Первая жертва

      Их первой жертвой должен был стать стукач по прозвищу Голубая Пума. Никто толком не знал, почему люди дона Эладио так его называли. Возможно, потому что этот парень всегда ходил с кислой миной¹, а может, он просто любил голубой цвет и этих зверюг — Саламанка плевать хотели на объяснения. Приказы они не обсуждали.       Марко велел брату взять топор, потому что так будет надежнее. Однажды он убил им быка, с размаху проломив ему череп, и с тех пор доверял топору больше, чем мачете. Бык был сильным и свирепым, а Марко едва исполнилось пятнадцать, но то ли благодаря длинной рукояти, то ли потому, что острие было хорошо заточено, удар у него вышел что надо. Лионель тогда просто стоял рядом и смотрел, крепко сжимая в руках дядину винтовку. Если бы у Марко не получилось, если бы бык поднял его на рога, а затем начал топтать, Лионель выстрелил бы себе в голову. Когда-нибудь Санта Муэрте обязательно получит их обоих, но только вместе, никак иначе, потому что от рождения и до смерти они неразрывно связаны друг с другом — так говорил дон Тио, и так же думали братья.       Пума жил в Тихуане, на самой границе с Америкой, и часто мотался туда-сюда якобы по каким-то семейным делам. Жена Пумы Марисоль работала стриптизёршей в Сан-Диего. Там у неё была квартира, в которой мать Марисоль устроила притон для винтовых и шлюх, вышедших в тираж. Пума часто отсиживался там, когда дело пахло жареным. Все в картеле знали, что он стукач и, в точности как Тортуга, работает на гринго из УБН, но Хуану Болса до определённого момента заигрывания Пумы с федералами были даже на руку. Так он мог держать стукача на крючке, безнаказанно сливая через него кое-какую информацию о конкурентах. Но потом дон Эладио приказал убить Пуму, а заодно проверить в деле юных племянников Тио Саламанка. Марко сказал, что это большая удача и хорошая возможность заинтересовать высших боссов картеля. Лионель не возражал. После короткого инструктажа дона Тио он молча кивнул Марко и вышел из дома дяди, прихватив стволы и топор, потому что так хотел его брат.       Ночью они угнали джип с парковки супермаркета и, спешно покинув Сьюдад-Хуарес, поехали в Сан-Диего. За рулём в тот день сидел Лионель — ему всегда нравилось водить. В детстве он обожал, когда Туко, который был намного старше, возил их с братом в пустыню на дядиной машине. Марко тогда жутко укачивало и он всё время блевал в бумажный пакет, который Туко брал с собой специально для него. Когда Лионель подрос достаточно, чтобы доставать до педалей, он перестал просить кузена покатать их на машине, а просто брал её без спроса, когда вздумается. Марко не нравилась дорога, но он всё время находился рядом, потому что в случае чего драться пришлось бы именно ему — удар у Марко уже тогда был сильнее, чем у многих ребят в округе. Однажды он так крепко двинул дяде Тио в челюсть, что тот чуть не слетел со стула. Это было в дядином доме. Тогда они — совсем мелкие пацаны — не поделили какую-то игрушку, начали драться, и Марко сказал, что ненавидит Лионеля и желает ему смерти. Это было большой ошибкой. Трудно поверить, что Тио всерьёз утопил бы племянника в бочке со льдом, но задыхающийся и беспомощно барахтающийся Лионель едва не обделался от страха, пока Марко как следует не ударил старика, заставив ослабить хватку. После того случая они дрались только тайно: уходили туда, где никто не мог их увидеть, и молча наносили друг другу удары, а после первой крови расходились, не издав ни звука. С тех пор ссадины и синяки стали для них обычным делом. Драться приходилось каждый день, чтобы однажды доказать всем свою силу и заслужить право убивать для картеля.       Когда их машина была почти на месте, Лионель почувствовал, что засыпает. Он ничего не сказал Марко, просто притормозил у обочины и заглушил мотор. Приблизительно через полчаса их должен был найти человек Хуана Болса, чтобы провести через границу. В этом районе имелось множество лазеек для тех, кто хотел незаметно оказаться по ту сторону барьера, но Саламанка тогда еще были молодыми, неопытными и нуждались в проводнике.       