Можно и нельзя

Когда они впервые занимаются любовью, Персиваль сверху — и тогда же он замечает, что Ньют любит пожестче. Он не возражает, когда любовник увлекается и кусает сильнее, чем следовало бы — лишь откидывает голову, подставляя шею, и протяжно, одобрительно стонет. Он не дает Персивалю слишком осторожничать с долгой подготовкой, прямо заявив, что не хрустальный, и требовательно притягивает к себе, схватив за бедра. Уже под ним Ньют шумно дышит, постанывает от удовольствия и больно запускает ногти в бока Персивалю, а когда тот, разозлившись, перехватывает его запястья и прижимает к постели — замирает от восторга, распахивает глаза и начинает не просто стонать, а вскрикивать. Когда на следующий раз они меняются, Ньют оказывается прямо-таки до неприличия внимательным любовником — замечает все его реакции, быстро разбираясь, что приятно, а что не очень, и аккуратно сводит все к тому, что Персиваль лежит, раскинув ноги, с руками за головой, и позволяет Ньюту творить всё то, чего он хочет, не пытаясь проявить инициативу. Тот гораздо нежнее его самого, ласков и аккуратен, постоянно спрашивает — взглядом или вслух: “Все в порядке? Тебе нравится?” — и действует в согласии с ответом. Когда все заканчивается, Персиваль чувствует себя настолько оттраханным, как никогда прежде. От слова “отыметь”. * Они возвращаются домой вместе — Персиваль работает дольше, но, закончив, заходит в кабинет Ньюта и требовательно стучит по крышке чемодана. В принципе, ему ничего не мешает взять сейчас чемодан, пока его хозяин занят уходом за своими животными и отправиться домой через камин — ничего, кроме просьбы Ньюта. “Пожалуйста, не делай так больше никогда. Это… отвратительно. Я чувствую себя совсем беспомощным, когда меня и моих зверей перемещают без моего ведома”. Персиваль извиняется и обещает больше так не делать, и Ньют сразу прощает — он удивительно незлобив, кажется, он даже не умеет гневаться по-настоящему. Или Грейвзу просто повезло никогда этого не видеть, и он про себя думает, что и не хотел бы. Заодно — что он, кажется, слишком привык контролировать все на свете и решать за других, и надо бы серьезно пересмотреть свой подход, пока он не успел обидеть им Ньюта. Дома Ньют встает к плите — по собственному почину, Персиваль не просит, но и переубедить не пытается. Если он все правильно понимает, Ньют вписал его в свой график кормежек — рядом с собой — и теперь методично выполняет поставленную самому себе задачу. Персиваль никогда не протестует, когда партнер смотрит на него как на еще одного своего зверя — потому что именно своих зверей Ньют любит больше всего на свете. Что именно у них на ужин, Грейвз даже не выясняет — из разных частей света Ньют набрал кучу удивительных рецептов и готовит дракон разбери что, но вкусно. После ужина тарелки сами собой отправляются в мойку, Ньют делает обоим чай (“Никакого кофе вечером, Персиваль, и даже не думай, а то я спрячу зерна в загон к нунду от тебя подальше”), предлагает пройти в гостиную и садится напротив. Он явно хочет о чем-то поговорить и, кажется, слегка нервничает. Грейвз предполагает явление очередной очень запрещенной, очень опасной и очень интересной зверушки, но промахивается. — Я бы хотел предложить тебе кое-что в постели, — говорит Ньют, держа чашку обеими руками — тонкие, длинные, сильные пальцы обхватывают теплый фарфор, и Грейвзу нравится, как это выглядит. — Так предлагай. Зачем такие церемонии? — не понимает он. — Здесь нужно обговаривать, — качает головой Ньют. — Я тебя уже слушаю, — это определенно будет что-то интересное. Грейвз уже пережил первое потрясение, возникшее от несоответствия образа застенчивого и увлеченного человека, и осознал, что Ньют не понимает людей ровно до того момента, как они оказываются с ним в постели. — Ты же никогда не играл в игры про власть и подчинение? — прямо спрашивает Ньют. Персиваль удивленно приподнимает брови — он всегда предпочитал вести в постели, иногда достаточно активно это