Спой мне песенку, отче

Дорога - узкая, серая - извивается змеей в лесном массиве. Иногда деревьев становится меньше, и тогда можно увидеть, как вскидываются холмы - пестрые, яркие, горящие октябрьскими красно-желтыми красками. Вздымаются вдалеке горы с белыми от снега верхушками. Осень веет свежестью, и с деревьев на дорогу сыплются золотые листья. Дождей пока нет, поэтому дороги сухие, и листья легко ломаются под колесами машины. Джим молчит, смотрит в окно, и перед ним мелькают могучие пейзажи Северной Каролины. Маккой за рулем. Тоже молчит. Если включит свой чертов кантри, Джим раздолбает всю аудиосистему и выковыряет ножом каждую колонку в салоне. Но Маккой держит руки на руле, сосредоточено смотрит на дорогу. Рукава его клетчатой рубашки закатаны по локоть, поверх нее болоньевый жилет с десятком карманов и нашивкой "I love Atlanta". Джиму хочется сострить, что Маккой эту жилетку наверняка позаимствовал из гардероба своего прадеда, но он не говорит ни слова. Упирается лбом в боковое стекло и смотрит на то, как деревья по обе стороны от дороги смешиваются в одну осеннюю кляксу. Они не говорили уже очень давно. Вот так просто, чтобы по душам, чтобы вытряхнуть из себя каждую мысль. Раньше они много говорили, иногда спорили с запалом, а теперь подобное кажется роскошью. Маккой говорит: "Мы больше не в Академии, Джим", а Джим крысится, потому что не может свести события к единому знаменателю. Что их так сильно раскидало друг от друга? Служба на Энтерпрайзе? Множество проектов? Высокие посты? Ну что за чушь. Уже полгода их совместная жизнь напоминает черно-белую кинопленку, поставленную на паузу. Она даже вперед не идет в своей монотонности, стоит на месте, и люди на ней - замершие образы. Джим пытался поговорить. "Знаешь, Леонард, мне кажется, ты остыл ко мне", "Не говори ерунды, Джим". Может, надо было пробовать по-другому? "Тебя совсем не беспокоит, что мы почти не разговариваем?", "Я устал, Джим". И хоть убейся об стенку. Маккой ничего не говорит, Джим думает, что он, возможно, соскучился по женщинам. «Да что за бред?», сразу же одергивает себя Джим и остается лицом к лицу с одиночеством. Джиму начинает казаться, что он единственный, кто беспокоится за их отношения. Иногда наступают минуты, когда Джим вдруг думает, что его просто мучает паранойя, что в действительности нет никаких проблем, а то, что его отношения заморозились - ну, нормальная ситуация, так и должно быть. В другие же дни Джима наполняет бессильная ярость из-за того, что у него не выходит достучаться до Маккоя. Тот как чертово ископаемое, вмерзшее в ледышку, или механизированное существо, у которого нет никаких чувств, как и способности анализировать собственные отношения. Когда им дали увольнительные на целый месяц, Джим сказал прямо, без лишних объяснений и комментариев: "Если в отпуске ничего не изменится, то мы разъезжаемся вовсе. Если захочешь перевода, я напишу рекомендации". Реакция Маккоя убила в Джиме последние надежды на то, что их отношения могут наладиться. Он не удостоил словом, только кивнул, будто ему на все наплевать. Может, так оно есть? Тогда зачем вообще согласился на совместный отпуск? Джим чувствует, как трещит собственный мозг от непонимания сложившейся ситуации. Он явно что-то упускает, нечто маленькое, крохотное, прячется от него. Если бы он мог посмотреть на их отношения со стороны, то все стало ясно - картина предстала бы целиком. Но Джим лишен такой возможности и уповает на совместный отпуск, где не будет космоса, корабля, бесконечных отчетов. Будет только он и Маккой. Среди лесов начали показываться домики, дорога расширилась и вышла к крохотному городку Росман. Население всего тысяча человек, в сезон охоты людей становится больше, даже припарковаться негде. Для Маккоя охота - семейная традиция. Его прадед, дед, отец - все в свое время ходили на оленей и даже на медведей. К традициям Маккой относится крайне серьезно, даже педантично. И именно он целиком и полностью планировал поездку. Машина несколько минут кружит по стоянке рядом с пунктом регистрации, Маккой тихо выругивается и паркуется чуть ли не на самом последнем месте. — Я же говорил, что нужно выезжать раньше, — недовольно говорит он. — Вот и ехал бы раньше, — огрызается Джим, вынимая из бардачка разрешение на охоту и лицензию на две винтовки. Маккой забирает документы и идет в пункт регистрации. Джим же в свою очередь достает рюкзаки и винтовки в чехле из багажника и надевает бейсболку. Охота бывает разной. В случае с Маккоем дело крайне запущено: он не из тех, кто поедет в гости к дедушке и ранним утром пойдет в лес стрелять уток. Для Маккоя охота – чуть ли не культ, так сильно он ее любит. Именно поэтому он повез Джима в Северную Каролину, где создан настоящий рай для охотника. В лесополосе на западе штата существует целый комплекс: отстроены сторожки в разных местах леса, и никто, черт возьми, не гарантирует, что ты не выстрелишь в другого человека, который притаился в соседних кустах. Экстремально, Джим подобного от Маккоя не ожидал. Регистрация и оформление документов проходят по всей строгости, проверяется прицел оружия и пули. Всеми этими бумажками, конечно, занимался Маккой и уже получал от этого львиную долю удовольствия. Сам Джим никогда не охотился и слабо представляет себе сам процесс, но видел в этом шанс сблизиться с Маккоем. Нужно же уметь разделять интересы. Маккой возвращается с подписанными и проштампованными бумагами, убирает их в свой рюкзак и разворачивает карту. — Наша зона - Б, — говорит он, тыкая пальцем в бумагу. — Хорошее место, нам повезло. — Медвежье озеро, Волчья гора, — читает вслух название местных достопримечательностей Джим. — Индейцы богаты на выдумку. — А ты чего