Когда человек Болса наконец-то появился, Марко неподвижно сидел в машине, уставившись в темноту, а Лионель спал, уронив голову на его плечо. Проводник оказался старым и тощим как скелет деревенщиной, пропахшим дешёвым алкоголем и табаком. Весь путь от шоссе к нужному месту он трещал без умолку, корчил нелепые рожи, вертелся на месте, как бешеная лисица, чем ужасно досаждал Марко и Лионелю.       Братья так и не узнали его имени: оказавшись на территории Нью-Мексико, Марко перерезал ему горло. И только потом с какой-то брезгливой досадой осознал, что именно этот безымянный мужик, а вовсе не Голубая Пума, стал их первой настоящей жертвой.       Тогда Марко отпихнул от себя ещё живого, корчащегося в судорогах проводника, и перевёл тяжелый взгляд на брата. Лионель присел над умирающим и, глядя на кровь, толчками вытекающую на землю, обильно смочил ею руки. Нож и правый кулак Марко тоже были в крови, а на небесно-голубой рубашке виднелась россыпь маленьких бурых пятен. Когда Лионель ткнулся пальцами мужику в шею, тот захрипел и закатил глаза. Марко жестом велел брату подняться. Лионель встал и, перешагнув через тело, оказался прямо напротив него. Ночь была звездной, поэтому они могли прекрасно видеть друг друга.       — Слишком просто, — в свой первый раз Марко выглядел разочарованно, — больше мы так никого не убьём.       Вместо ответа Лионель кивнул и медленно провёл по лицу брата окровавленной пятернёй, оставляя на его коже вязкий влажный след. Марко на секунду опустил глаза, а потом осторожно обтёр о щёку Лионеля тёмное от крови лезвие ножа.       Когда примерно через два часа они вышли на шоссе, ведущее в Сан-Диего, Марко был уже без рубашки — её пришлось сжечь, но на лицах обоих братьев остались бурые полосы чужой крови, как напоминание о первом в жизни убийстве. У них больше не было машины — только большая спортивная сумка, в которой лежали липовые паспорта, пятьдесят американских долларов, два ствола и тяжёлый, начищенный до блеска топор. При входе в город браться первым делом зашли на заправку и хорошенько умылись в пропахшем мочой, изрисованном членами и вагинами туалете. После, быстро позавтракав в Макдоналдсе, автобусом поехали до дома, в котором находилась квартира Марисоль.       Голубой Пуме они прострелили сердце. Затем, на глазах его одуревшей от страха тёщи, Марко топором отсек ему голову и кисти рук. Кроме Пумы и матери Марисоль в квартире находились ещё две укуренные метом шлюхи и какой-то грязный малолетний шкет. Всех их Саламанка убили не раздумывая. Голову Пумы Лионель аккуратно обмотал полотенцами и, завернув в мусорный пакет, бросил в сумку рядом со стволами, топором и ксивами. Хотя полиция приехала достаточно быстро, никто даже не спросил у них документы: в конце концов, два несовершеннолетних мексиканских пацана с большой сумкой, не говорящие по-английски ни слова, не такая уж и редкость для криминальных районов Сан-Диего. Домой они возвращались тем же путем. На оставшуюся от завтрака тридцатку братьям пришлось купить сумку-холодильник — Марко побоялся, что из-за сильной жары голова Пумы могла начать смердеть.       Через день после возвращения братьев в Сьюдад-Хуарес дядя Тио объявил, что Хуан Болса остался доволен их работой и прислал своего человека с деньгами, которые ребята заработали за привезённую из Америки голову стукача. О безымянном проводнике никто даже не вспомнил. Тайну его смерти знали только Марко и Лионель, но они по обыкновению молчали.       Именно благодаря тому бродяге Саламанка поняли, что убийство не должно быть слишком простым и бездумным — особенно если это жертва во имя Санта Муэрте. Ей, что принимает всякого, в благодарность они хотели преподнести нечто большее, чем старика, зарезанного, точно свинья на ярмарке. Ведь все эти люди — избранные, удостоенные чести умереть ради их покровительницы. Иначе Муэртита не будет довольна братьями и отвернётся от них.       Они решили, что теперь будут сражаться беспощадно, плечом к плечу — во славу Санта Муэрте и своего картеля.