и двинулся к зданию факультета за час до занятий. Было немного страшно, но это было приятное волнение. Я видел своих одногруппников на линейке. Семнадцать девушек и всего три парня, и один из них – я. Весело будет на Восьмое марта, однозначно. С парнями я быстро сдружился. Один – Макс, староста, мечтавший о карьере спортивного журналиста. Второй – Серый, добродушный толстяк, не особо распространяющийся о своих планах на жизнь. Парни были вполне адекватными, с ними можно было подружиться, что не могло не радовать. В таких «малинниках» парням нужно держаться вместе! *** Сереженька Старцев был очень послушным мальчиком и строго и неукоснительно исполнял родительскую волю. Например, когда он был совсем еще крошкой и не ходил еще в школу, он часто гулял во дворе. Двором это назвать было сложно: небольшая огороженная площадка перед подъездом со скамейкой и кусок земли по периметру дома. А дальше – довольно оживленная дорога, по которой то и дело проносились машины. Сереженьке строго настрого запретили уходить с той маленькой площадки, оберегая от дороги. Но Сереженька понял этот запрет слишком буквально. Он увидел блестевшую на солнце магнитную ленту из старой кассеты. Она лежала за заборчиком, и Сереженька никак не мог дотянуться до вожделенной ленточки. Он перевесился через забор, вытягивая свою детскую маленькую ручку так сильно, как мог, но в итоге застрял. Он не мог откинуться назад, но и вперед вниз головой падать не желал. Мальчик никак не смог выбраться из такой затруднительной ситуации и ему пришлось долго кричать, чтобы родители услышали его и пришли спасать. Сереженька был ОЧЕНЬ послушным мальчиком. *** С Максом у нас было не шибко много общих интересов. Разве что спорт. Уж о чем, а о спорте он мог говорить часами. И об истории. Он вообще любил болтать. С Серым мы сошлись на почве общего увлечения японской анимацией, сериалами и некоторыми играми. А еще он был не против послушать мой бред и даже иногда поддержать его. Ну, знаете, я большой выдумщик и фантазер, а мои эпичные рассказы про зеленый шлем или мохнатую педаль до сих пор с трепетом передают из уст в уста на факультете. А уж где только видео с моими «выступлениями» не побывали! В общем, я не из тех, кто такого стесняется. А вот Серый стеснялся, хотя, я считаю, у него было прекрасное чувство юмора и харизма убойная. *** Сереженька Старцев был очень нежным и чувствительным ребенком и тяжело переживал всякую несправедливость и агрессию. Он чутко угадывал напряженную атмосферу между недавно поссорившимися людьми. Тяжело переносил крики. Стоило ему услышать чью-то перепалку на повышенных тонах, как мальчик начинал плакать и пытался спрятаться в каком-нибудь укромном местечке. Одним из таких местечек был старый раскладной стол, который в те года стоял почти в каждой квартире. Сереженька прятал под столом любимые игрушки и сладости, вешал простыни, закрывающие его от всего остального мира, и пережидал бурю. *** В ночь на первое декабря я был на дне рождения друга детства. Отлично погуляли! Почти до пяти утра. Я уже топал в сторону дома, когда пришло сообщение от Серого в ВК: «Пошли гулять?» Я удивился – он вроде как за городом жил, — но согласился. Мы встретились неподалеку от факультета. Оказывается, они там с девчонками напились изрядно. Они пытались отойти от возлияний, а Серый был бодрячком и жаждал отправиться на прогулку. В пять утра. Чумовой тип, конечно. Мы немного послонялись по округе, а потом завалились на лавочку прям во дворике факультета и просто трепались о всякой фигне. Смотрели на рассвет, пустые улицы. Было уютно и легко. Выкурили несколько сигарет. Серый не оценил мой «Честерфилд», слишком крепкие. Говорит, сегодня вообще впервые курил. И не понял, в чем удовольствие. *** Сереженька не понимал, как можно что-то пообещать, а затем не выполнить своего обещания. Однажды вся его семья собралась в гости к друзьям. Родители пообещали мальчику купить ему шоколадку на обратном пути, но так засиделись, что решили остаться с ночевкой. Сереженька очень расстроился, ведь ему пообещали шоколадку. Он так сильно расстроился, что начал откровенно говоря ныть из-за этой дурацкой шоколадки. Дело-то было не в самой сладости, а в нарушенном обещании. Но маленький Сереженька тогда еще этого не понимал. Его родители потеряли терпение, спешно собрались и пошли домой, злые и раздраженные. В круглосуточном ларьке отец купил мальчику целую кучу разных шоколадок и заставил его все их съесть за один раз, приговаривая: «Ну что ты ревешь?! Ты же так хотел шоколадку! Вот и ешь теперь!» Мальчик давился слезами, соплями и шоколадом, но продолжал есть. Так Сереженька перестал доверять взрослым и обещаниям. *** Наверное, это было после Нового года. Точно уже не помню. Мы опять шутили о чем-то на переменке между парами. Что-то бурно обсуждали. Серого позвали, он отвернулся, а я взял в руки его планшет. Как будто мне было можно. Включил, а там какой-то текст. Почитал немного, а это – порно-фанфик. ГЕЙ-порно-фанфик. Не то, чтобы у меня были какие-то предубеждения. Просто это было неожиданно. Я никогда не встречал геев и думал, что они выглядят по-другому. Не так, как Серый. Тот был совершенно нормальным. И вел себя тоже нормально. Поэтому я так удивился и не сдержал восклицания. Серый обернулся, увидел свой планшет у меня в руках, отобрал, но не слишком-то агрессивно и пошутил. Мол, а вот нечего брать чужое без разрешения. Вдруг увидишь там что-то гадкое, понравится, пробовать начнешь, станешь извращенцем? Я только через много месяцев узнал, что у него тогда от страха сердце в пятки чуть не ушло. Как я узнал позже, девчонки, с которыми он общался, знали о том, что он «по мальчикам». А я не знал. И даже странно было, как я этого не заметил. Стало любопытно. *** Сереженька Старцев имел очень странную для его возраста привычку. Однажды рядом с помойкой пятилетний мальчик нашел простенький красный детский ободок. Тонкая полоска пластмассы с острыми зубчиками с внутренней стороны. Сереженька забрал ободок, спрятал его, а по ночам, когда родители уже засыпали, оборачивал этот ободок вокруг своей шеи и сильно стягивал. Он не понимал, зачем это делает, но продолжал. *** С тех пор я приглядывался к Серому. Не то, чтобы отдалился или стал как-то его сторониться или дергаться, если он касался меня. Нет. Просто смотрел по-другому. Мы не говорили об этом. Ни разу не поднимали эту тему. Даже не шутили по этому поводу. Продолжали общаться, как ни в чем не бывало. Но я-то понимал, что уже никогда не смогу его воспринимать просто как обычного парня, с которым можно весело провести время. *** Сереженька Старцев в шесть лет делал странные вещи со своим телом, не понимая толком, что и зачем он делает. Был у него один странный плюшевый зверь одного с мальчиком «роста». У зверя были руки и ноги, большая голова и длинный хвост. Сереженька очень любил спать в обнимку со странным зверем, но иногда по какой-то неведомой ему причине, засовывал лапы или хвост плюшевого животного к себе в трусы. Не то, чтобы он делал что-то «плохое», он еще о таком не знал. Но продолжал непристойные объятия с игрушкой, пока не перерос саму игрушку. *** Не знаю, можно ли было назвать нас друзьями, но ладили мы хорошо. Обменивались тогда еще болванками с аниме, спорили об играх. Помню, дал Серому диск с ToraDora, моим самым любимым аниме. Серый отписывался ВК о просмотре. Сначала отзывался очень скептично, мол, фу, розовые сопли, школьники, фу. А потом пропал на несколько часов. И когда снова вышел в сеть, был так воодушевлен. Даже как будто поражен. «Никогда не думал, что глупый школьный любовный треугольник может перерасти в такую чувственную драму и намертво приковать к себе даже такого бессердечного говнюка как я!» – написал он мне первым делом, как вышел в on-line. Я был рад, что ему понравилось. С тех пор я начал кидать ему еще и песни. Beat Crusaders, например. Самые любимые песни. Он тоже их слышал. И