Я недоволен.

      Город не спит. Город живет своей жизнью и днем, и ночью, не замирая, не замолкая ни на минуту. И ночная жизнь, местами, куда более оживленная, чем дневная. Город не спит. Он изменился. Все изменилось с тех пор, как я в последний раз ходил по его улицам. Люди больше не боятся темноты, они считают, что подчинили ее, что в ней не осталось ничего неизведанного. Былые страхи канули в Лету. Вместо них появились новые.       Я чувствую страх. Он висит над этим городом, словно густое, зловонное облако. Я чувствую его смрад – улицы, по которым я иду, пропахли им насквозь. Здесь все провоняло страхом. Люди боятся забредать сюда, на эти кривые, узкие пустынные улочки. Лишь немногие отваживаются забрести сюда в ночной темноте.       Я вижу причину этого страха. Она передо мной. Точнее – он. Он стоит в паре сотен метров от меня и даже не догадывается о моем присутствии. Возможно, будь он не так молод и неопытен, он и смог бы что-то заподозрить, но не сейчас. Сейчас он слишком занят.       Я подхожу ближе, бесшумно ступая по асфальтному покрытию. Мои ноздри улавливают запах свежей крови и легкий аромат французских духов. И едва не перебивающую их жуткую смесь пота и одеколона, исходящую от него. Жертва в его руках едва дышит, я слышу, как жизнь покидает ее тело с каждой каплей крови, вытекающей из неаккуратных ран на шее.       Я недовольно морщусь – птенец действует слишком грубо и неопрятно. Он проливает слишком много крови, пытаясь насытиться, и не замечает, что еще немного, и его жертва перестанет дышать. Из вежливости я останавливаюсь, не прерывая трапезу неоната, и никак не проявляю себя, пока тот не насытится. С сожалением провожаю глазами упавший на землю труп женщины и снова перевожу взгляд на ее убийцу.       Он распрямляется, выгибая спину и задирая лицо к серпу луны. Раскинув руки, он хохочет, в этой жалкой пародии на величественный триумф. Я делаю шаг вперед, едва сдерживая отвращение.       – Добрый вечер. – Я вежливо приподнимаю шляпу, обращаясь к нему. Он перестает хохотать и подскакивает от неожиданности. Я старательно прячу улыбку. Кажется, парень даже не подозревал о моем существовании, до того, как я себя обнаружил. Я миролюбиво протягиваю вперед руки, демонстрируя, что я один и без оружия. Разумеется, то, что это не так ему знать не обязательно. Я никогда не бываю без оружия, ведь я сам и есть – оружие.       Секунду он медлит, а затем бросается ко мне. Ему кажется, что он мчится, обгоняя само время, но я успеваю разглядеть его облик до мельчайших деталей, пока он бежит ко мне. Он выглядит очень неопрятно и пахнет соответственно. Кажется, мне не повезло – его сир явно не благородных кровей. Но на первое время сгодится и такой.       Наконец он останавливается передо мной, уверенный в своем превосходстве и скалится мне в лицо, обдавая непередаваемым смрадом. Его губы и рот вымазаны кровью, как и подбородок, щеки и большая часть шеи. Его клыки лишь на полдюйма больше чем у обычных смертных, но видно он очень ими гордится, раз столь самозабвенно скалится мне прямо в лицо.       Я стою не шевелясь, усилием воли сохраняя спокойное выражение лица. Он останавливается в недоумении. Видно он принял меня за жертву. Я разочарован – неужели этот неонат настолько слаб, что даже не видит, кто перед ним? Он снова рычит и скалится, пряча за яростью и злобой свое недоумение. Я склоняю голову набок и пытливо смотрю на него – кажется, я погорячился, считая, что этот подойдет. Что поделать – видимо мозг еще не до конца пробудился после полутысячелетнего сна. О, кажется птенцу надоело бессмысленно скалиться. Теперь он пытается напасть. Его руки цепляются в мои плечи, стремясь лишить меня равновесия, а клыки тянутся к шее.       Без особых усилий сбрасываю с себя обнаглевшего неоната. Кажется, я немного не рассчитал силу – он отлетает на добрый десяток метров и ударяется в стену. Я подхожу ближе и опускаюсь на корточки рядом с ним, пока он трясет головой, пытаясь прийти в себя.       – Ты напал на старшего. Ты понимаешь, чем это чревато? – Произношу я, ловя себя на том, что мне действительно интересно, понимает ли он меня. Он зло смотрит в ответ, а затем трясет головой.       – Кто твой сир и как его найти? – Я опускаю руку ему на голову и привожу в действие частицу своих сил. Он перестает трясти головой и недоуменно смотрит на меня. Затем снова скалится.       – Я не знаю о чем ты. Кто ты вообще такой? – В его голосе я слышу нервозность, страх и что-то еще. Злость? Негодование? А, видно я зашел на его территорию.       – Где найти твоего сира? – Терпеливо спрашиваю я, понимая, что он ничего толкового не скажет. Он поднимается с асфальта, и я поднимаюсь вместе с ним. Он отступает на несколько шагов назад, бормоча себе под нос какие-то слова, явно ругательного значения.       – Я не знаю о чем ты! Кто ты такой, черт возьми?! – Он нервничает, его рука тянется к заднему карману его странных брюк. В свете луны что-то блестит. Оружие? Судя по всему – да. Он наставляет на меня предмет странной формы, один конец которого он держит в руке, а второй, полый, направляет в мою сторону.       – Я не знаю, кто ты такой, черт тебя дери, но это моя территория, понятно?! – Его голос срывается на визг. Он нервничает все сильнее, это видно по расширенным зрачкам, слышно по изменившемуся голосу. Его рука начинает едва заметно подрагивать. Я разочарован – это уже ни в какие ворота.       – Мне нужен тот, кто тебя обратил. – Холодно бросаю я, добавляя в голос толику Воли. Он вздрагивает. Оружие в его руке дрожит еще сильнее. Он не выдерживает и нажимает на спусковой крючок. Раздается грохот, и я чувствую, как что-то маленькое и тупое попадает мне в плечо. Снова раздается грохот, и я чувствую повторный удар в живот. Затем еще один и еще. Раз за разом я чувствую пять попаданий, но слышу семь громких хлопков. Я разочарован – птенец ухитряется промахнуться с такого расстояния дважды. Я поднимаю голову и смотрю в его глаза. Он замирает, не в силах противостоять этому взгляду. Я подхожу ближе, не отрываясь от его глаз, не обращая внимания на его запах.       – Передай своему сиру, что я хочу встретиться с ним. Завтра. На этом же месте. В это же время. Ты меня понял? – Он кивает. Конечно понял – не ему сопротивляться Взгляду Власти. Я отпускаю его. Пока что. Он уходит, слегка пошатываясь – не так просто прийти в себя, после того, как твою волю раздавили Взглядом.       Я наблюдаю. Мне скучно. Я разочарован. Я иду дальше. Город живет. Город дышит, но он отравлен. Я чувствую этот яд везде – в воздухе, в воде, в людях, которые дышат этим воздухом и пьют эту воду. Я чувствую яд в их крови. Яд, о котором они даже не подозревают. Яд, который делает их короткую смертную жизнь еще короче. Я иду дальше. Скольжу в тенях меж зданий, бесшумно ступаю по залитым светом фонарей тротуарам, переношусь с крыши на крышу. Город велик. Он стал намного больше, чем я помнил его в последний раз, перед своим сном. Он стал больше, но не изменился. Люди в нем не изменились. В глубине души, в своей природе – люди не изменились. Я вижу людей, совершающих зло. Вижу преступления против закона. За время моего сна законы изменились, я уверен. Но вряд ли вооруженное нападение на беззащитную женщину или старика теперь не карается. Я прохожу мимо – это людские дела, меня они не касаются. Я ищу своих сородичей. Я скольжу в тени мимо них, пытливо вглядываясь в их лица, и меня охватывает беспокойство. Я разочарован – ни одного сородича возрастом больше ста лет. Город велик, но я почти обошел его. Возможно, старшие просто пребывают в каком-то тайном месте? Надеюсь на это. Ибо в противном случае не представляю, как это гнездо до сих пор существует, а не истреблено за постоянные нарушения тайны нашего существования.       Я возвращаюсь – скоро рассвет. Мне бы не хотелось без крайней нужды встречать его на открытом месте. День лучше переждать в крипте. Но спать я, пожалуй, не стану – выспался. Лучше поразмышляю. Да, так будет лучше.       День проходит. Я чувствую это. Чувствую, как солнце медленно опускается за горизонт. Но мне спешить некуда – до времени встречи еще несколько часов. Я размышляю. Все, что я увидел, говорило о том, что за пять сотен лет, которые я проспал, люди не теряли время даром. Я извлек, и детально рассмотрел, кусочки метала, которые пускал в меня неонат. Ничего примечательного – мягкий сплав, деформирующийся даже при ударе о кость. Я почти ничего не почувствовал. Однако полагаю, против людей или неонатов это оружие довольно действенно. Иначе оно не получило бы такого распространения – я видел его применение неоднократно за время своей прогулки.       Я поднимаюсь на ноги и отряхиваюсь – негоже приходить на встречу в таком виде, но после всего увиденного, я сомневаюсь, что сир этого птенца, старше двух сотен лет. А расшаркиваться перед таким сопляком я не собираюсь. Впрочем, даже если я не прав – он несет ответственность за грубость своего птенца, а мне слишком приятен этот наряд, чтобы пытаться влезть в эти их нелепые рваные обтягивающие штаны.       Время идет, близится час встречи. Я выхожу на улицу. Легкий ветер развевает полы плаща. Я не скрываюсь.       Я замечаю их еще за полмили. Они думают, что успешно скрываются, но я чувствую их всех. Я разочарован. Одни неумехи и неонаты. Неужели в городе нет ни одного старейшины? Я иду дальше, пусть думают, что я ничего не заметил.       