немиллиган

это билл. билли немиллиган, со своими въебаными тремя глазищами. билл вырезает из кинопленочек кадры с мерлин монро. когда лента сепии дойдет до нью-йорка, то от короткой юбочки останется кромочка накрахмаленного подола, потрепанные рукавчики с разводами милых-милых поцелуев и три родинки октанса на бедре. немиллиган заправляет проектор, нагревает лампу, чиркает спичкой о полароидную картонку и долго-долго выкуривает немальборо за десять центов у сомнительного мальчишки с красной улицы и маленькой-маленькой задницей, покрытой битыми синяками как отпечатками нежных пястий. немиллиган жует пепел, и guy из горбатой горы - джек твист - совсем ему не нравится. не то чтобы билли безвкусный, билли разрезает пленочки с мордой бэмби, вклеивает на шов выеденный долей секунды обвисшие сиськи девинн лэйн, прижигает фитилем имя уолта производчика и "прости господи вышла неполадка твой киносеанс продолжается хлебни побольше ледяной колы там совсем (нет) транилципромина". выжидает первой точки в углу экрана и заливает в глотку побольше энергетика, и жрет белые таблетки без названия, медленно раскрамсывая зубищами, что порошок комкается и липнет к дыркам, и приходится раздирать язык. недодоза таблеточки: три пятна на имени бразерс, вшитый кадр члена мальчишки с красной улицы в детской полнометражечке с кевином маккаллистером и двумя потертыми мужиками. билли бы сказал, что приставил бы этому мелкому, но билли уже проторчал в условке пару недель и по горло ему это, understand?.? немиллиган мнет связку ключей от разъебаной квартирки, уже выламывает три скважины, перекусывает пять железяк собственными зубами, ночуя под дверью на зассаном коврике, просыпаясь от пинков планктонного соседа - мальчишка, который только закончил юридический, торчит в дрянной фирме за пять долларов и вечно тыкает "ваше поведение неподобающе, я буду жаловаться, на вашей совести нарушения с десятка статей". голосок дряной и писклявый. немиллиган выхаркивает жеваный пепел, смотрит с подначкой да хрипит: - иди нахуй, парень. билли немиллиган просиживает две недели в обезьяннике за избиение шлюхи - она все равно сдохла от сульфита какое к черту тебе - и мило улыбается проституточкам. в особенности the truth мальчикам, мило царапая щечки пальчиками, грязными от проектора, и не касаясь губ. немиллиган салютует планете, рисуя на двери этого планктонного уебка десяток точек, три зэт, девять игреков. его зовут билл сайфер. билл сайфер подбирает бездомных котов, греясь об их бока, позволяя прижиматься к своей морде когтистым лапам и раздирать краску на лбу. у немиллигана три глаза. и первый, между прочим, он рисует на щеке перманентным маркером в четырнадцать. и видит. билли воображает себя пиратом. у пирата подыхает в этом моменте мать, просаждая рельсы своими позвонками. билли думает, что это должно быть больно. билли крадется на цыпочках в комнату матери. билли находит десять шприцов, скляночки диазепама, стертые наручники с ошметочками кожи, яркую алую помаду. сайфер ведет едким воском по губам. мой милый мальчик, ты больной, блять, больной. твоя мать хрипит задушно под продавкой первого мощеного колеса, твоя мать жмется своими останочками в черном мешке морга. билли (не) ждет возвращения отца. билл знает, что тот бросил эту белобрысую шлюху, оставляя деточку семи лет на обвисших руках. мама говорит, что все мужики уебки и твари, говорит "смотри на линдси, линдси хорошая девочка, у ее отца бентли, а мать с обложечки elle". немиллиган дрожно кивает. немиллиган смотрит в десять на милого мальчика, забитого в углу класса. билли думает, что