***
Он обречен иметь одну сущность не взирая на новые тела, и иногда это убивает наши нервы. Красавец и хам, привыкший выпутываться из любых проблем, получая немыслимые дивиденды, и очаровывать всех и вся для этого. Когда его память раскрывается впервые, мне хочется убить, чтоб не мучился, так легко и просто, идеальный рецепт от современного человечества. Я сжимаю зубы в горящем бессилии — именно на этом он и погорел в прошлые разы, теперь о «легко» придется забыть. — Вася, кушать! Меня окидывают скептическим взглядом и презрительно морщат нос, длинный полосатый хвост закручивается на конце, иллюстрируя вопросительный знак. Звонкое «мрвяу!» разносится по коридору и мои гости, простые люди, восторженно начинают гомонить: — Какой красивый зверь! А большой то, просто тигр! Ух, какие глазища! А можно взять на ручки? — Я не дума.. Но он уже демонстративно прыгает на руки к самой миленькой девице, утыкаясь мордой в грудь и делая вид, что точит зубы о края бюстье, что угадывается под атласом туники. Каждая ворсинка на шкуре мелкого похабника лучится самодовольством. «Уже 173-я, даже в этом теле.» Это похоже на благотворительный праздник в палате раковых больных. Боги! Острая горечь кромсает грудину, вырываясь наружу. Я закрываю глаза и смеюсь вместе со всеми.***
Иногда он понимает, иногда его зеленые озера отражают мою агонию. Их гладь солнечными всполохами застилают мои судорожные планы и метания, а в мутном зрачке клубится серым тоска. Я дую в эти глаза, стараясь развеять увиденное, и желтые когти режут мое лицо. Боль отрезвляет. Я успокаиваюсь — он тоже.***
Хитрые существа (оракулы) еще три года назад озвучили приговор. Спасибо, я и так знаю: слишком сильное наложение попранной не раз Кары, чтобы побороть за одно проживание и восстановить душу, сняв печати Пути, пока оболочка не истлеет. Три реинкарнации, три зеленоглазых засранца, умерших от насильственного разрушения печени, общего истощения и потрохов, сплавленных в один пылающий ком. И всегда один приговор — сам виноват. Как иронично. Здесь оболочка уже излечена от всего возможного и невозможного дерьма, просто медленное угасание, То, на что он не имел права 1647 современных лет. Хочется выпить за победу, но я знаю, что не доживу до встречи с ним вновь, а если встречусь, есть вероятность, что не узнаю — он будет совсем другим, Мой Саартэ, без клейм и Обетов, без навязанной судьбы и смерти, не способный оставить после себя хоть что-то. Свободный от ментальной личины, мужского пола и зеленых глаз. Очищенная суть и новая оболочка. Я радуюсь за него, я не желаю эгоистично его привязать или отметить перед смертью оболочку, нет, нет, нет.***
— Так ты был Йиржи или Йежи? Я вижу высокого жилистого мужчину, умирающего на каменной мостовой зимнего Дрездена, серое пальто чернеет от крови. «Хергхен, но лучше Херш» Он помнит, он знает. Я смогу его дозваться. Глаза застилают всполохи: в ослепительном мраке Безвремья медленно проступают новые линии судьбы, тонкие и трепещущие, и каждая искрится кротким проблеском узнавания, каждая крепнет, пульсируя темным зеленым огнем, каждая меняет цвет — я вижу тысячи возможных встреч, тысячи лукавых взоров, кривых улыбок и мягких рукопожатий с острыми ногтями, что все также царапают, задерживая мои пальцы. Шелковые подушечки с тонким ворсом щекочеще скользят по щеке, возвращая за собой реальность. «Отпусти меня. Теперь» Я целую его в лоб и обнимаю как можно бережнее, последние удары сердца неловко стучат под рукой. Конечно, мой дорогой, только так