выражая… Но в такие игры, которые требуют предварительных договоренностей? — Нет, — раздумывать приходится совсем недолго. — Я так и думал, — Ньют кивает, отпивая чай. — И с болью — тоже? — Тоже. — Извини, я знал ответ, но все равно должен был убедиться. А не хочешь попробовать? Глядя в спокойные светлые глаза, Персиваль задается вопросом, боится ли Ньют отказа. Боится ли, что его обзовут извращенцем и оттолкнут? Или он уже составил для себя мнение по итогам их ночей и теперь лишь озвучивает его вслух? Понять он не может — Ньют выглядит так, как будто обсуждает очень занятную, но совершенно не запретную тему — например, особенности размножения каких-то магических зверей. — Смотря, что конкретно ты мне предлагаешь, — осторожно отвечает Персиваль. Он заинтересован, действительно заинтересован, но уже успел усвоить, что Ньют — это сгусток непредсказуемости, и в глубине души опасается какого-нибудь совсем дикого предложения. Но все не так страшно. — Ничего действительно серьезного, для начала. Просто — один приказывает, другой подчиняется, какие-нибудь интересные воздействия, но никакой боли — воск, “тепло-и-холод”, может, легкая порка… Возможно, наручники или повязка на глаза, если ты позволишь. — Ты собираешься быть сверху? — Предлагаю так. Но если тебе не нравится эта мысль — я могу и снизу. Придется сначала объяснить, но я согласен. — Не стоит. Пусть действует тот, кто знает лучше, — качает головой Персиваль. — Так ты согласен? — Ньют озаряется улыбкой, широкой и радостной. — Да. Хочешь прямо сейчас? — Предпочел бы сегодня, но попозже. Мы не закончили договариваться, — Ньют встает, отставляя пустую чашку, подходит к дивану, где для разговора расположился Персиваль, и забирается рядом. Грейвз немедленно обнимает его за плечи, притягивая поближе: находиться в тесном физическом контакте с Ньютом — это как обнимать солнце. Домашнее, карманное, чемоданное солнце, не способное спалить, но умеющее согреть целиком. Персивалю никогда не надоест. Но так считает не он один, поэтому через секунду по его коленям мстительно топчется кот, втискивается между ним и Ньютом, и начинает урчать, неодобрительно поглядывая на Персиваля. У кое-кого любви к волшебным зверям хватило и на пару совсем не волшебных бездомных котов, которые, вылеченные и отъевшиеся, добросовестно украшали и оживляли собой дом Грейвза. И уверенно считали, что Скамандер принадлежит им, а Персиваль — досадная помеха на пути к счастью. Впрочем, против котов возражать было не с чего — они не напрягали, а раз уж Ньюту так необходимо, чтобы вне чемодана с ним тоже были звери, пусть это будут просто коты. Ньют прижимается потеснее, кладет одну руку на кота и начинает рассказывать: — Нужно понимать, что суть — это игра для получения удовольствия. Ты не обязан делать ничего, что тебе бы не понравилось, ты в игре для своего удовольствия, я — для своего, мы — для общего.. Но если что-то не нравится, лучше сообщать об этом, не выходя из ролей, чтобы не портить сцену… Я предпочитаю два отдельных слова, которые значат, что нужно остановиться или ослабить действие, это “хватит” и “полегче”, но не думаю, что тебе сейчас нужны такие тонкости, мы же не собираемся играть в сопротивление. Просто скажешь, если что-то не понравится. Хорошо? — Конечно, — Персиваль кивает, пытаясь погладить одновременно кота и Ньюта, — продолжай, я внимательно слушаю. — Сейчас про самое сложное, что мне от тебя нужно, — серьезно предупреждает Ньют. — Твоя задача — расслабиться и отдать контроль мне. Полностью. Не думать, не гадать, не планировать, не пытаться предугадать, что будет дальше. Я знаю, что для тебя это сложно, но постарайся, пожалуйста. Потому что иначе ты сам испортишь себе все удовольствие. Ньют прав, задача… непростая. Мягко выражаясь. Он слишком привык за всем следить и все контролировать, а теперь его просят о противоположном. Но просит не кто-то, а Ньют, его Ньют, человек, от которого он не может заставить себя ждать подвоха. Только