Вальпургиева ночь

      Неверный свет полной луны мягок и прохладен. Им хочется напиться, надышаться… Подчиниться древней, немыслимой силе, позволить вести в этом диком, звероподобном танце. Луна — жестокая и прекрасная — властно взывает к своим созданиям: шепчет сладостно о тёплой, пьянящей крови, о погоне, о вечности. Ей сложно противиться. Но в это полнолуние голод лишь слегка щекочет бледное, девичье горло. Аристократка заблаговременно побеспокоилась об этом.       Она стоит около окна, одна, прикрыв глаза, стараясь не вслушиваться в ночные шорохи старого дома, и подставляет лицо серебристым лучам. Светлая кожа девушки кажется белой и даже прозрачной, ниспадающие волнами с плеч волосы сияют, подобно жемчугу с морских глубин. Она не дышит, кажется мраморной статуей, и лишь тёмные ресницы чуть подрагивают от движения глаз под веками.       Последняя ночь апреля. Она случатся в её жизни каждый год, избежать встречи с ней нельзя. Особенно, когда Луна настолько всевластна. Каждый год вампирша пробуждается на несколько бесконечно долгих суток от спасительного сна, вынужденная скитаться по окрестностям в поисках еды, гонимая голодом и одновременно страхом убить человека. Терпкая, горковатая бычья кровь вполне подходит, как пища, однако в дёснах каждый раз возобновляется зуд, стоит только подумать о крови людской. Девушка прикусывает собственные твёрдые губы, в бессильной злости к своей природе и с отвращением слизывает сочащуюся тёмную влагу — холодную и мёртвую — яд для всего живого.       О внешних звуках забыть легко, достаточно только сосредоточиться, но тогда не слышать своё же проклятое сердце невозможно. Оно стучит ровно, как очень точные часы, перегоняя в венах чужую, остывающую жизнь. В этот раз изголодавшаяся вампирша испила жертву досуха. Молодое, норовистое животное сильно трепыхалось в железной хватке смерти, но силы были неравны, добыча сдалась, покорно подставив шею острому языку.       Апрельская Луна сияет, поёт… Вампирша щелкает клыками неосознанно, почуяв запах дыма и людей. Они далеко от старого поместья, на древнем, заброшенном кладбище жгут костры. Бессовестные, весёлые ведьмы, чествующие Вальпургиеву ночь. Этой ночью они не боятся ни святой воды, ни креста. Купаясь нагими в серебряном свете, они получают благословение своей небесной покровительницы. Вампирша хмурится и снова сосредотачивается на стуке немёртвого сердца. Кровь почти остыла. А так хочется тепла.       Десять лет. Десять проклятых лет минуло с тех пор, как тварь в человечьем обличии разрушила её жизнь, обратив день ночью и вечным кошмаром.       Ведьмы кричали, веселились, пили вино, представляя его кровью. Высокие языки пламени были видны из окна древнего поместья. Весенний ветер вместе со звуками шабаша разносил по округе ароматы полевых трав и сгоревшего мяса.       Распахнув глаза, вампирша с яростью оглянула тёмный горизонт. Зов Луны усиливался — древняя богиня требовала больших жертв, требовала уничтожить глупых людей.       — Невежды, — рыкнула Интегра, ощущая усиливающийся голод. Её руки трясло, как при лихорадке. Гнев и боль слились в один бушующий поток, грозящий разнести всё, до чего только смогут дотянуться руки хозяйки и её острые клыки. В последний раз бросив взгляд в окно, вампирша отпрянула от него, будто от Святого креста, и прошла вглубь комнаты, куда не доставал лунный свет.       Интегра помнила тот день, словно это было вчера. Её любимый отец — единственный родитель молодой леди — сэр Артур Хеллсинг пожелал устроить в своём поместье бал. Девушка не знала точного повода празднества, однако отец уверил своё возлюбленное дитя, что это не ради сватовства. Артур не желал расставаться с единственной наследницей рода так скоро, хоть ей уже и исполнилось двадцать два года.       Как и положено хозяйке дома, Интегра учтиво приветствовала высокопоставленных мужей королевства и их милых спутниц, провожала в зал и развлекала разговорами знакомых джентльменов. Леди Хеллсинг, наученная отцом и гувернантками, знала, как быть любезной, что и кому говорить и как скрывать своё отвращение к некоторым слишком напыщенным субъектам. Девушка отлично справлялась со своими обязанностями. Оставив полупустой бокал на столике, Интегра оглядела гудящую толпу гостей. За большими окнами зала сгущались сумерки. Вечер плавно переходил в ночь.       