хотел? В Северной Каролине резервация чероки. — Очаровательно. Они взваливают на себя рюкзаки и чехлы с винтовками и удаляются от благ цивилизации, ступая в лесную чащу. Джим не был бойскаутом, не ходил в походы с друзьями и не колесил с семьей по штатам Америки. Он всегда крутился в крупных городах и не мог себе представить жизнь вдали от мегаполиса, но идея оказаться с Маккоем в глухом лесу показалась ему заманчивой - говорят, отпуск на природе раскрепощает. Так как Маккой в большей степени владеет навыками ориентирования на местности, он идет впереди, иногда поглядывает в карту и на компас, Джим же только вертит головой, как любопытный попугай, разглядывает сосны и пихты, среди которых иногда проклевываются березы и клен. Воздух удивительно свежий, даже сладковатый. Под ботинками ломаются мелкие веточки, и нужно внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о корни могучих деревьев. Октябрьское солнце уже прохладное, пробирается сквозь сплетение ветвей и брызгает золотом на чуть пожелтевшую траву. Осень в лесу протекает медленнее, чем в городах - и это кажется волшебным. Все здесь с такой неохотой, ленью стягивает с себя летнюю молодость и медленно облачается в красно-желтый цвет. Идут молча, чему Джим вообще не удивляется. Маккой только и делает, что тычется носом в свою карту. Местность здесь неровная: одни холмы и бугры - поэтому иногда приходится, сцепив зубы, тащиться вверх по склону. Первый час был даже увлекательным, теперь же Джим чувствует усталость, к тому же, плечи и спина ноют от тяжести огромного рюкзака. — Давай отдохнем, — просит он Маккоя, а тот только бросает взгляд через плечо и отвечает: — Еще немного. Вот же бык выносливый! Джим задирает бейсболку, стирает пот со лба и продолжает идти. Постепенно лес становится плотнее и кучнее, ветви сплетаются в единое полотно, которое почти не пропускает солнечных лучей. Маккой поднимается вверх по очередной возвышенности и победно выдыхает. Джим равняется с ним, смотрит вниз, и у подножия холма, среди сосен, торчит, как гриб, маленький дом. На секунду Джиму кажется, что он попал в зазеркалье, потому что все здесь выглядит чуть ли не идеальным, отличным от реального мира: этакий райский уголок с живой природой. Тишина, спокойствие, умиротворение. Угнетает лишь то, что Маккой остается безразличным, холодным, и вся радость Джима быстро угасает. Нужно быть готовым к тому, что ни черта им не поможет совместный отпуск и их четырехлетние отношения полетят на свалку. Они спускаются с холма, и теперь дом кажется хорошенько отредактированной картинкой из архитектурного каталога середины 20 века. Маленький, одноэтажный, бревенчатый, хорошо сложенный, крыльцо не скрипит и не разваливается, а над дверью висит керосиновая лампа. Маккой отпирает дверь, заходит внутрь, и Джим первым делом стаскивает с себя тяжелый рюкзак, сразу же разминает плечи. Обстановка в доме совсем скромная: одна большая комната с прилегающей к ней кухней, три окна, закрытые цветастыми занавесками, маленький камин и вторая дверь, ведущая на задний двор. Из мебели здесь только кровать, столик, шкаф и два плетеных стула. Туалет и ванна - это, конечно, роскошь, и Маккой предупреждал, что нужник будет на улице, а душ - это обычный бак с водой и лейка. Электричества, кстати, нет, но Джим взял две лампы на солнечных батареях, поэтому темнота им не грозит. Они потихоньку начинают разбирать рюкзаки: одежду в шкаф, консервы, вяленое мясо, другие продукты – на кухонные полки. И опять молчание, мутное, напрягающее, леденящее. Джим иногда бросает взгляд на Маккоя, который разводит в камине огонь, и пытается понять, какие мысли бродят в его голове. О чем он думает? Чего он сам хочет и ждет? Весь день проходит в заботах. Джим отвлекается от своих гнетущих настроений и уже в сумерках уходит на крыльцо, чтобы насладиться лесной тишиной. Небо наливается сочной синевой, деревья стоят черными великанами, а за лесной неровной чертой вырастают горы Аппалачи. К вечеру заметно холодает, Джим растирает плечи и зажигает над дверью керосиновую лампу. К ней быстро прилипают сонливые мошки и два мотылька. Джим жадно тянет свежий воздух, и разум его наполняется мнимым спокойствием. Скоро будет охота, и нельзя сказать, кто будет добычей. Сумерки плавно перетекают в глубокий вечер. Джим гасит лампу над дверью и возвращается в дом. Маккой спит почти на самом краю кровати, сворачивая угол одеяла в непонятный ком. Джим раздражается, потому что уже успел забыть, когда они в последний раз ложились спать вместе, разговаривая о ерунде и смеясь без всякой застенчивости. На следующий день Маккой ведет Джима в лес, чтобы разведать местность. Он говорит, что это важно, они, как охотники, должны знать все о ландшафте и о том, какие тропы могут быть безопасны, а на какие лучше не ступать. По лесу они ходят целый день, и это не совсем то, чего ожидал Джим. Он и не думал, что охота предусматривает такое большое количество нюансов. Он наивно полагал, что чем быстрее схватишься за ружье, тем лучше. Но с другой стороны, Джим даже рад, что момент охоты оттягивается. Их дорога ложится до самого Медвежьего озера, где они устраивают обед. Сидят на берегу, едят тосты, пьют травяной чай из термоса. — Было бы здорово искупаться, — говорит Джим. Маккой только кивает, и Джим лишь устало вздыхает, вновь не получая желаемого отклика. После привала они идут дальше на северо-запад. Маккой делает пометки на карте, а Джим вообще не понимает, где они, и как можно запомнить все эти тропки, возвышения, пеньки, деревья. Здесь же все одинаковое! Несколько раз за день они слышат далекие звуки выстрелов, и они, грохоча из чужих ружей, вырывают Джима из иллюзии, что в этом лесу они с Маккоем