не от него. Может, это слабость, может, возраст, но если и есть человек, чью просьбу “не пытайся все сам проконтролировать” Персиваль Грейвз может выполнить — этот человек сейчас находится в его объятиях. — Я понял тебя. Я постараюсь, — он кивает, и Ньют поворачивается к нему и одобрительно улыбается, взгляд у него одновременно серьезно-сосредоточенный и полный предвкушения. — Хорошо. Теперь скажи, есть ли что-то, чего ты ни в коем случае не хочешь? Я знаю твои предпочтения, но нужно уточнить. Персиваль задумывается. В том, что у Ньюта есть здравый смысл, он только что успел убедиться, и перестает ожидать чего-то дикого. В остальном… Если ты не знаешь, чего ждать, откуда тебе знать, чего ты не хочешь? — Не могу сказать, — признается он. — Реши сам, а я обещал и скажу, если будет не то. Ньют серьезно кивает. — Отлично. Хочешь ли ты точно и заранее знать, что именно я собрался делать с тобой, или предпочтешь узнать по ходу дела? — он не торопит Грейвза, и тот размышляет, запустив пальцы в густую кошачью шерсть. Да, знать все — это было заманчиво. Но приятно ли окажется в действительности? Очевидно, что тогда он будет держать в голове список, сверяться, проверять, анализировать… Может, проще будет отказаться от этой идеи? При этой мысли что-то в душе Персиваля бунтует, паранойя неприятно холодит — что ты задумал, дурак, позволить делать с собой невесть что и даже не уточнить, что именно?! Но кроме паранойи, у него есть еще и воля. — Не хочу, — голос увереннее, чем его обладатель. Ньют чувствует такие тонкости, снова ловит взгляд, беспокоится: — Ты уверен? Точно? — Да. Я сказал: не хочу, — подтверждает Персиваль, давая понять, что не желает больше подобных расспросов. — Хорошо, — Ньют снова кивает. — Тогда… мы, наверное закончили обсуждать? Сегодня и попозже, перед тем, как ляжем спать? — Да, — и тут Грейвз чувствует приятный холодок предвкушения. Что-то будет. И наверняка ему понравится. * Персиваль лежит на животе, вытянув руки вперед, на губах тает ощущение от поцелуя Ньюта. Минуту назад тот поцеловал Грейвза, крепко обняв и прижав к себе, одобрительно улыбнулся и сказал: “Ложись на живот. Мы начинаем”. Теперь же Персивалю остается только ждать, какими в жизни окажутся обещанные Ньютом игры. Теплые руки аккуратно касаются спины, поглаживают, прикосновения легкие, но уверенные. — Закрой глаза. И не открывай, пока я не разрешу, — командует Ньют. Именно командует. Персиваль подчиняется, вспоминая, в каких случаях он слышал подобный голос — безупречно спокойный, бесконечно уверенный в себе. “Нет. Я сказал, нет. Стой там”, “Отдай это мне, тебе вредно это есть”, “Давай, иди сюда, я за тобой туда не полезу”. Таким голосом Ньют Скамандер разговаривал со своими зверями, если ему что-то было нужно. Сейчас ему нужно, чтобы Персиваль подчинился, и тот послушно закрывает глаза. — Хорошо, хорошо, — ладонь поглаживает плечо, — я бы завязал тебе глаза, но, возможно, ты начнешь чувствовать себя слишком уязвимым, так что обойдемся приказом. Помни: если потребуется, ты можешь и попросить, чтобы я разрешил тебе их открыть, ладно? — Да, — коротко выговаривает Грейвз. Пока что его действительно ничего не настораживает. Это просто любовная игра — сделать то, о чем тебя попросили. Только он не уверен, что его именно “попросили”... — Раздвинь ноги. Вот так, хорошо, — пальцы касаются ануса, обводят по кругу, слегка потирают, Персиваль чуть подается к ним — но никакого проникновения не следует, Ньют лишь наносит смазку, щедро. Она чуть холодит, и теперь между ягодиц скользко — небольшой пошлый намек на то, чем закончится вечер. — Скрести запястья, да, правильно. Держи руки так, не убирай, — еще одно поощряющее оглаживание, на сей раз по бедру. Персиваль лежит, как положили — вытянувшись, головой между рук, ноги совсем слегка раздвинуты. Он изо всех сил старается не думать, не пытаться оценить действия Ньюта, но пока что не особенно получается. — Ты напряжен, — замечает Ньют, трогая его за