было бы н е п л о х о, если бы тот ему отсосал. билли знает много поганых слов. билли молчит и смотрит. на мальчика с выжженным терракотовым в глазницах с подпаленными ресничками. билли он нравится. в особенности, когда он надрывно стонет и воет, отмахиваясь ручками-палочками, дергая грудиной во вздохах-хрипах, шепчет, прижимая руки к крохотному сердечку - на ребринах расцветают огромные синячища от тяжелых кулаков, и тебе тоже вроде десять, но как-то блять не срослось - "domine, salvum me fac" п о ж а л у й с т а. "ни в коем случае не водись с марлой, ее мать лесбиянка, а пястья изуродованы сектанской дрянью", и билли двенадцать, в которых ему остопиздело слушать мать, а тому милому мальчику сломали ребра. сайфер мнется у сантпауэрского госпиталя, но был и будет отъявленным трусом, боясь схватиться за череп, который сминал в руках гамлет и вылизывал височные ямки. билли смотрит, и глаза жжет, будто солнце сжирает всю белизну. мать повторяет, осыпает пепел с сигареты на пол и: "ты вырастешь таким же уебком и козлом, сайфер, как и твой отец, и грудину вспорешь на крюке себе так же". билл рыдает на коленях у матери, вылизывая отпущение, чтобы господь его простил, дал девку получше, три миллиона фунтов английских стерлингов и еще какой-нибудь поебени рода порше. билли хочет покаяться ей как пред ликом марии, опираясь острыми коленями о пол, выщебетать о том, что ему нравится милый мальчик, но у его отца не бентли, а заезжанный фордик до калифорнии и атланты. мать мнет белобрысую гриву толстыми пальцами, пропахшими феррумом, кивает на выпущенные слезы да больно дерет за куцые волосы, вырывая: «господь, конечно, мужик тоже, но склонится пред ликом женщины. господь ненавидит педиков и отправляет их в ад, выжирая сердца». билли хочет сказать матери, что искариот вылизывал белесые губы этого самого. но учится затыкаться. немиллигану жалко того мальчишку, ему двенадцать на одиннадцать сломанных ребер и перевод в школу святого брутуса. немиллиган знает, что тому мальчишке невдомек даже его типичноанглийское имя. биллу двадцать шесть, и жизнь совсем остопиздела, вырывая хребтину без латки. билл бросает медицинский на третьем курсе, но время от времени захаживает к джеку в морг. у джека неплохие сигареты и отсасывает он недурно, только джеку под сорок, а немиллигану бальзаковские пассии ни к черту, ни к господу. быть любовницей второго фронта – херня на уровне шлюх. а проституточкам полыбиться можно. он выходит из аптеки, тряся блистером амфетамина как успокой-свои-нервы-нахуй, ты не мальчик, который выжил, и у тебя тут не идет война на сфере, чтобы колоться этим, а не захлебывать капсулы коньяком по дешевке и блевать потом все утро. свет фонарей выжигает биллу все веснушки. билл подпирает стены сколотыми плечами и чиркает спичкой о полароидную картонку. биллу отменяют три сеанса детской полнометражечки, увольняют поломойкой из госпиталя за дрочку в женском туалете, билла выгоняют из церкви, когда тот проскальзывает коленями пол и протяженно говорит, отдавая эхом по всем стенкам: «господи, как же ты меня заебал». с п а с и т е е г о, кто-нибудь. билл хочет передозировать как девчонка из дешевого вегасовского фильма, захлебываясь в ошпаривающей воде ванной, что выжрет твои легкие, заставляя их сжиматься сродни точки взрыва и кровавым месивом разъебываться. кто-то пустил хлор по трубам. с п а с и т е е г о. билл осточертело-уставше вздыхает, и: - да завали хлебало, блять, хватит выть псиной. немиллиган пинает мусорные баки носком старых кед, раздирая в хлам псевдорисуночки эстетики с мордой монализы. черная