Похороните меня в Риверсайде

Джим сидел с паддом в руках и задумчиво смотрел на экран. Современная медицина научилась делать многое, начиная с лечения насморка и заканчивая выращиванием новых органов. Но до сих пор оставались вещи, неподвластные врачам двадцать третьего века. Он забил в поисковую строку слово «глиобластома» и щелкнул по первой ссылке. «Наиболее частая и агрессивная форма опухоли мозга…». Усмехнувшись, Кирк пролистал дальше. Эту статью, кажется, он уже знал наизусть. «Симптомы». 1. Головные боли распирающего характера. Началось все на мостике. Нет, до этого у Джима и так уже пару недель болела голова, но он пользовался анальгетиками, нагло украденными из медотсека во время последней пьянки с Боунсом. Для этого ему пришлось пропускать чуть ли не каждый второй тост. Серьезно, временами Кирку казалось, что на этом корабле его могут перепить абсолютно все, включая подростка Чехова и нежную Ухуру. А уж перепить дока, с его обширной практикой запоев, да еще и не пропуская, казалось совершенно нереальным. В общем, это было за две недели до этого. А в тот конкретный день Джим сидел, уставившись на голоэкран и время от времени потирая висок. Они возвращались домой после окончания пятилетней миссии — на Землю, впервые за долгие годы, и Кирк отчаянно скучал. Знакомый курс был проложен, «Энтерпрайз» двигалась без эксцессов, и ему грозило несколько месяцев ничегонеделания. Но если бы ничего не произошло, это был бы просто не Джим. Моргнув, Кирк взглянул на навигационную панель, мысленно переводя следующий угол отклонения после контрольной точки в привычные градусы, когда его затылок пронзила острая боль. Приступ был настолько непривычно сильным, что Джим мгновенно обмяк в кресле и тихо сполз на пол, случайно по пути цепляя панель связи на подлокотнике. Оказавшись на полу, он свернулся в комочек, вжимаясь лицом в собственные руки, — боль все усиливалась, — не обращая внимания на обеспокоенные возгласы вокруг. Чьи-то руки касались его, тормошили, но все внимание Кирка было обращено на себя самого. Ему казалось, что голова сейчас взорвется изнутри, что под его черепом кто-то поместил воздушный шарик, сейчас медленно надувающийся и болезненно вытесняющий мозг наружу. *** Пришел в себя он, разумеется, в лазарете. Шея болела просто зверски. Обеспокоенный Боунс водил над ним трикодером, а позади него неподвижной статуей стоял Спок. Джим уставился на них, пытаясь приподняться, но легким движением руки доктор уложил его обратно, а затем… показал три пальца? — Сколько пальцев я показываю? — озабоченно осведомился Боунс. — Три, — недоуменно откликнулся Кирк. — Что случилось? Как я сюда попал? — Капитан, вы не помните? — вулканец шагнул к биокровати, и Джим кивнул. — Вам стало плохо на мостике. Мне пришлось вызвать медиков, а затем транспортировать вас сюда. — Боунс? — нахмурился Кирк. Во-первых, он действительно не помнил, что произошло, а во-вторых… — Ты уложил меня в лазарет из-за обычной головной боли? Тот молча покачал головой. 2. Тошнота. — Боунс, ты точно уверен, что я не залетел на последней увольнительной? — обиженно поинтересовался Кирк, отворачиваясь от завтрака. — Джим, даже если забыть о том, что ты мужчина, то я все равно сомневаюсь, что это реально. Хотя в твоем случае… — недовольно проворчал тот. — Почему ты не ешь? Они сидели в столовой друг напротив друга. В последнее время Кирк все чаще завтракал с Боунсом — как минимум потому, что у них совпадал график смен, как максимум — потому что док каждое гребаное утро донимал его вопросами о самочувствии. — Не хочу. Тошнит, — буркнул Джим, отводя глаза в сторону. Боунс нахмурился. 