плечи, — да, тут нужно что-то потяжелее… — он шепчет заклинание призыва, и что-то со странным шелестом приплывает по воздуху и с тихим звуком ложится в его руку. Матрас проминается, когда Ньют перемещается, вставая на колени между раздвинутых ног Персиваля. — Чувствуешь? Множество легких прикосновений к коже спины, чем-то гибким и достаточно мягким, но слегка царапучим, и понять одной спиной, что это, просто невозможно. — Это плетка-многохвостка, Персиваль, — сообщает Ньют мягким голосом, — вещь специально для игр, вне их она бесполезна — слишком мягкая и безобидная, у нее хвосты из одного слоя тонкой кожи. Сейчас я собираюсь тебя ударить, и уж извини, не рискну сделать это, не предупредив. Готов? Персиваль лишь кивает. Ему не страшно. Ньют размахивается и бьет, и это действительно совсем не больно. Скорее... удивительно. Для Грейвза ново — принимать удар, не пытаясь закрыться, исполняя приказ лежать с закрытыми глазами, первые несколько раз он дергается, затем заставляет себя расслабить плечи, убедившись, что это все действительно безобидно. — Хорошо, — в голосе Ньюта очень четко слышно поощрение. — Да, правильно, расслабься, так и нужно. Кожаные хвосты ударом ложатся на левое плечо, затем на правое, снова левое — теперь лопатка, правая лопатка, левый бок… Удары словно бы жалят, ненадолго, на пару секунд, не слишком сильно, по ощущениям похоже на сильный хлопок. Что ж, это вполне можно пережить, замерев и вслушиваясь в ощущения. Из-за того, что хвостов много, при замахе они не свистят, как ожидал Персиваль, а скорее шуршат. Сначала Ньют выдерживает ритм — по паре секунд между ударами, затем ускоряется. Слева-справа-слева-справа-слева-справа, вниз по спине, по ягодицам, затем обратно вверх и в том же порядке — быстро, очень быстро, без всяких перерывов, под этим градом времени о чем-то думать абсолютно не остается. Посчитать, сколько времени он проводит вот так, принимая ровные серии ударов, абсолютно невозможно. Пару минут? Несколько? Несколько минут — неровные выдохи под касаниями хвостов плетки, мерно нарастающая боль, но не неприятная, а как удовольствие от хорошего массажа... Ньют останавливается, и Персиваль слышит его тяжелое дыхание. И свое тоже. — Как ты? — спрашивает он, и Грейвз понимает, что, кажется, не может ответить сразу. В голове пустота, подернутая дурманной дымкой, мысли словно бы ворочаются, не спеша приходить к нему. Спина горит, но не болью, а просто — следами от воздействия, в теле непонятная легкость, и ни думать, ни решать ничего не хочется. — Хорошо, — отвечает он с запозданием. — Ох, отлично, — Персивалю не видно, что Ньют улыбается — но это слышно в его голосе, вместе с восторгом, — очень хорошо, да, ты все правильно делаешь, именно этого я и хотел, продолжай, пожалуйста! На спину ложится ладонь — такая холодная, словно Ньют только что побывал в леднике и трогал там стены, на горячую кожу это одновременно очень приятно — и мучительно. Персиваль даже дергается и вскрикивает от неожиданности. В мыслях мелькает что-то про недопустимо яркую реакцию, но это осознание усилием воли отправляется обратно, откуда пришло. Мешает. — Вот так, — Ньют почти шепчет, — у тебя спина вся в следах, так отлично смотрится, мне очень нравится, Перси. Мне нравится то, что я с тобой делаю… — леденящие пальцы гуляют по спине, заставляя дрожать и ежиться, гадать — на самом деле Персиваль хочет, чтобы его любовник прекратил, или чтобы продолжал. — Мне нравится, что ты мне это позволяешь... Последнее слово произносится горячим шепотом прямо в ухо, а окутанная чарами холода ладонь с силой давит на плечо, долго — но как только Грейвзу становится неприятно, и он пытается чуть отодвинуться, рука исчезает. Ньют возится, меняя положение на кровати, и оказывается сбоку от него. Персиваль запоздало понимает, что вцепился пальцами в край кровати, не убирая рук из положения, которое ему указал Ньют. А еще — что полувозбужденный член упирается в матрас. Холод расплывается по