ему они тоже очень нравились. *** Сереженька Старцев пережил одно странное событие, которое, возможно, повлияло на него сильнее, чем сам он мог представить. Ему было шесть или семь лет, когда после очередного семейного праздника их с троюродным братом Тимуром уложили спать в одну постель. Тимур был младше всего на полгода, поэтому мальчики отлично ладили, да еще и пошли в один класс. Мальчики трогали друг друга под одеялом и прятались, делая вид, что крепко спят, когда в комнату кто-то входил. Сереженьке были непонятны, но приятны чужие прикосновения ко всяким странным местам. Но больше этого не повторилось. *** На Восьмое марта мы решили устроить девчонкам настоящий праздник с сюрпризами. Вышли в гипермаркет, прошлись по всем отделам и набрали всякого разного недорогого хлама: головоломки, детский шампунь, набор ложек, детскую бутылочку, плитку шоколада, тетрадь, стиральный порошок... В общем, все, что бросалось в глаза. Купили еще торт и веселенькую розовую одноразовую посуду – идея Серого. Ох, как мы дурачились, пока выбирали подарки. Как малые дети. Но было здорово. Потом еще взяли семнадцать открыток. Потратились изрядно, но оно того стоило. Приехали на факультет, сдвинули парты, поставили стулья. Все расставили и разложили. Подписали открытки. Соревновались с Серым в упоротости пожеланий. Я вот гордился своим пожеланием кому-то «работающих исправно тракторов» и «вкусных пушистых чебуреков». Серый побил меня «учебником прикладной хитрожопости» и «звездатым плющом». В отместку я нарисовал ему на щеке несмываемым маркером какую-то каракулю. Он не шибко-то возражал. Когда запустили девочек и поели торт, предложили каждой подойти к мешку сюрпризов и вытянуть себе по подарку. Было здорово и по-настоящему весело. Уютно. Мы с Серым сидели рядом и толкались плечами. *** Сереженька Старцев любил гулять в новом дворе после переезда. На новом месте было много детей, добрые собаки, качели и много-много песка, в котором можно было возиться. Сереженька очень сдружился с одной девочкой из дома напротив, Кристиной. Они любили отправляться в поход за пульками или устраивать чемпионат по «Море волнуется раз» с остальными ребятами. Им было легко и радостно, но однажды Кристина его предала. Во взрослом возрасте Сергей уже и не мог вспомнить, что же такого сделала Кристина, но маленький Сереженька очень тяжело переживал разрыв с близкой подругой. *** Почему-то с весны и до самого октября мы с Серым не особо-то общались. Не знаю, что случилось, но как-то мы отдалились. Это произошло как-то враз и без особых причин. Как-то, я бы сказал, естественно. Хоть мне и нравилось проводить с ним время и вести упоротые переписки, бывало, всю ночь напролет, но вдруг это прекратилось. Внешне все оставалось хорошо: мы здоровались, иногда перешучивались на переменах, переглядывались на парах и крепко пожимали друг другу руки, прощаясь. И все. *** Сереженька Старцев перестал верить в Деда Мороза, когда случайно увидел торчащую над шкафом коробку с игрушкой, которую потом ему «принес Дед Мороз под елочку». Ему было шесть. Он понял, что это был никакой не Дед Мороз, но не говорил о своем открытии еще несколько лет. Даже если это и переломило его детский мир, он этого не понял и не заметил. *** Летом я ездил на молодежный форум. Нас отправляли туда вместо практики. Всего-то нужно было пожить недельку в палатках, послушать несколько семинаров и подготовить какое-то выступление. Нам выдавали пайки, а нашу еду отбирали. На запах сладенького (в пайке была сгущенка) из леса пришли еноты. И стащили всю сгущенку. Можно было проснуться среди ночь и увидеть, как енот залезает в твою сумку и пытается вытащить банку сгущенки. Из-за плохих условий, нам пришлось варить макароны в чайнике, а потом дожаривать эти слипшиеся комки вареного теста над костром, потому что есть их было невозможно. Но даже это в какой-то степени радовало. Все какое-никакое приключение. *** Сереженьке было девять лет, когда очень многое в его жизни изменилось. Во-первых, у него появился компьютер! Невиданная роскошь по тем временам. Сереженька мог часами рисовать в Paint разные домики и солнышки, играть в самые первые простенькие игры. Он внимательно следил за отцовскими манипуляциями с компьютером и запоминал все, что тот делал. Сереженьку уже тогда часто оставляли дома одного. И в один из таких дней он решил кое-что проверить. Он вставил «Корзину». Так называли некий аналог современных внешних съемных дисков. Но Сереженька не знал этого. Он знал, что эту штуку отец называет корзиной. А почему? Наверное, из-за удобной ручки. Мальчик включил компьютер, нашел окошко поиска и ввел заветные три буквы. Вы уже догадались, какие? Правильно, XXX. Он нашел целый диск с таким названием и, снедаемый любопытством, полез смотреть. Он нашел кучу разнообразных порнографических фильмов и роликов. Он на всю жизнь запомнил три из них. Какую-то часть русской «Школьницы», где актриса в образе суровой учительницы заставляла ученицу и ученика облизывать надетый на нее страпон. Самый обыкновенный классический порно-фильм из нескольких сцен, объединенных сомнительным сюжетом. И короткий, отвратительного качества ролик, где какая-то женщина со смуглой кожей старательно пыталась совокупиться с конем. Девятилетний наивный мальчик до конца не понял, что именно он увидел и зачем. Но интерес в нем проснулся. *** Когда наступил новый учебный год, мы с Серым снова стали общаться как раньше. Я заметил, что за лето у родителей он отъел себе немного жирка и периодически тыкал его пальцем в пузо или ляжку. Не чтобы обидеть или как-то задеть. Просто было прикольно. Серый всячески пытался таких прикосновений избежать, покрывался румянцем и все отшучивался, мол, ему щекотно и всякое такое. А мне нравилось. Поэтому я выжидал момент, когда он не ждал от меня подлянки, и нагло щупал его за пузо. Не знаю, почему, но мне это очень нравилось. Было смешно. Серый, конечно, злился и пытался как-то мне отомстить, гоняясь за мной по коридорам факультета, но кончалось все тем, что мы оба заливались смехом и возвращались в аудиторию, хохоча и приобнимая друг друга за плечи. *** Сереженька всегда был крупным ребенком. На самом деле даже тучным. Он не очень любил спортивные игры, а если и играл в футбол с мальчишками, то, понятное дело, только стоял на воротах. Маленький наивный мальчик еще не понимал тогда, почему его всегда ставят на ворота. Думал, что это потому, что он – отличный вратарь. Нет. Он просто был большим. Он часто слышал фразу «жирного на ворота», но не понимал еще, что это может быть что-то плохое. Но в один прекрасный день, летом, когда мальчик вышел гулять во двор в коротких шортах и открытой маечке, один мальчишка постарше начал над ним издеваться. Он говорил, что таких, как Сереженька, нужно держать дома и прятать от чужих глаз – позор для всей семьи! А еще он говорил, что быть таким толстым ни одному мужчине нельзя, иначе он вообще не мужчина и никому никогда не понравится, никто его никогда таким не полюбит! До этого над внешностью Сереженьки никто не смеялся. Даже в школе. Сереженька после того дня перестал играть во дворе. Он замкнулся в себе и больше времени проводил дома, смотря телевизор, играя в конструкторы или компьютерные игры. Он не сказал родителям, что произошло. Просто принял все те гадкие слова, что услышал во дворе. Он не плакал и не злился. Он просто... принял. Поверил. *** День рождения у Серого был осенью, в октябре. Я не получал приглашения на празднование, а потом узнал, что он в принципе не собирается отмечать. Ему исполнялось девятнадцать лет. И хоть и не было в том нужды, я все равно подарил ему подарок – полное собрание повестей и рассказов о Шерлоке Холмсе. Ведь именно по «Шерлоку» был тот гейский фанфик, который я тогда увидел у него в планшете. Когда я вручил этот огромный кирпич на полторы тысячи страниц, Серый выглядел ошарашенным, без преувеличений. Казалось, он в таком шоке, что