Признание

      От розово-цветочной мишуры и разномастных сердечек за час блуждания по ярмарке уже рябило в глазах, хотя серость и слякоть подтаявшего снега приглушили краски. Гарретт Миллер, сжимавший вспотевшей ладонью упаковку, наконец убрал подарок в рюкзак и поспешил покинуть торговые ряды, не переставая напоминать себе, что все было очень глупой и бессмысленной затеей. С другой стороны без малого треклятых десять месяцев он планировал сегодняшний день. Единственное, за что Миллер любил четырнадцатое февраля, – признаться в любви проще, да и в случае невзаимности всегда можно расхохотаться и объявить все шуткой, да еще и подколоть пассию.       Но ведь с Эдуардо так не получится. И, наверное, ни в одной реальности не получилось бы.       Жадные пепельные тучи еще в полдень поглотили солнце, а ветер резкими порывами нападал на прохожих, пытаясь выхватить, точно вор, то подарки, то шапки, то букеты. То шарф с Гарретта, но тот уже не обращал внимания — его мысли занимал купленный диск любимой группы Эдуардо, выпуска которого Ривера ждал с прошлого января.       «Может, надо было ограничиться банальной открыткой?» — опять засомневался Гарретт и тут же поморщился: — «Ну-ну, и конфетки в коробке поросячьего цвета для полного счастья, ага»       Пронзительный автомобильный гудок и брань водителя вытряхнули Миллера в реальность. Он совсем не заметил сигнала светофора. Впрочем, с того самого апрельского дня такие приступы рассеянности находили на него все чаще. Активней заработав руками, Гарретт пересек дорогу, — еще десять минут — и вот его встретила тускло-багровая Пожарная Башня. Последнее время она казалась какой-то хмуро-отчужденной. Возможно, так думалось только Миллеру: ведь на диване больше не валялся саркастичный невыносимый Ривера. Что ж, жизнь не статична все-таки. Вот Джексон, защитив кандидатскую, с головой нырнул в науку и тоже покинул команду. Теперь на месте этих двоих два юнца, строящих из себя умников. Гарретт, конечно, их регулярно подкалывал и в свободное время втягивал поиграть в баскетбол, но только для того, чтобы самому верить, что остался прежним. Хотя на самом деле сломался в апреле. Спасибо Кайли, что во время совместных ночных дежурств они просто молчали. И так уже десять чертовых месяцев. Но сегодняшний день особенный. Казалось, подарок прогревал рюкзак, а Миллер, миновавший штаб охотников, все увереннее двигался дальше. Будь у него выбор, то он бы предпочел сотню других мест для встречи, поэтому он не стал спускаться в метро или брать такси. Лучше прогуляться бодрым ходом, тем более в выходной.       — Привет, Эдвина, — вполголоса репетировал Гарретт. — А ты совсем не изменился, ха! Без тебя в команде… как-то скучно… и вообще я тебя… Бред! С девчонкой было бы намного проще, да и опыта в разы больше. К тому же ситуация сама по себе дурацкая. В лицо заплевал мокрый снег.       — Знаю, что я должен был это сказать до… твоего ухода, но… Что «но»? Сначала Миллер боролся с разгоравшимся пожаром внутри, а когда начал признавать свои чувства, наступил апрель, последняя охота в прежнем составе, поезд, а дальше туман, растянувшийся до февраля.       — А ты к нам все не заглядываешь никак, ха-ха, — насквозь фальшивый смех. Чертыхнувшись, Гарретт весь ужасно долгий путь, все сильнее заматывая шарф, пытался сочинить мало-мальски приличную речь, но толкового ничего не вышло.       — Вот и оно, — тяжело вздохнул Миллер, покосившись на табличку. Сориентироваться здесь с непривычки быстро не удавалось — Гарретт уже подзабыл тропу. Но вот зачернел знакомый ствол дерева с торчащими во все стороны кривыми ветками, а рядом он, Эдуардо Ривера.       — Привет, — подъехав ближе, тихо заговорил Миллер, будто тут кто-то мог подслушивать. — Прости, что долго не навещал. На самом деле я надеялся, что ты как-нибудь сам придешь…       В памяти опять воскрес визжащий поезд, проехавший совсем близко. Такое реальное видение, что гудок локомотива вновь оглушил, перекрывая реальные звуки.       Миллер мотнул головой:       — Прости, задумался. Ты просто послушай, Эдвина. — И пока хватало в легких воздуха, скомкано проговорил: — Будь моим Валентином, сегодня, всегда… и вот тот альбом, которого ты ждал.       Гарретт, от нахлынувшего воспоминания нечаянно смяв упаковку, положил у мраморного камня диск и замер, словно в ожидании ответа. Надгробие осталось немо.       — Ха-ха, повелся? В моем вкусе кто-то с сиськами! — попытался отшутиться Гарретт. Чтобы притвориться прежним. Чтобы убежать от железных тисков воспоминаний о роковом апрельском дне. Чтобы не верить в него.       Поздно. И вот опять закружилась голова. Последняя охота, ревущий гул поезда, перепуганная Кайли, которая чуть не осталась на рельсах, если бы не Ривера. Скрежет, паника и помутнение разума.       Гарретт отчаянно закрутил колеса, уносясь прочь, а каждый кадр из прошлого бил, как дубинка. Десять долгих месяцев, притворство и молчание. Проклятия Карлоса, уход Роланда, новички и Кайли, изможденная чувством вины. Провожая Миллера, надгробие по-прежнему молчало, а бумажную упаковку подарка быстро намочил снег.