спине — его гладят обеими ладонями, проходясь ими до бедер, снимая жар множества ударов, хоть и не сильно, и это так волнующе-приятно, что он закрыл бы глаза, не будь они уже закрыты. — Отлично, — Ньют запускает руку ему в волосы — на сей раз ладонь нормальной температуры — ерошит, поглаживает, хвалит, — ты просто молодец, все, как надо. Теперь встань на локти и колени, ноги раздвинь, — а это уже приказ. Персиваль подчиняется, не думая, и его снова одобрительно гладят: — Хорошо, хорошооо… Прогнись в пояснице и стой так. От исполнения приказа кровь бросается в лицо. Это странно — в конце концов, они не первый раз вместе в постели, он не раз и брал Ньюта в коленно-локтевой, и вставал сам. Но в этом случае поза кажется особенно пошлой, особенно уязвимой — опущенная вниз голова, услужливо подставленная задница, покорно закрытые глаза, готовность стоять так, как укажут, сохраняя позу… Ох. Кровь передумывает приливать к голове и устремляется к паху. — Ты прекрасен, — выдыхает Ньют и снова перебирается куда-то назад, берет в руку член Персиваля, начиная легко поглаживать, вырывая стон. После таких игр обычное ласковое прикосновение чувствуется гораздо острее. Персиваль слышит, как Ньют шепчет незнакомые ему заклинания, и что-то твердое, прохладное и скользкое настойчиво упирается в анус, а затем проникает внутрь. По ощущениям — совсем тонкое, не больше, чем два пальца, но это определенно не пальцы. — Приятно? — Дааа… Ньют продолжает его ласкать и уже не так и важно знать, чем же именно. Потом можно будет спросить, к драконам все, пусть только продолжает... Снова нечеткий шепот, взмах палочкой — Грейвзу не видно, но матрас прогибается от того, что Ньют двигается — и что-то внутри начинает его трахать. Персиваль вжимается щекой в кровать, дыхание срывается — ему очень хорошо, ощущения яркие, а в голове действительно нет ничего, кроме происходящего — ни мыслей, ни забот, ни “прежде”, ни “потом” — только сейчас. — Вот так, отлично, — Ньют гладит его по бедру, убрав руку с члена, потом отстраняется и снова что-то шепчет. Персивалю уже даже не интересно, что — он стоит, чуть покачиваясь, ощущая движения внутри, угол правильный, такой, какой нужно, темп, кажется, убыстряется, но очень медленно и неспешно. Новое прикосновение к спине заставляет Грейвза чуть не взвыть от неожиданности — теперь пальцы Ньюта горячие, не как кипяток или огонь, но очень ощутимо. Впрочем, все еще не столько больно, сколько непривычно. Он выгибается, не в силах предугадать или понять, где будет следующее прикосновение, а Ньют трогает его везде — не задерживается на спине, оглаживает бедра, в том числе по внутренней стороне, где кожа тоньше, касается живота — Персиваль выгибается вверх с рваным выдохом — затем пальцы сжимают соски, выкручивают, это горячо, приятно и больно, и ощущение словно передается напрямую к члену, заставляя стонать от удовольствия. Твердый предмет внутри Грейвза дергается, и, кажется, увеличивается в размерах, расширяясь. — Ньют… что, дракон подери, ты в меня засунул? — Искусственный член, — сразу же отвечает Ньют, прекращая ласки, чтобы быть понятым, — хотя он не совсем натуральной формы, более гладкий. Отличная игрушка, правда? Не говори мне, что ты не знал о существовании подобных вещей. — Знал. Но не пользовался. — Поздравляю с новым опытом, — судя по голосу, Ньют ухмыляется, и его игрушка входит глубже, распирая изнутри, твердая, скользкая, раздвигающая стенки — и Персиваль стонет, уткнувшись лицом в предплечье. Его ласкают — Ньют снова вернул ладоням нормальную температуру, гладит по плечам, шепчет что-то поощряющее, хотя Грейвз уже определенно не нуждается в одобрении, только в продолжении. Ему нравится, да, но член пульсирует и требует прикосновений, хочется больше, хочется, чтобы уже прекратили сладко издеваться и взяли нормально — и Персиваля опять понимают без слов. — Отодвинься назад, вот так, да. Голову подними, обопрись на руки, глаза открой, молодец, — Ньют оказывается