ему вообще кто-то что-то подарил, что не знал даже, как на такое реагировать. Но был очевидно счастлив. Улыбался широко, а глаза блестели от радости. Я стиснул его в объятиях, растрепал отросшие волосы и искренне пожелал ему всего самого лучшего. Он не менее искренне меня благодарил в ответ. *** Сереженька раньше больше любил отца, чем мать, будем откровенны. Он с ним больше играл, да и как-то веселее было. Но в тот день все изменилось. У Сереженьки была кошка – Мурка. Ленивая, добрая, белая и пушистая. Она любила лизать мальчику пятки. Она случайно опрокинула на пол какую-то стеклянную музыкальную игрушку, и отец рассвирепел. Он взял кошку за шкирку и на глазах у обедающего после школы мальчика (он кушал макароны «ракушки» с кетчупом – запомнил на всю жизнь, наверное) швырнул со всей дури кошку об пол. Кошка не выдержала. Следующие два-три часа она медленно умирала. Мальчик видел, как любимица забралась под старое кресло и надрывно дышала. Под ее мордочкой натекла лужица вязкой слюны, и Сереженька страдал от того, что ничем не может помочь любимой кошке. Она умерла через какое-то время, и отец поехал хоронить животное. Мальчик плакал дома в одиночестве, пока отец закапывал где-то белую кошку в черном мусорном пакете. Потом его отругали. За то, что наивно попросил у отца другого котенка, взамен Мурке. Мальчик плакал три дня. *** Я начал замечать неладное к концу октября. Серый как-то погас и стал иногда пропускать занятия, чего с ним до этого не происходило – у него была практически идеальная посещаемость. Я сам не раз переписывал конспекты из его тетрадей за пропущенные мной дни. Кстати, в его записях был полный порядок, важные места и термины были выделены, а почерк был очень даже приятным и понятным. Если бы я не знал, что это именно его тетрадь, я решил бы, что это тетрадка какой-нибудь девочки-отличницы. Я находил это очаровательным. Да-да, именно очаровательным. Когда я спросил у Серого, почему он пропускает, он сказал, что поставил себе «Скайрим» в первый раз в жизни и просто не может от него оторваться: просыпается, садится играть и только к глубокой ночи приходит в себя. Даже иногда забывает поесть или попить, что при его любви к еде казалось совсем уж невероятным, конечно. Меня это объяснение вполне удовлетворило. А зря. *** Сереженька по настоянию родителей и бабушки посещал в основном творческие кружки: рисование, музыкальная школа (класс фортепиано). Он даже ходил к репетитору по английскому языку и неплохо справлялся. У него были таланты ко всем видам творчества, кроме, разве что, пения – слышал он хорошо, но голосок был слабенький. Сереженька так хорошо справлялся с музыкой, что проскочил подготовительный класс за два месяца, когда его сверстники тратили на это целый год. Сереженьку все устраивало. Он отлично учился и старался радовать родителей, которые регулярно говорили ему, что он должен учиться. Сереженьке очень легко давалась учеба в школе, ему было откровенно говоря скучно среди одноклассников, многие из которых даже к концу первого класса не знали всех букв алфавита. Сереженька скучал, но продолжал зарабатывать «пятерки». За них его хвалили. Но чем больше «пятерок» он приносил, тем реже его за них хвалили. А вот за «четверки» и «тройки» неизменно следовало наказание. *** Однажды в ноябре мы встретились на стадионе перед физкультурой. Серый как раз что-то рассказывал девчонкам. Я поздоровался и навострил уши. «Блин, фигня какая-то со мной происходит, ребят. Сегодня ехал в маршрутке и прям на мосту так хреново стало. Думал, в обморок упаду. Мне даже какая-то женщина место уступила, видя, что я почти падаю!» Сашка ответила ему: «Да это ВСД. Вот у меня такое же было в школе. Еще с утра сердце как будто вот-вот выскочит из груди, так сильно бьется, да?» Серый утвердительно кивнул, пошутил тему своего самочувствия: «Наверное, это я просто так сильно на физ-ру не хотел ехать, что аж весь мой организм упорно сопротивлялся! О, кстати... Сашка! «Скайрим» – это какая-то наркота!..» А потом началась пара. *** Сереженька Старцев однажды выступал на большом районном конкурсе. Играл сложную для его возраста пьесу. Ему нравилось ходить на репетиции в большой красивый зал, сидеть за стильным электронным фортепиано, примериваться к сиденью и педалям, наблюдать за игрой света настраиваемых софитов. Он нервничал, конечно, но это было приятное волнение. В день выступления все прошло замечательно и Сереженька даже получил диплом I степени в своей категории. Он был очень горд собой, ведь он выиграл! Другие дети оказались хуже него! Сереженьке подарили много подарков, кроме диплома в красивой рамочке: настенные часы с символикой конкурса, альбом для фотографий и роскошную машину на пульте дистанционного управления – такие Сереженька видел только в гостях. Нарадоваться мальчик никак не мог, и игрушку даже из коробки первые месяцы доставать не решался – боялся сломать. Он уехал на лето к бабушке не юг, а когда вернулся, заметил, что коробки с его призом нет. Он спросил, что случилось, а мама небрежно отмахнулась и сказала, что случайно уронила ее и сломала. Она так и не извинилась за это, не попыталась как-то загладить вину и вообще, казалось, не придала этому событию особого значения. А наивный маленький мальчик решил, что смысла упорно трудиться и достигать высот нет, ведь все его награды и достижения могут быть уничтожены так небрежно и безнаказанно. Символ его победы оказался уничтожен, а всякие дипломы мальчик тогда еще не уважал. Больше в конкурсах Сереженька не участвовал. *** В самом начале декабря я сделал потрясающее открытие. Я нашел личный блог Серого. Этого нельзя было понять по нику или личной информации пользователя – не было ни города, ни даты рождения. Я понял по содержанию. Увидел описание знакомых событий, в которых принимал участие. Иногда я думаю, что лучше бы мне никогда не находить этот блог. Но сразу одергиваю себя, ведь именно он помог мне спасти Серому жизнь и... но это потом. *** Сереженька очень полюбил одну компьютерную игру. И даже писал по ней рассказы. Он не знал тогда слова «фанфик» и просто писал. В девять лет, почти полностью переписав сюжет игры и добавив несколько романтических линий между героями, он закончил первое свое «произведение» и дал почитать его маме. Не то, чтобы мама сказала что-то плохое. Она похвалила сына, но почему-то Сереженька больше никогда ей ничего не показывал из своего творчества. Сереженька продолжал писать «фанфики» по этой игре до пятнадцати лет. В одном из них было больше восьмидесяти глав, некоторые из которых по большей части состояли из стихов. *** В своем блоге Серый писал страшные вещи, о которых я даже не подозревал. Запись от седьмого ноября повергла меня в такое ужасное состояние, что мне пришлось выкурить три сигареты подряд, чтобы как-то успокоиться.

«У меня такое чувство, будто что-то мешает дышать. Приходится периодически делать очень глубокий вдох, как будто раздвигая эти границы, мешающие нормально вдохнуть. Руки ужасно слабые. Не мог сегодня удержать ручку. Да и сейчас это удается с трудом. Она слишком маленькая. Когда я сжимаю ее, у меня от пальцев до самого плеча распространяется такое странное ощущение... Слабость. И в итоге кажется, что руки вообще мне не принадлежат. От самый плеч. Давит в груди и под горлом. Подташнивает. Голова тяжеленная и все время тянется куда-то вниз. Я уже устал от того. Плюс, периодически, даже когда я спокоен и сижу, у меня бывают предобморочные состояния. На несколько секунд. Мне становится очень нехорошо, жар прокатывается по телу, в пот бросает, становится трудно дышать и пульс подскакивает, обостряется тошнота. Боюсь не заснуть от этих дурных ощущений. Мне правда очень нехорошо. Я еле сдерживаюсь, чтобы не зарыдать. Причем, мне неизвестна причина этих рыданий. Я не думаю о грустном, со мной не происходит ничего грустного. Я просто начинаю дико хотеть заплакать. Это пугает. Мне страшно».