одни. По пути домой Джим все же лезет купаться в озеро. Вода оказывается совсем не холодной, видимо, здесь нет подземных ключей. Маккой несколько минут нерешительно мнется на берегу и присоединяется к Джиму. Они натираются песком, споласкиваются, а после обтираются майками. Вокруг ни звука, лишь иногда раздается уханье сов. Домой они возвращаются в сумерках. Джиму хочется сказать, что сегодня было здорово, и завтра точно будет еще лучше, потому что они выйдут на настоящую охоту. Ему хочется ткнуться Маккою в шею, вдохнуть его запах, перемешанный с запахом песка и лесной воды. Но Джим только смотрит на Маккоя и пытается понять, что сделало их такими равнодушными? Что разорвало их связь? Подобное происходит со всеми парами? Если так, то в чем вообще смысл отношений, если рано или поздно ты оказываешься перед отталкивающей волной равнодушия, и сам, в свою очередь, закрываешься все сильнее. Маккой говорит, что нужно лечь пораньше, потому что подъем будет на рассвете, мол только утром куропатки и утки активно покидают насесты в поисках еды. Джим только кивает, ему, в общем-то, плевать на время подъема. Маккой засыпает быстро. Ну, или вновь делает вид, что засыпает, чтобы избежать неловкого молчания и секса. Днем можно сыграть роль занятого человека, придумать кучу дел и говорить, что на разговоры, на поцелуи и прикосновения нет времени. В постели же появляется интимность, и, чтобы разбить ее, лучше вовремя притвориться спящим. Джиму от этого тошно. Он поворачивается к Маккою спиной и тоже пытается заснуть. По утрам Маккой всегда бодрее Джима, соображает лучше и четче, дает распоряжения, когда как сам Джим, вялый и сонный, без особой охоты приводит себя в порядок. Утро в лесу холодное и влажное. На траве и листьях оседают капли воды от тумана, поэтому уже после получаса похода джинсы мокрые по колено. Маккой воодушевлен, медлительный процесс охоты, со всеми ее мелочами и подготовками, доставляет ему массу удовольствия. Джим же просто тащится за ним, как собака на привязи, изо всех сил стараясь проснуться. Где-то через час Маккой останавливается между молодых берез, достает болоньевые спальники, тихо раскладывает их в кустах и велит Джиму: — Ложись. Ага, засада! Джим ложится на живот и кладет рядом с собой винтовку, в один миг сбрасывая остатки сна. Маккой ложится рядом, и свое оружие он расчехляет, осторожно вытягивает вперед. — Тут хорошо следить за утками, — шепчет он. Джим кивает. Сначала было даже интригующе: они лежат среди молодых березовых побегов, их темно-зеленая одежда сливается с окружающей средой, они незаметны, следят за высокой травой, которая всегда вырастает по пояс на болотистой местности. Но Джим быстро ощущает усталость, потому что вокруг ничего не происходит. — И долго ждать? — тихо спрашивает он, уже начиная елозить на спальнике. Маккой поворачивает к нему голову, оглядывает быстро и с крайним осуждением. — В тебе нет ни капли терпения. — Я задал прямой вопрос, Боунс, — искренне возмущается такой претензии Джим. — Что в нем плохого? Я, черт возьми, просто спросил, сколько нам ждать. — Я не знаю, — раздраженно отвечает Маккой. — Охота никогда не бывает быстрой, поэтому наберись терпения. Джим с шумом выдыхает, перекладывается на спину и смотрит ввысь. Вершины деревьев мчатся к яркому небу, мягко покачиваются ветви, сбрасывая редкие желтые листья. Проходит еще час. Джим успевает прикорнуть, как вдруг Маккой рядом дергается, взводит винтовку и делает выстрел. — Готова! Сегодня на ужин у нас будет утка, — гордо говорит Маккой. В нем просыпается торжество настоящего победителя. Джим поднимается со спальника вслед за Маккоем. Они снимают свое место слежки и идут на поиски утиной тушки. Маккой говорит, что можно пройти чуть дальше, там местность более болотистая, значит, велик шанс подстрелить еще одну утку. Джим только кивает, плетется за Маккоем, прижимая к груди свою винтовку в чехле. Поднимается ветер, трещат сосны, шуршат листья. Туча набегает на солнце, и становится темнее. Маккой шарит в высокой траве палкой, а Джим осматривается кругом, думая, что можно повстречать других охотников. С ними, возможно, получится пообщаться. Хоть какое-то развлечение на этой охоте. И точно: в десятке ярдов среди крепких стволов проходит человек. Джим особо не может его рассмотреть, потому что солнце ушло за тучи, и тени стали гуще. — Здравствуйте! — громко говорит Джим. — Давно вы приехали? Человек останавливается всего на несколько секунд, а затем исчезает так быстро, что Джим не успевает различить, в какую сторону он ушел. Странно. — Ты чего орешь? — вскидывается Маккой. Джим, не отрывая глаз от места, где только что был незнакомец, медленно отвечает: — Там был человек, мужчина. И вдруг исчез. — Что за бред ты несешь? Ты никаких ягод не ел? Маккой поворачивается в ту сторону, где по словам Джима находился человек. — Мне, наверное, показалось, - с досадой говорит Джим. — Ага, точно показалось, там нет никого. А теперь посмотри на меня. Маккой берет Джима за подбородок, и тот сразу отпихивает его руки от себя. — Да ничего я не ел, отстань! Маккой, нахмурившись, возвращается к поискам утки в траве, а Джим вновь бросает взгляд на деревья. Так странно: он же точно видел высокого человека, и тот, кажется, был в походном плаще цвета хаки. Наверное, от перенасыщения кислородом разыгралась фантазия. Маккой находит подстреленную утку, связывает ей безжизненные лапки с растопыренными перепонками, обматывает тельце, чтобы не болтались крылья, и идет дальше. «Только посмотрите на него – настоящий добытчик», с ухмылкой думает Джим. Еще два часа они проводят у следующего места, но на этот раз засада не дает результатов. Джим достает сэндвичи и термос, обозначая время