Сюрпризы

Хэ Тяню не нравились дни рождения. Гуань Шаню, так уж вышло, нравились. Это всё между ними меняло. Это все усложняло. Но опять же, почти все между ними и так было разным. Напряжение между ними было невыносимо. Драки – тем более. Секс после них был лучше. Но всё же. Гуань Шань не мог с уверенностью сказать, что клубок в его животе в итоге исчез. Он не мог с уверенностью сказать, что Хэ Тянь не казался ему листом треснувшего стекла, готовым рассыпаться на осколки. Он не мог сказать, что после споров, хриплых голосов, полных злости язвительных комментариев, разбрасываемых вокруг, недопонимание прекратило цепляться и обвивать их даже спустя шесть лет . Он посмотрел на сидящего на диване Хэ Тяня, держащего в руке пиво. Телевизор был включен. Хэ Тянь смотрел что-то про американскую политику. Его лицо было вялым, глаза мягкими, но не тёплыми. Губы сжаты в тонкую линию. Гуань Шань бросил взгляд на экран ноутбука, стоящего перед ним на обеденном столе. После слишком большого количества обедов на диване перед телевизором он заставил Хэ Тяня купить стол. – Цивилизованные люди так не делают, Хэ Тянь. – Цивилизованные? – переспросил Хэ Тянь. – Да похер. Немного высокомерно с твоей стороны, ты не находишь? И Гуань Шань смотрел на него и хотел ударить, потому что именно так все происходило в первое время. Так все было. И – и это было неплохо. Потому что не было ново – не отличалось от того, как все обычно было между ними: голые слова и готовые к бою кулаки. Так что они купили стол. Они купили телевизор, потому что в противном случае комната была полна белого шума, а Хэ Тянь проводил слишком много времени, уставившись в окно, и это расстраивало Гуань Шаня. А когда он не смотрел на то, что было снаружи, он смотрел на Гуань Шаня так, будто мог видеть его изнутри. «Ты не можешь, – хотел сказать ему Гуань Шань. – С людьми так не выходит. Со мной так не выходит». Не беря в расчет, что никто никогда не мог сказать Хэ Тяню что-то, чего он не желал слышать, Гуань Шань думал, что, наверное, Хэ Тянь уже знал, как с людьми выходит. Знал слишком хорошо. Что делало ситуацию в целом еще хуже. Они купили дополнительный набор простыней, чтоб не приходилось спать на матрасе, пока первый набор был в стирке, липкий после секса. Они купили книжную полку, некоторое время остававшуюся пустой, поскольку ни один из них толком не читал. Они купили для полок ящики, чтоб заполнить их фотографиями, рисунками углем, сделанными Гуань Шанем, безделушками, которые присылала ему мать, потому что для нее переезд сына к Хэ Тяню в другую часть города был все равно что переезд во Францию. И так, постепенно, жилище стало их. Оно стало местом, где Гуань Шань мог представить себя. Оно стало местом, где Гуань Шань мог представить себя с Хэ Тянем, переплетенным, неразрывно связанным. – Однако все это просто вещи, – сказал Хэ Тянь. – Они не имеют значения. – Ты не можешь жить в пустом доме, Хэ Тянь, – ответил Гуань Шань. – Это не… – Нормально? – Нездорово. – Ага. Ладно. У меня вредная привычка курить и невыносимое эго, так что я уверен, что есть вещи похуже отсутствия журнального столика с чертовой ярмарки тщеславия. – Дело не в наличии вещей, – сказал Гуань Шань. И он не мог объяснить свои слова. Как он мог объяснить, каково это – иметь возможность создать дом, когда у него самого ничего не было. Как он мог объяснить это кому-то вроде Хэ Тяня, который ничего не имел, но всегда обладал возможностью иметь все? Он думал