3. Слабость. Он лежал на койке в своей собственной каюте, уставившись в потолок. Голова была абсолютно пустой и звенящей — и любая четко очерченная мысль в мозгу вызывала еще больший звон. Так что, вспоминая рассказы Спока о технике медитации, Кирк старательно очищал сознание и пытался прожечь переборки корабля взглядом. Раздавшийся стук в дверь пронзил его черепную коробку мелодичным перезвоном несуществующих колокольчиков, и Джим, поворачиваясь набок, скомандовал компьютеру впустить гостя. Боунс вихрем ворвался внутрь, но резко остановился, словно наткнувшись на силовое поле, при виде бесстыдно развалившегося на кровати Кирка. Тому, полуголому, было плевать на свой внешний вид, но доктор напрягся. — Джим, твоя смена началась еще час назад, какого черта?.. — начал Боунс, и Кирк уставился на него: тот что, серьезно? Потом до него дошло. Он вскочил с кровати, сделал шаг вперед, потянулся за брюками… и упал на подломившиеся ноги. Боунс бросился к нему, попытался поднять, но Джим, цепляясь за него ватными пальцами, раз за разом опускался обратно. В конце концов, не выдержав, он оттолкнул руки дока и поднялся сам, вернулся к кровати и рухнул в нее, тяжело дыша, словно только что пробежал марафонскую дистанцию. Боунс тихо уселся рядом и положил руку ему на спину. Кирк повернул голову к нему: — Какого черта, Боунс? — жалобно спросил он. 4. Вестибулярный синдром. Пошатываясь и придерживаясь за стену, Джим вернулся к биокровати и улегся обратно. После того случая, как две недели назад он свалился под ноги Боунсу, тот отстранил его от должности, оставив взамен Спока, и забрал в лазарет. А потом замучил анализами и тестами. Результаты упрямо не говорил, но мрачнел день ото дня все сильнее. Голова у Кирка болела все чаще, но таких же сильных приступов, как в первый раз, было всего два. Зато на смену им явилась сильная слабость, приведя в компании с собой рвоту и головокружение. Если месяцем ранее ему казалось, что он неким магическим образом забеременел, то теперь Джим подозревал у себя хроническое — а такое бывает? Хотя какая разница! — сотрясение мозга. Во всяком случае, полз в ванную он тогда так же — по стеночке, придерживая рукой нагло вращающиеся стены и долго ловя пальцами кнопку открытия двери. Сейчас его пытался водить туда Боунс, а поначалу и вовсе старался подсунуть утку. Но Кирк пригрозил побегом прямо в каюту к Чехову — тот жалостливый, прикроет. Особенно если сказать ему, что это вполне вписывается в рамки русского гостеприимства. Доктор, недовольно хмыкнув, согласился, но все равно не отходил от него дольше, чем на пару часов, и ночевал, кажется, в соседней палате. 5. Нарушения психической сферы. — Убери от меня руки! — орал Кирк, отталкивая Боунса в сторону. — Не подходи ко мне! — Джим, — Маккой поднял руки и развел их в стороны, показывая, что, кроме гипошприца, у него ничего нет. — Мне нужно вколоть тебе лекарство. — Ты только и делаешь, что пытаешься убить меня! — Кирк бросил в него подушкой, чуть было не свалившись при этом с биокровати. Сил встать не было, а вот бросить что-то хотелось. — Даже не приближайся! — Ты с ума сошел? — расстроенно поинтересовался Боунс. — Какого черта ты начал подозревать именно меня? Он вздохнул и вдруг замер, затем метнулся к выходу из палаты, одновременно доставая комм. — Вот и беги! — злобно выкрикнул Джим ему вслед. — И не возвращайся! Довольный одержанной победой, он повернулся на спину и устроился поудобнее, затем закрыл глаза и провалился в сон. —… вероятнее всего, новообразование. Мне нужно сделать ему МРТ, но он не желает лежать спокойно, дергается, кричит, обвиняет меня в том, что я хочу его убить. И это уже не в первый раз, — тихо жаловался кому-то Маккой за дверью. — Сегодня, например, я не смог вколоть ему обезболивающее. — Каков прогноз, доктор? — по голосу Кирк узнал вулканца. — Если я угадал, — Боунс сделал паузу, — то