Veniam

      Густое облако кровавого смрада висело над падшим замком. Кулаки Джона с хлюпающим омерзительным звуком встречались с лицом Рамси. С тем, что некогда было его лицом. Он бил его на глазах своих людей и сдавшихся в плен союзников Болтона. Бил снова и снова в звенящей тишине окончившейся яростной битвы. Рамси уже не сопротивлялся, даже не двигался и не дышал.       – Остановите его, – гневно выпалила подоспевшая на место Санса. Надменный взгляд синих глаз остудил пыл бастарда до того, как его оттащили. Поздно. Леди Винтефелла поняла это, увидев замешательство во взгляде Джона, сменившееся раскаянием, когда он поднял голову. Ее супруг был мертв, и под его затылком на земле растекалась темная кровавая лужа, а пустые заплывшие глаза уставились в серое пасмурное небо.       – Прости, – коротко шепнул ей Джон виноватым голосом. Словно отклик из забытого прошлого. Ее кожа покрылась мурашками, и она сжала зубы, переводя холодный взор с неподвижного тела мужа на обескураженное лицо бастарда. Он понимал, что сделал, в той же степени, в какой понимала и она. Лишил ее права мести. От него требовалось только взять замок, казнь должна была свершить она, пусть и не собственной рукой.       – Сожгите тело лорда Болтона, – надменно бросила Санса, больше не глядя в лицо Джона, и направилась в замок, ощущая спиной его тяжелый взгляд. Никто, кроме них не понял произошедшего, да им и не следовало. Только они двое хранили свою тайну уже много лет, и лишь Джону было известно, какое наказание его ждет.       Санса презирала его с самого детства. В ее глазах Джон Сноу больше походил на пустое место, чем на человека, тем более на ее брата. Бастард не был таким красивым, как Робб, чьи волосы сверкали золотом на солнце, как и ее собственные, чье прекрасное лицо всегда освещала улыбка, а в синих глазах Талли плясали искорки жизнелюбия и веселья. Джон казался тенью ее настоящего старшего брата. Хмурый, молчаливый и озлобленный на весь мир. Он был просто жалким. Отец ругал ее за подобные мысли, стоило Сансе однажды не сдержаться и произнести их вслух.       – Он тоже твой брат, Санса, ты не должна обижать его! – настаивал лорд Эддард, но глаза девочки в этот момент глядели на стоящую за его спиной потемневшую от гнева мать.       Никакой он мне не брат, – воспитание не давало ответить подобным образом, но ее милое личико красноречиво выражало чувства. – Он – бастард, плод бесчестия, выродок!       Именно «выродком» звала его леди Кейтилин, когда отец не мог ее слышать, и название это прочно укрепилось в сознании дочери. Ее раздражало, когда Робб смеялся вместе с ним, сидя на крыльце арсенала. Она негодовала, когда бастард побеждал ее красивого и сильного брата в поединках под чутким надзором сира Родрика, бесилась, когда ее глупая сестра Арья обнимала его прямо во дворе, целуя в щеки.       Неужели они не видят? – вопрошала Санса, расчесывая волосы куклам в компании верной подруги Джейни Пуль. Сама она ни то, что обнимать его, прикоснуться к нему согласилась бы только под страхом смерти.       Учтивая, всегда вежливая и изысканная она расцветала с каждым годом, превращаясь из прелестной девочки в хрупкую нежную девушку. Мать восхищалась ее мягкими золотистыми волосами, которые так любила расчесывать лично. Септа Мордейн неустанно хвалила ее до утонченности правильную вышивку, и все на пирах заслушивались ее прекрасным голосом, когда Санса пела свои самые любимые песни. Певцы на Севере бывали редко, последний приезжал около двух лет назад, и ей казалось, будто сладкоголосый бард навсегда похитил ее сердце. Девочка плакала всю ночь, как только певец покинул Винтерфелл, и мечтала о прекрасном и благородном рыцаре, который однажды заберет ее с собой на юг, где ее красота зацветет новыми красками.       