об этом сейчас, листая Amazon. Просматривая чужие вишлисты и веб-сайты с вещами ручной работы. Он думал об этом, кликая на случайные объявления и читая «Топ 10 Подарков На День Рождения Для Вашей Второй Половинки» в журнале Beijing Tatler. Он вновь посмотрел на Хэ Тяня, неотрывно глядящего в телевизор. Капельки воды, стекая с банки пива, скользили по коже его руки. Хэ Тянь потер загривок, прочистил горло, после чего встретился глазами с Гуань Шанем. Искра. – Что? – спросил Хэ Тянь. Гуань Шань сглотнул. – Ничего, – пробормотал он и посмотрел обратно на экран. Казалось невозможным, чтобы взор, взгляд мог сделать такое. Мог поймать его, будто свет внезапно загоревшихся фар. Но вместо фар были глаза, сделанные из угольков, а казавшийся жестоким рот всегда нашептывал слишком сладкие вещи. Удивление заставило уже готовые слова застрять в горле; как вообще возможно, что такой голос мог произносить слова, которые он иногда произносил? Гуань Шань вздохнул. Это было невозможно. Хэ Тянь ничего не хотел. Он ни в чем не нуждался. – У меня есть ты, – говорил он, бормотал в склоненную шею Гуань Шаня, заставляя его вздрогнуть. – Что еще должно быть мне нужно? Дело не в нужде. Тебе двадцать один. Чего двадцатиоднолетнему не хочется? Он знал, что сказал бы Хэ Тянь: «Но я хочу тебя. Разве этого недостаточно?» И он не мог сказать, что невозможность быть желанным не причиняла ему боль. Быть – почти – нужным. Ему. – Что-то ты затих. Гуань Шань поднял глаза. Хэ Тянь смотрел на него. Будто и не отводил взгляд. Гуань Шань даже не почувствовал, что за ним наблюдают. – Читаю новости. Хэ Тянь помолчал. – Ты никогда не читаешь новости. – Неправда. Хэ Тянь наградил его удивленным взглядом, закинул руку за спинку софы и развернулся к нему. – Нет, Гуань Шань. На самом деле нет. – Я читаю новости. – Ты читаешь – я даже не знаю, что ты читаешь. Но это не новости. Гуань Шань закусил губу. – Я мог бы почитать их, если бы хотел. Хэ Тянь приподнял бровь. Внезапно он выключил телевизор, тихое жужжание голоса рассказчика замолчало. Уже в следующий миг он был на ногах, своих длинных ногах, мягко надавливающих голыми ступнями на половицы. Стоило Хэ Тяню сдвинуться с места, как Гуань Шань почувствовал, что не может пошевельнуться. Хэ Тянь стремительно приблизился к нему. Это было движение человека, который искал что-то и непременно нашел бы. Нет – это было движение чего-то еще более дикого, неукротимого. В то мгновение, когда ты хотя бы попытаешься заставить его перестать быть собой, его челюсти сомкнутся на твоем горле. И это будет только твоя вина. К тому времени, как Гуань Шань ощутил, что снова может дышать, Хэ Тянь уже стоял за ним, прижавшись к его спине, крепко и прочно. Его пальцы скользили по сенсорной панели ноутбука, глаза бродили по экрану. Гуань Шань пытался сохранять спокойствие. – Я просто… – Я говорил тебе, что ничего не хочу, – перебил Хэ Тянь. Его голос звучал устало, что лучше, чем могло бы быть. – Мы это обсуждали. – Но я говорил, что хочу что-нибудь тебе подарить. И ни один из нас ни на что не соглашался, насколько я помню. – Ты хочешь что-нибудь мне подарить, тогда подари мне… не знаю. Подари мне чертов DVD или что-то в этом роде. – Хэ Тянь… – Нет, подари мне запас презервативов и двадцатисантиметровые фаллоимитаторы. Это будет лучше, правда? – Хэ Тянь… – Или как насчет долбаного истребителя? Если ты настолько чертовски настроен что-то мне подарить, тогда… – Ты заткнешься? – спросил Гуань