Когда-нибудь всё изменится

На часах полночь, но я не могу уснуть. Я смотрю, как ты спишь, чуть вздрагивая во сне. Иногда с твоих губ срывается тихий стон , и я тянусь к тебе, чтобы погладить твои шелковистые каштановые волосы, стараясь успокоить. Я знаю, тебе все еще снится Он, тот единственный, кто смог проникнуть в твое сердце, и с кем ты познала счастье, пусть оно и было так недолговечно. Интересно,сможешь ли ты впустить туда и меня? Или Тамаки будет единолично править твоим сердцем, неважно, жив он или...В груди привычно сжалось, словно невидимые тиски сдавили меня изнутри и не хотят отпускать. Я понимаю, что не должен так думать, но все равно не могу ничего с собой поделать, потому что люблю тебя. До сих пор люблю, до этой невозможной боли в груди. И уверен, что ты догадываешься о моих чувствах, ведь несмотря на всю кажущуюся беспечность и веселость в наших с тобой разговорах, я вижу, каким грустным взглядом ты смотришь на меня, словно извиняясь, что не можешь ответить на мои чувства. Мне невыносимо видеть этот взгляд, но все равно, я словно мазохист продолжаю искать встречи с тобой. А порой сам прихожу к тебе домой и жду твоего возвращения, не в силах выкинуть тебя из своего сознания и своей души. Ты конечно улыбаешься и всегда очень гостеприимна. Да уж. Я улыбаюсь кончиками губ. Ты очень изменилась после аварии. Наблюдая за тобой, мы все пришли к этому выводу. Та старая Харухи, которая так не любила показывать свои эмоции и смотрела на все сквозь призму прагматизма, она исчезла. И это было так не привычно, видеть твои слезы и испуг в глазах. Ведь ты всегда была бесстрашной, маленькой Хару, но теперь...теперь...Я зло тряхнул головой. Как же у меня, да и у Каору тоже, чесались руки, когда в зал суда ввели того самого водителя грузовика, который уснул за рулём и врезался в машину Тамаки. И лишь твой взгляд, полный боли и тоски, остановил меня. Его осудили, конечно, несмотря на то, что Тамаки был ещё жив на тот момент, но семейство Суо просто так не оставило бы эту ситуацию в любом случае. А потом были бессонные ночи, когда утром ты училась, а вечером бежала в больницу к милорду. Мы все, как могли, поддерживали тебя. Но никто из нас так и не смог заменить тебе его. Со дня аварии прошло уже два года. А ты все так же бежишь, теперь уже после университета, в эту чёртову больницу. Я поймал себя на мысли, что с каждым днём все больше и больше злюсь на Тамаки. Последний раз, когда ты сама пришла ко мне вся заплаканная, мне вдруг нестерпимо захотелось поехать в больницу, подняться к Тамаки в палату и, схватив его за грудки, трясти, пока он не очнется. Я даже знал, что буду кричать, называть его ублюдком и эгоистом, и что меня в конечном итоге выставят с позором врачи. Не знаю, как я тогда сдержался. Я наклонился и еще раз провел ладонью по твоим волосам, всматриваясь в твое лицо. «Господи, милорд, ей так плохо без тебя. И она, пожалуй, заслуживает любви гораздо больше, чем кто либо из нас. Так почему же ты лежишь уже третий год в этой чёртовой коме и не чувствуешь, как ты нужен ей, как она любит тебя?!». Я тяжело вздохнул и вышел из своей комнаты, где спала Харухи. Сегодня она снова пришла ко мне. И я опять удивился и обрадовался одновременно, хотя скорее всего она просто доверяла мне чуть больше, чем другим членам хост-клуба. Мы с Каору тоже учились с ней в университете, только на другом факультете. Родители с радостью отдали нам ключи от своей токийской двухуровневой квартиры на верхнем этаже небоскреба, и в тот же год, когда мы все поступили в университет, я и Каору переехали сюда. Каору взял себе верхний этаж, мне же достался нижний. Не включая свет, я миновал небольшой коридор и зашел на кухню. Порывшись в холодильнике в поисках чего-нибудь попить, я выпрямился, держа в руках банку колы. Свет неожиданно зажегся, и на кухню зашёл Каору. Я инстинктивно прикрыл глаза рукой. — Как она? — без предисловий спросил он, опираясь одной рукой о высокий кухонный стол и выставляя вторую руку вперед. Банка кока-колы просвистела в воздухе, и была легко им поймана. Я вновь полез в холодильник. Говорить с Каору о Харухи совсем не хотелось, наверно потому, что он всегда видел меня насквозь. Но я поборол это свое нежелание, вспомнив, что и он переживает за Хару. — Она спит, — ответил я, открывая банку и делая большой глоток. — Поговори с ней, Хикару. Тебе самому станет легче. Я грустно улыбнулся. — Ты ведь знаешь, что она любит милорда, и ни к чему хорошему этот разговор не приведёт. Каору вздохнул и положил голову на сложенные руки. — Просто пойми, Хикару, что ты все равно не узнаешь, как она к тебе относится, пока сам не спросишь её об этом. Я пристально посмотрел на брата. Может быть он и прав, но еще больше, чем ответ «да», я боюсь услышать «нет». Видимо Каору как всегда понял моё настроение и те мысли, что бродили в моей голове в этот момент, потому как лишь пожал плечами и молча удалился из кухни, не забыв захватить свою банку колы. Я не спеша вернулся в свою комнату и очень удивился, увидев Хару, стоящую у окна. Она вглядывалась в темноту ночи, но вот Харухи медленно обернулась и её взгляд устремился на меня. — Почему ты не спишь? — спросил я, невольно думая, какая она красивая и хрупкая. И как бы мне хотелось обнять её и защитить от той боли и горя, что её окружали. — А ты? — какой у неё мягкий голос и теплая улыбка. Я вдруг как-то стушевался и, показав ей полупустую банку с лимонадом, широко улыбнулся. — Ходил попить. У нас с Каору это уже вошло в ритуал. Её улыбка стала светлее, почти как в те времена, когда мы учились в школе. — Ты счастливый, у тебя есть Каору, я тебе даже немного завидую. Я сделал пару шагов в её сторону, стараясь держать себя в руках, так велико было желание обнять ее и прижать к себе. — Не говори так, Харухи, пожалуйста. Она снова отвернулась к окну, в комнате повисла тишина. Я подошел и встал рядом, искоса наблюдая за ней. Мы простояли так несколько минут, плечо к плечу, пока Харухи вдруг резко не развернулась и не прижалась ко мне. Я замер, боясь пошевелиться, чувствуя, как бьется её сердце под легким летним платьем. — Харухи... Я осторожно обнял ее, больше не в силах бороться с самим собой. Она вздрогнула и неожиданно, встав на цыпочки, поцеловала меня в губы. Я не мог поверить, что это не сон. Как же давно я хотел прикоснуться к ее губам, ощутить их мягкость, разделяя с ней одно дыхание на двоих. — Харухи, почему? — спросил я сдавленным голосом, когда она отстранилась. — Я просто устала быть одна, — тихо произнесла она, опуская голову. — Пожалуйста, обними меня. Меня не нужно было просить дважды. Я прижал ее к своей груди, крепко-крепко, и прошептал: — Харухи, я люблю тебя. — Я знаю, — ответила она, проводя рукой по моей щеке и снова целуя, даря нам надежду на счастье.