Они замечают меня только, когда я подхожу почти вплотную. Я слышу возбужденные переговоры – видимо у них есть способ связываться на расстоянии. Может, я не прав? Может, они не так безнадежны, раз освоили такую дисциплину? А. Это продукт технологии смертных. Все же они безнадежны. Я разочарован.       Я подхожу к группке сородичей, хотя мне стыдно называть их сородичами. Неужели Ночной Народ так измельчал? Все они наряжены в странные одежды из кожи, с шипами и браслетами. В руках они держат какие-то странные металлические угловатые штуки. Они не похожи на ту штуку, которые я видел прошлой ночью. Но по запаху я узнаю, что они того же сорта. Оружие. Я на мгновение прикрываю глаза. Глупцы. Я разочарован.       Один из них выходит вперед. Он говорит грубым голосом, в грубой манере, грубые слова. Суть его речи сводится к тому, что он – владыка этой четверти города. И я должен ему поклониться и просить прощения за то, что помешал охоте его подопечного. И если я буду хорошо себя вести, и ему понравится, как я извинился, он, может быть, позволит мне остаться в этом городе и охотиться на той территории, на которой он позволит. В противном случае, он обещает мне медленную и мучительную смерть. Мальчик, да что ты знаешь о смерти и о муках? Меня разбирает смех.       Я смеюсь, стоя перед маленьким сородичем, возомнившим себя великим князем, и двумя дюжинами его телохранителей. Они считают меня безумцем, я вижу это в их глазах, и знаю, что сейчас произойдет. Я готов.       Князек делает шаг назад, его лицо искажается гримасой гнева – еще бы, я поднял его на смех перед всеми его подчиненными. Он брызжет слюной, изрыгая потоки брани, но я могу лишь догадываться о смысле всех этих слов – за пятьсот лет язык успел обрасти новыми идиомами, изменившись почти до неузнаваемости. Князек выдыхается и просто машет рукой, приказывая своим псам убить меня. О, как часто мне доводилось видеть этот жест! Приятно сознавать, что кое-что в мире остается неизменным.       Тишина разлетается вдребезги, разорванная грохотом выстрелов. Кусочки свинца, которые, как я теперь знаю, называются «пули» со свистом рвутся туда, где я только что стоял. Но меня там уже нет. Я просто делаю шаг вперед, со скоростью, недоступной даже для понимания никому из собравшихся здесь сегодня и оказываюсь перед князьком. Он даже успевает удивиться, прежде чем моя ладонь, почти по-дружески, отталкивает его в сторону. Князек пролетает по воздуху несколько десятков футов и с громким стуком ударяется о стену здания. Я не мешкаю – вокруг полно его телохранителей, уже поворачивающих свое громогласное оружие в мою сторону. Я улыбаюсь и снова делаю шаг. Оказавшись за спиной крайнего телохранителя, я в один миг сворачиваю ему шею. Снова шаг, и еще один подручный неподвижно лежащего князька, падает на асфальт с разорванным горлом. Шаг, снова шаг, и еще, и еще. Я разочарован. Телохранители падают, как спелые колосья под серпом. Никто не успевает даже заметить меня, не то, чтобы оказать сопротивление. Схватка заканчивается в считанные секунды. Улочка больше не выглядит заброшенной и пустынной – теперь она больше напоминает скотобойню. Я вспоминаю о тех, что поджидали меня в зданиях вокруг. Они только-то начинают что-то соображать. Я растворяюсь в тени и появляюсь в первом здании. Проходит еще с полминуты и все кончено. Я возвращаюсь на улицу и подхожу к князьку. Он еще шевелится, но видимо, все же я приложил его слишком сильно. Жаль, я думал, мы сможем поболтать подольше.       Он смотрит на меня с ужасом, плещущимся в его бесцветных глазах. Я улыбаюсь. Ужас отражается на его лице, и я со вздохом понимаю, что он не оценил неотразимость моей улыбки. Я опускаюсь перед ним на корточки.       – Ты совершил большую ошибку, не разобравшись, кто перед тобой. – Я укоризненно качаю перед его белым лицом пальцем. – И это стоило тебе власти, клана, и жизни. Жаль. Я думал, мы договоримся.       Он силится что-то сказать, на его губах пузырится кровавая пена. Я знаю, что он хочет сказать. Все они хотят это сказать, когда попадают в подобную ситуацию. Я больше не куплюсь. Я почти нежно провожу острым кончиком ногтя по его горлу, чувствуя, как из разорванных артерий начинает бить настоящий фонтан крови. Видно, этот «князек» не отказывал себе в регулярных и обильных обедах. Хм. Интересно…       Я поднимаюсь на ноги и бросаю взгляд на серп луны. Он висит высоко в небе, частично скрытом уродливыми домами с множеством этажей. Я вновь делаю шаг вперед, скользя на крыльях тени вверх, пока не оказываюсь на крыше одного из этих уродливых зданий.       Передо мной лежит Город. Он изменился. Все вокруг изменилось. В том числе и сородичи. Этот Город задыхается не только от яда и властных людей, но и от бесконтрольных охотников ночных кланов. Этому Городу нужен Князь. И, кажется, я знаю, кто может занять эту должность…