обеда. Больше никого не подстрелив, они возвращаются домой. И Джим никак не может отделаться от мыслей о незнакомце рядом с болотом. Неужели действительно показалось? А если нет, то как человек смог исчезнуть так быстро? Становится слегка не по себе. В лесу стоит тишина. Вечером Маккой разделывает утку, умело, быстро. Джим наблюдает за всем этим, сидя на крыльце, и задается вопросом, сколько еще талантов есть у Маккоя. Черные перья крошатся на землю, скоро наступят сумерки, и их уже не различишь между редкой травы. — Сегодня совсем не слышно выстрелов, — говорит Джим, припадая боком к перилам. Маккой пожимает плечами и отрубает лысой утке ноги. — Многие покупают ружья с глушилками. — А ты почему взял обычные? — Звук выстрела – особенный. Зверь должен слышать свою смерть. — Это отвратительно, — Джим испытывает прилив омерзения. — Космос — вот что отвратительно. — Умеешь ты вечера портить. — Я сказал то, что говорил всегда, — равнодушно отвечает Маккой. Он взмахивает рукой и отсекает утке голову тесаком. Из длинной шеи прыскает кровь, и Джима начинает душить тошнота. Он поднимается и уходит в дом. Маккой еще долго возится с уткой, но, будучи охотником, он явно испытывает удовлетворение, терзая свою добычу. Рагу из утки выходит очень вкусным – хоть что-то приятное за весь день. После ужина Джим ставит тарелки в раковину, споласкивает их водой. Приведя кухню в порядок, он идет к постели, на которой уже устроился Маккой. Джим смотрит на него несколько секунд и спрашивает: — Может, поговорим о нас? Лампочка на прикроватной тумбочке мигает, Маккой опускает падд. — А что с нами? — С нами все не так. — Джим, ничто не длится вечно, — спокойно говорит Маккой. В камине потухает пламя. *** Снова ранний подъем. Холодное, сырое утро, мокрые джинсы и засада в кустах. Джим дремлет, пока Маккой выжидает утку или куропатку. На этот раз совсем не везет - в траве полная тишина, и Маккой говорит, что нужно переходить в другое место. Джим только пожимает плечами и собирает спальники. День совсем серый и промозглый, кругом ни звука, только высоченные сосны качаются на ветру и тихо поскрипывают. Остановившись без предупреждения, Маккой растягивает карту и с минуту внимательно изучает ее. Джим мнется рядом, не выдерживает столь долгого молчания: — Ну что там, что? — Тут должно быть Медвежье озеро, — задумчиво отвечает Маккой. — Хочешь сказать, что мы заблудились? — настораживается Джим. Только этого им не хватало. — Повернем назад. Они идут обратно, перебираются через холмы, выходят на тропку. Деревья слегка редеют, и впереди постепенно вырастает невысокая гора. С каждым шагом она становится все ближе, и густую лесную тишину разбивает шум горной реки. — Мы подходим к Волчьей горе, ее нужно обогнуть, чтобы выйти домой, — говорит Маккой. — Нет, давай подойдем ближе, — упрямится Джим. Они выходят к обрыву, внизу которого мчится быстрая, тонкая речка. Джим, ища спуск, почти переходит на бег, и от его шагов мелкие комья земли срываются с края обрыва. Вода журчит и скользит по плоским камням, устилающим дно. Джим один раз оборачивается к Маккою и машет ему рукой, чтобы поторапливался. Они спускаются к горной реке, и она оказывается мелкой, можно перейти в брод. Джим жадно вдыхает запах чистой воды, а Маккой кладет ему ладонь на плечо и шепчет: — Там олень. На противоположном берегу из леса грациозно и плавно выходит олень, мотает головой с большими рогами. Он, ничего не опасаясь, постукивает копытами по большим камням, склоняется к воде. Его коричневая шкура вся лоснится, такая гладкая, короткая, ноги у него длинные, тонкие, грудь мускулистая, плавно перетекает в сильную шею. Маккой достает ружье, опускает на одно колено, и Джим тут же хватает его за локоть. — Не надо! — Джим, отстань, — Маккой дергает локтем, но Джим не дает ему прицелится. — Это нечестно! — Жизнь вообще несправедливая штука. Джим с недовольным рычанием подбирает камень и швыряет его в сторону оленя, тот подскакивает и сразу же несется в лес. Маккой выругивается, опуская винтовку: — Ну и какого черта, Джим? — Да он же не подозревал ничего! — Поздно в тебе совесть проснулась. Джим раздраженно фыркает, поправляет ремни рюкзака на плечах и обходит Маккоя, идет дальше. Они идут вдоль реки еще несколько минут, и впереди открывается прекрасный вид на гору. Обрыв желто-зеленым массивом стекает к реке, поворачивает направо, и над ним высится серая пика. Река расширяется, шумит только сильней, и Джим уже хочет свернуть обратно в лес, но к своему бескрайнему удивлению он видит в десяти шагах от себя мужчину в плаще цвета хаки. Это же тот самый охотник – или лесник? – которого Джим увидел вчера! Опешив, Джим останавливается и нелепо моргает глазами, думаю, что ему вновь видится то, чего в действительно нет. Но мужчина впереди не исчезает, как в прошлый раз, и Джим внимательнее осматривает его: смуглая кожа, раскосые глаза, черные волосы в двух косах. Индеец. Надо же. Незнакомец облокачивается на огромный камень и лениво закуривает трубку. Маккой останавливается у Джима за спиной, удивляясь не меньше, и перехватывает винтовку покрепче, так, на всякий случай. — Здравствуйте! — громко говорит Джим. Маккой сразу же одергивает его: — Идем, нечего с незнакомцами вести беседы, что ты как маленький. — Ладно тебе, Боунс, — отмахивается Джим и вновь обращается к индейцу: — Можно узнать ваше имя? Индеец безразлично пыхтит трубкой, из его носа и рта валится густой дым, и он даже головы не поворачивает к Джиму и Маккой. — Идем, он же обдолбанный! - шепчет Маккой и берет Джима за локоть. Джим не сопротивляется, хотя пылкий интерес так и тянет его влипнуть в неприятности. — Я настоящих чероки только на фотографиях видел, — тихо говорит Джим, идя