Величие

      До замка Этрика было далеко. В пути они говорили о многом, но Видомина опасалась задать один вопрос, который отчего-то ее волновал. Лишь во время короткого привала она все-таки осмелилась спросить: — Отчего тебя называют великим? Ты умен, немало умеешь, и я готова учиться у тебя, но почему именно «великий»? — А что для тебя величие, Видомина? — вопросом на вопрос ответил Сандро. — Величие? — рассмеялась она, кокетливо поправляя волосы. — Ты спрашиваешь об очевидном. Велик тот, кто совершил много подвигов, многое познал, кто обладает могуществом и силой… Верно? — Верно… и неверно. Все зависит от того, что ты понимаешь под словами «познание», «могущество» и «сила». Что все это для тебя, Видомина? — Право, достаточно, — она смутилась. — Боюсь, на каждый вопрос ты станешь задавать мне десятки других! — И все же ответь. — Ну… — Видомина растерянно посмотрела вокруг, будто в поисках подсказок. — Познание — это неустанное постижение нового. Могущество — это большое влияние, а сила — способность многого добиться. Верно? — Верно… и неверно. Для кого-то познание — изучение пыльных рукописей, для кого-то — вечное путешествие. Для кого-то могущество — богатство и юные наложницы, для кого-то — способность самому вершить судьбу, свою и чужую. Для кого-то сила — выигранные войны, плененные враги, захваченные замки, для кого-то — мощь вольного духа, способного на все. Выбирать тебе, Видомина. — Согласна-согласна, существует толкование приземленное и возвышенное, если ты на это намекаешь. Мне это ведомо. Ты говоришь со мною как с младенцем, Сандро, — недовольно заметила Видомина, — хотя в красноречии тебе не откажешь, в этом ты действительно велик. — Хорошо, — Сандро отвел капюшон от лица, — а что ты скажешь, если узнаешь, что познание — это вовсе не книги, не странствия и даже не опыт? Что могущество — это не только власть над миром и судьбой? Что сила — это не победы и даже не возможность беспрепятственно выбирать то, что захочешь? — Странные истины ты изрекаешь, — промолвила озадаченная Видомина. — Истину нельзя изречь, Видомина. Истину нельзя и познать. Ею можно только стать. — Как это?! Я не понимаю тебя. Кто ты такой, что так рассуждаешь, Сандро?! — Кто я такой? Взгляни на меня, — многозначительно произнес Сандро. Видомина невольно посмотрела на него и онемела — она не узнала своего учителя. Перед ней был кто-то другой — лишь смутно его напоминающий чужой человек, усталый, с изможденным и искаженным от горя лицом. Ввалившиеся щеки, скорбные складки у губ, покрасневшие, будто от долгих и неутешных слез, глаза, спутанные светлые волосы…       Видомина не успела даже испугаться как следует, а лицо Сандро снова изменилось — теперь он превратился в худенького отрока со взглядом, как у затравленного хищника. Вдруг кожа его начала ссыхаться и рассыпаться, ветер подхватывал прах и тут же развеивал его. Видомина в ужасе зажмурилась, а когда любопытство взяло верх и она снова решилась открыть глаза, то увидела под капюшоном Сандро почерневший череп. Провал вместо носа, пустые глазницы… Видомина вскрикнула, а монстр, сидящий перед ней, произнес: — Что скажешь? Какое из этих лиц — мое истинное лицо? Или ни одно? Или все они мои?       Он говорил — и продолжал меняться. Перед Видоминой мелькали мужские, женские, детские лики — бесконечная череда смеющихся, грозных, отчаявшихся людей и других существ, названия которым она не сумела бы дать. — Все ли они — я, Видомина? Если я — один из них, то кто? — на близкую к безумию Видомину теперь смотрел ангел с красивым и грустным лицом и отчего-то черными, будто опаленными крыльями. — Не пугай меня, Сандро, — выдавила она, едва переводя дыхание. — Не знаю, где ты научился наводить такие чары, но не надо, прошу.       Сандро снова стал собой и торжествующе поглядел на Видомину. — Я — это я, ученица. Но я могу стать кем угодно, любым из тех, кого когда-либо знал, убивал, учил, не будучи им, — вот это и есть могущество. Я могу добиться чего угодно, не добиваясь этого сам, — это и есть сила. Мировые законы писаны для тех, чья воля слаба, чей дух склонен к подчинению. Я не поклоняюсь никому, Видомина. Однажды я понял главное — я свободен. Понимание того, кто ты и что ты, — это и есть познание, подлинное откровение. — Свободен… — повторила потрясенная Видомина. — Но как ты этого достиг, что сделал? — Я сделал многое, но главное — я осознал и принял это. Теперь я избавлен от любых уз, и они мне не мешают. Я могу вынуть душу из одного тела и вселить в другое, могу взять все, что пожелаю и где пожелаю, и никто не посмеет сказать мне: «Это не твое!» Я могу заставить любого забыть то, что он хочет помнить. Могу, подражая старому другу, содрать с убитого кожу, а голову насадить на пику. Могу стереть из самой истории того, кого захочу: дитя и старца, зрелого мужа и молодую деву. Могу наслать на целый мир чуму и смотреть, как населяющие его ничтожества корчатся в агонии… Я могу все. — Если ты сейчас не лжешь… Ты никогда не испытываешь угрызений? То есть, я хочу сказать, ты не боишься сам себя? — Нет. Угрызения, робость и боль проистекают из того, что мы желаем следовать навязанным нам правилам. Но однажды ты преступаешь их и начинаешь писать свои собственные — вот они и становятся истинными, Видомина! Способный созидать свои законы неподвластен чужим, он на все готов, и для него нет пределов. Бродить по вселенным, проявленным и непроявленным, смотреть сны умерших и еще не родившихся, знать наперед все жалкие желания и бесплодные порывы живых, уничтожать тех творцов, что ограничивают его право на это; существовать в нескольких измерениях разом, свободно переходя из одного в другое и возвращаясь по своему желанию... Стоит однажды поднять голову, дерзнуть — и ты сумеешь кроить из ткани бытия те одежды, которые тебе по душе. Свобода — это не то, что я делаю. Я сам и есть свобода, Видомина. Я и есть величие. Я и есть истина. Я сам есть жизнь, судьба и смерть, и в то же время даже смерть — лишь мое орудие. Я могу с полным правом сказать: «Я — Тень Смерти, и я пришел за тобой!» — и она послужит моей воле, потому что я свободен — вот подлинное величие! Для меня нет мировых законов — я сам мировой закон, и надо мною давно не властны ни рок, ни люди, ни жалкие боги-драконы… — Боги-драконы? — с интересом спросила Видомина. — А кто такие боги-драконы? Что это значит?       Сандро Великий внезапно умолк. Он не ответил ей и вообще, к изумлению Видомины, больше не проронил ни слова.