Эхо

Митра и её товарищи уже завершали свою миссию на Коррибане, когда поступило тревожное сообщение от одного из мандалорианцев, Келборна. Для гиперпрыжка и перелёта нужно было ещё ...сколько-то часов. Митра не считала сколько — это входило в обязанности Аттона. Она просто чертовски устала и очень хотела нормально поспать. Кажется, для этого времени оставалось достаточно. Постоянная ответственность за всех, необходимость предугадывать шаги врага наперед, стычки с охотниками за головами и мелюзгой из наемников вымотали её, сражения с призраками в древней гробнице и темная энергия Коррибана истратили её силы окончательно, и Митра уснула мгновенно, как только предоставилась возможность. Когда она открыла глаза, вокруг было тепло и светло. Она сидела на склоне, покрытом густой высокой травой, где-то далеко впереди журчала небольшая речка и были слышны голоса наземных и летающих животных — не опасных. Умиротворенный пейзаж. Митра не оглядывалась, чтобы посмотреть, что за спиной, — она узнала степи Дантуина, такого, каким он был еще задолго до атаки ситхов, во времена, когда она сама была падаваном. А за спиной наверняка был анклав.

***

Лязг доспеха, тяжелые шаги. Ладонь в холодной и тяжелой армированной перчатке ложится ей на плечо. Реван... Митра прислоняется головой к его предплечью. Привычный жест, от которого обычно появлялось чувство комфорта и защищенности, но сейчас по спине прошёл холодок. Митра вдруг поняла — это же не он. Точнее, он, но не такой, каким должен был быть сейчас. Это тот Реван, которого она помнила ещё до Мандалорских войн. Тень, затерянная во времени. Запоздавшее эхо. Ожившая запись голокрона. Смесь воспоминаний и острого желания увидеть его, посоветоваться с ним, обретшая наконец облик после того, как Митра прикоснулась к его следам в Силе в пещере киндратов, у древних гробниц и в его комнате в ситхской академии. Кристаллы, камни, вещи будто хранили частички картины, и собранные вместе сложились в цельный образ — в видение. Как-то остро защемило внутри. «Не он». Реван пропал за пределами известной части галактики, и если бы он мог, то наверняка пришёл бы к ней раньше. Или не к ней — так много тех, кто его ждёт. Он не вернулся. Не потому, что устал или решил всех бросить, не потому, что захотел оставить Республику. Там, в глубинах космоса, Реван наверняка нашёл что-то важное, что потребовало его вмешательства и контроля, но никто не узнает — что именно, пока не последует его путём. Кто же тогда рядом с ней? Фантом, мираж в Силе, послание из прошлого. Светлое воспоминание. Митра накрыла его ладонь своей и прижалась щекой к его предплечью сильнее. Видение достаточно реалистичное, чтобы она вновь почувствовала, как сильно по нему скучает. Как все они по нему соскучились. — Ну, здравствуй, — его голос оказался точно таким же, как она его запомнила, и чуть-чуть с насмешкой: ему известно, что она всё поняла. — Здравствуй, — голос Митры дрожал. Больше всего ей хотелось бы вскочить и обнять его, небольно стукнувшись грудью и лбом об исцарапанный нагрудник доспеха, но ей вдруг стало страшно, что как только она взглянет Ревану в глаза, видение исчезнет. Митра вдруг с ужасом осознала, что почти не помнит его лица. А ведь прошло немногим более десяти лет с момента их последней встречи. — Реван... Она чуть-чуть поворачивает голову и не поднимает глаз — так, что взгляд упирается в защитную пластину на его бедре. Он садится рядом. Как-то озорно, по-мальчишески, а не как Тёмный Лорд или лучший джедай. Почти что плюхается на траву. — Не напрягайся ты так, я тут не для того, чтобы требовать отчёта или задавать вопросы, — и разговаривает он с ней не как командир или даже учитель, а... как старший брат, как падаван с новичком-падаваном. — Для чего же? — прозвучало резковато, и Митра все ещё избегала смотреть на него, глядя в траву перед собой. — Дать тебе несколько ответов, — Митра почувствовала, что он улыбнулся под маской. Она едва улыбнулась в ответ. Едва-едва. Потому что ещё немного — и могла бы расплакаться. — Только одно условие... — ...