365 сказок

Среди лесов и холодных ручьёв, что бежали с гор, затерялась горстка деревушек, соединённых между собой пустующими трактами. Мало кто любил тут путешествовать, мало кому приходило в голову разводить торговлю. Да и чем торговать-то? У всех одно и то же — пряжа из козьей шерсти, шкурки мелкого пушного зверя, ягоды лесные и орехи. Народ тут жил в основном нелюдимый, в душу друг другу никто не лез, новостей и слухов не любили. Домики стояли уединённо, так что соседа с окраины деревенской можно было и неделю не увидеть. Потому никто и не заметил, что Малеска начала полнеть. Не обратили они внимания — или тут уж виду не подали — что однажды ночью разорвал дремотную тишину, нависшую над деревней, крик младенца. Не спросил никто, зачем Малеска ходила в лес под вечер, почему шла с корзиной, а вернулась без неё. И если кто что-то и знал, предпочёл молчать. Так уж заведено было в тех краях. *** У ручья, на мшистом берегу стояла корзинка с младенцем. Любопытный мальчишка рассматривал всё вокруг, пусть зрение пока его подводило. Цветные пятна да дуновение ветра, вот и всё, что он видел и ощущал. Однако характер в ребёнке прорастал удивительный — нипочём ему было то, что мать куда-то исчезла, лежал он и гукал, нисколько не беспокоясь, ничего не пугаясь. Эри долго наблюдала за ним, то прижимаясь к камню, то оглаживая мох пальцами, то кусая себя за губу. Зелёные глаза вспыхивали по-волчьи, но скоро резко теплели, и Эри опять пританцовывала, подавалась вперёд, а затем резко отодвигалась. — Что выглядываешь? — сова Хэлгэл опустилась Эри на плечо. — Детёныш человечий. Вот это радость. — Не будет поживы, — нахмурилась Эри. — Так мать его давно вернулась к своим, — Хэлгэл развернула крылья. — Дар это нам. — Я его первая нашла, — и Эри решилась, рванулась, подхватила корзинку. — Мой! — и ощерилась, демонстрируя совсем не человеческие длинные клыки. Малыш удивлённо гукнул, но не заплакал, страха в нём совсем не было, и Эри тому так радовалась, точно сама этого младенца и родила. — Мой, мой! — пошипела она ещё. Хэлгэл сделала круг над её головой и улетела, оставив Эри наслаждаться маленькой победой. Очень скоро младенец всё же насупился, и Эри безошибочно угадала, что ему требуется молоко. Молока ей было взять неоткуда, потому она зашептала древние колдовские слова и клыками надорвала кожу руки. Зеленоватая кровь закапала в открытый рот малыша. Сперва тот не хотел такого лакомства, но колдовство сделало своё дело, и скоро наевшийся мальчишка уснул, для верности сжимая рыжую прядь волос своей новой матери. — Мой, — удовлетворённо шептала Эри, утаскивая его в нору. — Мой, мой… *** На крови и колдовстве дитя росло втрое быстрее, впрочем, откуда бы Эри было знать, сколько там гукают в люльках человечьи младенцы. Она заботилась о своём в меру своего же разумения и радовалась, что он мужает, больнее дёргает за волосы, радостно скалит заострившиеся зубы, смотрит на мир не круглыми, а постепенно всё сильнее вытягивающимися зрачками. Мелькнули зимы и вёсны, и вот уже рядом с Эри стоял крепкий подросток, высматривали они оленя и одинаково взрыкивали — тихо-тихо, прижимаясь крепко к стволам деревьев. — Мой, — глянула на него Эри, так и прижилось странное имя, — охота плохая. Охота была плохая уже месяц. Олени чуяли суровую зиму и уходили стадами прочь, но Эри не могла уйти за ними, не умела она. И смеялась ей в лицо Хэлгэл, обещая, что этой зимы ничуть не пережить ни ей, ни подкидышу. — Плохая, — отозвался он. — Мясо. Эри мрачно сгорбилась. Ей было уже ясно, что осталась только мелкая дичь, да и та по норкам, не достать. Внезапно ветер принёс отголосок сладкого дыма. — Человечье, — опередила Эри. — Нельз-з-зя! — Еда, — возмутился Мой. — С-с-с-смерть! — ощерилась Эри и побрела обратно в логово, уверенная, что Мой не ослушается её, скоро вернётся и будет сопеть обиженно, пока не угомонится. Вот только ничего такого не случилось. Едва Эри скользнула в любимую темноту, как стало ясно — Мой к ней и не собирался. Остался там, на холоде. Сначала рванувшись назад, Эри всё же вернулась и улеглась клубком на подстилке из сухих листьев и шкурок их прежней добычи. Мой должен