перед ним, он все еще в штанах, но те расстегнуты, и видно, насколько он возбужден, насколько ему тоже хочется, — возьми у меня в рот, — спокойно командует Ньют, и Персиваль подчиняется с большой охотой. Ему нравится ласкать подобным образом своего любовника, всегда нравилось, но сейчас ощущений еще больше. Ровный приказной тон Ньюта, его рука, властно держащая за волосы, послевкусие прикосновений по всему телу, собственная заполненность и мерные толчки внутри, сама атмосфера, ощущение одновременно подчинения и вседозволенности — ему ни за что не надо отвечать — расцвечивают процесс новыми красками, заставляя упиваться им, как никогда прежде. Ньют постанывает, притягивая Персиваля ближе, его член горячий и твердый, его хочется касаться — губами и языком, получая за это одобрительные стоны, чувствуя ненавязчивый контроль. — Хорошо, — Ньют отстраняется, дышит совсем тяжело, — хватит, все… — он убирает руку и отодвигается, оставляя Персиваля стоять, как было — на четвереньках, с раздвинутыми ногами, возбужденного и ждущего, но без права двинуться или что-то предпринять, только с правом получать и принимать. Игрушка внутри сначала замирает, потом медленно выходит, Ньют занимает место сзади, между раздвинутых ног, слышно, как он наносит смазку, и Персиваль выгибается, предлагая себя — ну, давай уже… Член входит достаточно легко, и он ощущается совсем иначе, чем искусственный, настоящий гибче и приятнее, Грейвз стонет, выражая вслух, как ему нравится, и опускает голову обратно на руки, предоставляя Ньюту полную власть над происходящим и над собой. Тот нетерпелив, он явно извелся от возбуждения, но не груб, прекрасно знает чужие предпочтения и двигается ровно так, как надо. — Можешь больше не сохранять позу, — разрешает Ньют, не сбиваясь с ритма плавных глубоких толчков, — и коснуться себя тоже. Грейвз готов благодарить вслух, но вместо этого лишь переносит свой вес на левый локоть, припадая грудью к кровати, а освободившуюся правую кладет на собственный член, сжимает, двигается в такт с Ньютом, как и в прошлые разы, когда они вместе — и одновременно все иначе. Больше доверия, больше власти, ярче происходящее, как будто они заняты чем-то сильно большим, чем банальное соитие. Так и есть — Грейвз не представлял, что может быть настолько чьим-то, настолько взятым, настолько подчиненным — и не только не возражать, но и испытывать от этого удовольствие. Персиваль ощущает, что член внутри него пульсирует, слышит судорожные оргазменные стоны любовника, и сжимается, стискивая его мышцами. С коротким вскриком Ньют падает вперед, опираясь рукой на чужую поясницу, восстанавливает дыхание — и медленно выходит. — На спину, — голос задыхающийся, но все равно с властными нотками, и Персиваль немедленно переворачивается, заново раскидывая ноги по обе стороны от Ньюта, — хорошо… Продолжай, приласкай себя, — пальцы оказываются внутри, непонятно и неважно, сколько, скользят по смазке и по сперме, трогают ровно там, где надо, надавливают — и меньше чем через минуту Персиваль выгибается, кончая, понимая, что Ньют внимательно наблюдает за ним, улыбаясь довольно и хищно. Оргазм оставляет Грейвза полностью без сил, куда как больше, чем обычно, и он просто лежит на спине и смотрит в потолок, лениво пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. Ньют шуршит чем-то, убирает то, что использовал для игры, колдует очищение на себя и на Персиваля, затем придвигается ближе, накидывая на обоих одеяло, обнимает. — Перси? — спрашивает он. — Мммм? — Понятно, — Ньют притягивает его к себе, больше ни о чем не спрашивая, и начинает ласково перебирать волосы, не мешая отходить от случившегося. * Когда Персиваль окончательно приходит в себя, сидя на кровати и неохотно цедя сквозь зубы нелюбимый сладкий чай (“Не спорь, Перси, мне лучше знать, просто выпей”), его наконец-то догоняет вопрос, которым он хотел задаться с самого начала: — Откуда ты так хорошо знаешь такие игры, Ньют? Я не очень соображал