Лабиринты

Пористая, будто червивая влажность оседает на красном неоне за мотельным окном, собирается в тонкие струйки, стремится к песку — еще вчера в это же время по радио говорили, как бороться с жарой, как одолеть летний зной. Во-первых, попробуйте договориться со зноем а теперь все дышит неумолимой, настойчивой влагой. Жирная, разморенная влажностью муха прогуливается по стеклу вверх-вниз, лавируя между лабиринтами капель. Ей явно проще найти верный путь, чем обоим людям, занимающим этот номер уже пару недель — и дороги, и все встречные города неприветливы к ним. Если пальцами проследить за ее перемещениями, она проигнорирует чужое присутствие, будто хозяйка здесь. Индейский следопыт стучит по стеклу, насекомое не трогается с места. Второй раз тоже, и ее жужжание, которое тут же поддерживают сотни фасетчатоглазых сестер в чемодане из оленьей кожи, кажется насмешливым. — Никто не хозяин мне, кроме меня самого, — говорит он бесцеремонной мухе. — Ни ты, ни этот… Облитый мокрым неоном седан въезжает прямо в его слова, разнося в прах уверенность и бесстрашие. Человек в бежевом пиджаке выходит из машины, и даже капли срывающегося дождя стараются огибать его фигуру. Когда он достигает двери, на нем ни пятнышка, никаких брызг, ничего. Индейский следопыт открывает дверь, вздохнув, это не пункт назначения — это бесконечное изматывающее путешествие и погружается в изнуряющую тяжесть, которая ползет по комнате, впитывается в стены, заставляет запотевать промокшие окна. Его попутчик явно не в духе. Она так мучительна, эта тяжесть, что апач садится на кровать, чтобы не согнуться под ней. “А ты красивый”, — слова этого первого (пятьдесят первого на самом деле) признания почти срываются с его губ, но человек в бежевом пиджаке слишком громко хлопает дверью — стекла дрожат, несколько мух приземляются на поля его шляпы, — и слова тают, так и не успев родиться. — Что случилось? — вместо комплимента спрашивает Индейский следопыт. — Опять, — глубоким, как гул от мушиных туч, голосом произносит Человек в бежевом пиджаке. — Если и завтра не уеду из этой ебаной дыры — застрелюсь нахрен. — Он постепенно повышает голос, и на второй фразе уже так разъярен, что апачу хочется поглубже вжаться в скрипучую кровать. — Поменьше бы этот пидор на радио пиздел о своей личной жизни, а побольше о настоящих новостях, я бы давно уже был в Кинг-Сити!! И здесь, сука, что ни делай, никто, НИКТО не запоминает!! — Эван, — осторожно произносит индейский следопыт, — я тебя помню. И вместе с тяжелым взглядом человека в бежевом пиджаке на него — в двух слогах имени — низвергается каждая минута их недолгого путешествия рядом: летящий в стену стакан с виски, янтарные капли медленно движутся перед глазами — и почему мне кажется, что время замирает рядом с тобой — твои горячие пряные запахи проникают под веки, под кожу, от тебя салон пахнет пустыней, пустыня внутри и снаружи, еще и еще раз, тянешь за волосы вниз — Узнавай, узнавай меня, сука, — неоновый свет и радиопередачи каждый вечер, боль — это всего лишь слабость, которая покидает тело и опять сменяется болью, океаном боли — и твое имя, твоя история теперь вписаны в мою кожу, выцарапаны на глазных яблоках изнутри — а знаешь ли ты, как зовут меня? — И какая мне от этого польза? — человек в бежевом пиджаке фокусирует на апаче внимание, вслед за ним насекомые формируются в угрожающий, бешеный рой и зависают под потолком. Шаг до кровати, запах пустыни наваливается на индейского следопыта, руки в кожаных перчатках прижимают его кисти к несвежей простыне. — Тебя они тоже считают бессмысленным мудаком, — рычит человек в бежевом пиджаке, в комнате темнеет от мух, пуговицы от разорванной рубашки летят на пол, индейский следопыт задыхается от боли и невыносимого восторга, предвкушения, выгибается навстречу давлению. Новые вопросы рождаются и мгновенно пропадают в его голове, затопленные поднимающимся снизу томлением, будто вся кровь в его теле вдруг метнулась по точкам сухих, жадных прикосновений. “Я ждал тебя, Эван”, — шепчет индейский следопыт, когда человек в бежевом пиджаке расстегивает ремень и поднимается на коленях, расставив ноги, берет его за челюсть и тянет к себе. Апач пытается заглотить твердый, налитый член целиком — им обоим так нравится — погрузить его в себя без остатка, и со второго раза у него это получается, Эван Макинтайр выдыхает со стоном, и так изливается вся его ненависть к каждому маленькому странному городу на этой параллели. Индейский следопыт приподнимается на локте и запускает под его одежду пальцы, царапает горячую кожу, втягивая член почти до горла, отпуская на пару мучительных секунд. Человек в бежевом пиджаке движется вперед и назад, яростно, неистово долбит в напряженные губы, обеими руками сжав голову индейца, будто бы это совсем не живой предмет. Апачу кажется, что его череп сейчас треснет, Доверяйте каждому. «Здесь ты будешь в безопасности», — шепчет кто-то у тебя за спиной а горло навсегда потеряет рвотный рефлекс. Он теряется в боли и ошеломляющем возбуждении, Эван — выстукивает кровь у него в висках, — Эван Макинтайр, мэр Кинг-Сити, — каждая буква как новый, еще более впечатляющий удар. Апач чувствует, что скоро конец, когда его губы немеют, и сжимает, всасывает головку, давит языком в центре, лижет, подключает осторожные пальцы — и в последнюю секунду, перед тем, как его почти потерявший чувствительность рот заполняется жидким, соленым, ему кажется, что клок волос точно останется в чужой руке. Человек в бежевом пиджаке теряет равновесие и падает на кровать рядом, тяжело дыша, закрывает глаза и, кажется, улыбается даже. “Эван Макинтайр” — шепчет он, будто бы и сам почти забыл свое имя, через миг — отключается, не снимая одежды, отворачивается к стене. Индейский следопыт стаскивает с него туфли и вымазанные слюной брюки, прачечная, лабиринты улиц без конечного пункта назначения, не у кого спросить дорогу, сегодня пропустили вечерний эфир, что пропустили-то? — красный неон за окном тускнеет, разбавленный новой стеной дождя, и теперь все вокруг пахнет, как живительная вода в саванне, — если бы не мухи, он был бы вполне ничего — и насекомые недовольным воем отзываются на эту его мысль — укладывается рядом и обнимает человека в бежевом пиджаке сзади, и тот вжимается в голую грудь, вздыхая освобожденно. Индейский следопыт проводит рукой по щеке Эвана, выжигая на смуглой коже всю свою нежность. — Ты уедешь, — говорит он. — Уедешь. он уедет. а ты останешься здесь навсегда