Шань, поворачиваясь на стуле. Хэ Тянь скрестил руки. Мышца на его челюсти подергивалась. Он пялился в окно. – И посмотришь на меня, пожалуйста? Меня. Сидящего здесь, перед тобой. Я не снаружи на долбаной крыше, Хэ Тянь. Пристальный взгляд Хэ Тяня скользнул обратно к нему, медленно, неохотно. Иногда разговаривать с Хэ Тянем было все равно что говорить с ребенком. Гуань Шань выдохнул; костяшки его пальцев, сжимавших спинку стула, побелели, когда он повернулся к Хэ Тяню. – Я хочу подарить тебе что-то, потому что нормальные люди так делают, – проговорил он медленно. – Я хочу подарить тебе что-то, потому что состоящие в отношениях люди так делают. Потому что иногда это как… Не знаю. На самом деле, да. Кое-чего я не знаю, иногда. Хэ Тянь уставился на него. – Ты спрашиваешь меня, кем мы приходимся друг другу? – Я говорю, что наши отношения начались, когда нам было пятнадцать и не были… не были добрыми, и я хочу что-то вроде знака того, что мы больше не такие. – Мы живем вместе, – ровным голосом сказал Хэ Тянь. – И ты был у меня первым. Что еще ты хочешь? Гуань Шань покачал головой. – Я не знаю, – ответил он. Он думал, что, может быть, и знал, но Хэ Тянь этого не узнал бы никогда. Неважно, как бы он это сказал, как сложил слова в предложение. Хэ Тянь молчал. И Гуань Шань не знал, что еще сказать. И этим все кончалось в большинстве случаев, черт возьми. Неуверенное молчание и взгляды, которые могли значить все и ничего. Иногда это казалось… неправильным. И кто-то всегда должен был уступать. И в этот раз, так уж вышло, это был Хэ Тянь. – Хорошо, – сказал он. – Десять юаней. Вот он, твой лимит. И никак иначе. Гуань Шань кивал, улыбка расползалась по его лицу. – Обязательно, – сказал он. – Обязательно. И Хэ Тянь, поскольку, кажется, ничего не мог с этим поделать, тоже улыбался. Невольно, машинально, потому что Гуань Шань знал, что Хэ Тяню не нравилось делать то, что, как ему казалось, заставляли его делать другие. Но Гуань Шань также знал и то, что Хэ Тянь не обращал на это внимания, когда этим другим был он, Гуань Шань. – Ты идиот, – вздыхая, улыбаясь сказал он с хрипотцой, заставлявшей Гуань Шаня чувствовать тепло. Всегда – тепло. *** Мо Гуань Шань знал, как быть экономным. Он знал, как приготовить еду на неделю из продуктов, купленных с однодневной зарплаты. Он знал, что нужно было пойти в супермаркет в 3 часа дня, чтоб купить бакалею по сниженной цене. Он знал, в каких газетах для каких магазинов были купоны. Он знал десять способов приготовления блюд из оставшегося риса. Уложиться в десять юаней должно было быть легче легкого. Потому что это также значило, что не обязательно их тратить. Он был изобретательным. Иногда. И все же. Он, думалось ему, начинал понимать, что Хэ Тянь имел в виду, говоря, что не хочет ничего или ни в чем не нуждается, потому что ничто из того, о чем думал Гуань Шань, не казалось подходящим. Он оглядел комнату, темную и гулкую по ночам, освещенную городскими огнями. Хэ Тянь никогда не закрывал шторы. Холодильник загудел и бросил жидкий искусственный свет в лицо Гуань Шаня, когда он всунул в него голову. Он схватил гроздь винограда и закрыл дверь, губами отщипывая ягоды и бродя по комнате; босые ноги мягко ступали при движении. Он уставился в стену с окном, и часть его желала увидеть то, что Хэ Тянь видел, и гадала, хотел ли он того же. Гуань Шань был в том настроении, когда лицо принимает беспокойное выражение, глаза готовы расшириться, а кровь стучит