за Маккоем к лесу. — Тсисту* и Тланува*! — раздается громкий голос индейца у них за спинами. Джим оборачивается, чтобы переспросить индейца, о чем это он вообще, но Маккой резко прибавляет шаг. Они возвращаются в лес на безопасную тропку. Джим заставляет себя не оборачиваться и побыстрее выкинуть из головы непонятно откуда взявшегося индейца. Странный он, бросил в спину непонятные слова, будто проклял. Становится не по себе. Ничего подобного Джим не ожидал от обыкновенной охоты, он наивно полагал, что дело ограничится стрельбой по уткам, и никаких индейцев не повстречается. — Как думаешь, он из резервации? — тихо спрашивает Джим. Маккой только пожимает плечами и отодвигает от своего лица ветку молодого кедра. День заканчивается тихо. Джим думает, что к вечеру пойдет дождь, но небо наоборот рассеивается, являя густую краску заката. Маккой до жара топит камин, и можно даже не накрываться одеялом в постели. Джим ложится на свой край, взбивает подушку под ухом и молча наблюдает за тем, как Маккой стягивает с себя майку, обтирается намоченным в тазу полотенцем и ложится рядом. У него проступает щетина, волосы чуть отросли и теперь нормально не укладываются. Когда Маккой устраивается на своей подушке, Джим льнет к нему, целует в голое плечо, искренне надеясь, что вся та пустота, что образовалась между ними просто всосется в черную дыру. Они так давно вместе, и хочется верить, что у них получится преодолеть чертов кризис. — Джим, нам рано вставать, — говорит Маккой. Он отворачивается и выключает настольную лампу. Комната погружается во тьму. *** Джим просыпается от холода. Он открывает глаза и наблюдает довольно странную картину: через сплетение ветвей пробивается сине-молочное небо. Джим закрывает глаза, спокойно думая, что ему снится чудный сон, и шарит рукой в поиске одеяла. Переворачивается на бок, а под плечом и бедром пестрое полотно из влажной травы, мха и прелой листвы. Холод скользит по коже, Джим слабо дрожит. Он вновь распахивает глаза, и его раздирает осознание того, что он ни черта не во сне. Джим медленно садится, дрожа от холода, оглядывает себя, и он, сучью мать, голый! Полностью голый! - Что за херня, - шепчет Джим, чувствуя, как страх сжимает горло. Он без одежды, посреди леса, а в башке звенящая пустота, как с похмелья. На ветке насмешливо каркает ворон и улетает прочь, громко хлопнув крыльями. Джим поднимается с земли, растирая плечи. Босые ноги утопают в траве и мху по щиколотки. Как далеко он от дома? Что произошло? Такой херни с ним не случалось даже в космосе, где полным полно всевозможных аномалий. Всклоченный, грязный, с торчащими в волосах листьями, он похож на дикаря, безумца. Джим бросается направо, несется между деревьев, чувствуя, как коченеют пальцы рук. Он не знает, куда ему бежать, пытается высмотреть хоть одно знакомое место. Это дерево кажется ему знакомым, или вот то знакомое... Джим останавливается, хватается за голову и чуть не воет. Куда бы он не бросился, везде эти чертовы деревья! - Джим! – голос Маккоя раздается непонятно в какой стороне. Джим, как безумный, кружится на месте, пытаясь определить, куда ему повернуть. - Джим! Джим кидается налево, напарывается голой стопой на ветки, но плевать! Маккой ищет его, зовет. - Боунс! Помоги мне! Маккой ориентируется гораздо лучше, чем Джим, он найдет его быстрее. И точно. Меж деревьев мелькает фигура Маккоя, он проходит между сосен, а Джим, обессиливший, еле держится на ногах. - Господи, Джим! - восклицает Маккой. Он оказывается рядом за считанные секунды, хватает за плечи, осматривает тело на наличие видимых травм. - Я проснулся, а тебя нигде нет. Я вышел на улицу, а на крыльце, черт возьми, кучей лежит твоя одежда, и следы ведут в лес! – чуть не задыхаясь от волнения говорит Маккой. - Ты искал меня? – Джим, пораженный словами Маккоя, на мгновение забывает, что проснулся в лесу абсолютно обнаженным. Он цепляется за Маккоя, пытается прижаться к нему тесней. - Конечно искал! Ты что-нибудь помнишь? Маккой обхватывает пальцами голову Джима, осторожно оттягивает нижние веки и смотрит на зрачки. С виду Джим в полном порядке: ни травм, ни переломов, ни последствий галлюциногенных веществ. - Ничего не помню, - вяло отвечает Джим. Маккой стаскивает с себя куртку, накидывает ее Джиму на плечи. - Идти можешь? - Боунс, давай уедем. - Уедем. Джим, все еще пребывающий в шоке, хватает Маккоя за руку и жмется к его боку. Он ступает осторожно, стараясь больше не поранить ноги. Единственная мысль, которая выводит его из ступора, вещает о том, что Маккой волновался за него, он искал. Может, ничего еще не потеряно? — Скорее всего, это лунатизм, - говорит Маккой. — Я никогда не лунатил. — Все лунатики так говорят. Они возвращаются в дом. Джим первым делом одевается и садится на стул рядом с камином, чтобы отогреться, а Маккой достает трикодер, проводит анализ физического состояния. Никаких повреждений - только несколько синяков и израненные стопы. Джим вытягивает заледенелые ноги и руки к огню в камине. Маккой приносит мокрое полотенце и вытирает лицо. Отогревшись, Джим достает рюкзаки и с каким-то остервенением начинает закидывать в них вещи. Маккой помогает ему собираться, попутно успокаивая: — Такое бывает у всех. — Бывает, — подтверждает Джим, хотя случившееся кажется ему абсурдом. Он проснулся голым в лесу, ни черта не помнит и вряд ли когда-нибудь примет свои ночные гуляния за обыкновенный лунатизм. В лесу есть нечто... ненормальное. Джим чувствует это так отчетливо, так ясно, что ему хочется сбежать. Все эти деревья, древние, могучие, сплетенные ветвями и корнями, животные, выходящие к людям без страха, странные образы, индеец, говорящий несуразицу. Джим никогда не был суеверным. Да и