Оставив своих собеседников, леди направилась к выходу в сад, желая насладиться весенней прохладой под сенью высоких лип и их уединением. Кажется, то дорогое Уэльское вино было слишком крепким для неё — в голове ощущалось лёгкое помутнение. А может дело было в слишком туго затянутом корсете, сдавливающим молодую грудь. Интегра не часто носила это ужасное изобретение моды, и не привыкла к подобным издержкам общепринятой красоты. Но великолепно выглядеть сегодня попросил её отец. На этот бал должны были прийти важные друзья Артура, всё должно было пройти идеально. Вот только корсет — это уж слишком.       Откинув длинные, белокурые пряди за спину, девушка подставила лицо прохладному воздуху. Невдалеке прошёл дождь, ветер донёс до поместья его чудесную свежесть. Леди Хеллсинг на сколько могла самостоятельно расслабила шнуры корсета и наполнила грудь воздухом.       — Прекрасно, — раздался рядом знакомый голос. Интегра улыбнулась, обернувшись на отца. — Я видел, как ты мило общалась с сэром Арделеаном, дорогая, — Артур приблизился к дочери.       — Поверьте, мне стоило больших трудов не ударить его в живот, — усмехнулась девушка, сбросив маску добродушной графини. — Он слишком хвастлив, уверяет всех в своей немалой силе. Я бы могла его проучить. Но решила, что это точно заденет его павлинье самолюбие.       — Спасибо, что не сделала этого... Но я с тобой совершенно согласен, — мужчина усмехнулся. Почти такой же усмешкой, как и его дочь. Они были так похожи. — Тучи проходят мимо, — спустя несколько минут мирной тишины, как-то отстранённо заметил Артур. — Сегодня полнолуние.       — Нам пора вернуться к гостям. Наше отсутствие могут посчитать дурным тоном, отец, — делано серьёзно проговорила девушка, копируя интонацию одной важной дамы, древней, как эти столетние деревья. Но в глазах Интегры скрывался смех. И усталость. Она не любила балы, но не говорила об этом, чтобы не огорчать отца. Артур не мог не заметить этого.       — Ступай к себе, дитя моё, отдохни, — положив ладонь на плечо дочери, произнёс мужчина.       Интегра нахмурилась — она не любила, когда родитель видел её слабость — но морщинка на лбу быстро разгладилась: она была благодарна за возможность сегодня насовсем оставить гостей. Поблагодарив отца, девушка ушла в свои комнаты. Это было в другом крыле поместья, а потому шумных гостей оттуда было едва ли слышно, если закрыть все двери и окна.       Конечно, Интегра не собиралась готовиться ко сну. Хоть уже и минула полночь, это не было поздним временем для неё. Сэр Хеллсинг часто работал допоздна в кабинете, часто отлучался куда-то ночами (разумеется, он не брал дочь с собой в эти странные, короткие поездки) или тренировался в саду. А потому юная леди, с малых лет привыкшая к странному расписанию отца, научилась жить в том же ритме. Сегодня, конечно, нельзя было понаблюдать за тренировками, однако девушка вполне могла занять себя чтением. Избавившись от жутко неудобного корсета и платья, Интегра облачилась в привычную ночную рубаху и обошла свою спальню. На столике лежали книги современных писателей на английском и французских языках. Девушка без особого интереса окинула взглядом кожаные обложки. Здесь не было нужной книги. Похоже, в прошлый раз она забыла томик Мильтона в кабинете отца. Что ж, кабинет находится в пяти ярдах от её комнат. Вряд ли кто-то из гостей будет прогуливаться по этому крылу в такое время. Леди Хеллсинг тихонько приоткрыла дверь, прислушиваясь. Кажется, сейчас здесь бродили лишь ночные тени, внизу слышалась работа слуг на кухне, и больше никого.       Интегра ступила в коридор и, прикрыв за собой дверь, сделала три шага в сторону кабинета отца. В этот момент музыка в зале стала неожиданно громче, отчего леди крупно вздрогнула и обернулась назад. Ей почудились тихие звуки чужих скрипящих шагов. Но никого рядом не оказалось. Как странно: полы в этом доме никогда не скрипели — дворецкий и прислуга отлично справлялись со своей работой. Наверняка ей просто почудилось из-за громкой музыки. Она сделала ещё один осторожный шаг, всё ещё напряженная. И ровно в этот момент на первом этаже, прямо под ней что-то с грохотом упало и зазвенело.       — Да что они там шкаф уронили? — Интегра теперь ощущала не испуг, а лёгкое раздражение. Она решила пока отложить посещение кабинета и спуститься вниз: вдруг кому-нибудь там нужна помощь. Девушка умела перевязывать раны и даже накладывать швы. А отца пока не стоит тревожить.       На лестнице было темно, свет свечи едва освещал путь, но хозяйка дома знала здесь чуть ли не каждый кирпичик и могла бы пройти всё поместье с закрытыми глазами вдоль и поперёк, а потому этой свечи ей было вполне достаточно здесь. Пока она вдруг не ступила домашней туфлёй во что-то хлюпающее на ступенях. Может, кто-то из слуг пролил здесь суп? Интегра присела на корточки, поднеся свечу очень низко к полу, и обомлела, осознав во что только что наступила. Это была лужа крови. Не маленькая багровая лужица, какая бывает, когда повар отсекает курице голову, а достаточно большая, ручьём стекающая вниз по лестнице.       — Боже, что здесь произошло? — прошептала девушка и быстрее продолжила спуск. Кому-то срочно нужна её помощь. Если этот кто-то ещё жив, потеряв столько крови.       Спустя пять, а потом ещё три ступени она увидела ещё два огромных кровавых пятна. Раненых было точно больше одного. Здесь произошла драка? Только Интегра схватилась за ручку двери, ведущей в кухню, как замерла и услышала странные хлюпающие и чавкающие звуки, какие издавали жрущие свиньи. Девушка сглотнула внезапный ком в горле и немного приоткрыла дверь, чтобы заглянуть внутрь.       Кухня была хорошо освещена, чтобы привыкшие к запахам специй поварята не спутали ничего и не стащили сладости. На верхних полках стояли глиняные подсвечники с желтыми, восковыми свечами. Их света было больше, чем достаточно, чтобы понять, что в кухне поместья кто-то неведомым образом приотворил врата Ада и оттуда вырвалось несколько десятков демонов: грязных, злобных и изголодавшихся до человечьих душ. Ожившие гниющие мертвецы вгрызались в живую плоть, рвали людей живьём на куски, слизывали с пола и столов растёкшееся алое озеро. Алоглазые чудовища были слишком поглощены своей трапезой, чтобы заметить незваную гостью на их пиршестве. Интегра прижала ладонь к губам и крепко сжала челюсти, замерла, опасаясь издать хоть один звук, что привлечёт внимание чудовищ. Но тем не было дела до того, что происходит вне кухни. Демоны жадно поглощали еду и рычали друг на друга, не способные обладать человеческой речью. Хозяйка дома попятилась осторожно назад, прикрыв тихо дверь, а когда поднялась на второй этаж, со всех ног бросилась к кабинету, где, она знала, был потайной вход в коридор, через который можно было выйти из поместья или пройти в другое крыло. Девушка должна была предупредить отца об упырях в их доме.       Интегра видела их всего раз, десять лет назад, когда отец решил рассказать единственной наследнице о его важной мисси, возложенной на Хеллсингов Короной. Спускаясь тем вечером в подвал, Артур был очень серьёзен и едва ли смотрел на дочь, что ещё не подозревала, с чем ей придётся столкнуться. Раньше отец никогда не позволял ей спускаться в подвал, однако здесь не оказалось ничего интересного, только паутина, бочки, да ещё какой-то хлам, совсем не интересный двенадцатилетней леди. Девочка откровенно скучала, но не показывала этого отцу. Ведь тот хотел сейчас показать ей что-то важное, семейную тайну…       Интегра распахнула дверь кабинета и застыла на месте, шокировано глядя на отца, согнувшегося пополам посреди комнаты. Тот вскинул голову — со лба по щеке текла кровь — и, увидев дочь, прохрипел: «Беги!». И кто-то в этот самый момент толкнул девушку в спину и хлопнул дверью. Она устояла на ногах, но оказалась в кабинете с раненным отцом и дюжиной вампиров.       В отличие от упырей, вампиров девушке пока не доводилось встречать, но она сразу поняла, что эта дюжина мужчин совсем не люди, хоть и были очень похожи на них. Алые глаза голодно мерцали в полумраке. Вампиры скалились жуткими, клыкастыми улыбками. Среди них был сэр Арделеан.       — Ха, я так рад, что теперь все в сборе, — ещё больше обнажил клыки один из незнакомцев. Хотя нет — Интегра уже видела этого мужчину лет сорока среди гостей. Сэр Доуль, кажется. И глаза его тогда в ярко освещённом зале были не алыми, а карими. Да здесь все гости бала. — Последние Хеллсинги здесь.       — Ублюдок, — прохрипел Артур, сплюнув густую кровь на ковёр. — Предатель Короны!       — Нет, я как раз не предатель. Я подчиняюсь короне ещё более древней, чем род твоих хозяев, пёс, — смеясь, произнёс сэр Доуль и приблизился к охотнику. — Наконец-то ты сдохнешь, шакал. И вместе с тобой весь твой род! — вампир вскинул руку и, Интегра, почувствовав странную потустороннюю силу, устремилась к вампиру. Тот сжал её шею и немного сдавил, но позволил дышать.       — Убей меня! — воскликнул Артур. И Интегра впервые увидела слёзы в его глазах. — Но её не трожь, иуда!       — Лежишь в луже собственной крови, твоя дочь вот-вот сдохнет, а ты продолжаешь что-то требовать? Артур, образумься хоть сейчас, цепной пёс.       Хеллсинг попытался встать, но его тут же вновь прижали к полу, надавив сапогом на спину. Вампиры смеялись. Они давно жаждали смерти этого человека, и прежде стоило вдоволь насытиться его болью.       — Credo in Deum, — начал произносить мужчина и ему в голову тут же швырнули книгу. Это оказалась Библия.       — Молитвы тебе не помогут, пришёл твой конец. Смирись. — Вампир сжал горло Интегры, та затрепыхалась, пытаясь избавиться от железной хватки немёртвого, но куда там — она лишь человек.       — Оставь её, прошу!       — Так ты просишь, — Доуль ослабил хватку. — Интересно, отдашь ли ты нам свои свитки, если мы оставим ей жизнь?       Артур молчал, с сожалением глядя на дочь. Она последняя из Хеллсингов. Она нужна Короне. Но святые свитки…       — В таком случае я сделаю этот выбор за тебя, мой старый враг. Девчонка ведь знает, где свитки? Знает, верно, не может не знать, — вампир заглянул Интегре в глаза. — Принеси их нам, и ты, и твой папочка останетесь сегодня живы, клянусь Луной.       — Нет, Интегра! — зарычал Артур, с ненавистью глянув на вампиров. — Вы их не получите!       — Не тебе это уже решать, не тебе, — Доуль небрежно отпустил Интегру и толкнул к двери. — Принеси мне свитки, девочка, или мы убьём всех людей в этом доме, всех гостей и слуг. А затем разорим все ближние деревни… Давай, девчонка, беги и принеси нам свитки!       Интегра бросилась к выходу, дверь легко поддалась, и она тут же помчалась вниз. К страже. Она не знала о каких свитках шла речь, но знала, что стража справится с этими вампирами. Воинам хватит серебра и святой воды для этого. Девушка выскочила из тьмы коридора во двор и тут же её ослепил свет полной луны.       — Охотники! — заметив знакомые силуэты далеко впереди, воскликнула она, и в этот же миг её схватили за руки. Чья-то рука в перчатке сорвала с груди девушки серебряный крест и швырнула его в кусты.       Послышался звон разбитого стекла. Из кабинета отца через окно выпрыгнули вниз тени. Двое из них держали уже почти не сопротивляющегося Артура. Тот с отчаянием смотрел на дочь, но помочь друг другу они не могли.       — Это было очень зря, мерзкая девчонка, — прорычал сэр Арделеан, до этого молча наблюдавший за всем этим. — А ты мне даже нравилась.       — Да пошёл ты! — огрызнулась Интегра, больше не пытаясь изображать леди. Она попыталась пнуть вампиров, что держали её, но это было бесполезно. — Этих свитков давно нет в нашем доме! — выкрикнула девушка, надеясь, что звучит правдоподобно. — Отец отвёз их в Румынию.       — Нет! — испуганно воскликнул Хеллсинг.       — Вот как, — кажется, Доулю понравилась эта новость, он неправильно понял реакцию Артура. — Это хорошо. Это очень хорошо, господа. И леди, разумеется. Это меняет дело.       — Убирайтесь из моего дома, чудовища! — продолжал Артур из последних сил.       — Конечно. Только закончим одно дельце, мой дорогой враг. Полагаю, самое ценное для тебя, помимо свитков, конечно, это твоя дочь…       — Нет, не смей!       — Ещё как посмею, — лицо Доуля исказилось, он больше не был весел, а скалился зло, жестоко, кровожадно. — Это конец.       