365 сказок

Я набрёл на заброшенный дом, выбитые стёкла щерились в мою сторону осколками, дверь висела на одной петле, и плющ вскарабкался на крыльцо и втекал зелёной волной внутрь. Мне тоже стало любопытно, что же там скрылось, да и осталось ли вообще хоть что-то. Меня встретил зеленоватый полумрак. В небольшом холле царил хаос: сломанная мебель, разбитое зеркало, песок и старая листва. Местами, там, куда попадал солнечный свет, зеленели побеги, в тёмных углах росла плесень, похожая на тёмную, набравшую воды губку. Я прошёл дальше, мимо покосившейся двери, ведущей на кухню — туда было не войти, обрушилась стена. Уцелела гостиная, в ней даже оставался столик, на котором, будто ожидая меня, лежал конверт. Не сдержав любопытства, я поднял его, но не сразу решился открыть. Впрочем, адресата автор не указал, и послание могло быть оставлено любому и каждому, кто когда-либо переступит порог. Я всё-таки вытащил чуть сыроватый листок, в одном уголке его тоже уже цвело плесневелое пятнышко. *** Здравствуй, неизвестный! Возможно, ты обнаружишь это письмо тогда, когда сам я уже превращусь в пыль. Что ж, зови меня Пайтер, если тебе вообще нужно моё имя, и читай мою историю не спеша, потому что у меня не было желания писать слишком большие письма. Я всегда был одиночкой. Хоть и родился в хорошей семье, никогда ни в чём не нуждаясь, к двадцати одному году я постарался полностью отречься от родителей и их дел, уединился здесь, в глуши, предпочитая жить охотой, а не заниматься скучными расчётами. Я не научился любить людей и быстрый пульс жизни больших городов, не сумел насадить в себе чувство необходимости кого-то рядом. Здесь, в лесах, мне было хорошо. Отец, понимая, что не вернёт такого, как я, в лоно семьи, подарил мне этот клочок земли, занявшись воспитанием младшего брата, ставшего его надеждой и опорой. Скромный мой дом не требовал слишком больших затрат сил, хотя моя семья порой помогала мне — в основном оставляя полезные мелочи и продукты в условном месте, а не набиваясь на встречу. Вскоре я позабыл звук их голосов, их имена и лица. Надеюсь, и они так же легко выбросили меня из памяти, лишь по привычке привозя какие-то бесполезные вещи. Так продолжалось достаточно долго, я совсем одичал, отпустил бороду, наслаждался пением птиц. Мне было легко и привольно в кои-то веки. Но однажды утром всё это исчезло, прекратилось, обрушилось, разлетелось прахом… И я могу подобрать и другие сравнения, неизвестный, чтобы описать, как много боли мне это причинило. В мои леса вторглись шумные люди. Целая семья, беглецы из города, не умевшие слушать природу, не желавшие её понимать. Они встали лагерем у ручья, где я набирал воду, нарушив и моё уединение, и мой образ жизни, и весь здешний мирок. И им было хорошо! Они наслаждались каждым мигом, пока я, заперев дом, приглядывал за ними из чащи. Дети дразнили меня зверем, пусть и не видели ни разу. Их родители смеялись и звали чудаком, не имея на это никакого права. Никто не старался выслушать меня или хотя бы уважить как хозяина этих мест. Я же опасался приближаться к ним. Кто же знает, чего можно ждать от столь странных людей? В какой-то миг я осознал, что не понимаю их языка! Я видел их эмоции, читал их чувства, но до меня не доходило ни единой фразы, я не мог вычленить слов. Наверное, необходимость в таком понимании у меня пропала, и постепенно я забыл, как говорить, как звучит речь. Я не чувствовал себя хуже из-за этого, ведь в лесу я прекрасно понимал каждое живое существо. Я говорил по-волчьи и лисьи, мог побеседовать с совой и оленем. Зачем мне были иные наречия? Я всё реже возвращался в дом, но иногда таки приходил, чтобы написать страницу-другую дневника. Ты не найдёшь его, он погребён слишком далеко теперь. Написанное я мог прочесть, что, наверное, было странно, а может, мои незваные гости действительно принадлежали другой стране. Как бы я мог это узнать наверняка? Так или иначе, я следил за ними, всё больше дичая. Я и чувствовал себя зверем, ожидая, что глава семьи вот-вот начнёт выслеживать меня по следам, да только он был слишком слеп, чтобы действительно найти хоть что-то. Я приходил в свой маленький дом по ночам, устраивался на постели и слушал, как поёт лес. А иногда и не приходил, ночуя под деревом. Они же заглядывали на мою поляну с завидной частотой. Им нравился дом, его добротные стены и крепкая крыша, его тепло, и камин в спальне, и кухонька, куда всегда попадало утреннее солнце. Однажды они заняли мой дом, и я не вернулся. Незнакомец, ты спросишь, как же так вышло, что ты читаешь это письмо, находясь в гостиной? Кстати, не слишком ли она обветшала? Наверняка, очень, ведь ни их, ни меня давно нет. Они называли меня зверем, теперь уже все разом, и однажды — думаю, они сами виноваты в этом — я обернулся таким, каким они видели меня. Я пришёл к ним — в мой — дом диким волком и снял дверь с петель. Я разрушил всё, что попалось мне на пути и… Наверное, ты понимаешь, что случилось. Обретя человеческий облик, я не мог больше жить здесь. Я оставил дом сразу после того, как написал эту записку. Оставил, чтобы уйти в лес и никогда больше не вспоминать, как был человеком. Прощай, незнакомец, спасибо, что выслушал исповедь. *** Когда я дочитал записку, позади меня послышалось шуршание. Я резко обернулся и увидел крупного, напоминающего волка зверя. Письмо само выпало у меня из рук. Конечно, страннику не страшно было бы умереть от клыков и зубов такого существа — в любом случае я бы… просто проснулся. Но приятного в такой гибели тоже было маловато. Однако зверь не нападал, настороженно обходя меня по кругу. Я поднял листок, не сводя со зверя глаз, вложил его обратно в конверт и опустил на чистый от пыли прямоугольник. Зверь замер, настороженно глядя на меня, я же медленно отступал к двери. Не в моих правилах было нарушать чужое уединение. Пайтер, ставший волком, по-прежнему жил, хоть дом его обветшал много лет назад. Что ж, я запомнил и готов был уйти, рассказать эту историю и другим. Он… отпустил меня, возможно, угадав мои намерения не до конца угасшим человеческим сознанием, а может, понимая только, что я не представляю для него угрозы. Мне хотелось бы рассказать, что этот мир лишился городов и давно весь порос лесами, но вряд ли он на самом деле этого не знал, каким бы уединённым ни было его существование. Он должен был чувствовать такие изменения. Или даже он и являлся им причиной, он и ему подобные. Для таких вопросов история не давала даже подсказки. Дверь ждала меня у ручья, возможно, даже того самого, о котором Пайтер упоминал в своей записке. Или это был совсем другой поток. Я ушёл из этого мира, полный смешанных чувств и отчего-то тоски, и мне не хотелось вернуться.