терапия, радио- или лазерная, лекарства, операция. И восстановление. Это если повезет. Никто не дает гарантий, Спок. К сожалению, современная наука лечит далеко не все. — Боунс, — поднявшись на руках, выкрикнул Джим. Когда тот вернулся в палату, его встретил жалобный взгляд голубых глаз. — Я все слышал, — прямо заявил Кирк. — Делай свое МРТ, или как его там. Доктор молча кивнул и помог ему перебраться на кресло-каталку. Идти нужно было несколько дальше, чем до сортира, и Джим уже далеко не был уверен в том, что осилит расстояние, превосходящее пару десятков шагов. Все так же молча Боунс дал ему перебраться на кушетку, лечь ровно, и, не обращая больше на него внимание, вышел за дверь, оказавшись в соседнем помещении, разделенным с ним стеклом. Он наклонился и нажал кнопку громкоговорителя. — Лежи смирно, Джим. От этого зависит результат сканирования. Если что-то будет не так — тут же говори, понял? Ответь мне. — Понял, — буркнул ему Кирк и вытянулся ровно, заезжая вместе с кушеткой внутрь томографа. «Тебя бы сюда, с твоей-то клаустрофобией», — подумал он. Через полчаса, уже в своей собственной палате, лежа на биокровати, Джим, посмеиваясь, наблюдал за отчего-то еще более мрачным, чем обычно, другом. — Эй, Боунс! — позвал он. — Улыбнись! Маккой вздохнул, неожиданно подошел ближе и уселся на край постели. Он поймал руку Кирка и сжал его пальцы. — Джим. У тебя глиобластома, — тихо сказал он. — Это злокачественная опухоль мозга. — Что? Нет, — Кирк замотал головой, вырывая руку. — Не может быть! — Я не шучу, — Боунс отвел глаза в сторону. — Не в такой ситуации. Следующие минут десять док объяснял ему медицинские тонкости вопроса, и Джим, ошеломленный донельзя, слушал его вполуха. Но, спохватившись, он перебил его: — Я выживу? Тот молчал. — Боунс! — почти выплюнул Кирк. — Сколько мне осталось? Тот перевел на него взгляд: — Месяцы, Джим. Недели… Кирк моргнул. Недели? Он кое-что слышал о подобном, когда учился в Академии, и даже посещал умирающего в больнице сокурсника. Но не вникал в тонкости, а зря. Зато он хорошо помнил, как тот кричал от боли, когда не помогали даже наркотики. Он вцепился пальцами в бедро Маккоя: — Убей меня. — Что? — Боунс вздрогнул. — Убей меня! — Джим сполз чуть ниже, поймал его руку и, сжимая ее, лихорадочно заговорил: — Я не хочу мучиться. Вколи мне что-нибудь прямо сейчас, чтобы я просто уснул — все. Пожалуйста! Маккой вскочил с биокровати и отшатнулся. — Ты понимаешь, что несешь? — тихо и угрожающе проговорил он. — Ты предлагаешь мне убить себя? — Эвтаназия, Боунс! — выдохнул Джим. — Это не убийство! — Это именно убийство, и эвтаназия запрещена в Федерации, — рявкнул на него Маккой, затем развернулся и вышел. «Клиника и лечение» Кирк, хмыкнув, пробежал глазами текст. Радио- и химиотерапия в его случае были бесполезны — слишком поздно обнаружили опухоль и слишком велика она была. А список симптомов все расширялся. В один из дней, спустя неделю выкрикивания оскорблений в адрес Боунса (Кирк не был уверен, сколько прошло времени, он успел потерять счет дням), Джим отключился. Придя в себя, он с огромным трудом вспомнил, кто он и где находится. Болела голова — ощущение, ставшее вполне привычным за последние дни, болел язык, словно Кирк пытался его себе отгрызть. Услышав рядом какой-то странный звук, Джим поднял веки. Маккой стоял рядом, кажется, на коленях, перед биокроватью, держал его за руку, уткнувшись в нее лицом и — Кирк не поверил своим ушам — всхлипывал. — Боунс? — тихо позвал он. Тот поднял голову и вгляделся в него. Секунду он соображал, затем выражение его лица изменилось. Если до этого оно выражало безнадежную грусть, то теперь на нем была лишь сосредоточенность. Правда, покрасневшие веки и мокрые дорожки слез выдавали его. Маккой встал