*** Сереженьке было уже почти одиннадцать лет, когда его застигла ветрянка, угодив прямо на день рождения. Сереженька был очень расстроен. Все его пухлое тельце «украшали» кляксы зеленки. Но потом, когда оспа прошла, прыщики с лица так и не сошли. Да так и остались на долгие-долгие годы, чем бы Сереженька ни пытался их сводить. *** С каждым новым постом в блоге Серого мой мир как будто переворачивался. Я не мог поверить, что такой жизнерадостный и добродушный на вид парень может скрывать такую боль. Я бы и не подумал ни разу. Рядом с ним всегда было тепло и уютно, он всегда улыбался мягко и искренне. Никогда не показывал уныния. Иногда был раздражительным и мог послать куда подальше, но обычно был очень даже располагающим к себе. Бьюсь об заклад, никто и подумать не мог, что с ним что-то не так. Что у него могут быть какие-то проблемы.

«Если у меня не едет крыша, то что тогда происходит? Зашел вчера разговор о воображаемых друзьях. И Он вдруг появился. Так четко, явственно, как будто на самом деле. Я чувствовал Его присутствие. Я чувствовал, Что позади меня кто-то есть. И Его руки лежали у меня на плечах. Я никогда не видел Его так четко. И не чувствовал его прикосновений почти физически. Когда я попытался уснуть, меня вдруг кольнуло душевной болью прямо в сердце. Так сильно, что я загнулся. Мне хотелось кричать и плакать. И я не понимал, почему. Стало страшно. Грустно. Больно. Я немного успокоился, и началось самое жуткое. Когда я попытался увидеть Его, что-то пошло не так. Вместо ласковой улыбки я увидел плотоядный оскал. Стало так страшно, что меня начало трясти. Я бился в тихой истерике и беззвучных рыданиях... Чем дальше, тем хуже. Вскоре это бледное лицо за левым плечом превратилось в черного беса с горящими черными глазами. Я молил, чтобы Он прежний вернулся ко мне. Он появился: бледный, слабый. За правым плечом. Но тот, другой возвращался... И они начали сражаться друг с другом. Я до сих пор вижу, как бес впивается в Него клыками. Я помню Его изможденное лицо. Ему так горько от того, что Он проигрывает. Я пытаюсь подбодрить Его, стараюсь поверить в Его победу изо всех сил. Плачу, когда Он побеждает. И облегченно вздыхаю, видя удаляющегося беса... Это было так жутко. Меня страх просто сковал. Они как будто за душу мою грызлись».

*** Сереженька только в двенадцать лет понял, что некоторые части тела трогать гораздо приятнее, чем остальные. И трогал. Много трогал. Хоть до этого он и знал уже все про это дело. *** Я не мог успокоиться и пристально следил за Серым и его состоянием, выискивая хоть какой-то намек на депрессию. Свои все учащающиеся прогулы он продолжал оправдывать «Скайримом», в сеть тоже почти не выходил, но продолжал отвечать на СМС. Подойти и спросить в лоб было очень неудобно, но делать что-то нужно было. Хотя бы отправить его к врачу. Может, у него что-то не так. Просто так молодые парни, пусть даже и пухлые, в обмороки в общественном транспорте не падают. Я попросил его составить мне компанию для похода в поликлинику. Как раз мне нужно было сделать справку на физкультуру и заглянуть к окулисту. Я взял Серого с собой и уже в очереди к окошку регистратуры спросил, может, ему тоже заодно пойти к какому-нибудь врачу, чтобы не скучать. Мы посмеялись, но талончик к неврологу он все же взял. *** Сережа любил смотреть передачи, которые мальчики его возраста обычно не смотрели. Лет в тринадцать он не отлипал от Mtv, засматриваясь всякими шоу про модельный бизнес или труд модельеров. Он любил смотреть, как из кусков ткани вырисовываются силуэты платьев. Любил смотреть, как дрессируют моделей. Любил смотреть, как проводятся фотосессии и заключаются контракты на рекламу. Еще он любил передачи про осмотры чужих домов. Или про подставные свидания. Он вообще любил тогда Mtv с этими его глупыми передачами. Но никому не говорил о своих вкусах. Он уже понимал, что это не совсем нормально. *** Следующий месяц я наблюдал за тенью прежнего приятеля. На переменках, когда мы все шли в буфет, я видел, как он глотает какие-то таблетки. Выглядел он не то, чтобы подавленным. Просто никаким. Он не страдал и не радовался. Просто механически совершал какие-то действия. Прогуливать он стал меньше, но и на контакт почти не шел. Все время слушал музыку в наушниках и что-то рисовал. У него неплохо выходили тогда простенькие портреты шариковой ручкой. Он даже меня нарисовал по фотографии на одной из особенно скучных пар. Рисунок я спрятал в обложку студенческого. Чтобы всегда был под рукой. *** Когда Сереже было тринадцать лет, он дружил с одной девочкой, с которой они виделись в деревне летом – их бабушки дружили. Инна была на год старше, но это не мешало им дружить уже третье лето подряд. Инна часто менялась. Из обычного пухлого ребенка – в милую пухлую девушку, а из нее – в эмо. В тот год Инна показала Сереженьке одно видео, которое он не смог досмотреть до конца. В этом видео мальчишки в черно-розовых одеждах под задорную музычку целовались во всяких укромных местах. Сереженьке было противно на это смотреть. Через несколько месяцев он обменялся с одной знакомой по музыкальной школе всякими картинками и текстами по «Наруто» – его любимому на тот момент аниме. Теперь-то он знал, что такое аниме, раньше-то смотрел просто как мультики. В одном из текстовых файлов был фанфик, который назывался «Первая ночь». Сережа прочитал половину, в которой весьма туманно и образно описывался процесс соития между еще не известными героями, как вдруг в тексте они позвали друг друга по имени: – Наруто! – Гаара! Сережа не понял. Первым его вопросом было «Куда он там, собственно, вошел?» Он понял не сразу. А когда понял, долго не мог успокоиться. Ему было смешно и неловко. Но он дочитал. А потом он узнал о том, что такое манга. И что такое яойная манга. И начал он свое знакомство с ней с манги «Подземный отель». Слишком жесткой для его наивного светлого разума. *** Когда Серый перестал пить таблетки, он как будто немного посвежел. Он снова стал улыбаться, но прогулы участились. Он уже не объяснял почему не ходит на пары, говорил: «Просто не хочется». И вроде бы можно было понять – ну в чем удовольствие ходить на скучные лекции? Но я по нему откровенно скучал. А потом, в конце января, он уехал на три недели, как и половина факультета, на Олимпиаду волонтером. За три недели я не получил от него ни весточки. Но и сам боялся надоедать – вдруг он сильно занят? *** Сережа влюбился в старшеклассника. Он был умным мальчиком и понимал, что его чувства – смесь любопытства, бушующих гормонов и случайностей. Просто так получилось. Сережа не сильно переживал и не шибко страдал. Он просто пытался ошиваться поблизости на переменах и иногда следил за объектом своей влюбленности по дороге домой. Он не предавался даже развратным фантазиям. Он вообще этого не любил. Ему было неловко представлять кого-то с собой даже в воображении. К четырнадцати годам он окончательно понял, насколько уродлив. И оброс прочной «броней», не позволявшей кому-либо увидеть, как сильно он из-за этого переживает. *** Серый вернулся