кошка покатисто мяукает и шипит, оскаливая зубища, держащие полуиссохший скелет кистеперой рыбенки. сайфер дует сквозь зубы шипящие в ответ, заставляя отступиться звериной трусостью. сайфер смотрит, зажевывая сигарету, что пыльная дрянь застревает в прощелинах двадцати с куском костей. - тебя обидела мамочка, или твою подружку трахнул твой лучший друг, что ты так надрываешься здесь? у пацана глаза терракотовые, дрожащие страхом и безумием, выпученные от литых слез, и будто он колется, как и ты, но статически семь лет и каждый день по три раза, что вот-вот сдохнет нахуй. билли опирается на колено, склоняясь к этому отбитому-уебищному. билли смотрит, будто выкусит. немиллигану нравятся мальчики, было бы н е п л о х о, если бы этот мелкий ему отсосал, но джек – это единственная шлюшка, которую он не уебет, чтобы отсидеться в обезъяннике две недели и получить вычитку из зарплаты в пару соточек долларов. у джека не то что привилегия особенности. у джека есть морг, деньги, крыша, русская жена с отвратительным, но горячим борщом. биллу немного жаль бабу. но молчит в упор, ночуя время от времени в двушке парня, когда сроки уплаты налогов давно выжрали сами себя. сайфер вытягивает нитку из ляпистого ковра на стене. думает, если бы его женой стала бы та линдси, у которой папочка катается на бентли, а мать мелькает на elle: быть может, он не кинул затхлый мед, работал до стертых позвонков, трахал эту рыжую девку каждые пятницу, воскресенье, растил двух детей и заебался бы жить. билл не умрет, как нэнси в девятнадцать, но пошло оно все нахуй. пацан давится всхлипами, жмет худые пальцы-паутинки в кулак, судорожно дергая грудиной во вздохах. в кармане джинс у него торчит пятьдесят долларов. и за пятьдесят долларов можно неплохо надраться дешевым коньяком и зажраться таблетками. он слепо щурится – тысячи котят со спидом – всматривается. у джека такое же имя, как и у того guy из горбатой горы, но ощетиневшая морда приятнее что ли. пацан супится, морщит нос, словно видя пред собой ошметок собачьего дерьма от модельного той терьера «как ты могла, милая пэппи? сдохни блять». отец притаскивает домой чужую дворовую шавку, она слюнявит сайферу шею, ластится под тонкие ручки, скулит преданным сердцем. и сдыхает с тем же упоением. ей вышибают мозги, лыбясь так непомерно, что сводит собственные скулы. немиллиган в нервозе пинает мусорный бак, пацан всхлипывает и съеживается, будто врежут ему, пробьют ребрышки насквозь. пыль сигареты вжирается в дырки зубов, ссадня. он шаркает ногой, да пафосно крутится на пятке в сторону, мол, иди нахуй, отребье, сиди и дальше в своем дерьме. пацан судорожно кидается, рвано жуя воздух, лепеча сизым бредом: - ты идешь в полицию? нет-нет-нет. терракотовые глазища дрожат. и он так нежно, но дерганно сжимает истертую ткань бабских джинсковых брюк, костяшечки белеют от напряжения - бесконечное вольт - а коленочки сводятся холодом асфальта. немиллиган хмыкает, роняя сигарету на заплаканную взбухшую морду с двоякостью наслаждения. немиллиган понимает, что этот отбитый что-то натворил. - мне твои передозировки кокаина ни к черту, ни к господу. отцепись, тварь. было бы н е п л о х о, если бы этот пацан ему отсосал, но билли лишь лягает его в брюхо, раздирая подошвой тряпку рубашки. билли пиратски козыряет, и так ж а л к о смотреть на это уебище. - и что же ты сделал, великий мальчик: вспорол брюхо кошке, засосался со шлюшкой или потерял смысл жизни? билли немиллиган не тот, кому вскроешь душонку за пятьдесят долларов, амфетамин и крепкую зашитую пасть. билли не треплется бабой на ветер, но и