в венах. Будто сейчас середина жаркого лета, стрекочут цикады, а Хэ Тянь спит слишком крепко, чтоб это могло его разбудить. Он пробежался пальцами по книжным полкам, смотря на надписи. Старшая Школа. Средняя Школа. Университет: Первый Курс. Дет… Гуань Шань вытаращил глаза. Детство. Это был почерк Хэ Тяня. Он поставил это сюда и думал, что Гуань Шань не заметит? Он пережил момент поразительной сентиментальности? Его пальцы скользнули по крышке, и он вытащил коробку. Она была легкой, и сначала показалась пустой, но затем он почувствовал маленькую, карманного формата книжку в ее углу. Коробку он оставил на полке, книгу поднес к окну и опустился на пол, скрестив ноги. Книга была маленькой, полной пластиковых страниц. Страниц с фотографиями. Гуань Шань искоса смотрел на фото, на которых безымянные люди делали то, чего Гуань Шань не помнил. Темноволосая, темноглазая семья. Высокая. Хорошо одетая. Гуань Шань никогда раньше не видел фотографию семьи Хэ Тяня. Сходство было почти тревожным. Рост его отца; острые скулы брата. У его матери были его глаза. Следующие страницы были такими же: семейные фотографии, на которых все кривили губы, но никто, кажется, не улыбался. Гуань Шань увидел Хэ Тяня-подростка с братом, контур его лица был более мягким, но не слишком отличался. Он увидел его мать в молодости, виньетка окаймляла фото, на котором она делала глоток вина в каком-то саду. Гуань Шань увидел Хэ Тяня – нет. Не Хэ Тяня. Это его брат? Его отец в молодости? «Как ты пришел к такому? – подумал Гуань Шань, пролистывая страницы. – Как вышло, что в семье все стало настолько сложно?» Затем он добрался до последней фотографии, и она была другой. Это был самый старый снимок, на котором Гуань Шань видел Хэ Тяня. Здесь ему не могло быть больше десяти. Фотография была темной, на фоне виднелись хвойные деревья. На лице брата Хэ Тяня была острая улыбка, на шее – бинты. И – собака. Щенок. Рот Хэ Тяня был скрыт его мехом, но глаза искрились улыбкой. «Он выглядит…» – Гуань Шань не знал. – «Юным?» Таким юным, каким Гуань Шань никогда его не видел; таким юным, что его разум еще не был расщеплен на человека, которым он хотел быть, и человека, которым, как он думал, он должен был быть. Таким юным, что его улыбка, его взгляд, кажется, были открытыми и искренними. Таким юным, чтоб чувствовать то счастье, которое Гуань Шань для него хотел и думал, что Хэ Тянь никогда не находил это счастье в нем. Гуань Шань прищурился над фотографией. В голове была тишина. – Гуань Шань? Гуань Шань подпрыгнул. Спрятал фотографию в карман толстовки. Хэ Тянь стоял в дверном проеме их спальни, прислонившись к косяку. Его волосы были спутаны. Глаза затуманены сном. Тусклый свет лился в комнату. Гуань Шань сглотнул. – Я не мог уснуть. – Все в порядке? Гуань Шань почувствовал, как его сердцебиение замедлилось. Почувствовал, как сердце сжалось от звука голоса Хэ Тяня, сонного, встревоженного. Хэ Тянь больше проявлял себя в те моменты, когда не мог справиться с собой, чем в те, которые он так тщательно планировал. Гуань Шань надеялся, что Хэ Тянь расслабится еще немного, если это поможет чаще видеть его настоящего. – Ладно, – сказал он. Он поднялся на ноги. Крышка на коробке с фотографиями была сдвинута, а взгляд Хэ Тяня с каждой секундой становился острее. Гуань Шань последовал за Хэ Тянем в спальню, позволил ему крепко обнять себя за талию и почувствовал, как горячее дыхание, щекочущее затылок, замедляется, затихает. Гуань