Путевка

За полчаса до окончания работы в кабинет освобожденного секретаря комсомольской организации завода «Красный Октябрь» Николишина постучались. — Вызывали, Владимир Николаевич? — Лохматая макушка мастера Горелова показалась в приоткрытом дверном проеме. — Проходи, Миша, — милостиво кивнул Николишин и с сосредоточенным деловым видом принялся перебирать папки на письменном столе. Горелов осторожно присел на краешек дерматинового стула. Видно было, что он спешил на встречу: то и дело утирал вспотевший лоб и старался выровнять дыхание. Немного суетливые движения выдавали его нервозность. Николишин не дал ему возможности перевести дух и сразу взял в оборот. — Ну что, Миша, как там у вас с планом — выполняете? — Смежники подводят, — слегка отводя взгляд от Николишина, пробубнил Горелов. — Но мы боремся... с этими… — он сглотнул, — с трудностями. — Это хоро-ошо, что боретесь, — протянул Николишин. — Только в борьбе можно счастье найти… — Процитировал он строчки известной песни. — Ты газеты читаешь? Политинформацию не прогуливаешь? Внезапная смена курса беседы секретарем застала Горелова врасплох. Пока он соображал, как достойно ответить, Николишин бережно расправил на столе экземпляр газеты «Правда» и ткнул в передовицу. — Вот, читал?! На последнем Пленуме партия поставила нам задачу: повышение рождаемости, выравнивание демографической ситуации. Понимаешь, Горелов? Партия нам доверила — мне, тебе… а ты? — А что я? — Горелов начал покрываться румянцем. — А ты, Михаил, са-бо-ти-ру-ешь! Вот ты знаешь, что это за список? — Николишин потряс у Горелова перед носом бумажками. — Бухгалтерия выдала! Всех, кто платит налог на бездетность! Ну, что молчишь? Тебе сколько уже, двадцать шесть стукнуло? И до сих пор не женат! Горелов понурил голову и посильнее сжал руки, просунутые между ног, чтобы не мешались. — Ты пойми, Миша, — Николишин взял другой, проникновенно-убеждающий тон. — Акулы капитализма не дремлют: сожрут нас, только слабину дай. Опять же, Китай… Пройдет двадцать-тридцать лет, и кто нам БАМ строить будет? Вот представь: приезжаешь ты, скажем, в Хабаровск. И встречаешь там китайца! Ну? А если их там много? Это же ползучая экспансия! А виноваты будем мы с тобой! Со стены на Горелова осуждающе глядел вождь мирового пролетариата. Можно было возразить комсомольскому секретарю, что у Владимира Ильича тоже с детишками не сложилось, но сравнивать себя с таким человеком Горелов никогда бы не посмел. Вместо этого он что-то забормотал про разборчивых невест, которые не хотят жить с его родителями, бабушкой и двумя сестрами. А в очередь на отдельное жилье одиноких не ставят: вот и получается замкнутый круг. И вообще, он, Горелов, не особенно силен в этих делах — не умеет к женскому полу подкатывать, стеснительный больно. — А вот для таких, как ты, Миша, советская наука пошла навстречу. — Радостно заявил Николишин и даже почти запел. — Мы пришли чуть свет друг за другом вслед, нам вручил путевку комсомольский комитет… Пошлем тебя в исследовательский институт по направлению. Там тебе операцию сделают, и сможешь рожать. Дети — цветы жизни! Так что смотри, не подведи товарищей! — П-погодите, как рожать? — Горелов аж на стуле привстал. — Как-как, безболезненно, с наркозом. Нынче все для человека! Не переживай, все твои… причиндалы при тебе останутся. И отца ребятишкам подберут достойного, с хорошими характеристиками по месту работы. В общем, вот тебе направление на диспансеризацию — проходи пока осмотр, а потом к нам — за путевкой, понял? Горелов помотал головой. — Не поеду я, — угрюмо загундосил он, шмыгая носом. — Не справлюсь с ответственностью. Опять же, план… — Незаменимых у нас нет! — строго осадил его Николишин. — Ясли при заводе имеются. И вообще, ты представляешь, какой спрос на эту процедуру? Все пидарасы страны записались в очередь! Это же для них единственный способ стать законопослушными гражданами и принести пользу стране! — Пидарасы?! — ахнул Горелов и машинально схватился за задницу. — Не переживай, сначала им перевоспитаться надо, перековаться. Не все комсомольцы еще пидарасы... тьфу, я хотел сказать, многие пидарасы еще не комсомольцы… короче, политически незрелых не допускают. И чтобы здоровый образ жизни вели. У нас, вон, Петров из горячего цеха, не подошел: злоупотребляет. На лице Горелова ясно обозначилась мысль: прямо из кабинета секретаря — пойти и тоже накатить. Правда он не знал, сколько Петрову понадобилось времени, чтобы разрушить печень. Но выпить хотелось очень. Николишин, будучи не только функционером, но и неплохим психологом, тут же уловил колебания. Он вышел из-за стола и ободряюще похлопал своего