в процессе, признаю, но глупостью было бы сказать, что для тебя это первый раз. — Не первый, — кивает Ньют, подтверждая, — да, я делал это раньше, я знаю, как. Тебя это удивляет? — Немного, — признается Персиваль. — Я уже понял, что в тебе сюрпризов, как в потайной комнате “Слепой свиньи”… — Ты не можешь понять, как я умудрился заняться подобным, ведь это же я? — прямо спрашивает Ньют. — Да, — Персиваль знает, что его любовник ценит честность. И очень хорошо умеет быть честным. И плохо — лгать. — Хорошо, — Ньют вытягивается на второй половине кровати, закидывает руки за голову, уставившись в потолок, — да так же, как другие люди находят себе компанию на ночь… Хотя, впрочем, сложнее. Но это возможно. — Мужчина — другого мужчину, склонного к подобным играм, волшебника, — Персиваль перечисляет критерии отбора. — И правда, остается не так много. — Не обязательно волшебника, — возражает Ньют. — Лучше, конечно, чтобы он им был, так можно гораздо больше, но магглы тоже умеют… Я просто искал — и находил, или находили меня. Времени свободного, как ты знаешь, у меня немного, так что я старался не тратить его даром и пользоваться выпадающими шансами. Есть места и есть знаки, это все можно узнать, если внимательно смотреть. Я же сказал — как мужчину на одну ночь. Этого как бы нет, вслух — нет, официально — нет, но всегда и везде можно найти. — Я понял, — кивает Персиваль. — Расскажи мне еще что-нибудь. Мне интересно. Когда ты впервые… захотел? Грейвзу нравится слушать рассказы Ньюта о себе, хоть он ими и неохотно делится — он сам-то ведь не магическое животное. Персивалю кажется, что его собственная биография проста и прозрачна, ее можно предположить, лишь один раз увидев его — происхождение (древний род, насколько это бывает в Америке), учеба (непременно отличник и староста), обучение на аврора (тоже все на высшем уровне), работа, подъем по карьерной лестнице, опасные операции, сложные задания, успешные дуэли, награды, повышение за повышением… Все было именно так. До одного резкого поворота. Рассказать биографию Ньюта, лишь глядя на него, казалось невозможным. Ладно, Грейвз многое мог предположить по виду, и вполне верно — он аврор или кто? — но всегда выплывало что-то новое, какая-то неожиданная сторона. Ньют болтает в воздухе ногой, словно его, легкого и подвижного, напрягает то, что нет никаких причин или предлогов двигаться, действовать, бежать. — Тогда же, когда все. Но не того же, чего все. Я и так-то всегда был отдельно, а уж с такими мыслями и тем, что я тогда думал о себе… — Ньют улыбается, но очень грустно. Персиваль, не удержавшись, перебирается ближе, кладет тяжелую руку поперек груди, и ощущает, что любовник придвигается к нему. — А когда впервые попробовал? Ньют под ним немедленно и резко напрягается, застывает, старательно смотрит куда-то в дальний угол. — На войне, — роняет он слово, столь тяжело и неохотно, что Персиваль слышит за ним полную фразу. “Пожалуйста, больше никогда, никогда не спрашивай меня об этом”. Персиваль обнимает крепче. — Хорошо, хорошо, Ньют. Я все понял, правда, — заверяет он. Ньют, конечно, готов высказать свою просьбу вслух, но этого не нужно. Всё очевидно. Грейвз зарывается носом в рыжие волосы, поглаживает щеку, прикосновениями уговаривает расслабиться и забыть, оставить эту тему — и Ньют верит ему, поворачивается лицом, утыкается в грудь и лежит так, тихо и спокойно. Как будто в его объятиях вечно беспокойный Скамандер может уняться, расслабиться и никуда не бежать. Может, так оно и есть. — Давай спать, — предлагает Ньют через пару минут тишины. — Тебе не нужно в чемодан? — Нет, я заранее закончил все дела. “Чтобы уделять время лишь тебе”. — Тогда хорошо, — Персиваль гасит свет взмахом руки, — давай, забирайся под одеяло. Под одеялом Ньют поворачивается к нему спиной, положив голову и ладонь ему на руку. Потом поднимает голову, встрепенувшись: — Спасибо, Перси, спасибо еще раз. Мне очень понравилось, правда, я так рад, что ты