Between Love and Fascination

Ты - музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской. Зачем же любишь то, что так печально, Встречаешь муку радостью такой? (Уильям Шекспир, сонет 8)

Твой голос всегда заставлял меня дрожать. Каждая взятая тобою нота — игла, что колит мою душу, запускает по венам яд. Оставляет извиваться в нервном экстазе, в порыве неведомых мне раньше чувств. Твой голос манит меня в темные воды. А я лишь слышу урывчатые стоны соблазнительных сирен и похотливый шепот русалок. Да и ты сам, словно морское существо, словно мираж из сновидений, нимфа моих грез. Как змей-искуситель, зовешь меня принять приглашение в этот ад страстей. Открываешь двери в новый мир. И как же тяжело мне удержаться от этого соблазна, подброшенного самой судьбой… И я лишь пою, срывая голос для тебя. [Chet Baker – Look For The Silver Lining] Вечно дождливый в этот сезон Нью Йорк. Казалось, что под вечер капли начинали отбивать особый ритм, подстраиваясь под что-то легкое и ненавязчивое. Ночное время принадлежало джазу. Он словно окутывал улицы и бары своей атмосферой обреченной романтики. В помещении одного из тысячи этих безымянных заведений сидел Виктор. Он задумчиво, сквозь свое отражение в стекле, смотрел на еле освещенную улицу. Еще никогда ему не было настолько одиноко в собственных мыслях. Цепляясь взглядом за каждого случайного прохожего, он надеялся, что это сможет его хоть как-то отвлечь. Все попытки оборачивались провалом. В конце концов, печально вздохнув и согласившись со своей судьбой, мужчина развернулся искать ответы в зале. Блеклые воздушные образы и силуэты, чей-то звонкий смех, шум разговоров и сигаретный дым; все это гармонично вписывалось в ритм музыки, дополняя ее, добавляя ей тех красок, которые никогда не услышишь на записях, никогда не увидишь еще раз в точно таком же исполнении. Эта магия действовала только здесь и сейчас. В зале раздался тихий усыпляющий мужской голос. “I fall in love too easily”, совершенный и вечный хит. Виктор откинулся на мягкую спинку протертого дивана и закрыл глаза. Пальцы сами начали подыгрывать в такт нехитрой мелодии, а губы зашевелились подпевая текст. I fall in love too easily Так легко влюбиться в столь идеальный тембр… I fall in love too fast Слишком быстро, чтобы прочувствовать его до конца… I fall in love too terribly hard И слишком сильно, чтобы игнорировать… For love to ever last Какое истинное наслаждение… Именно этого сейчас так ему не хватало. Бездумно предаться мелодии, утонуть в шелковистом голосе и сладких нотах. Не петь, а слушать. Мужчина расплылся в сияющей улыбке. Ему всегда хватало какой-то мелкой детали, чтобы вернутся в добродушное состояние. Он так легко переключался между своими эмоциями, что временами это даже пугало. Блондин плавно выскользнул со своего места и направился к бару. — Одну «Кровавую Мэри», пожалуйста. — Могу разве что налить водки, — подмигнул пожилой бармен. — Так даже лучше. – Виктор лишь улыбнулся и сел за стойку. Его взгляд еще несколько секунд блуждал по залу, пока не остановился на сцене. Мужчина сразу расслабился и закрыл глаза. Очередная ненавязчивая песня. Ему так надоел этот город и его бешенный дневной ритм. Это место словно существовало где-то на грани мира. Оторванное. Запечатанное во времени. И как бы абсурдно это не звучало, но именно в этом потерянном месте он чувствовал себя найденным. Музыка затихла, но Виктор все еще находился в прострации. Увлеченный собственными мыслями; музыка для него кажется никогда не затихала. Он сладко вздохнул. — Нравится группа? — В реальность его вернул голос бармена. — Ребята играют здесь каждый день. Но наш солист появляется здесь по пятницам. — О, вот как? – Игриво хмыкнул Виктор. — Откуда столько уверенности в моей заинтересованности? — Юноша, я работаю барменом годами. И вижу когда человеку что-то нравится. — Мужчина ловко протер рюмку и налил водки. — Прошу. Без лишних слов, Виктор залпом опрокинул рюмку и немного скривившись бросил напоследок: — Верно видите. — Еще раз улыбнувшись, он двинулся к выходу. *** Ты всегда был убийственно прекрасным, Виктор. Ты всегда был для меня идеалом. Далеким, еле слышным образом, что пленил мой затуманенный разум. Зачем ты так жесток со мной? А ведь мы даже незнакомы. Ты убиваешь меня. Мучаешь всем своим естеством. Зачем? Я не могу кричать, я не могу говорить, я не могу даже шептать об этом. И лишь музыка способна сказать все, что я хотел бы, но не могу… Жаль, ты никогда не услышишь моего отчаяния. [Chet Baker – My Foolish Heart] There's a line between love and fascination, Твой голос овладел мною. Кажется, уже давно… Хоть я и только его услышал. Все время потерянный в ожидании, среди строк спетых тобою. That's hard to see on an evening such as this, Ты сам словно потерянный в хаотичном вихре нот, но это делает тебя потрясающим. Я закрываю глаза и больше ничего... For they give the very same sensation. Какое же потрясающее и освежающее чувство. Пожалуйста, не прекращай петь. When you are lost in the passion of a kiss. Виктор сидел в первом ряду перед сценой. Как только затих последний аккорд, он первым