кто будет суеверным в 23 веке, когда полет в космос и технический прогресс – уже серая обыденность? Но в этом лесу его пугает абсолютно все, и кажется, что все небылицы, накопленные цивилизациями, начнут сбываться, как и проклятие, которое гаркнул тот индеец на берегу. Джим не верит ни в легенды, ни в мифы, ни в религии. Его Бог – это космический корабль, который на скорости варп-9 способен перенести его в любую точку галактики. Культ железа, механика, автоматизация – вот, что делает человека человеком, а этот лес будто пытается пробудить в Джиме нечто настолько древнее и могучее, о чем позабыло нынешнее поколение. И это очень пугает Джима. Он словно смотрит на себя в зеркало и видит другого человека. Этот лес отражает совершенно иную реальность. Джиму кажется, что мир расслаивается, и ему приходится наблюдать этот распад. Еще несколько дней назад он покинул стеклянно-бетонный город, огромный, шумный мегаполис, а сегодня, черт возьми, проснулся под открытым небом, в чем мать родила. — Скорее бы уехать, — вырывается у Джима, потому что он чувствует взгляд всей природы, ее сосновое дыхание. — Джим. Маккой поворачивает его к себе за руку, заставляя оторваться от сбора рюкзака. Джим поднимает на него взгляд, и нечто странное вспыхивает в его груди. Пламя желания обжигает ребра и заставляет сердце подскочить к горлу. У Маккоя глаза цвета всего леса и сильные руки охотника. Не доктора, а именно охотника. Джим хватает его за плечи, комкает в пальцах ткань рубашки и прижимается к его губам. Кусает почти до крови, и нечто животное, что проснулось с ним сегодня утром, требует большего. Маккой сжимает светлый загривок Джима, отдирает его от себя, как мелкого котенка. — Я рядом, успокойся. — Надолго ли? Джим отворачивается, и жар сходит так резко, что пробирает озноб. Собрав все вещи, они запирают дом и идут по тропинке к городу. Маккой, как и прежде, идет чуть впереди, посматривая в карту. Слышится тихий стук клюва дятла о кору, шуршит листва клена и берез под слабым ветром. Джиму не по себе, он часто оборачивается, будто кто-то следует за ним по пятам. Они идут долго, по холмам, переходя с одной тропинки на другую. Маккой нервно дергает бейсболку за козырек, опять пронизывает карту внимательным взглядом. Джиму кажется, что ветви высоких деревьев превращаются в руки. — Что такое? — насторожено спрашивает Джим. — Ничего, — слишком резко отвечает Маккой. Они идут дальше, но лес не становится реже, меж деревьев не мелькает город и другие дома охотников. Джим всем своим нутром чувствует, что происходит нечто необъяснимое. Еще через час Джим замечает, что они вновь проходят Волчью гору. — Леонард, что происходит? Маккой поворачивается к Джиму, и в его взгляде скользит тревога. И Джим так отчетливо осознает, что еще ни разу не видел Маккоя взволнованным или напуганным. У того феноменальная способность держать себя в руках. — Ничего, — говорит Маккой севшим голосом. Джим сразу же хватает его за локоть, дергает к себе. — Ответь. — Мы потерялись. — Что?! — Я не... Я не понимаю! Эта дорога, — Маккой тыкает в карту пальцем, — должна была вывести нас к городу еще полтора часа назад. Сначала я подумал, что мы свернули не туда на одной из развилок, но ничего подобного. — Еще какая-нибудь дорога есть? — Джим дергает к себе карту, словно умеет ориентироваться по ней. — Может, ее перевернуть? Черт! — Джим, я провел нас уже тремя возможными дорогами. — Значит, есть четвертая. Маккой смотрит в сторону Волчьей горы. Серо-коричневая пика, наполовину скрытая за стеной леса, торчит, как башня, и будто гипнотизирует. — Эта гора, как магнит, — говорит Маккой, и голос его кажется глухим, будто всего на несколько секунд его оторвало от Джима и отнесло на несколько миль. Джиму хочется спросить, что Маккой имеет в виду, но его вдруг посещает озарение. Такая простая мысль загорается в голове и сразу же переходит в слова. — Тсисту и Тланова. Так сказал тот индеец, нужно найти его! — Джим, не сходи с ума. Сейчас мы еще раз пройдем по карте и обязательно выйдем из леса, — одергивает его Маккой. Джим вяло кивает, но он точно знает, что карта заведет их в очередной тупик. Лес смыкается вокруг них непреодолимым барьером, и чертова гора никогда их не отпустит. Маккой цепляет Джима за руку и упорно идет вперед, не желая признавать простую истину - они в ловушке. Джим принимает эту мысль довольно легко, словно в него вселился древний дух, который желает остаться в лесу навсегда. Еще час они блуждают между сосен и кленов, несколько раз видят лису и зайцев. Им не встречаются другие охотники, не гремят выстрелы чужих ружей. Гора становится чуточку меньше, но не исчезает за деревьями, а это значит, что к городу они не придвинулись ни на милю. — Нам нужно к индейцу, — повторяет Джим. Маккой не спорит, молчит, и Джим понимает, что он дает безмолвное согласие. Они идут обратно к горе. Маккой спрашивает, с чего Джим вообще решил, что индеец будет там? Джим только пожимает плечами, его ведет чутье, интуиция или дух, который проснулся сегодня вместе с ним. Волчья гора выступает меж деревьев, и ее верхушка тянется вверх, к ясному небу. Джим осматривается кругом. Маккой легонько толкает его в бок, привлекая внимание: — Смотри, тут следы. Джим опускает голову. И точно! На коричневой земле проступают человеческие следы, ведущие к выступам на боку горы. Выступы больше похожи на лестницу и поднимаются всего лишь на два ярда наверх. Джим смело идет вперед, хватается за камни, лезет по ним. Рюкзак ужасно мешается, тянет назад, но Джим чертовски упорен. Камни-ступени приводят его к узкому входу в пещеру. Не дожидаясь Маккоя, Джим оставляет рюкзак и делает шаг во тьму. *** Джим исчезает в пещере, и Маккой рвется за ним. До