Шань уставился в темноту спальни; уставился на городские огни, которые он внезапно увидел по-новому. *** Хэ Тянь был в растерянности. Гуань Шань надеялся, что увидит на его лице выражение новое, необычное, эйфоричное и блаженное. Выражение было новым, но Гуань Шань ощутил, будто из него вырвали кусок и, казалось, слепили из него что-то новое, сырое, удушающее и заставившее почувствовать жар в горле, мешающее дышать. Он нашел ее в приюте. Немного исхудавшую, скулящую, как сигнализация. Ее мех был спутан, от нее воняло, и Гуань Шаню пришлось трижды искупать ее, прежде чем стало лучше. Технически, после вакцинаций и пожертвования приюту, и покупки в Икее ошейника и игрушек, и еды, и мисок, и лежанки… Технически, он не заплатил за нее ни гроша. Ему пришлось нести ее вверх по лестнице, потому что ее короткие лапки вытягивались, когда она карабкалась, и он думал, что она вот-вот описается от волнения и этим все испортит. Он устроил ее в квартире, на купленной для нее лежанке (потратив десять минут на то, чтобы вернуть ее на лежанку и заставить сесть, пока она била хвостом по полу, высунув язык, и ее глаза сияли), а затем завязал на ее шее бантик. – Хорошо, – сказал он ей и похлопал ее по голове. Ее уши были мягкими. – Хорошая работа. Она уставилась на него. – Да. Ладно. Минуты шли. Судя по всему, ей нравились его шнурки, так что теперь они, мокрые, болтались по полу. Ему пришлось просунуть палец под ее ошейник, чтоб заставить ее сидеть на месте. – Кажется, нам нужно установить основные правила, – сказал он ей. Как и следовало ожидать, она не ответила. А затем в двери зазвенели ключи, и она, повизгивая, рванулась от него, ограничивающего ее энергию, и Гуань Шань почувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет через горло. Хэ Тянь закрыл за собой дверь, а она уже кусала его лодыжки и оставляла за собой смазанный след золотой шерсти, и стояла тишина, которую нарушали только топот царапающих пол лап и тихое ворчание, которое она издавала. Хэ Тянь был неподвижен. Он – медленно – поднял глаза на Гуань Шаня. – Что это? – спросил он. Гуань Шань засмеялся, неловко. – Технически она ничего не стоит. Так что… с днем рождения! Хэ Тянь даже не моргнул. – Я думал… Я нашел… Ты мог бы сказать «cпасибо». Хэ Тянь смотрел, долго, затем перешагнул через щенка. Ее зубы жевали его штанину; она заскользила по полу следом за ним. – Осторожно… – Верни это. Гуань Шань нахмурился. – Что? – Верни это обратно, – вновь сказал Хэ Тянь. Он положил сумку на кухонный стол и взял пиво из холодильника с таким видом, будто ее здесь не было. Будто ее глаза не сверкали и не были круглыми, как камушки. Будто не было красного банта вокруг ее шеи и будто квартира не переменилась, став и ее домом тоже, как это было с переездом Гуань Шаня, когда она расширилась, будто грудная клетка, чтоб вдохнуть и вместить их всех. – Ты не можешь… Нельзя так просто вернуть ее, – сказал Гуань Шань. Его голос был бесцветным. – Так не выйдет. Хэ Тянь глотнул пива. Он смотрел на Гуань Шаня поверх бутылки. Безразличный взгляд. В нем не было никаких чувств, и для Гуань Шаня он был как выстрел. – Почему ты… Я не понимаю, – сказал он, и он действительно ничего не понимал. Все было не так, как должно было. Хэ Тянь должен был погрузиться в себя. Он должен был стать чем-то, что Гуань Шань (сейчас он наконец осознал) давно надеялся увидеть и сейчас гадал, существовало ли то, что он хотел увидеть, вообще. «Может быть, он ушел слишком