каким-то совсем увядшим. Он появлялся в универе два-три раза в неделю, забивал на домашние задания. Мы все меньше и меньше общались, но я старался к нему пробиться. В его блоге не появлялось новых записей, поэтому я не мог понять, что с ним происходит. Напрямую я спросить так и не решился. Мы отдалялись друг от друга. Снова. Но в этот раз все происходило гораздо страшней. Я видел, что хороший парень сильно страдает, но ничего не мог для него сделать. Я пытался звать его гулять или подшучивать, как раньше. Но, видимо, это уже не работало. *** Сережа еще с того памятного дня во дворе решил, что никто и никогда не увидит, как его могут ранить злые слова. Он не подавал виду, прятал все в себе и отшучивался. К началу полового созревания нрав Сережи изменился. Он начал конфликтовать с родителями и чувствовать себя крайне неуверенно. Он не знал, чем хотел бы заниматься всю жизнь, потерял интерес к учебе и музыке, продолжая, тем не менее, получать одни «пятерки», перестал верить в себя. Его сильно ранили отношения с родителями. Сережа считал, что они к нему несправедливы. Отчасти он был прав. С его мнением редко считались, а в ссорах всегда виноватым выставляли его, ни разу не сказав слова «Извини». Сережа страдал из-за этого, но уже не мог показать, как сильно. Он привык, что к его чувствам никто в семье не прислушивается. Он мог биться в бессильной истерике в ванной или сворачиваться дрожащим комком где-нибудь в углу, но уже тогда он знал, что никто к нему не подойдет, никто его не утешит и не успокоит. Никто не погладил по голове, не утрет влагу со щек, не скажет ласкового слова. И не потому, что родители его ненавидели. Просто их и самих никто так не успокаивал. В итоге это стало для него нормой – раз даже его родители глухи к его страданиям, то почему кто-то со стороны должен их принимать близко к сердцу? *** Я видел, что Серый набирает вес. Его хорошенько так раздуло. Но говорить об этом было не тактично. Мало ли, может, он заболел. Выглядел он как раз болезненным: бледен, с залегшими под глазами синяками, поникшими плечами и склоненной к груди головой. Как будто он даже голову держать не мог. Я не видел, чтобы он пил какие-то лекарства. И не знал, посещал ли он врача. В тот период я мог только наблюдать за ним со стороны – наше общение сошло на нет. Он вообще почти ни с кем не общался. Стал садиться на задних рядах, не подавал признаков присутствия после переклички, не отвечал, не участвовал в обсуждениях. Он завалил один из экзаменов на летней сессии и переживал по этому поводу. Потом пересдал, правда. На «тройку», но хоть сессию закрыл. Он уходил теперь сразу после сдачи экзамена. Раньше всегда дожидался остальных. А теперь он покидал факультет в одиночестве. Было что-то неправильное в том, что я никак не помогал ему. Не пытался вытащить из этого состояния. *** Сережа часто слушал в свой адрес в то время: надо было тебя бить. И ему казалось, что и правда: надо было. К тому времени в их доме поселился новый кот, Тимофей. Большой и мощный своенравный котяра. Иногда, когда Сереже было очень плохо, он специально дразнил кота, чтобы тот раздирал его руки в кровь. Отец угрожал, что прибьет кота, если Сережа продолжит позволять тому себя царапать. Сережа понимал, что так отец хочет его защитить от ран, но подросток-то знал, что этот кот не будет первым, погибшим от тяжелой руки родителя. *** После Нового года, уже на третьем курсе, после каникул, Серый вернулся вполне решительно настроенным. Он так же появлялся на парах всего два-три раза в неделю, но я видел, что ему становится лучше. Он общался с одногруппниками, пытался отвечать на семинарах, смеялся со всеми над какими-то шутками, правда, перестал шутить сам. И я заметил, что потихоньку он начал худеть. Выглядел совершенно иначе. Щеки налились румянцем, а глаза снова засияли, пусть и не так ярко, как раньше. Мы снова здоровались и прощались. И изредка перешучивались. Я думал, что он справится. И был готов его поддержать, если попросит. Он не попросил. *** Однажды Сережа сильно поругался с родителями. Он был очень расстроен и выразил свои чувства на бумаге. Он нарисовал распятую на кресте человеческую фигуру, а на обратной стороне листка излил гнев в адрес родителей. Через какое-то время он вернулся со школы и увидел, что тетрадь с этим рисунком лежит на видном месте. Он открыл ее и читал ответ родителей на его гневную тираду. Он хорошо запомнил одну фразу, отпечатавшуюся на самом глубоком пласте его нежной чуткой психики: «Это ты без нас ноль без палочки». Сережа поверил. *** Девятого марта он написал в блог. Впервые за много месяцев. Мне было очень не по себе от этой записи.

«Я хочу быть наказанным. Хочу болью, физическим страданием искупить свою вину перед людьми и перед самим собой. Я так виноват. Никто, кроме меня, не виноват в моих несчастьях. Я виноват в том, что позволил себе так растолстеть и покрыться сыпью. Я виноват в том, что закрылся от окружающих, напялив маску пофигистичности, тотального безразличия и незаинтересованности. Я виноват в том, что нет ни одного человека, которого я мог бы назвать другом. Я виноват в том, что уже откровенно ненавижу прабабушку и задаюсь вопросом «Когда же ты уже преставишься?!» Я виноват в том, что у меня нет никакого интереса к учебе. Я виноват в том, что, спустя два с половиной года обучения (благо хоть бесплатного), я ничего не знаю о своей специальности, ограничиваясь и довольствуясь поверхностными знаниями. Я виноват в своих прогулах. Я виноват в своих оценках на экзаменах. Я виноват в собственной несамостоятельности. Я виноват в нежелании меняться. Я виноват в своей неудовлетворенности. Виноват во всем этом только я. И, даже если очень захочется, я не смогу переложить за все это ответственность на кого-то другого – мне не позволит здравый смысл. Я и только я виноват в том, что не приживаюсь на новом месте, в новом коллективе, даже на новом сайте. Я виноват в том, что меня игнорируют, что мне не сочувствуют и не сопереживают. Я виноват в том, что мой телефон молчит, сообщения приходят только от оператора, а личка в соц. сетях неизменно показывает 0 входящих сообщений. Если никто не видит причин любить меня, откуда этим причинам взяться у меня. Я просто кусок бесполезного мяса, который только переводит кислород, пищу, электричество, воду и деньги родителей. Я – паразит. Я не делаю ничего полезного, от меня никакого толку. Я только мешаюсь. Я – помеха. Во мне не остается ничего хорошего. Все меньше и меньше причин продолжать трепыхаться. Все больше и больше желания быть наказанным, быть бездумным инструментом в чужих руках, быть домашним питомцем без права голоса. Или перестать быть... И дело с концом. Фантазия уносит меня все дальше и дальше от жизни, которую я уже испортил. Я всегда где-то там. Там, где для меня есть место. Такое место, где я мог бы пригодиться и стать полезным. Мне не нравится здесь. Здесь я превращаюсь... в себя. Во мне живет кто-то другой. Однажды он найдет выход в мир и уничтожит меня, такого, какой я сейчас. Я хочу быть наказанным. Сильно».

