Благо

Когда кончается сентябрь, в Созополе становится не так людно и не так страшно. Осень идёт с моря, гуляет в тесных старых улочках порывистым ветром, выгоняет прочь любопытных теплолюбивых туристов. Осень идёт медленно, пахнет переспелой сладкой смоковницей, рыбой и морской солью. Как человек, что бродит по этим улицам и улыбается вернувшейся ветреной ясной тишине. Блаженный странник, почему-то задержавшийся здесь. *** Никто не знал, откуда он явился — беспамятный, по-дикому заросший молодой парень с выбеленными яркой сединой волосами и бородой. Высокий, светлоглазый, с нервно подрагивающими руками и шеей, он пришёл в город прошлым летом в одежде с чужого плеча и с потрёпанным пустым рюкзаком — и остался. Его брезгливо сторонились туристы, прогоняли от порогов кафе голосистые зазывалы и охранники. Парень растерянно переминался с ноги на ногу, чуя запахи еды, но уходил. Молча, покорно. Так же беспомощно он изучал прилавки на рынке, и торговцы замечали, что его рука, мозолистая, привыкшая к чёрной работе, иногда тянулась за яблоком или пирогом — но он опускал её и уходил ни с чем. На третий вечер бродягу нашёл служка церкви Кирилла и Мефодия, видевший его мытарства накануне. Парень сидел на низенькой ступеньке в тени белой колокольни, слушая звон. У него не было сил, но взгляд его оставался светлым. Служка позвал его с собой на ужин, накормил кашей, дал чистую одежду. Парень ничего не просил и вообще не говорил — только благодарно и виновато улыбался. Священники подумали, что бродяга немой или не в себе, потому что тот не назвал даже своего имени. Объяснили, куда он пришёл, что это за город и что за церковь. Поведали о братьях Кирилле и Мефодии. Лишь тогда бродяга улыбнулся и сказал: — И я был братом. Больше от него ничего не добились. «Благословен», — шептались в церкви. На болгарском это значит «блаженный». Так и дали ему имя — Благо. *** Кмет выправил ему по просьбе церковных служителей документы, пристроил жить в дом к милосердному одинокому старику, в маленькую комнатку, и назначил работу на рыболовецкой лодке. Благо был без памяти, но в разуме, работал быстро и умело. Он никому не делал зла, хоть и побаивались его поначалу как чужака. Напротив — Благо делал добро. Он помогал и старику, у которого жил, и молодым соседям с маленькими вертлявыми детьми-двойняшками, и рыбакам, с которыми трудился, и случайным людям. Никто не знал, как только он всё успевает — спокойный, почти просветлённый, да ещё и со своими едва заметными судорогами. Взамен он ничего не просил, но был рад благодарным взглядам. Единственный раз только, поймав убежавшего и спрятавшегося в прибрежных скалах глупого щенка, Благо увидел у девочки в чёрной косе алую ленту — и попросил её себе. С тех пор он носил эту ленту на левом запястье. Благо часто приходил в маленькую белую церковь, где ему дали имя. Просто молча стоял там, среди светлых стен, и смотрел долгим взглядом на золочёный иконостас. Казалось, будто он что-то пытается вспомнить, но когда с ним заговаривали об этом, он качал головой. — Почему-то мне кажется, что я сотворил зло, — признался Благо в один из вечеров старику-хозяину, придя в церковь с ним вместе. Тот не смог в это поверить. *** Люди гадали, откуда пришёл Благо и куда делась его память. Он говорил по-соковийски, быстро наловчившись понимать похожий болгарский, и его не раз спрашивали о прошлом приятели-рыбаки или хозяин дома. Благо лишь качал головой в ответ. Извинялся, что ничего не помнит до узкого душного ящика, в котором его везли куда-то люди в костюмах. Он появился на свет в этом ящике; там было темно, страшно и пахло кровью. Получилось выбраться и убежать, не разбирая дороги, и с тех пор он скитался по Балканам, перебиваясь случайными заработками. История Благо была пугающей — люди в Созополе ещё помнили, каким мистическим ужасом прокатились недавно по городу слухи о найденном «вампирском» захоронении, о людях с осиновыми кольями в