далеко, – тихо подумала какая-то его часть. – Может быть, он стал таким же, как статуи на фото. Может быть, он стал таким, как его отец». Они должны были ходить на прогулки, и Хэ Тянь поднимался бы ночью, когда она скулила, а Гуань Шань учил бы ее сидеть, Хэ Тянь бегал бы с ней и улыбался. Улыбался и напоминал такого себя, каким он был на фото. Это должно было быть прекрасно. И вместо этого – вместо этого получилось то, что получилось. – Ты сказал, десять юаней… – Я не говорил, что ты можешь подарить мне чертово животное, Гуань Шань… – Не будь таким. Я знаю, что иногда ты не слишком, блядь, эмоционален, но не будь таким. – Каким? Рациональным? Мне не нравятся зверюшки, Гуань Шань. Я думал, это было очевидно, поскольку я никогда не говорил, что хочу завести животное. – Тогда что насчет фотографии? – спросил Гуань Шань, искренне недоумевая. Почему все пошло не так? – Какой фотографии? – Фотографии с твоим братом. В лесу. Думаю, вы были на кемпинге или… – Как ты посмел? – выпалил Хэ Тянь, с такой силой опуская бутылку на стол, что, кажется, еще чуть – и она бы треснула. – Это было личное… – Она была на чертовой полке! – выдавил Гуань Шань, прожигая его взглядом широко распахнутых глаз. – Знаешь, в этой чертовой квартире, которую мы делим – вместе. Или… или она всегда была твоей, а я – некий нарушитель спокойствия, и ты все ждешь моего ухода? – Я не это… – Не это имел в виду? Звучит так, будто именно это ты и имел в виду. Хэ Тянь взъерошил волосы рукой. Щенок теперь занялся парой кроссовок Гуань Шаня. Хэ Тянь все еще толком не смотрел на нее. – Нужно было спросить меня, – сказал он. – Нужно было спросить. – Нет, – ответил Гуань Шань. – Ты не должен был вываливать на меня дерьмо, потому что я пытался сделать тебя счастливым. – Не перекладывай вину на меня. – Я не… – Гуань Шань не мог сдержать отвращение и раздражение в голосе. – Я не делаю никого виноватым, Хэ Тянь. Ты делаешь. Челюсти Хэ Тяня двигались. Он сжимал край стола, опершись на него рукой. «Посмотри на себя, – хотел сказать Гуань Шань, глядя на темные волосы, падавшие на лоб Хэ Тяня, и его подернутые тенями глаза. Глядя на хорошо изученное им тело, напрягшееся против своей воли. – Одиноко ли быть таким грустным? Грустно ли быть таким одиноким?» – Когда-то у меня была собака, – произнес Хэ Тянь. Его голос стал более спокойным и больше не звучал сердито. «Ты должен послушать, – говорил он. – Возможно, разок я скажу правду». – Та, с фотографии. Хэ Тянь жевал свои губы. Он бросил взгляд на щенка, бегающего по квартире и виляющего хвостом. Гуань Шаню было интересно, что должен был означать этот взгляд. – Мы нашли ее на кемпинге. Мой брат и я. Мы не смогли отыскать ее хозяина, и мой отец сказал, что, если я буду за ней приглядывать и буду ответственным, я могу ее оставить. – Звучит справедливо. – Казалось, будто я нашел клад, – сказал Хэ Тянь. – Мне было десять. Гуань Шаню захотелось зайти на кухню. Он сел на один из барных стульев, положив локоть на поверхность стола и подперев подбородок ладонью. – Я заботился о ней почти год, и затем мой отец избавился от нее. У Гуань Шаня перехватило дыхание. – Он не… – Что? Нет. Нет, ничего… Ничего такого. Мы переезжали в другой город. Отец не позволил бы ей поехать с нами. Он не был долбаным психопатом. Гуань Шань вздрогнул. Иногда по рассказам Хэ Тяня могло показаться, что его отец был психопатом, и Гуань Шаню было интересно, осознавал ли это сам Хэ Тянь. – Так ты просто бросил