Интегра не сразу поняла отчего кричит, отчего при этом не способна пошевелить и пальцем. А затем увидела серебряную луну, что отражалась в посеревших глазах отца. В них же блестело и отражение белокурой девушки и мужчины, приникшей к её тонкой шее. По груди девушки текла кровь. Интегра уже не слышала крики, вой и выстрелы. Она провалилась в беспамятство за несколько секунд до того, как сэру Артуру Хеллсингу свернули шею бледные и холодные, нечеловеческие руки.       А дальше была тьма. Бесконечная и всепоглощающая, невозможно холодая и обжигающая. Кажется, она умерла и попала в Ад, а иначе это чувство, будто что-то внутри ломает все её кости, никак невозможно объяснить. Ей жарко, ей холодно, её рвут гончие псы, с неё сдирают кожу и обливают кипящим маслом, затем окунают в кислотную реку, отрывают пальцы, ломают каждый позвонок, вспарывают живот, в глаза втыкают раскалённые иглы, а по ушам стучат молотками… Этот Ад продолжался, возможно, несколько тысячелетий или, быть может, всего миг.       Ей снился сон. Со странными, размытыми образами, с нечёткими голосами. Кто-то шептал над ней молитвы. Интегра знала эти молитвы, но отчего-то они казались ей самыми отвратительными проклятиями. Интегра слышала звон колоколов, но ей казалось, что это вопли из самого Ада. Мир всё больше и больше искажался вокруг и сужался до маленького, тесного, чёрного пространства. Здесь пахло хвоей и ладаном — и этот запах показался ей самыми мерзкими зловониями в этом мире. Только тьма успокаивала. Странно, ведь сначала оттуда тянулись к ней руки грешников, желая притянуть в Ад. А теперь тьма ощущалась домом. Странным тесным, но уютным, словно объятия матери для младенца.       Интегра приоткрыла глаза, не желая больше поддаваться этим странным, неестественным для неё чувствам. Где бы она сейчас не была, здесь было темно. Только как-то необычно… Рассудком она понимала, что видеть ничего не может, но глаза всё прекрасно видели — девушка сейчас лежала в тесном, закрытом ящике. Ещё не до конца осознавая происходящее, Интегра протянула руку к крышке, ощупала отполированную древесину редкой сосны и постучала. Звук был звонким.       Она в гробу. Но ещё не под землёй. Это было бы хорошей новостью, если бы Интегра не знала точно — она теперь вампир.

***

      В пустынном помещении, бывшем когда-то просторным кабинетом её отца, было холодно и темно. Камин, в котором даже летом горел домашний, ласковый огонь, ныне походил на бесполезную груду сложенных в углу камней. Книжные стеллажи теперь годились разве что для растопки печи. Сами книги почернели то ли от копоти, то ли от плесени — в любом случае к ним больше не хотелось прикасаться, их стоило давно сжечь. Десять лет назад огонь уже начал своё страшное дело, так почему бы ему сейчас не закончить его?       Десять лет назад, выбравшись из собственного гроба — благо тогда стояла глубокая ночь — Интегра обошла свой разрушенный дом. Вампиры обыскали всё, дабы убедиться, что тех свитков здесь нет на самом деле. Охотники вернулись с охоты слишком поздно для семьи Хэллсингов, но огонь им удалось потушить. Только какой в том теперь был толк.       Стоя в саду, Интегра с безразличием оглядывала почерневшее здание. Его ещё можно восстановить. Но зачем? Она ведь знала, что в соседнем гробу лежал отец — её друг и наставник. Она не была готова лишиться его так скоро.       — Вы всё же живы, — к ней подошёл один из верных охотников отца. Джон. Интегра услышала его гораздо раньше, чем он заметил её белый силуэт на фоне ночной черноты в лунном свете.       — Нет, это не так, — прошептала в ответ вампирша, обернувшись к Джону. Она вдруг поняла, что слышит стук его сердца необычайно чётко. Она была голодной и опасной. — С этим лучше покончить скорее.       — Нет, нельзя, — покачал головой мужчина.       — Я вампир. Меня нужно уничтожить, — Интегра чувствовала слёзы внутри себя, но уже не была способна плакать.       — Вы последняя из рода Хеллсингов. Вы должны отомстить за свой род, госпожа.       Интегра скорбно оглядела поместье. Затем подняла потускневший взгляд к Луне. Та, казалось, улыбалась, если улыбка без лица вообще была возможным явлением.       — Только месть принесёт вашей душе хоть малый покой, — вновь тогда подал голос Джон, уверенный в своём заключении. — В Рай вам дороги уже нет…