*** Когда ему было четырнадцать лет, он решил, что достаточно взрослый для первой работы. Подросткам в его городке предлагали возможность подзаработать, подметая улицы. Несложная работа, платили достаточно для удовлетворения нехитрых подростковых нужд, да и никто никогда не издевался над таким трудоустройством. Решив поделиться своим желанием с родителями, Сережа встретил категорический отказ, строгий запрет и ушат помоев на тему «Да чтобы мой сын и дворником работал! Успеешь еще наработаться! Учись давай!» Подросток был морально раздавлен. *** Я не мог бездействовать. На моих глазах человек просто умирал. Без помощи и надежды на помощь. Я делал, что мог. Приглашал гулять, слал забавные СМС и присылал шутки ему в ВК. Когда мы пересекались на факультете, я пытался как можно больше говорить с ним и веселить. Выходило как-то не очень. Серый вымучено улыбался, но лучше ему не становилось. К летней сессии он вообще потух. К осени он снова вернул сброшенный вес. Это был четвертый курс. Ему стало еще хуже. Иногда я не видел его по несколько недель. Но я и сам тогда подрабатывал, поэтому и появлялся на парах нечасто. Может, мы просто не пересекались. Так я думал, пока не спросил у Дашеньки. Она-то всегда ходит на пары, что бы ни случилось. Она сказала мне, что Серый не появлялся на парах две недели. *** В том возрасте Сережа переживал острый кризис гендерной идентичности. Он был не уверен, кто он есть. Он считал, что рамки одного гендера для него слишком узки. Он тяготел к чему-то среднему, бесполому. Но глядел в зеркало и понимал, что этот образ – не для него. Его черты лица, строение скелета – все указывало на настоящий пол. Он был приземистым, с короткой шеей, мощными ногами, но красивыми изящными руками. Руки пианиста. Еще долго руки были единственной частью его тела, которую он любил и принимал. В те времена Сережа познал Интернет. И завел себе несколько аккаунтов на женское имя. Сереже очень нравилось общаться через них. На какое-то время он забывал о том, насколько уродлив. *** В ноябре нас в добровольно-принудительном порядке заставили посмотреть несколько фильмов на тему антитеррора в актовом зале. Нас заставляли расписываться в списках, а прогульщиков ждал серьезный разговор в деканате. Поговаривали, что одна из лаборанток уехала в небезызвестную террористическую организацию. Все «наверху» переполошились. Серый приходил. Потому что надо. Он не любил проблем с деканатом и делал все, чтобы их избегать. И у него выходило. Вряд ли к четвертом курсу декан знала, кто он вообще такой. А это уже неплохо. Мы с Серым сидели поблизости. И шутили. Почти как раньше. Придумывали всякие глупости, чтобы развлечься во время скучного угнетающего фильма. Мы не говорили о личном, но я-то знал... Мы тогда и правда много смеялись. Нашли генератор песен и создали нечто ужасающе нелепое, но чертовски смешное. Я видел, как Серый почти что плакал от смеха. И на сердце у меня было неспокойно. С одной стороны я был по-настоящему счастлив, увидев его таким веселым. С другой стороны я понимал, что, стоит ему остаться одному, и его снова накроет. Я поймал себя на неожиданной и немного пугающей мысли, что хочу прижать его к себе и гладить по спине и совсем уже длинным волосам (кажется, он со дня поступления ни разу не подстригся), приговаривая, что он не один. *** Серый был одинок. Он не пил, не курил, не шлялся по подъездам и не так уж часто гулял. Не то, чтобы он был затворником, но с годами все меньше и меньше появлялся на улице. Он уже совершенно точно ненавидел свое тело, ни во что себя не ставил, не уважал и не верил в себя. И не имел сил, чтобы хоть что-то из этого изменить. Он ходил в школу, общался с несколькими одноклассниками, ходил в музыкальную школу, потом – только на хор, пытался заниматься волейболом, пытался ходить в качалку, но больше месяца не продержался ни там, ни там – просто потерял интерес. Он ничего не хотел от своей жизни. Просто «учился». В девятом классе он решил (спасибо промывавшим мозги родителям), что будет поступать на какую-нибудь специальность в духе юриста или экономиста, поэтому выбрал социально-гуманитарный профиль для старших классов. Это решение на семейном совете было встречено негативно. «Да кому ты будешь нужен? Этих юристов как собак нерезаных!» Серый был в отчаянии. Ведь он выбирал этот профиль именно из-за желания угодить родителям. *** В тот день у нас была вечерняя смена, и мы заканчивали в половину восьмого. Серый отпросился пораньше на двадцать минут и забыл свой телефон на стуле. Я подобрал его и решил отдать при встрече. Может, даже не на факультете, а на нейтральной территории. Когда я пришел домой, поужинал и зашел в онлайн, увидел от Серого сообщение: «Ты не видел мой телефон?» Я ответил, что он у меня и предложил встретиться на следующий день, чтобы Серый его забрал. Мы обговорили время и место и распрощались. Я долго ворочался и не мог уснуть в тот день. Меня распирали противоречивые чувства. Мне хотелось залезть в чужой телефон и все-все-все выведать. Но я понимал, что это подло. Еще час спустя я все-таки взял чужой телефон в руки. Он не был запаролен. Я почему-то залез в СМС. Прочитал последние с его же собственного номера... К утру мою подушку можно было выжимать от слез.

«Сдохни!» «Ты обуза для всех, прекрати существовать!» «Люди общаются с тобой из жалости!» «Если бы ты выпилился, всем было бы легче, так сделай это уже!»

*** В старших классах он еще больше отдалился от людей. Не то, чтобы ни с кем не общался, но выходил на связь все реже и реже. Ему казалось, что никто не рад его обществу и скучать по нему тоже никто не будет. Но все равно в каждый день рождения отчаянно надеялся, что кто-то устроит ему сюрприз. Он надеялся, что в этот день зайдет в школу, а там его встретят с шариками и поздравлениями. Что будут обнимать и говорить приятные слова. На самом же деле каждый его день рождения со времен той памятной ветрянки проходил так плохо, что подросток долго и тайно рыдал потом в подушку от отчаяния и одиночества. Ему больше не устраивали праздники. *** Мы встретились на следующий день. Я опоздал на десять минут – не мог никак привести себя в чувство после бессонной ночи. В груди жгло и в глазах щипало. Так было горько. Я понимал, что действовать нужно решительно. Когда я увидел Серого, жавшегося на скамеечке в сквере, я понял, что ни за что не смогу сделать вид, будто ничего не знаю. Он увидел меня, встал, заправил прядь волос за ухо и пошел навстречу. Улыбнулся, протянул ладонь. И я не смог. Я обнял его. Так крепко, как только мог. Впечатался в его мягкое холодное тело. И плевать было, что мы стоим на центральной улице города в разгар выходного дня. Я вообще не смотрел по сторонам, спрятав лицо в его волосах. Серый напрягся, а потом весь как-то обмяк в моих руках. Его плечи дрожали, его ощутимо трясло. – Ты видел, да? Ты читал? – Да... Он тихонько всхлипывал, впечатавшись носом в мое плечо. И я тоже. Было ощущение нереальности происходящего. Как еще можно было объяснить тот факт, что мы, два здоровых парня стояли посреди улицы, обнимались и ревели, как пятилетки? Но разве это имело какое-то значение? *** Серый к выпускному классу чувствовал себя крайне неуютно в своем теле. Он не любил его. Ненавидел лишние килограммы, проблемную кожу, невысокий рост, растущие, где не надо, и не растущие, где надо, волосы на теле. Его бесило все, но найти в себе сил и мотивации для изменения этих недостатков он уже не мог. Он старался просто не загнуться. Он не подавал вида, что комплексует. Он сам шутил по поводу своего тела. И внешне казался весьма довольным собой. Он оброс душевной броней, такой же толстой, как слой жира под кожей. И никому не позволял под нее заглянуть. Он знал, что даже будь у него красивое или хотя бы нормальное тело, он все равно не был бы доволен. Серый знал, что отличается от других. Те передачи про моду, которые он смотрел с удовольствием, и яойная манга с фанфиками, женские аккаунты в социальных сетях и кросс-гендерные фантазии не прошли для него даром. Он подсел. Он был уверен, что природа совершила ошибку. Его тянуло к мужчинам, он хотел иметь более нежное и изящное тело, он всерьез задумывался о смене пола и часами сидел на сайтах для транссексуалов. Ни одна живая душа об этом не знала. *** Нас