и, отойдя в сторону, через несколько секунд вернулся с трикодером, которым немедленно начал водить вдоль тела Джима, при этом намеренно избегая его вопросительного взгляда. — Боунс? — повторил Кирк. — Что с тобой случилось? — Ты случился, — сквозь зубы ответил тот. — Шесть лет назад. — Что?.. — Джим начал сомневаться, что понимает, что происходит, но Маккой перебил его. — У тебя был эпилептический припадок. Сначала. Потом кома третьей степени, — он уставился на трикодер и пробормотал себе под нос: — Повезло, что ты вышел из нее всего через день. — Целый день? — переспросил Кирк, затем, тяжело вздохнув, уточнил еще раз, меняя формулировку: — Ты думал, что я уже… умираю? — Разумеется, я так думал, — буркнул Маккой, отходя от него. — Ты не реагировал ни на один препарат, и оставалось только ждать терминальной стадии. — Боунс, — Джим усмехнулся, приподнимаясь над постелью. — Беспроигрышных сценариев не бывает, я выживу. Тот резко развернулся к нему лицом: — Скажи это своим результатам анализов и томографии! — Да наплевать, — взорвался Кирк. — Я не хочу умирать… вот так! Он упал обратно на спину и уставился в потолок, в первый раз, кажется, всерьез понимая, что его ждет. Затем снова заговорил: — А нельзя это как-то… отложить? — Нельзя, Джимми, — Боунс вернулся к нему с гипо и, присев рядом, жестом попросил повернуть голову. — Мне очень жаль. — Не верю, — Джим выполнил просьбу, вытерпел укол и взглянул на друга, ощущая сухое жжение в глазах. — Почему я не погиб раньше? Почему не на высадке, не в Академии, в конце концов, в том баре, откуда меня вытащил Пайк? Почему так?! — А ну заткнись, — во время перечисления выражение лица Маккоя неуловимо изменилось, и теперь он смотрел на него почти агрессивно. — Ты прожил насыщенную жизнь и успел хотя бы тот минимум, что собирался — стал достойным своего отца. — Не стал, — Кирк отвернулся от него. — Остался жалким подобием. — Эй, малыш, — позвал его Боунс. Джим удивленно повернул голову — подобное обращение к себе из его уст он слышал раз третий, не больше, и предыдущие два были в Академии, где он подыхал от боли после какой-нибудь заварушки, а друг его успокаивал во время лечения. — Ты лучший капитан Звездного Флота. Я серьезно. Кто, как не ты? — Пайк, например. — Ты его превзошел, — Боунс нащупал его руку и коснулся ладони. — Ты стал лучшим. О тебе будут помнить все. — Да наплевать мне на всех! — взвился Джим. Маккой сжал пальцы, вцепляясь в его кисть изо всех сил. — Я тоже буду помнить, — медленно, словно сдаваясь, признал он и отвел взгляд. — Всегда. Кирк молча вгляделся в него. Ему показалось, или сейчас он получил признание в любви — ну, такое, совершенно в духе Боунса? — Слушай, — осторожно проговорил он, — спасибо. Но… в этот раз меня не спасешь даже ты. Крови Хана больше нет. Да и вряд ли бы она подействовала еще раз. Маккой покачал головой, по-прежнему смотря в стену: — Хотел бы я спасти тебя. — Все равно — спасибо, — Джим погладил его пальцы. — За то, что был рядом все это время. Боунс перевел на него взгляд, и Кирк поразился глубине отчаяния в его глазах. — Я доктор, а не гробовщик. Один раз я тебя уже хоронил, и больше не хочу. — Ничего не поделаешь, — Кирк мысленно усмехнулся. Если уже и Боунс говорит о похоронах, значит, у него действительно нет шансов. — Остается только смириться. Зло выругавшись, Маккой ударил кулаком свободной руки по постели и снова уставился куда-то в сторону. Повисло неловкое молчание. — Боунс? — Джим потянул его за руку, обращая на себя внимание. Тот повернулся, и глаза его снова блестели. — Что будет дальше? Что ты будешь делать? — Уйду из Флота. — Что? Почему? — Кирк удивленно вскинул брови. — Не хочу служить под началом Спока, — проворчал Боунс. Джим замолчал, потом, замявшись, попросил: — Похороните меня в Риверсайде, ладно? — Конечно. Как захочешь, — кивнул Маккой, затем хмыкнул: — Чертово лицемерие. Ненавижу. Вопросительно взглянув на него, Кирк молча ждал продолжения. И оно не заставило себя ждать. — Почему я должен сидеть здесь, смотреть, как мой лучший друг умирает, и делать вид, что все хорошо? — тяжело и тихо продолжил доктор. — Какого черта? — Боунс… — начал Джим, но тот уже в очередной раз его перебил. — Какого черта я должен сдерживаться? — он вскочил и нервно заходил по палате туда-сюда. — Первый брак распался, потому что жена изменяла, — Маккой почти кричал, — стоило мне найти кого-то еще, так он умирает! — тяжело взглянув на Джима, он закончил: — И только посмей сейчас что-нибудь сказать! Выдохнув, Кирк молча — и каких это усилий стоило! — похлопал рукой по постели. Боунс устало уселся рядом и взглянул на него. — Голова болит? Кивнув, Джим снова нащупал его руку и потянул к себе: — Не больше, чем всегда. Двигайся ближе, я сам до тебя не достану. — Зачем? — иногда Боунс действительно был недогадливым. Ну, или мастерски делал вид. Кирк вздохнул и, с трудом поднимая руку, перенес ладонь на его загривок, прижимая и заставляя наклониться. — Джим… — прошептал Маккой, сопротивляясь. — Ну, должна же быть у меня хоть какая-то радость перед смертью, — улыбнулся Кирк и попытался сесть. Не получилось, но Боунс не дал ему упасть обратно, удержав в объятиях. И все, что оставалось сделать Джиму — всего лишь слегка повернуть голову и найти его губы. «Действительно, это же каким идиотом надо быть, чтобы шесть лет не видеть…» «Прогноз» Он отложил падд в сторону. Прогноз зависел от своевременности обнаружения опухоли, от ее расположения, от возможности оперативного лечения. Но и тут Кирк попал в яблочко по всем фронтам: диагностирована на поздней стадии, неоперабельна. Боунс избегал его. Уже… да черт, сколько же прошло? Сознание в очередной раз начинало путаться, и кратковременная вспышка воспоминаний — или галлюцинаций? Док предупреждал, что они могут быть — закончилась, оставив Джима неподвижно лежать, изредка морщась от боли. Анальгетики еще действовали, пусть даже и самые тяжелые, и единственное, о чем он сейчас думал — лишь бы успеть умереть до того, как весь спектр боли поглотит его сознание. Мучить экипаж криками умирающего капитана — последнее дело. Он уже не вставал. Медсестры тихо меняли утку, голос Боунса изредка доносился сквозь переборки, и Кирк успокаивался — значит, все в порядке, просто видеть не хочет. Первым Джим о нем не спрашивал. Не хотел бередить душу еще сильнее, ни себе, ни лучшему другу. До Земли оставалось всего несколько дней пути, и Кирк надеялся, яростно надеялся увидеть голубое небо, зеленую траву и ощутить порыв ветра на своем лице. Матери он сообщать запретил, а остальные, кому Джим был важен, уже знали и так, поскольку находились на этом корабле. Несколько раз его навещали. С какой частотой, Кирк сказать не мог, потому что-либо находился в забытьи, либо смотрел в потолок, почти не обращая внимание на происходящее и баюкая ноющую голову. Вроде бы как появлялся Спок, долго рассказывал что-то о том, что происходит, судя по мифам, после смерти с вулканцами — но Джим большую часть пропустил мимо ушей. Чехов долго сидел у биокровати и молчал, затем предложил налить водки. Кирк отказался. Ухура заплакала почти сразу, и ее быстро вывели медсестры. Боунс не заходил. Погружаясь в туманное безумие раз за разом все глубже, Джим ждал. Ждал покоя. Кажется, последние дни это было единственным, чего он хотел. Даже напрасная мечта о чудо-лекарстве оставила его, побежденная отвратительным самочувствием. Засыпая в последний раз, Кирк спросил самого себя: «Говоришь, не бывает безвыигрышных сценариев?» и сам же себе ответил: «Бывают».