согласился… — Знаю, знаю, — Персиваль улыбается в затылок Ньюта. — И мы даже толком не обсудили, что понравилось, а что нет… — Потом, ладно? Сейчас спать. — Хорошо, — Ньют укладывается обратно. — И да… Я согласен продолжать, — добавляет Персиваль — и рукой чувствует, что его любовник улыбается. — Ох… Теперь я еще более рад. Перси, ты чудо… — голос Ньюта уже немного сонный, он всегда быстро засыпает. — Чудо? Хм. Ну если ты так считаешь… — Считаю. Ты согласился, и тебе понравилось. Это большая удача. — Понял. Спи, ладно? — Сплю, сплю, — Ньют слегка возится и затихает, собираясь провалиться в сон, как в омут. Персиваль некоторое время смотрит в темноту спальни, затем тоже закрывает глаза. * Они пробуют еще, заходят дальше, Ньют действует увереннее, узнав, что нравится Персивалю, предлагает новое. И в какой-то момент Грейвз решает, что достаточно узнал о подобном занятии, чтобы попробовать самому побыть ведущим. Ньют соглашается сразу, с энтузиазмом, он явно ждал этого предложения. Вечером Персиваль сидит на том же диване в гостиной, где проходил их первый разговор на эту тему, Ньют лежит рядом, устроив голову на его коленях, наслаждаясь тем, как его волосы медленно перебирают. Коты, конечно, тоже присутствуют, оба, устроившись на своем обожаемом хозяине, довольно мурлыкают. — Не пытайся повторять мои действия, — просит Ньют, — у тебя выйдет по другому, и это хорошо. Принципы ты знаешь, все, что в их рамках и насчет чего не буду возражать я — можно. И нужно. — Хорошо, — Персиваль кивает, поглаживая шею Ньюта. — Что тебе нравится? Раз уж у тебя есть опыт, ты определенно знаешь. — Знаю. Многое. Я сам согласен на все, что делал с тобой. И могу показать, как правильно делать то, чего ты не умеешь, только скажи, что именно. Из того, что я сам не проводил — можешь связать или завязать глаза, я не возражаю. Можешь причинить мне боль — если не слишком сильно, и не с самого начала. Можешь командовать — и я выполню. Если хочешь ударить — не бойся. Вообще не бойся быть жестче меня. — Отлично, я понял. Еще что-то? — Да. Я обычно не выражаюсь, когда сверху, мне это редко нравится. Но снизу — очень. Если у тебя есть пошлые комментарии по поводу происходящего — не стесняйся. — Насколько пошлые? — Насколько хочешь. Я не обижусь. В такой момент… это не оскорбление, это часть игры. И это возбуждает. Персиваль качает головой и думает, что Ньют все еще продолжает его удивлять. Теперь выясняется, что его любовник приходит в восторг, слыша грязные словечки во время секса. Грейвз обнаруживает, что ему нравится эта идея. Ньют выглядит настолько невинным и неопытным, что контраст с ним же в постели просто огромный. А если дополнительно подчеркнуть его словами… Ньют, наверное, покраснеет, он умеет смущаться, как бы спокойно ни обсуждал такие интимные темы. И ему понравится. Да, определенно нужно. — Ладно, запомню. Теперь дальше — чего с тобой нельзя делать? Ньют отвечает сразу, не задумываясь, шея под пальцами Персиваля ненадолго каменеет. — Электричество. Грейвз не спрашивает, почему. Ему и так понятно. — Еще что-то? — Перси, если ты в первый раз додумаешься до чего-то, по поводу чего я скажу "хватит" - я буду обожать тебя еще сильнее, правда, - Ньют уже расслабился и улыбается. — Если что-то будет в целом хорошим, но технически неправильно - я поправлю. Лучше просто подумай сам, составь в голове план, в первый раз особенно легко растеряться, да, не хмурься, даже тебе. Что и как будешь делать, в каком порядке, что мне нужно тебе показать... — Хорошо, - кивает Персиваль. В голове разрозненные мысли уже начинают потихоньку складываться в картину предстоящего вечера. — Все? - уточняет Ньют. — Пока все. — Тогда позже еще обсудим, - Ньют причмокивает на котов, легко ткнув пальцами в лоснящиеся бока, и пушистые захватчики понятливо спрыгивают с него, давая встать. — Тогда я пойду? Мне нужно убедиться, что я не потребуюсь своим зверям до утра. Ведь сегодня? — Сегодня, - подтверждает Персиваль. И улыбается.