сорвался с места. Мужчина аж светился, аплодируя музыкантам. Вовремя спохватившись, после поклонов, он быстро поймал за руку уходящего солиста. — Я поражен Вашим голосом, - пролепетал блондин, обнимая неуклюжего темноволосого паренька, который еще минуту назад покорял толпу своим невероятно чувственным тембром. Тот явно был растерян ситуацией и лишь тихо поблагодарил его. — Очень приятно знать, что кому-то мы нравимся. — Певец неловко улыбнулся, поклонился еще раз и уже собрался уходить. — Как невежливо с Вашей стороны вот так сразу исчезать. — Виктор крепко схватил его руку, не давая уйти. — Не узнаете меня? — Простите… Я серьезно не… — Он наконец-то решился поднять взгляд на своего настойчивого поклонника. Послышался лишь глухой резкий вдох. Поняв, что такое поведение напугало музыканта, Виктор отпустил его. — Простите меня. Не удержался от эмоций. — Приложив руку на сердце, он поклонился и представился: — Виктор Никифоров. Ваш большой фанат, Юри. — Я действительно не… — Парень удивленно заморгал. — Я плохо вижу, поэтому не узнал. — Юри сделал несколько шагов назад. Этого не было видно в вечернем освещении бара, но он стыдливо покраснел. Больше не пытаясь сбежать, он начал на повторе извиняться. — Успокойтесь, - лишь рассмеявшись произнес Виктор. — Сегодня все извинения для вас. Я действительно был покорен последними выступлениями. — Неужели? — Приглушенно ответил юноша и почему-то грустно улыбнулся. *** Тебя будто заело. Говоришь, я владею тобой? Но разве все не наоборот? Я так потерян. Я не знаю, что будет дальше. Я не могу… не могу… не могу… Ты так близко ко мне. На расстоянии руки. Приходишь. Рассказываешь мне о своей жизни и о том, как многого я могу добиться. Зачем? Зачем ты так близко? Не смотря на это, ты продолжаешь оставаться для меня идеальным миражом. Словно тебя не существует за границами моего воображения. Ты слишком идеален, Виктор. Слишком далек для меня, слишком непонятен. Я чувствую давление и не могу понять откуда оно растет… Словно невидимые руки сдавливают мне шею, медленно убивая. А может это я сам...? Уже был поздний вечер понедельника, но из бара на Проспект-Хайтс все еще доносились звуки музыки. Почти круглосуточно здесь можно было услышать самые популярные джазовые композиции, это поднимало настроение живущих поблизости горожан. Джаз всегда успокаивал душу и заставлял смотреть на мир вокруг проще; этого не хватало после тяжелого рабочего дня. Сейчас из патефона доносилась «That Old Feeling». - Виктор, остановись! – Бар закрывался и в нем остались только Юри и Никифоров. Последний уже собрался уходить, как его остановил японец. — Нам нужно кое-что… Точнее я должен кое-что сказать. — Да? И что же это? — Блондин скинул шарф и сел в первое ближайшее кресло. Его лицо было примером спокойствия. Казалось, он даже не почувствовал напряжения, которое с каждой секундой усиливалось, полностью обрастая коконом вокруг Юри. Парень нервно начал заламывать руки и кусать губу. Потерев виски, он наконец-то собравшись с мыслями, начал: — Мне кажется тебе стоит прекратить приходить… Сюда. – Слова давались японцу тяжело. После этой фразы зал погрузился в гробовую тишину. На какой-то момент даже показалось, что можно было услышать вибрации сердцебиения. Игравшая композиция резко затихла, словно все вокруг было живым и управлялось самими эмоциями этих двоих. Нервно сглотнув, Юри вытер с лба пот. — Прости, мне не стоило это говорить. — Он резко развернулся и ушел разбирать инструменты на сцене. Виктор молча поднялся и последовал за солистом. Его лицо дальше не отражало никаких особенных эмоций, но появилось чувство, что что-то в его походке надломилось. А могильное молчание было лишь маской, за которой он прятал звуки разрывающегося по швам сердца. «Нет-нет, у него нет сердца», - твердил себе без умолку Кацуки. — Юри. — Обратился к японцу блондин. — Я… — Нет, не надо. Ты… — Юри тяжело вздохнул, упершись в закрытое фортепиано. — Ты слишком все усложняешь для меня. Поэтому я и сказал то, что сказал. — Что я могу сделать? — В голосе Виктора звучала какая-то неопределенная жалость. Не то к Юри, ни то к себе самому. — Я не знаю, Виктор. — Он развернулся, пытаясь не смотреть в глаза русском, и ушел к барабанной установке. — Просто… Я не знаю, как объяснить то, что я чувствую. Но твое присутствие все усложняет. Виктор хотел что-то сказать, но замер, наблюдая за попытками парня сосредоточиться на разборке инструмента. — Похоже я заблуждался, когда думал, что смогу привнести в твою жизнь какие-то особенные краски. — Словно бросая слова в сам зал, произнес Никифоров. Он еще минуту стоял, думая о чем-то своем, а тогда направился к выходу. Немного поерзав около дверей, он бросил напоследок единственную фразу: — И недооценил силу того, что ты привнес в мою. И не думай, что я ухожу навсегда. С этими словами, он покинул бар. Юри оставил свою работу и подошел к одному из окон, что выходили на центральную улицу. Начинался дождь, и он, сам не понимая почему, улыбнулся. Напряжение словно испарилось. Музыкант взял в руки лежащий на стуле шарф и крепко сдавил его в ладонях. — В этом я не сомневаюсь.