груди. Какие-то бабки пошептались, мол, не из гроба ли он вылез, но в рыбацком порту эту байку обсмеяли и не дали ей пойти по улицам дальше. Соковийский акцент, едва заметные судороги и седые волосы Благо понятно рассказывали его историю — не суеверную сказку, а жестокую быль о жизни парня из страны, дважды стёртой в пыль. Рыбаки не расспрашивали его о том, что он забыл, наверняка потеряв навсегда. Лишь иногда смолкали, глядя на почти гладкие шрамы от пуль, бледневшие на загорелой груди Благо. Человек не мог выжить с такими ранами. Однажды один из рыбаков набрался храбрости и спросил, не помнит ли он, откуда у него эти шрамы. — Наверное, я пытался кого-то спасти, — пожал плечами Благо и спокойно посмотрел на горизонт. Будто кого-то ждал из-за моря. *** Благо не говорил никому, что ему снятся ночами странные и страшные вещи. Он видел руины домов в дыму и пепле; видел людей с высокими щитами и дубинками, идущих на толпу; видел маленькую тёмную комнату с решётками и большой белый зал со слепящими лампами. Он видел кровь на снегу у горной крепости, странных железных созданий, каких-то незнакомых смелых людей и огромный летающий корабль. Он видел девушку, вокруг пальцев которой вился алой лентой свет, и она ласково звала его братом. Он видел мужчину, что заслонил собой ребёнка и научил его делать добро. Всех этих видений Благо не мог объяснить. Как и того, почему кровь так быстро течёт в его венах, заставляя обгонять порывистый морской ветер. Это было трудно скрывать и держать в себе — но, должно быть, он создан таким для того, чтобы успеть сделать все хорошие дела. И каждое утро Благо, проснувшись потерянным, забывал свои страшные сны и творил добро, надеясь себя найти. *** Они приходят в сентябре, с осенним ветром. Бродят вместе с ним по безмолвным улочкам Старого Созопола, ищут непонятно чего среди шума моря и опадающих смоковниц. Два растерянных чужака — слишком настороженные и внимательные для туристов, слишком бледные для покрытых золотистым загаром местных жителей. Они говорят между собой по-английски. У девушки, что носит на плечах алую шаль — быстрый балканский акцент и большие глаза, полные усталости и светлой надежды. У мужчины, что заботится о ней как отец — цепкий суровый взгляд и с десяток шрамов на руках. Вскоре весь Созопол знает, что они ищут какого-то человека. — Он мой брат, — говорит девушка церковному служке. — Мы сбились с пути и искали искупления, — рассказывает она сухонькому старичку на лавке в Приморском парке. — Он спас мне жизнь, — коротко признаётся мужчина в порту просоленным рыбакам. Но весёлого темноволосого парня с хитрыми глазами на старой потёртой фотографии узнают только молодые родители, гуляющие у моря с двойняшками. — Это Благо, — уверенно говорят они едва ли не в голос. — Добрый человек. И, пока они наперебой рассказывают о блаженном страннике, девушка начинает плакать на плече у мужчины. *** Он идёт среди низких домов по старым булыжным мостовым. Его ботинки — в морской соли и соке переспелой смоковницы, его отросшие белые волосы треплет осенний балканский ветер, а на запястье его — алая лента. Благо возвращается домой — и ещё не знает, что действительно туда вернётся. Он заворачивает в знакомый переулок и вдруг слышит мужскую речь на забытом языке. О том, что нужно было прийти раньше, но хорошо, что всё стало известно сейчас. — Ник всегда боялся своих провалов, — вздыхает говорящий, и рядом с ним кто-то всхлипывает. Хочется мгновенно оказаться рядом с плачущим человеком, и быстрое сердце рвётся к нему — но Благо не ускоряет шаг, лишь только пальцы подрагивают. На его крыльце сидят двое. Они тоже пахнут приморской осенью, и это значит, что они ему больше не снятся. Девушка в алой шали поднимается первой. Он шагает к ней, чтобы утереть слёзы на щеках. — Пьетро, — улыбается та, что была ему сестрой. — Мы нашли тебя. И он повязывает алую ленту с запястья в длинные тёмные волосы, вспомнив, для кого её просил.