комсомольца по плечу. — Не дрейфь, Михаил, первичка поддержит. Похлопочем за тебя, выделим «Урал» с коляской! Только представь: в выходной сядешь на мотоцикл, детишек в люльку, и с ветерком! Эх, красота! На словах «коляска» и «люлька» Горелов едва заметно вздрогнул, но в целом вида не подал, сдержался. Николишин проводил его до двери, пожал на прощание руку. — Ты с этим делом не тяни. А то Щербицкий из конструкторского водил меня за нос, бегал-бегал, а потом р-раз и огорошил: свадьба видите-ли у него! А мне документы заново собирать! Горелов метнулся прочь, а Николишин устало вздохнул, вернулся на рабочее место и, пошарив в кармане повешенного на стул пиджака, достал початую пачку «Стюардессы». Потом долго курил у приоткрытой форточки, глядя, как тянется в сумерках к проходной вереница второй смены. И даже не обернулся, когда услышал звук открывающейся и закрывающейся двери, неспешные шаги за спиной. Подошедший остановился так близко, что волосы на затылке Николишина опалило горячим дыханием. — Устал? — Есть немного. Опять с этими бездетными пришлось возиться… в райкоме, конечно, хорошо придумали пугать их, но надолго ли хватит? А ну как найдется дурак, который не побежит от страха жениться и детишек строгать? — Ну, скажешь, что по здоровью не прошел. Как в отряд космонавтов. Николишин опять тяжко вздохнул: показатели по новой партийной директиве трещали по швам. У завода были проблемы со строительством жилья — они уже несколько лет пробивали разрешение на два дома по молодежному подряду, но проект завис где-то в недрах бюрократического аппарата. — А что, Володенька, — крепкие руки обхватили Николишина, широкие ладони огладили грудь сквозь тонкую ткань рубашки, посылая недвусмысленные импульсы ему в пах. — Если бы и вправду была такая возможность, ты бы мне родил пацана, а? Николишин повозился, сбрасывая с себя настойчивые руки, которые переместились на пояс его брюк и пытались вытащить ремень из пряжки. — С ума сошел? Да и накой он тебе сдался? У самого двое, у меня Светка. — Люблю я тебя, Володенька, и хочу от тебя ребеночка. — Жарко зашептали Николишину в ухо, задевая и слюнявя его языком. — Наслушался от баб своих, — беззлобно отмахнулся Николишин, покорно переступая через спущенные брюки и застрявшие в них штапельные семейные трусы. Он облокотился на подоконник, расставил ноги пошире и замер, напряженно сведя лопатки. В воздухе неуловимо разлился нежный запах сирени. — В военторге в конце месяца выбросили… По крему да по накатанной уже дорожке член вошел сразу и на всю длину, и Николишин удовлетворенно выдохнул. Спина его расслабилась, он немного подался назад, стараясь ухватить чужой член до упора и поелозил, побуждая партнера к более активным действиям. Следующие минут пять слышалось только загнанное дыхание обоих да редкие всхлипы-стоны Николишина. Кончил он как всегда бурно, в собственный немаленький кулак. И только после этого обернулся. Максимов, заместитель директора по производству, по-хозяйски доставал из ящика стола бумажные салфетки. Николишин разложил оставленную еще с разговора с Гореловым газету, скинул туда использованные салфетки со смешанным запахом цветочного крема, спермы и дерьма и завернул все в сверток. — Проветрить бы, — заметил Максимов, оправляясь. Николишин, как всегда молчаливый и опустошенный после оргазма, отвернулся, делая вид, что очень занят наведением порядка. — Ну, я пойду тогда. Завтра оперативка у генерального на полчаса раньше, не забудь. Николишин подобрал смятую пачку, сплюнул и полез в заначку, которую держал на такой крайний случай, когда курилось особенно много. Потом, глотая горьковатый дым, смотрел, как служебная «Волга» увозит Максимова, как пустеет площадь перед конторой заводоуправления. Возвращаться домой совершенно не хотелось. Он раздавил бычок в пепельнице, затолкал в портфель газетный сверток и побрел к выходу. Дочку, наверное, уже давно уложили спать. На проходной Николишин спохватился, что опять забыл забрать для нее значки, оставшиеся после посещения делегации СЭВ. Он пообещал себе непременно сделать это завтра, хотя в глубине души понимал, что за чередой неотложных дел, встреч, собраний снова упустит эту мелочь из виду. Выйдя с территории завода, Николишин сделал пару шагов в сторону автобусной остановки, но передумал и пошел напрямую — через парк. Окна многоэтажек, одно за другим, загорались желтым. Где-то там мастер Горелов пытался устроить личную жизнь и покинуть число бездетных граждан, чтобы присоединиться к тысячам счастливых советских семей. У Николишина с этим делом все было в полном ажуре. Наверное. По крайней мере, ему положено было так думать.