разлепила какая-то старушка. Шандарахнула палкой меня по спине и ушла в закат, восклицая всякие гадкие вещи. Я немного отстранился от Серого, но крепко вцепился в его плечи, не собираясь отпускать его в таком состоянии. Я выудил из кармана смятый платок и уже было собрался вытереть его лицо, но он отшатнулся. – Извини. Просто не привык к такому. Я кивнул и передал платок. Серый приводил себя в порядок, а я стоял рядом, оглядывался по сторонам в поисках какой-нибудь уютной кофейни, где мы могли бы согреться и поговорить. Но одна моя рука цепко удерживала Серого за локоть. Когда он пришел в себя, выглядел он, должен признать, очаровательно. Можете со мной спорить, сколько хотите! Покрасневшие нос и глаза, распухшие губы и растрепанные волосы, грустные глаза в сочетании с извиняющейся улыбкой – все это было очаровательно. Он вернул мне платок, и я повел его в кофейню. Предстоял долгий разговор. *** Когда Сергею уже стукнуло восемнадцать лет, он решил, что нужно подумать о работе. Он нашел вариант подработки для студентов на выходных в сетевом гипермаркете. Ему было удобно, и оплата выходила достойная. Он радостно позвонил родителям, чтобы сообщить, что они смогут высылать ему меньше денег! Он хотел облегчить их положение, зная, что им нужно выплачивать кредиты. Парень был преисполнен светлыми чувствами и гордостью за себя. Но телефонный разговор вышел очень тяжелым. Мать не так поняла и решила, что Сергею просто было мало денег. Она кричала и плакала. Сергей молчал. Он в этот момент ехал в маршрутке устраиваться на работу. После этого разговора он никуда не поехал. И тяжело переживал. Он расхотел когда-либо вообще браться за работу и говорить о своих намерениях родителям. *** Мы зашли в кофейню на цокольном этаже. Посетителей почти не было, мы выбрали дальний столик в уголке. Я выбрал американо, а Сережа заказал латте с карамельным сиропом. Это было мило. Разговор не шел, мы оба испытывали жуткую неловкость после той сцены с объятиями. Чтобы совсем не молчать, обсуждали кафе и кофе. Сережа перемазался в пенке, и я не удержался и вытер ее салфеткой. Он покраснел до кончиков ушей и смог только выдавить из себя «спасибо». Я хотел ему рассказать обо всем. О том, что давно замечал и знал, что ему очень плохо. О том, что читал его блог. О том, что узнал из того самого блога, что в тот раз, когда мы впервые отдалились друг от друга, он просто начал испытывать ко мне романтические чувства и боялся испортить намечающуюся дружбу. О том, что за прошедшую ночь все глаза выплакал, думая о нем и его страданиях. О том, что за прошедшую ночь я понял, что мои чувства к нему далеко не дружеские. И не приятельские. *** Через неделю Сергей впервые напился. Он пил хорошую текилу, дешевую водку и ядреную медовуху. Он – и еще трое его однокурсников. Позвонила мать. Узнав, что в восемь вечера ее совершеннолетний сын еще не дома, она разозлилась и приказала вернуться домой. Сергей не послушался. В гробу он видал уже это. Он окончательно разочаровался в семье. И пил еще. Пока «собутыльники» блевали с балкона седьмого этажа с непривычки, Сергей спал. А когда проснулся, решил прогуляться. В пять утра он вызвонил еще одного однокурсника, Андрея, который как раз шел после дня рождения друга домой. Они погуляли пару часов, а потом разошлись за вещами – нужно было к восьми утра еще успеть на пары. Сергей легко перенес первое в своей жизни похмелье. Он был этому рад. *** Когда кофе был выпит, а к оледеневшим конечностям вернулось тепло, мы начали говорить. Я осторожно подбирал выражения и даже перебрался к нему на диванчик, чтобы говорить тише, чтобы ободряюще касаться его руки или плеча. – Я знаю, – сказал тогда, не вдаваясь в детали. Он и так понял, о чем речь. Долго не мог заговорить, лишь смотрел на мои ладони, согревающие пальцы его правой руки. Красивые длинные тонкие пальцы. Сильные, но по-своему изящные. Я хотел сказать это. Прошептать на ухо. Но не решился. Боялся спугнуть таким напором. – Это длится уже третий год, – проговорил он едва слышно. – Сначала было плохо физически. Потом пил таблетки, транквилизаторы. Потом просто много ел. Вроде бы становилось лучше, но потом опять накатывало. Год было просто никак. И с сентября накатило со страшной силой. Панические атаки. Внезапные истерики. Я просто больше не могу с ними справиться сам. – Плечи его начали подрагивать, и я придвинулся ближе. – Вроде ведь ничего плохого не происходит. Я жив, мои родственники живы, я не нищенствую, не болею… Но почему-то очень-очень тяжело. И страшно. Есть много вещей, которых обо мне никто не знает. О которых я даже в блог не пишу. Всякие разные. И больше я так не могу. Он не удержался, хотя – я видел – старался изо всех сил, и снова беззвучно заплакал. Слезы просто катились из его глаз. И в этот раз я утирал их своей рукой. – Ты больше не один, Сереж. Запомни это. Он спрятал лицо у меня на плече и перестал сдерживать плач. *** Ко второму курсу он наел пять кило. И переживал по этому поводу. Пытался согнать, но тут случилось кое-что по-настоящему неприятное. Был день рождения друга, Сергей был приглашен. Было много выпивки, новых людей и веселья. С одним парнем Сергею даже удалось пофлиртовать и пообжиматься. Сергей был счастлив – впервые в его жизни такое происходит. Он был на грани эйфории. Он остался на ночь, но тот парень вынужден был уйти. Еще на ночь остался один очень неприятный тип быдловатого типа. Он много пил и вел себя гадко. Ночью, когда Сергей и еще два парня лежали на диване и пытались уснуть, тот быдлан решил, что пухлый парень после такой дозы выпитого вполне сойдет за девочку. Сергей был пьян и его впервые кто-то раздевал. Сергей впервые взял в руку чужой член. Сергея впервые кто-то целовал. Хотя, это больше походило на вылизывание. Сергею было противно. Он не позволил случиться самому страшному, но сильно переживал из-за того, что вообще допустил подобную ситуацию. Он ненавидел себя. Ненавидел себя еще больше, чем раньше. Это было начало его падения на самое дно. *** С тех пор между нами, конечно, все изменилось. Я звонил ему каждый день и требовал отчитываться о самочувствии. Заставлял ходить на пары не реже трех раз в неделю и выступать с докладами на семинарских. Я взял контроль в свои руки, потому как Сережа этого делать больше не мог. На выходные я силком вытаскивал его из дома, приводил в квартиру очень кстати уехавшего в Испанию друга, давал выпить немного горячительного, и слушал. Слушал все, что Сережа только мог мне рассказать. Слушал внимательно, задавал вопросы и кивал, заглядывая в заплаканные глаза. Иногда он почти не мог говорить и просто рыдал до икоты. Я обнимал его и укачивал в своих руках, пока он не засыпал или успокаивался. А иногда он просто говорил, не проронив ни одной слезинки. Он рассказывал о детстве, о родителях, обо всех надломивших его разочарованиях. О каждой кочке, о которую он запнулся. Потом мы выпивали еще, смотрели какую-нибудь тупую комедию про сиськи и письки и засыпали вповалочку. *** Сергей начал прогуливать пары. Он мог неделями не выходить из дома. Он залипал в компьютер, играл в игры, сидел в Интернете, ел кучу всякой гадости. Он перестал следить за своим весом. Он просыпался, проверял, есть ли что вкусненькое, и садился за ПК. Он медленно хоронил себя заживо в пыльной комнате. Он бесился от того, что прабабка уделяла ему слишком уж много внимания. Бесился оттого, что никто не спросил, все ли с ним в порядке. Бесился оттого, что вообще ждал, что кто-то его хватится. Он уверился в том, что особо никому и не дорог. За три недели волонтерства он не получил ни одного сообщения или звонка. Он чувствовал себя брошенным, покинутым и одиноким. *** Прогресс наступал медленно. Месяц ушел только на то, чтобы Сережа полностью выговорился. Иногда не выдерживал он. Иногда не выдерживал я. Я узнавал его самым мучительным и болезненным для нас обоих способом. Я переживал его боль, как свою собственную. И я стремился избавить от этой боли нас обоих. Мы договорились, что поначалу он будет ходить на пары в те же дни, что и я, когда у меня не выпадали рабочие смены. Так я мог быть рядом и поддержать, если что-то пойдет не так. После пар мы гуляли. Я провожал его до конечной остановки его автобуса. Если пары были в первой половине дня, мы заходили куда-нибудь