ее? – Я имею в виду, я нашел ей нового хозяина. Но… Было похоже на то. Я дрессировал ее. Я ухаживал за ней. Я вырастил ее, а он заставил меня отказаться от нее. И это не было… – Он засмеялся, сухо и безрадостно. – Это не было справедливо. Он не был ее хозяином и не имел права решать. – Почему он заставил тебя? – мягко спросил Гуань Шань. – А ты как думаешь? – Я не знаю, – сказал он, хотя знал и просто хотел выяснить, знает ли Хэ Тянь тоже. – Поэтому я тебя и спрашиваю. Хэ Тянь одарил его долгим взглядом, и этот взгляд говорил, что да, Хэ Тянь знает, что Гуань Шань испытывает его. Хэ Тянь вздохнул. – Я был привязан. Она отнимала слишком много времени. И он сказал… Он сказал, что я должен быть ответственным за что-то, но, очевидно, я не мог быть слишком ответственным, верно? Потому что слишком много чего-то – это плохо, по мнению моего отца. А беспокоиться о чем-то слишком сильно даже еще… Гуань Шань пытался выдержать его взгляд, но Хэ Тянь первым опустил глаза. Гуань Шань не думал, что Хэ Тянь рассказывал это кому-нибудь еще. – Беспокоиться – это естественно, – сказал ему Гуань Шань. Он хотел прислониться к нему, коснуться его. Он не знал, хочет ли этого Хэ Тянь. – Я знаю. – Знаешь? Не думаю, что ты знаешь. Хэ Тянь раскрыл рот. Закрыл его. Оглядел этикетку на бутылке пива, греющегося на столе. – О тебе я беспокоюсь, – сказал он. Это был шепот, застрявший у него в горле. Гуань Шань не хотел этого говорить, но было нужно: – И этого достаточно? Один человек. Ничего больше. «Меня достаточно?» – Тебя достаточно. – Я не об этом спросил. Хэ Тянь встал прямо, обхватив себя руками. – Я не знаю, как еще… Ты – все, что я знаю. Ты – все, что я чувствовал. Первое событие – первое настоящее событие, которое произошло со мной в пятнадцать, и единственное с тех пор. – Он сглотнул и сказал: – Ты один – настоящий. Тот, кто, мне кажется… Кто, я полностью уверен, останется рядом. Эти слова дались ему с трудом. Они были вопросом, и Гуань Шань с болью ощутил это. Разве Хэ Тянь не знал? Как долго этот вопрос таился в его голове? Хэ Тянь: упрямый, скрытный, злой, невыносимо сложный. «Ты останешься?» – спрашивал он. Как этот вопрос мог звучать из уст человека, которого Гуань Шань знал – узнал в средней школе? Гуань Шань соскользнул со стула, и через секунду Хэ Тянь уже тепло прижимался к нему, обнимая руками его лопатки. – Я остаюсь, – пробормотал Гуань Шань в шею Хэ Тяня, когда Хэ Тянь обвил руками его талию. – Я никуда не уйду. Остальное тоже. И я не верну ее обратно. Повисла пауза. – Окей, – сказал Хэ Тянь. Гуань Шань отодвинулся и встретил его взгляд. – Окей? Вот так-то. И Хэ Тянь вырвался, Гуань Шань опечалился бы, если бы не видел, как Хэ Тянь подошел к месту, где уснул положивший подбородок на один из кроссовок Гуань Шаня щенок, и поднял ее, так что она превратилась в комок золотой шерсти, спящий на руках Хэ Тяня, тихо посапывающий во сне и подергивающий темным носом. Гуань Шань глядел на Хэ Тяня. На душе было странно. Было ли ему разрешено смотреть на это? Должен ли он был видеть завиток улыбки на лице Хэ Тяня, новой для него. Она отличалась от той, что была на фотографии, потому что Хэ Тянь был другим, и Гуань Шань не мог ожидать, чтоб он был прежним. Улыбка была другой, но ее было достаточно, она была настоящей, и более того: Гуань Шань дал ему эту улыбку, и сейчас она была здесь, и она принадлежала тому Хэ Тяню, частью которого был Гуань Шань. Он ощутил что-то, похожее на блаженство.