18 мая В заседании грешные мысли меня одолели. На Морской, не доезжая до угла Невского, отпустил кучера и отправился пешком к Полицейскому мосту и, перейдя его, свернул налево по Мойке. Два раза прошел мимо дверей в номерные бани взад и вперед; на третий вошел. И вот я опять грешен в том же. Нравственное мое состояние прескверно... 23 июня Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером натопили мне нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20-летнего парня Кондратия, служащего в банщиках в Усачевых банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда уже было поздно, вспомнил страшные слова: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих.
вел. кн. Константин Константинович, "Дневники"Пускавший меня, узнав, что мне нужно банщика, простыню и мыло, медля уходить, спросил: «Может, банщицу хорошенькую потребуется?» — «Нет, нет». — «А то можно…» Я не знаю, что мною руководствовало в дальнейшем, т. к. я не был даже возбужден… «Нет, пошлите банщика». — «Так я вам банщика хорошего пришлю», — говорил тот, смотря как-то в упор. «Да, пожалуйста, хорошего», — сказал я растерянно, куда-то валясь под гору. «Может, вам помоложе нужно?» — понизив голос [сказал] промолвил говорящий. «Я еще не знаю», — подумав, отвечал я.
Михаил Кузмин, "Дневник" В тесной душной комнатушке на застланном опрятной скатеркой столе исходил жаром только-только подоспевший самовар. Двое банщиков, один постарше, плечистый, широкий, как атлет, другой совсем еще мальчишка, по-отрочески долговязый, с пробивающимися усишками, едва-едва успели наполнить стаканы обжигающе горячим чаем, когда дверь отворилась, впустив третьего — тоже высокого, поджарого, распаренного как рак, во влажно липнущей к телу исподней рубахе. — А, Степка! Ну что, ушел твой барин-то? — приветствовал его старший, сноровисто подливая крутого кипятку. — Да вот только что ушедши, Ефим Лексеич... — И как, доволен, поди? — с усмешкой. — Да уж доволен, вестимо, — проворчал Степка и с наслаждением отхлебнул чаю. — Хоть и в летах он, а заездил меня, будьте-нате, что твою савраску. Зато и на чай два червонца оставил! — Во как надо работать-то! Слушай, Павлуха, да на ус мотай! — хохотнул Ефим и подмигнул густо зардевшемуся юнцу. — Ишь, как девка красная. Ты уж с самой Масленой тут, пора пообвыкнуться да дело делать, а то, знамо, так и будешь копейками перебиваться! — Боязно... — едва слышно бормотнул Павлуша, разглядывая чаинки в стакане. — Боязно! — передразнил Ефим. — Тоже мне, целка!.. Скажи еще, не знал ты, чем тут промышляют, в банях-то! — Знал он, знал! — поддакнул Степка. — Его ж Митька Сорока привез, с деревни-то. Уж говорено-переговорено меж ними было! — Ты пойми, дурья башка, никакого ведь убытку тебе. Сам языком по пьяному делу молоть не станешь, так и не узнает никто ни в жисть, чай, хуй на лбу не вырастет, не боись. Деньжонок заработаешь да на девке городской женишься. — А что, Степан, завсегда тебе твой барин червонцы дает... за дело за енто самое?.. — робко спросил Павлуша. — И поболе бывало, — довольно усмехнулся тот. — По всему видать, высокого он полету птица, белая кость да голубая кровь. Разденешься, рубаху с портками сымешь — так и пожирает глазами-то. Потом вдруг глядь — и словно корежить его начинает, смотрит, ну ровно вот-вот сблюет, будто на опарыша какого, кулаки сжимает, уйти велит. Ну, я-то что, дело барское. Уйти — так уйти. С одежой вожусь, а у него уж встает будь здоров. Терпит он, терпит, а потом раком ставит да ебет без роздыху, только держись. Поотдышимся маленько — и по новой. Говорил он — полтинник ему, а хуй, вон, как камень, всем бы нам дай бог в его годы. Редко он приходит, видать, когда совсем невтерпеж. — Ну да что уж, барин барину рознь... — проворчал Ефим, выбирая кусок постного сахара. — Ко мне, вон, тоже один ходит. До ебли вечно охочий, а в карманах шиш с маслом. Но зато уж ебаться мастер и в рот брать любит. Так сосет, что сомлеешь. Я ему и в долг иной раз даю. — Коли боязно очень по первости, так и в ляжку можно или в кулачок. Потом-то сам разохотишься, уж будь уверен, — Степка хлопнул Павлушу по плечу. Тот снова залился румянцем до самых ушей. — Митя говорил, больновато шибко по первому разу — будто дубиной дерут... — И так бывает, коли елда у ебаря изрядная, с большим-то струментом умеючи надо, — ответил Ефим. — Горько съешь, да сладко отрыгнется! Он вынул из нагрудного кармана часы, всмотрелся. — Ну, посидели, пора и честь знать, работа ждать не будет. — Кого прикажете-с прислать — женщину, мужчину, мальчика? — спрашивал наиблагопристойнейшего вида дородный мужик в богато шитой шелковой русской рубахе (он же Васька Кот), склонившись в почтительном полупоклоне перед высоким господином в беломраморном вестибюле бань.