молчать сам с собой не жжется. сайфер смотрит на него выжидающе. было бы н е п л о х о, если бы этот парень у него отсосал. или позволил себя вытрахать. не то чтобы мать тереза скребется изнутри чистолюбивостью, но билл затыкает ему рот на первом вдохе слова. - за твои десять, лучше двадцать, беру процентами за скулеж, могу позволить спиться в дерьмо у меня, тебе ведь нужно где-то передраться. у пацана немного пасты на подбородке. и этому пацану за двадцать точно, но выглядит он хлипко и драно. билл делает ставку на отбитую мать и девку-шлюху с "ятебялюблюнавечно". и не то что бы у этого мелкого был выбор. когда билл пинает ящик со всей собачьей дурью again, то тот лизанно вскакивает, соглашаясь нервной судорогой. мать учит не хвататься к уличным уебкам, которых ты не знаешь. связка вымятого десятка ключей отдается больным гулом в час ночи, и /не дай иисуси/ ты услышишь шорох на пятом этаже, потому что яйца у пацана поджимаются, потому что страшно. лампочка свербит померклым светом, мигающим на две четверти в такт каждые пять минут. и не то что бы это страшно. немиллиган выкручивает лампочки из чужих подъездов-этажей, врезает тому планктонному соседу неделю назад, и жрать больше не на что. полароидные огрызочки устланно валяются по полу со следами грязной подошвы. билли делает себе исключение, что это ограничится лишь сходкой проституточек с хреновым бартером и слезками в перекаты плеч. немиллиган не то чтобы мать тереза, но подбирать уличных шавок, плеская в тарелку на полу остаток горькой водки с цельностью: пей, блять, и позволять царапать им свои глаза, греясь об их брюха - действительность собачьей выгоды. пока один из вас не перегрызет другому шею. сайфер льет в кружку с тресканной бочиной дешевое пиво, стащенное у джека. и все это паршивая комедия. сайфер смотрит в чужие дрожащие глаза. пацан мнется у входа, протирая кромку кофты - повадочки как у мерлин монро с тех кадров, резанных на детскую полнометражечку. он открывает рот, зажевывая слова в нерешительности. это мальчик, который тысячу раз проерзает фразу в собственном мозгу, а потом выдаст ляпистую ошибку. билл задушно смотрит, приподнимает бровь в гадком ухмыленном. ставит разьебаную кружку с грохотом на стол. - ты же пробовал тримипрамин? пацан видел блистер синих капсул, вяло лыбится, смотря в пол. придурошный. он трет носком кроссовок дырку в линолиуме. билли, конечно же, априори взрослый мальчик, но кивает птичьи с продольно долгой паузой. на тонких ручках, измазанных пастой и чернилами, виднеются шрамы. и быть может, немиллиган его знает. господиблять, иди нахуй. у нас тут неудавшееся порно из гребаного гейского отсоса без glory hole, а ты здесь хрипишь смешками, тыкая иуду в ребра. - я диппер пайнс, и я убил свою сестру. господи, завали хлебало, засосись со своим уебищным мальчиком, которому ты простишь всю тысячу предательств и выпитое римское вино. не то чтобы биллу сейчас станет жаль и он скупски за те пятьдесят долларов пустит соленую слезу. не то чтобы. но это остопиздевает. билли вспоминает мать марию, то, что педики горят в аду, у отца линдси был бентли, а жену джека департируют с ее советской разведкой двадцатилетия и кастрюлей отвратительного борща. дип-пер dip bear. мальчик, которому на двенадцать лет приходятся одиннадцать сломаных ребер и школа святого брутуса. - и ребра до сих пор пиздецки ноют? пайнс дрожно смотрит в чужие глазища с дикостью внезапности, сжимает ладошки в кулачки до крови и, господи, наша милая паскудная девочка разозлилась. пайнс мнет слова в глотке и задыхается накатом слез. - у б и л, блять, у б