Всё, что нас убивает

Теру делает вдох. Теру делает выдох. Его сбившееся дыхание звучит слишком, невыносимо громко в абсолютной тишине, когда Теру смотрит сквозь темноту и судорожно пытается успокоить разогнавшееся сердцебиение. Теру дышит, а Кагеяма Шигео — нет. Когда Кагеяма упал на пол к его ногам — тогда, в школе с надломленными от ударов стенами — Теру не сразу понял, что именно случилось. Он подумал, что Кагеяма вот-вот встанет — подумал и пошёл прочь, но не для того, чтобы куда-то прийти, а для того, чтобы спиной почувствовать на себе чужой взгляд, как это бывает во всех фильмах и во всех комиксах. Но он шёл и ничего не чувствовал. Он дошёл до шкафчиков в коридоре, подрагивающими руками натянул спортивную форму и всё ещё ничего не чувствовал. Он вернулся — и не чувствовал. Он не чувствовал даже присутствия Кагеямы рядом, будто вся его сила вдруг лопнула, как мыльный пузырь, ни следа не оставив. Но это было только потому, что Кагеяма Шигео не дышал. Сердце Кагеямы Шигео не билось. Кагеяма Шигео был мёртв. Осознание этого ударило Теру наотмашь, ударило звонко, болезненно, наполняя его липким, горьким страхом, потому что Кагеяма Шигео мёртв, и это Теру его убил. На шее Кагеямы Шигео, поверх тонких синих полос, остались отпечатки его пальцев — там, где Теру эту шею сжимал. Вот-вот кто-нибудь из тупых качков снаружи очнётся, и наверняка позвонит в полицию. И Теру поймают, Теру обвинят, и всем будет наплевать, что он главный герой, всем будет наплевать, что он лучше, всем будет наплевать. Теру не мог этого допустить. Теру не мог позволить Кагеяме Шигео всё сломать, даже когда он уже не дышит. Теру не мог. Снаружи начиналась буря. Стёкла дрожали под ударами дождевых капель и оглушительным грохотом, с которым молнии расчерчивали потемневшее небо. Пока Теру средством для чистки окон стирал с шеи Кагеямы отпечатки пальцев, его несколько раз чуть не стошнило, несмотря на то, что ему ни разу не пришлось коснуться уже, наверное, остывшей кожи. Теру когда-то читал книги о том, как преступники скрывают доказательства своих преступлений, — правда, скорее затем, чтобы в случае чего раскрыть преступника, а не чтобы воспользоваться этим самому. Теру тут же одёрнул себя: он не преступник. Это несчастный случай. Он делал это только потому, что из-за Кагеямы, который не захотел использовать силу, вся его репутация полетит к чертям. Он делал это только потому, что не мог иначе. Больше его следов нигде не было, но просто убрать следы — недостаточно. Громилы, которые пришли за Кагеямой, обязательно скажут: да, мы подрались, и эти двое последними остались на ногах. И Теру должен сделать так, чтобы его не смогли ни в чём обвинить. Это просто. Это так невероятно просто. Теру подошёл к окну и выглянул на улицу — туда, где лицом в землю кучками лежали хулиганы. Не прошло и десяти минут, как они уже начали двигаться, подниматься на ноги и о чём-то перекрикиваться — может, это ливень привёл их в чувство раньше времени, а может, их просто били не так сильно, как стоило бы. Теру это не волновало. Его волновало, что, как только его отсутствие заметят, кто-нибудь обязательно пойдёт его искать. Это просто. Нож взмыл в воздух, и свет молнии растёкся холодными бликами по его металлической поверхности. Никогда не направляй нож на человека — Теру направил. Он долго прицеливался: он не хотел, чтобы это выглядело наигранно, но истечь кровью раньше, чем кто-нибудь его найдёт, он тоже не хотел. Теру не столько почувствовал боль, сколько услышал мерзкий чавкающий звук, с которым лезвие вошло в плоть. Уже потом, в больнице, он описал полицейским одного из головорезов Когтя, что пачками заявлялись к нему с периодичностью раз в пару-тройку месяцев. Уже потом к нему в палату приходили влюблённые в него заплаканные одноклассницы, приносили ему цветы и конфеты, которые Теру отдавал медсёстрам. Уже потом по телевизору стали показывать репортажи о зверском нападении неизвестного на школу. Для Теру это больше не имело значения. Теру делает вдох. Теру делает выдох. Теру победил. Потому что Теру дышит, а Кагеяма Шигео — нет.