Она все чаще замечала восторженные взгляды многих мальчиков, их смущенные лица, стоило ей улыбнуться в ответ. Даже Теон Грейджой, воспитанник отца, стал уделять больше внимания, чем раньше.       Но ее собственный взгляд все чаще останавливался на Джоне Сноу против ее воли.       В покоях ярко горели свечи, и леди Винтерфелла лежала на постели, прикрыв расслабленные веки.       Она уже не могла вспомнить, что случилось много лет назад, и когда ненависть к жалкому свидетельству позора ее отца переросла в одержимость.       Санса была зла на него, и они были одни в темной каморке, в которой спал Джон. Она кричала, а он только опускал глаза. Ярость слепила, бушевала под кожей маленькой леди, и маски учтивости и вежливости спадали с нее. Она могла позволить себе выплеснуть истинные чувства ему в лицо, словно облить помоями, чтобы он почувствовал, насколько он жалок... насколько не нужен. Ей хотелось его ударить, попросить кого-нибудь убить его, сделать так, чтобы его не было.       – Что мне сделать, чтобы ты простила? – спокойный вопрос сбил ее с толку. Глаза бастарда смотрели в пол.       – Встань на колени, – сурово выпалила Санса, вздёрнув подбородок. Части ее души хотелось, чтобы он возразил, накричал на нее, и тогда она могла бы рассказать об этом матери, и леди Кейтилин приказала бы его высечь, пока лорд Эддард не вернулся в замок.       К ее удивлению, Джон, не поднимая глаз, медленно опустился, встав перед ней на колени.       – Целуй мои ноги, – сквозь зубы выдавила она, трясясь от злости. Бастард и на это ничего не сказал, а только придвинулся ближе, подняв длинное шерстяное платье, и, обхватив ее икру грубыми руками, заставил Сансу согнуть ногу. Его губы припали к ее коже. Он снял с нее туфлю, принявшись целовать маленькие пальцы, поднимаясь выше по ступне к суставу, а после к сгибу колена. Она смотрела на него сверху вниз удивленными синими глазами, чувствуя необъяснимое волнение. Никто прежде не целовал ее даже в губы, никто не вызывал в ней таких ярких неправильных чувств.       – Прекрати, – приказала она, когда его пальцы подняли подол платья еще выше. Бастард отстранился, взглянув на нее, и от этого ей стало жарко.       Санса облизнула сухие губы, лежа на постели ее родителей. Она ненавидела судьбу за то, что та снова свела ее с Джоном Сноу. Когда он уезжал на стену, Санса уповала, что они никогда больше не встретятся.       Он не приходил, несмотря на ее приказ, и ожидание становилось невыносимым с каждой утекающей минутой. Воспоминания лишь распаляли ее.       – А теперь, продолжай, – сказала она тогда, позволив ему в молчаливой покорности оголить ее бледные бедра. Ни в силах стоять, она села на постель бастарда, разрешив его рукам развести в стороны свои колени.       Это грязно, настоящие леди не…       Санса сдавленно вскрикнула, стоило языку Джона коснуться чувствительной кожи внутренней стороны ее бедер, но она не желала, чтобы он останавливался, потому зарылась пальцами в его темные волосы, прижимая голову бастарда ближе к себе. Он – порочный ребенок – дитя похоти – клеймо позора на чести ее лорда-отца!       Санса бросила думать и дернулась, когда пальцы бастарда задели ее между ног. Он по-прежнему молчал, но его дыхание сбилось так же, как и у нее, став частым и порывистым.       Должно быть, это мужчины делают с девками в борделях. Ей стало противно. Она была леди, а не девкой, а леди не позволит какому-то выродку обращаться с собой подобным образом.       – Хватит, – властным тоном сказала она, подняв голову Джона за подбородок.       – Теперь я прощен? – все также бесцветно поинтересовался он, и она едва сдержалась, чтобы с размаху не ударить его.       – Нет! – прыснула Санса, склонив голову и с презрением глядя в его темно-серые глаза. – Скажи мне, бастард, сколько женщин ты уже опорочил?       – Ни одной, моя леди, – сухо и прямо ответил он, и Сансу вновь пронзила дрожь, приносящая странное тепло, сосредоточившееся меж ее ног.       – Тогда приказываю тебе продолжить, – неуверенно шепнула она, и румянец окрасил белые щеки.       Тогда он, опустив голову, коснулся языком ее промежности, и маленькая темная комната наполнилась сладкими стонами. Бастард целовал ее, сжимая ладонями ее бедра, лежащие на его плечах. Руки Сансы беспорядочно гладили его волосы. Она изнемогала, до крови прикусывая розовые нежные губы, и вскоре задрожала от необъятного удовольствия, сильнее сжав ногами его шею.       – Я прощен? – снова вопрос, и вновь прилив бешеного наслаждения.       – Да, – простонала она, и тогда Джон поднялся, вытерев губы тыльной стороной ладони. Санса глядела на него из-под опущенных дрожащих ресниц, на то, как он прижимает рукой выпуклость на бриджах в области паха, на то, как нервно оправляет длинную сорочку, скрывая доказательство порока, и как торопливо уходит с ее глаз, оставляя в полном одиночестве наедине с противоречивыми чувствами.       Санса Старк умело играла свои роли: примерная дочь, невинная благородная леди, добрая подруга, высокомерная сводная сестра… Джон никогда не был в ней, храня ее невинность, да она бы и не позволила ему сделать себя настоящей женщиной. Она останется чистой для своего лорда-мужа, для принца Джоффри, как выяснилось позднее. Сансу несказанно обрадовала эта новость, о чувствах бастарда она не думала. Она не позволяла ему даже касаться своих губ, когда он неуверенно ложился рядом с ней, будто не зная, уйти ему или остаться. Санса никогда не возражала, но и не выказывала одобрения. Они не говорили о том, что происходит, они вообще не говорили друг с другом. Санса лишь изредка позволяла ему прикоснуться к своей еще не налившейся груди сквозь плотную ткань платья, но бастард ни разу не видел ее обнаженной.       В день его отъезда на Стену, она не вышла попрощаться. Ее ждала иная жизнь, далеко от Джона Сноу, его пальцев, и его нежных поцелуев.       В Черном Замке Санса старалась делать вид, что навсегда забыла то, что они оба скрывали все эти годы, стараясь ничем не выдавать былой привязанности, хотя каждую ночь, проведенную в руках Рамси, она думала о своем далеком брате.       Дверь отворилась совсем тихо, но леди Винтерфелла не поспешила открыть глаз, жадно вслушиваясь в неторопливые шаги, приближающейся к ней.       Джон помнил ее вкус и прелесть румянца на ее щеках, когда его леди заходилась в стонах – музыке для его ушей. С тех пор она выросла, стала холоднее, злее, величественнее. Настоящая волчица. Взгляд синих глаз по-прежнему прошивал его острой иглой, и в нем виделись льды севера и огонь жаркого пламени.       Санса Старк была наваждением. С ней он забывал себя, то, кем являлся, и кем являлась она. Одно слово в сочетании с властным голосом лишало рассудка, делало Джона рабом собственных демонов.       Он ничего не чувствовал, когда узнал, что Санса выйдет за принца, но нечто темное и бесчеловечное уже тогда поселилось в глубинах души. Ревность.       Санса Старк не принадлежала ему, бастарду и выродку, но он готов был убить любого, кто коснется ее. И убил. Не смог сдержаться.       Она выглядела разбитой, когда приехала на Стену, когда Джон Сноу снова увидел свою рыжеволосую сестру. Холодная, неприступная, прекрасная. Он не смел прикоснуться к ней, и она не подпускала.       – Я убил его, – мужчина взял ее неподвижную руку, прижимая ладонь Сансы к горячим влажным губам. – Не смог остановиться. Прости, что лишил тебя возможности отомстить.       Санса лежала на кровати, будто неживая, сотканная изо льда и тумана. Открыла глаза, безумные и яростные.       – Такое нельзя простить, – ответ, будто меч правосудия, что вот-вот обрушится на его голову. – Я придумала ему более жестокую смерть.       – Моя королева, – Джон опустился на колени перед ее постелью, покрывая поцелуями изящные пальцы ее рук. Только бы одобрила. Для него будет худшим мучением, если она выставит его прочь, лишив возможности попросить прощения. Санса отдернула руку, сев и подарив ему надменный взгляд, и он уже знал, что скрывается за ним.       – Встань, – приказала она, и Джон повиновался. Не мог иначе. Ее присутствие прожигало насквозь его кожу. Нетерпение усиливалось, и руки сами сжимались в кулаки. Для всех он был воином, лордом-командующим, лидером, но для нее… Рядом с ней – просто слугой, пустым местом, вещью... чем угодно.       – Не смей двинуться, – все так же холодно сказала Санса, и Джон замер, покорно наблюдая за тем, как ее нежные руки лишают его одежды, а с нею и воли. Ее губы коснулись его шеи, ключиц, груди, солнечного сплетения, спускаясь все ниже. Он тонул в захлестнувшей горячей волне без какого-либо желания выплыть на поверхность. Санса медленно спустила его бриджи, касаясь пальцами болезненно напряженного члена. Ему захотелось сомкнуть ладонь на ее рыжих волосах, как только мягкие губы обхватили его мужское естество мучительно сладким капканом. Хотелось бросить ее на простыни, забыв себя в порыве ярости, и перейти запретную черту, наконец, овладев ею целиком. Ублюдок Болтон забрал то, за что Джон отдал бы жизнь в юности.       Он таял от ее ласк, от невыносимо медленных движений ее губ, до боли стискивал зубы, безмолвно умоляя ее ускориться. Санса – его богиня, его проклятье и наваждение.       Она подняла бесчувственные глаза, отстранившись, а он все также стоял перед ней, обнаженный, возбужденный и беспомощный.       – А теперь, убирайся с глаз, – бросила она, словно упиваясь своей жестокостью.       – Нет, – что-то дало ему сил возразить, и леди сдавленно вскрикнула, когда он лег на нее, прижимая сильным телом к постели.       В глазах бастарда горел огонь безумия. Тошнотворный треск ткани ударил громом по ее ушам.

Беззащитна.       Санса вырывалась, проклиная его, осыпая бранью, называя ублюдком, жалким выродком, но ее тело подчинялось его напору.       Его ладони до нестерпимой боли сжали ее запястья, поднимая руки Сансы к изголовью кровати.       – Я уничтожу тебя, – задыхаясь, шептала она, выгибаясь навстречу его грубым ласкам и до крови кусая его чувственные губы.       – Ты делала это много лет, – прошипел в ответ бастард, вторгаясь в нее, вырывая из горла крик злобы и бешеного экстаза. Ее тело дрожало под его руками, повинуясь ему без остатка. Санса чувствовала, что теряет себя в этом океане презрения и наслаждения. Отныне она принадлежит ему, проклятый выродок захватил не только замок, но и ее саму, и от него не будет спасения.       Джон больше не был собой. Он стал зверем в неистовом урагане чувств. Его женщина стонала под ним, царапая ногтями спину, и он понимал, что больше никто и ничто не будет в силах отнять у него Сансу.       Их любовь была больной, так тонко граничащей с ненавистью. Она сжигала изнутри их обоих, превращая каждого в ничто, отдельно от другого, и только, слившись воедино, они осознали себя по-настоящему живыми, когда их демоны, вырвавшись из тел, станцевали свой безумный танец на осколках рамок и морали.