не говорить о войне? — они продолжали мысли друг друга почти как в старые добрые времена. Реван развернулся к ней и взглянул в лицо. Она наконец решилась взглянуть в ответ. — Маска... — Символ, да? — Он принял её реплику за вопрос. — Физическое обличье обещания. Нечто большее, чем вещь для защиты. Маска — не только в буквальном смысле. Ни герою войны, ни Дарту Ревану не положено проявлять слабость и лишние эмоции. От них ожидают холодных взвешенных решений. Страх, волнение, сомнения — это не для них. Маска позволяет остаться собой в те моменты, когда ты её снимаешь. Позволяет нарушать правила и ошибаться, что я делал не раз. В конце концов, маска позволяет не «прирастать к доспехам» и сменить роль, если понадобится. Митра слушала — и не могла поверить в эти слова. Реван никогда не был слишком откровенен с ней — да он ни с кем не был откровенен, и сложно было понять, что у него на уме. Потому было вдвойне странно и приятно осознать, что он тоже сомневался, боялся, испытывал другие чувства, присущие людям. Приятно — потому что теперь её сомнения не казались ей слабостью. — Ты же понимаешь, Реван — образ, нужный галактике в определенные моменты и я иногда думаю, что в таком... м-м-м... виде его сможет принять кто-то другой, если вдруг произойдёт что-то, из-за чего я не смогу продолжить борьбу. «Например, ты». Он не сказал этого вслух, но фраза будто прозвучала внутри. Как эхо. — В какой-то момент понимаешь, что не сможешь быть символом вечно. Потому что у твоего физического тела есть пределы, — он произнёс это с сожалением, даже будто с горечью. — Как и у тех, кто вызвался идти за тобой. И если они хоть немного слабее тебя, они могут стать твоей слабостью, обузой. Потому я ушёл один. «...Зная, что самый сильный сможет пойти за мной». Митра ни о чем не спрашивала. Ответы сами собой лились из его уст, возникали внутри, и когда их стало слишком много — больше, чем вопросов, — и начало казаться, что следующие в её голове уже не поместятся, Реван остановился. — Тебе предстоит тяжёлый день, ты боишься, — он жестом предупредил, чтобы Митра не перебивала. — Если ты хочешь спросить, откуда я знаю, то могу с уверенностью сказать, что лёгких дней у тебя не было уже давно. А страх — нормальное чувство, порожденное инстинктом самосохранения, в нём нет ничего постыдного, особенно когда боишься не за себя. — Так вот как ты предсказывал будущее? — Митра впервые за время разговора спросила вслух. — Немного наблюдательности и расчетов? — Почти, — Реван засмеялся. Митра не могла вспомнить, когда слышала его смех в последний раз, перед какой битвой. Но сейчас он смеялся так тепло, так искренне, будто и не было никаких войн, будто их души не выжгло огнём сражений, будто они всё так же юны, не обременены обещаниями, долгом, длительной и трудной борьбой. Он смеялся, будто не было между ними субординации, как между учителем и учеником, командиром и генералом, и от этого становилось так хорошо, так приятно, что Митра проснулась, и видение прервалось. И пока Аттон маневрировал на орбите Ондерона, Митра размышляла, пытаясь найти ответы на другие вопросы, которых теперь стало едва ли не больше, чем раньше. Неужели Реван оставил ей послание, зная, что Митра будет его искать, и понимая, как сильно ей нужно будет его одобрение и поддержка? Или он сделал это, так как знал, что помощь может понадобиться ему самому, и оставил маяки на поверхности израненных планет, которые узнать могла только она? Как записки с тайным шифром, как зов на ей одной известном языке. Знал ли он, с чем встретится в глубине космоса и насколько это опасно? Узнает ли она? Сможет ли помочь? Ответы зарождались в Силе, вычерчивая новые варианты будущего, как гиперпространственные пути. Учитель позвал её, и Митра пойдет за ним след в след, как только закончит ещё одну, не менее важную миссию. Она отправилась бы за ним, даже если бы он не просил.