боли знакомая картина: Джим, смелый и отчаянный, ступает в неизвестность, а Маккой, чье сердце сразу же подскакивает от тревоги, пропадает в желании защищать. Он бездумно поднимается наверх по камням и только на последнем уступе приказывает себе остановиться. И сколько еще это будет продолжаться? Неужели всю жизнь он будет носиться с безрассудными идеями Джима, оправдывая их? Надоело. Он устал. Накатившая полгода назад усталость от бесконечных тревог, сейчас дает о себе знать с новой силой. Маккой на своем прежнем месте – за спиной Джима. Его разрывает на две части: прочная связь с Джимом заставляет его окунуться за ним в темноту пещеры, а здравый смысл просит остаться на месте и больше не вестись на Джимовы выходки. Маккой снимает с плеч рюкзак, ставит его на уступ и проходит в пещеру. Его окутывает холод и сырость. Он слышит дыхание Джима и шорох его сапог, достает из кармана фонарик и включает его. Пещера – это узкий длинный коридор. К каменному потолку подвешены черепа мелких животных, какие-то сплетенные между собой ветки и перья. От такого вида и слабого перестука становится жутко. Джим резко останавливается, Маккой чуть ли не налетает на него, обхватывает за пояс. Впереди коридор пещеры резко расширяется и вливается в огромную залу. В потолке, слева, зияет дыра, через которую пробивается золотой луч полуденного солнца, он скользит по помещению, освещая его слишком ясно. На каменном полу растекается прозрачно-зеркальная вода, она настолько чистая, что во рту сразу же пересыхает, и возникшая жажда требует немедленно пасть на колени и хлебать, как скоту, из этого крохотного озера. Стены пещеры не менее странные, чем кристальная вода и падающий свет: на них проступают арки, и кажется, что каждая арка приведет гостя в другое измерение. Фонарик в руках Маккоя гаснет, и в пещере остается лишь естественное освещение. Луч солнца рассеивается, касается воды и бросает блеклый свет на черно-серые своды в пещере. В каждой арке – а здесь их не менее тринадцати – имеются рисунки, чтобы их разглядеть, нужно подойти ближе, но ни Джим, ни Маккой пока не решаются сделать шаг. — А вот и гости! – раздается старческий голос. Джим дергается под рукой Маккой, но Маккой перехватывает его за пояс лишь крепче. Они оба только сейчас замечают индейца, сидящего на камне у воды. Он, как и вчера, пыхтит трубкой, и на его сухое лицо падает луч света. — Ты причастен к тому, что мы не можем выбраться из леса? – слишком уж дерзко бросает Джим. Слова эхом отлетают от стен. Индеец тянет трубку и сам будто становится больше, раздувается. Он выдыхает клубы дыма и раскрывает свои глаза-щелки, такие черные, острые, мечущие молнии. — Знаешь ли ты, что за ответы на свои вопросы ты должен заплатить? — Это какой-то трюк, Джим, — шепчет Маккой, выходя из-за его спины и становясь чуть впереди в защитном жесте. – Он шарлатан. — Глас здравого рассудка великого ястреба! – грохочет индеец со своего камня. Его плечи скрыты медвежьей шкурой, и от этого его фигура кажется больше. Маккою кажется, что он попал на арену цирка. На пике всего этого безумия он думает, что сейчас в стене распахнутся каменные двери и из образовавшегося прохода вывалятся трюкачи и гимнасты верхом на слонах. — Идем отсюда, — низко рычит Маккой и берет Джима за руку, но Джим не дается, смело выступает вперед. Носы его ботинок оказываются в чистой озерной воде. — Тсисту и Тланува, что это значит? – продолжает настойчиво задавать вопросы Джим. Индеец вновь распахивает свои черные глаза, и в отблесках солнечного луча они кажутся целыми колодцами – бездонными, мертвенно-спокойными, но спокойствие это обманчиво. Из черноты может вот-вот вырваться неведомая сила. Маккой осторожно расстегивает чехол с винтовкой. — Вы настолько отдалились от истинной жизни, что даже не помните собственных имен, — с жалостью говорит индеец. — Давно вы не смотрелись в зеркало! Джим цепенеет, а Маккой всерьез готовится стрелять. — Чтобы вспомнить себя и все дороги мира, вы должны прийти к Древу жизни, коснуться его могучей кроны, испить росы с его листьев, и вот тогда вы найдете ответы на все свои вопросы, — грохочет индеец, раскидывая клубы табачного дыма. Маккой предпринимает еще одну попытку увести Джима из пещеры, хотя у самого внутри сердце подскакивает к горлу, будто ему указали на истину, которую он когда-то знал, но успел забыть. В сознании рождается далекий образ могучего Древа, и его захлестывают ощущения сродни тем, что появляются, когда вспоминаешь сон. Маккой замечает, что взгляд индейца направлен на него, такой пронизывающий, знающий все на свете. Маккоя пробирает дрожь, ему становится жутко. Джим оборачивается к нему, тянет руку, но пространство разъезжается, расплескивается, как воды из реки, и весь зал становится таким огромным, а сам Джим оказывается за несколько ярдов от него. Он тянет руку, но Маккой не успевает поймать его ладони. Он даже не может сделать вдох, ему остается лишь беспомощно смотреть на то, как фигура Джима с протянутой к нему рукой становится все дальше, меньше, а затем ее поглощает тьма. И не остается ничего вокруг. Исчезает луч света, слышится падение капли воды с потолка. Маккой даже не успевает ничего предпринять, как перед ним возникает индеец. Его лицо уже не кажется таким старым и иссохшим, оно полнится молодостью и цветом, только глаза – древние-древние, смотрят, пылают. Его сильная рука хватает Маккоя за горло, сжимает, как змеиная пасть. — Слушай, слушай, — его рот открывается, но вот голос звучит не из глотки, а отовсюду – льется со стен, прорастает побегами из земли, льется дождем с неба. – Будет буря, и ты станешь исторгать грозы. На своих могучих крыльях ты вознесешься к небу и не дашь великому змею