перекусить. Или поглазеть на новые книжки в магазине. Или покататься на коньках. Я случайно узнал о том, что Сережа любил это дело, когда был школьником. Вернуть его на каток оказалось замечательной идеей. Сам я стоял на коньках всего три раза в жизни, но особо не страдал по этому поводу. Когда я падал, было кому меня поднять. И я стремился отплатить тем же. *** В таком состоянии он пробыл больше полутора лет. Плюс ко всему он подцепил какого-то паразита, из-за которого все его лицо покрылось гадкой красной сыпью. Сергей занавесил все зеркала в доме, к которым имел доступ. Он не хотел даже случайно увидеть себя. Он продолжал есть всякую дрянь и игнорировать свежий воздух. Это было единственное, на что он был способен. *** К зимней сессии он ходил на пары минимум четыре раза в неделю. А однажды не пропустил ни одного занятия за четырнадцать дней. Он набирал темы докладов и отрабатывал пропуски. Он хотел хорошо сдать зимнюю сессию и уйти на каникулы с чистой совестью и повышенной стипендией. Зачетную неделю он получил автоматом. И я был горд. Потому что я без ложной скромности считал, что в этом есть и моя заслуга. Самому мне пришлось попотеть, чтобы получить некоторые зачеты, но особых проблем не возникло. Меня грела довольная улыбка Сережи, когда тот выходил из аудитории с проставленным «зачтено». Первый экзамен нам поставили аж на одиннадцатое января. У нас было почти две недели на отдых и праздники. Сережа не собирался ехать домой, и у меня планов не было. Я предложил скинуться и куда-нибудь съездить на недельку. Он радостно согласился. Не знаю, догадывался ли он, что у меня есть особые планы на эту поездку, но они были. *** Сер начал писать себе гадости. Сначала пользовался услугой по типу «Письмо в будущее» и отправлял себе всякие гадкие сообщения. Что-то в духе: «Никому нет дела до тебя. Если ты подохнешь, никто не придет на твои похороны! Ты сдохнешь в одиночестве – и никто не заметит!» Он пытался ранить себя, но не мог преодолеть страх. Максимум, что у него получалось – глубокие царапины. К тому времени Сер был полностью лишен желания жить. Он разочаровался в учебе, в жизни, в своих мечтах, целях. Он не просто стал тенью самого себя. Он стал ходячим трупом. Но он уже так давно и упорно скрывал свою боль внутри себя, что, даже когда предоставлялась возможность высказаться, он не мог. Даже если он хотел показать, что ему плохо, он уже не мог. Броня срослась с кожей и оторвать ее от себя уже не получалось. Сер угасал внутри, но остаток самого себя бросал на поддержание внешнего огня. Он уже почти ни с кем не общался. И все, чего он хотел – погибнуть. *** Мы хорошо узнали друг друга за последние два месяца. Я смог пробиться сквозь его броню. Я знал, что за всей этой напускной веселостью и равнодушием таились нежность и чуткость. Я узнал, что он на самом-то деле любит прикосновения и последние несколько лет страдал от острого тактильного голода. – Ой, зря ты это сказал. Я ж теперь от тебя не отлипну! Мы много обнимались. Точнее, я часто его обнимал. Он смущался, но привык со временем. А после зачетной недели, когда я предложил провести каникулы вместе, впервые он проявил инициативу. Я был счастлив и еще долго не выпускал его из рук. *** Сер начал присылать себе гадкие СМС, когда практически перестал вставать с кровати. Он даже до компьютера дотянуться не мог. Да и не хотел. Он просыпался не раньше двух часов дня, еще три-четыре часа залипал в планшет, потом вставал, шел в туалет, захватывал что-нибудь поесть и попить и возвращался в постель. И часов до пяти утра продолжал пялиться в семидюймовый экран. Ему было лень дотянуться до компьютера, но телефон был под рукой. Он отправлял себе гадкие сообщения. И верил тому, что в них написано. *** Новый год мы встретили вместе. Я даже пригласил его домой на само празднование (до полуночи). Познакомил с семьей, братом и сестренкой. Он их всех просто очаровал. Он отлично поладил с мелкими, хоть и напрягался. Мама была в восторге от его услужливости: все спрашивал, не может ли чем-то помочь. И ставила Сережу мне в пример. А у меня были какие-то смешанные чувства. Как будто привел в дом не друга, а… невесту. Или лучше сказать жениха? Мы вели себя, как примерные мальчики, но я видел, что мама что-то понимает. Может, я чем-то выдал себя? А, может, она просто очень хорошо меня знала. Запускали фейерверки на улице. Я практически не смотрел на них. Они прекрасно отражались в глазах Сережи. Он был счастлив в этот момент. И не будь рядом малых и матери, я бы его поцеловал. *** В тот день, когда Сер потерял телефон, он чуть не покончил с собой. Обнаружив пропажу, он запаниковал. Он очень любил свой телефон и не мог понять, как умудрился уехать без него домой. Полтора часа, выстаивая в пробках в автобусе, он не находил себе места и едва сдерживал накатывающую истерику. Как только оказался дома, залез в сеть и разослал всем сообщения с вопросом «Ты не видел(а) мой телефон?». Андрей написал, что видел и подобрал. Они договорились о встрече на следующий день. Ночью Сер паниковал. Он боялся, что одногруппник все-таки залезет в сообщения. Прочитает. Узнает. Парень не мог этого допустить. Никто не должен был знать. Ни одна живая душа. На следующий день Сер впервые за много-много месяцев увидел солнце. *** На каникулах я ему признался. Не словами, правда, но это еще впереди. Мы стояли на балкончике уютного гостиничного номера, пили горячие напитки, любовались огнями ночного города… Было так правильно находиться рядом с ним. Особенно теперь, когда он больше не испытывал таких страданий, когда бывал счастливым и улыбался легко и искренне. Как будто рядом с этим необычным израненным человеком был мой дом. Когда мы уже собрались зайти внутрь, я притянул его к себе и поцеловал. Почти целомудренно. Мы ничего друг другу не сказали, просто улыбались, как идиоты. Он был счастлив. И я был счастлив. Впереди нас ждало еще много работы. Над его депрессией, над нашими отношениями, над жизненными целями. Но я верил, что у нас все получится. У меня и у моего Сереженьки Старцева. *** Несколько лет спустя, когда Сереженька Старцев уже стал Старцевым Сергеем Игоревичем и работал репетитором по русскому и английскому языкам, он оглядывался назад и долго думал о том, как все могло случиться, не забудь он тогда телефон в аудитории. И что было бы, если бы телефон нашел кто-то другой, а не Андрей? Возможно, домучившись до диплома, он все-таки покончил бы с собой, не в силах выносить своего страдания. Возможно, кто-то на его похоронах сказал бы: «А ведь я все видел, но не помог!» А, может, никто бы и не пришел. Он много работал над своей депрессией и несколько лет ходил к психотерапевту. Сразу после диплома, они с Андреем рванули в другой город, сняли жилье, нашли работу. Практически вся зарплата уходила на аренду, скромную пищу и мозгоправов. Сереженька Старцев боролся с чувством вины. Но его Дюша умел быть убедительным и знал множество способов избавить парня от этого гадкого чувства. Некоторые из этих способов касались постели. Ох и намучились они с этим делом. Выжженные на подкорке комплексы не давали Сереженьке даже в дикую жару носить открытую одежду, что уж говорить о полном раздевании. Не одну неделю, медленно, но верно Дюша приручал своего Сереженьку. Не одну истерику и паническую атаку они пережили, прежде чем Сереженька смог снять перед возлюбленным футболку. А уж как долго они снимали штаны! Но они справились. С такой мощной поддержкой и бетонной опорой Сереженька Старцев смог выстоять, выкарабкаться и твердо встать на ноги. Он нашел дело, которое приносило ему и удовольствие, и доход. Учил иностранные языки, редактировал и корректировал статьи в местной газетенке. Привел в порядок тело. Аполлона Бельведерского из него не вышло, но он хотя бы вылечил кожу, перешел из категории «ожирение» в категорию «лишний вес», разобрался с осанкой и гордо расправил плечи. Пройдя через свой Ад, Сереженька Старцев смог достичь своего Рая. Но в свободные минуты, прогуливаясь по людным улочкам, он заглядывал в лица прохожих и думал: может, кто-то из них прямо сейчас горит в личном Аду? А никто не видит и не замечает? Может в ком-то из этих хмурых закрытых людей прячется и надрывается в отчаянной истерике от невыносимой боли их внутренний «Сереженька Старцев»?