и л. разве ты не понимаешь, что ее тело вскроют и найдут эту дрянь. разве ты /не/ понимаешь, сука? та шлюха была гребаной истеричкой, и отсидеться за два скрошенных бабских зуба и сбитых синяках на обвисших боках - не то, что есть страшно. билл ненавидит истерику. билл ненавидит этого ублюдка. но до сих пор считает, что было бы н е п л о х о, если бы этот пацан по старомальским мечтам отсосал ему. потому что немиллигану снова двенадцать и первые дешевые сигареты, которые курил отец пять лет назад. десяток годов просаждают легкие пайнса, но уродские шрамы клеймят тебя уебком до гроба. - и что? биллу, быть может, было бы похер. биллу, быть может, только гложь своим эгоизмом и пленкой из кинотеатра, где он сжигает лампы и вклеивает обвисшие сиськи лэйн. отбитая юность возвращается в искусанные руки, а диппер оседает на пол и рыдает до алой опухоли глазищ. в двенадцать немиллиган не то чтобы любит этого уебка, но мог сказать, что не против выломать себе черепушку. если бы не трусость и то, что педики горят в аду. мы застряли в большом городе-пиздеце. - меня найдут и посадят, понимаешь, понимаешь, блять? билли помнит каждую побойку, билли знает, что у пацана зигзаговый шрам на грудине и выжженно на бедре "сука". немиллиган заглатывает чужую кружку пива, и взгляд у него отдает расслабленной похабистостью. когда-то этого мелкого напичкали дерьмовым пропофолом. когда-то немиллиган впервые коснулся той детской кожи. когда-то немиллиган делает выводы, что у него пиздецки паскудно встает на стоны боли этого пацана. под тонкой кожей пайнса еще остается след вдавленных стержней ручки. сайфер опирается на острое колено перед этим пацаном и щурится, зыбля непомерной злостью. и не то чтобы он ему сейчас врежет. билли видит ту же заплаканную морду, взбухшие вены над радиуской. билли сладко смежает веки. от этого пацана пахнет все теми же далероном и оксидом железа. - так не должно было быть, не должно. она есть сама виновница. это она, да. но хрипеть в колонии, между прочим, оголяя зад, тебе. пайнс душит судорожный шепот-вздох и давится слезами в припадке. пайнс еле помнит, что значит билл, что значит сайфер. пайнс что-то помнит о том, что быть наблюдателем и наблюдаемым. мать тереза кланяется господу, мать перебирает твою гриву толстыми пальцами о говорит тем, что отсасывать тебе должна линдси, но не джек и тот уебищный мальчик без имени, потому что педики горят в аду. билли склоняется к чужой морде, тыкается слепым котенком - со спидом - в височную ямочку пацана. жену джека трясет в старом боинге, внимание, в самолетах для гражданских нет учебной тревоги, внимание, кажется джек в нервозе выдергивает нитку из пестрого костра и давится хорошеньким мальборо. сайфер выдыхает прокуренный кислород. от диппера пахнет флютабсом, гематитом и теперь дешевыми сигаретками. пайнс свыкнется. кожа на скуловом отросточке девчачьи нежная и соленая. сайфер оставляет украдку касания губ как поцелуем в детстве двенадцати лет. - переживешь уж как-нибудь. билл щерится ухмылочками. тишина все так же лебезо притворялась человеком. пайнс жмурится болью и корчится сухим ревом, будто ему снова сломали одиннадцать ребер в двенадцать и все пошло по пизде. сайфер жмет к себе побитую псину, мозги которой отец не прострелит. - у б и л. и не сожалею, понимаешь, видишь это? немиллиган рисует перманетным маркером глазницу на щеке в остопизделом юношестве. жать к своему сердцу побитых уебищных тварей, позволяя им царапать свои глазища, и греться об их бока. диппер горько усмехается. в кармане диппера лежит блистер тримипрамина. и билл видит это.