был повзрослеть, и она не имела права его останавливать. Тихонько поскулив от огорчения — детёныш ей нравился больше — Эри уснула, чтобы хотя бы так усмирить голод. *** Мой выбрался к деревне через несколько часов. Частокол не был ему преградой, и вскоре он замер в густом кустарнике у одного из домиков, наслаждаясь льющимися со всех сторон ароматами тепла и пищи. Люди — и те пахли сладко и пряно, так и хотелось разорвать им глотку. Только что-то глубоко внутри мешало, какой-то странный комок бился в груди. Мой едва не собрался выцарапать его оттуда, но вовремя сообразил, что только боль себе причинит. Да и не дотащить до логова такую тушу, нужно что-то мелкое… Он крадучись подобрался к амбару и, скользнув туда, напустил на животных колдовства. Лесные бы всё равно сопротивлялись, но тут Мой обнаружил, что эти смотрят пустыми глазами, готовые подставить шею его острым зубам. Выбрав парочку гусынь покрупнее, Мой свернул им шеи и в два счёта перебрался обратно в лес. Радость от успешной охоты придала ему сил. *** Эри не стала спрашивать, ей нужно было мясо, и она не собиралась ругать детёныша за заботу. Они сытно поели впервые за много дней. — Человечье, — наконец заметила она, выбирая местечко удобнее. — Злость. Они убьют, если поймают. — Не поймают, — самоуверенно заявил Мой. Эри дотянулась и погладила его по плечу. Она уже давно знала, что убедить ни в чём не сможет. А уж сколько раз Хэлгэл смеялась, говоря, что человека, сколько кровью его ни выкармливай, потянет к своим. Эри не верила, но гусиным жаром ещё пахло в логове. Сладко-человечье. — Я принесу ещё, — Мой подполз ближе и устроился у неё под боком, сразу засыпая. *** Зиму они пережили благодаря вылазкам в деревню. Мой с каждым разом становился всё самоувереннее, и Эри чуяла, как в нём вырастает вожак, каких её племя не знало уже давно. Племя, что так привыкло жить поодиночке. Она почти поверила, что ему всё по силам, но с началом весны он… не вернулся. Поначалу Эри тоскливо подвывала да пыталась поймать Хэлгэл, но сова смеялась над ней и ничего не говорила. Эри подумала, что Мой погиб. Люди — злые создания, они нашли и убили его, научились делать ловушки, восстали против колдовства, что она влила в его горло со своей кровью. Потом наступило лето, и Эри начала забывать. Только всё так же ходила к ручью, лежала на мшистых камнях, будто выискивала корзинку, где некогда впервые увидела ребёнка. К осени она и об этом не помнила, мчалась по лесам, настигала оленей, рвала тонкие горла длинными клыками и вымазывалась в крови, став такой злой, как никогда прежде. Человечье — человечьему. Таков был закон в её племени, и она теперь знала, отчего не стоит его нарушать. *** Зима. Эри свернулась в клубок и чуть дрожала от холода. Она и забыла, как это — зимовать в логове одной. Снова настали голодные времена, и Эри вспомнила свою тоску. Ей не хотелось весь день искать пропитание. Был только один путь пережить — призвать вторую форму и навек остаться в ней. Колеблясь, Эри только глубже зарывалась в подстилку. Когда в логово кто-то влез, пахнув тёплым и сладким — человечьим — Эри дремала. Ощерившись и заворчав, она прянула к стенке и только тогда поняла, что перед ней лежит едва живая коза, слабо подёргиваясь, а густая, в сумраке чёрная кровь бежит по клочковатой шерсти. — Эри, — Мой подался к ней. — Вернулся. — Где ты был? — она не поборола соблазна и начала лакать из раны, но всё же шипела: — Где, где, где? — Нашёл, — он замолчал. Отрывистые фразы того языка, на котором они говорили раньше, теперь были ему сложны, Эри видела, что он стремится говорить на другом. — Мать, — обозначил он наконец и засмеялся. — Что ты сделал? — угадала Эри. — Выбор, — просто ответил он и рванул клыками козу. — Ешь, Эри. Зима будет лёгкой. Колдовство в нём стало сильнее. Эри запустила ладонь в кровь и прочертила на его лбу знак вождя. Она чуяла, что всё племя подобралось, готовое ответить на зов. Глаза его блеснули по-волчьи и тут же потеплели. *** В деревеньке лишь месяцем позже поняли, что Малеска мертва. Кто-то берёг её животных, и те не кричали от голода, хоть их и стало заметно меньше. Впрочем, это было только начало.