пожрать все живое. Змей, что ворочается в море, ворочается и в тебе, так убей его, растерзай, неси бурю, сотрясай землю громом. Дай родиться солнцу. Лицо индейца заостряется, в нем проступают лисьи черты. Маккой хочет отпрянуть, но цепкие пальцы продолжают сжимать горло. Рот индейца смыкается, тонкие губы закрываются, но лишь на несколько минут. Маккой понимает, что не испытывает ни капли страха. Его наполняет жгучий интерес, сознание меняется, приобретая совсем другие формы, мозг сотрясается от каждого слова индейца. Солнце родится, и придет Койот, тихо позови его по имени: «Тсисту», и тогда он зажжет огни будущего. Устройте великую охоту на духов прошлого, но не забудьте поблагодарить Мать земли за дары ее. Пальцы на горле разжимаются, и Маккой понимает, что все это время балансировал на краю пропасти, и сейчас он падает назад, прямо на черное дно неизвестности. Индеец стирается, и несутся лишь его последние слова: — Проснись, Тланува. Бездонное, безжизненное, холодное пространство кажется Маккою космосом. Он смотрит в пустоту и в ней на несколько мгновений появляется его собственное отражение. Маккой смотрит в зеркало, и его собственная фигура отдаляется все дальше. Он падает вниз, а его отражение вверх, расчерчивая бесконечность пространства. Тьма залепляет глаза, забивается в уши, тело наполняется ужасной усталостью. Маккой засыпает, продолжая падать в безызвестность. *** Пахнет дождем. Маккой делает резкий вдох, приходя в сознание. Вокруг нет никакой липкой, пугающей темноты; нет и зеркала, отражающего его фигуру. Пространство наполняется лесом, а под руками чувствуется холодная земля. Маккой поднимается на локтях, видит Джима, лежащего на боку неподалеку. Он напоминает раненного волка – такой же свернутый в тугой клубок, носом чуть ли не тычется в собственные колени. Маккой ползет к нему, и его пальцы с силой вонзаются в землю. — Джим, — шепчет он. Маккой подползает к нему, сгребает его руками, и его неожиданно пробирает страх, что сейчас Джим развернется из своей жалостливой позы, открывая ужасную рану. Но нет. Джим сладко зевает и открывает глаза, яркие, живые, и улыбка ползет по его губам. Маккой улыбается в ответ. И они оба даже не вспоминают о том, что было в пещере, что каким-то образом неведомая сила переместила их в лес. Сейчас им обоим нет до этого дела, они лишь смотрят друг на друга, и их сердца берут один и тот же ритм. — Будет гроза, поднимайся, — говорит Маккой. Он встает на ноги, тянет Джима за локоть. У Джима чуть припухли глаза, растрепались волосы. Он не задает вопросов о том, что произошло, потому что знает, что случилась встреча с судьбой. В нем, как и в Маккое, проснулось нечто древнее, и теперь через него протекает поток силы всего мироздания. Они находят свои выпачканные в грязи рюкзаки, а вот оружие пропало, и это тоже не вызывает у них удивления. В этом лесу нет места для охотничьих винтовок. За их спинами вздымается Волчья гора, пылает серебряными красками, а над ней проползает густая грозовая туча. С ветки дуба срывается огромный, черный ворон и с пронзительным карканьем уносится в сторону бури, будто вознамерился встретить ее. Домой они возвращаются в сумерках. Животы гудят от голода, и Джим вскрывает две консервные банки с тушенкой. Едят молча, и через окна с улицы на них смотрит гроза. Маккой чувствует ее взгляд всем телом и предвкушает раскат грома, сверкающие молнии и сильный, хлесткий дождь. — Древо жизни, — шепчет Джим, поджигая растопку в камине. — Ашваттха, Иггдрасиль, Киен-Му, Ашера, Терновый куст – все едино. Все есть жизнь, — отвечает Маккой. — Мы найдем Древо. Маккой кивает и подходит к окну. Осенние краски леса гаснут, покрытые тенями предстоящей грозы. В дали разносится первый раскат грома, и черные, клубящиеся облака вспыхивают серебряной молнией. Джим оборачиваются, и в его глазах отражается пламя камина. По крыше начинает стучать дождь. Маккой открывает входную дверь, впуская в дом холодный ветер. Джим подскакивает к самому крыльцу, хватается рукой за перила и жадно тянет носом свежесть дождя. Все вокруг оживает. Оживают они сами. Маккой садится на ступени крыльца, и Джим опускается рядом. Их пальцы крепко сплетаются в замок, сплавляются ладони, и сами они соединяется в единый поток мысли и чувства. Молнии, одна за одной, расчерчивают небо, гром рычит диким зверем. Джим садится Маккою на бедра, хватает его за плечи, встряхивает. — Говори со мной, — шепчет он. — После грозы взойдет солнце. Маккой обхватывает Джима поперек спины, сжимает его в объятиях и прижимается носом к шее. — Что сказал тебе индеец? — спрашивает он. Джим проводит пальцами по заросшим щетиной щекам Маккоя и тихо отвечает: — Сказал, что я увижу Птицу грома, и тогда мне следует прошептать ее имя. — Назови имя, — Маккой сжимает пальцы на боках Джима, и голос его сливается с раскатом грома. Джим улыбается, и в чертах его лица появляется нечто... дикое. По радужкам пробегает желтый всполох, будто внутри Джима вспыхивает солнце. — Тебе оно известно, — изворачивается он, и его улыбка больше напоминает оскал. — Скажи, — требует Маккой. Джим склоняется к его уху и шепчет: — Тланува. Звуки имени проходят легким разрядом тока по телу Маккоя, и внутри него так неспешно, лениво разворачивается позабытая всеми древняя сила. Мышцы становятся сталью, а взгляд пронзает всю землю зоркостью и мудростью. Он полнится могуществом всех легенд, и грозы способны сыпаться с его пальцев. Джим поднимает руки, изображая взмах крыльев, и Маккой задирает на нем майку, целует голую грудь. Шумит дождь, шуршат под сильным, порывистым ветром листья, и, повинуясь могучей Птице, разносится гром. Вместе с грозной сущностью древних богов просыпаются жадность и жажда, коих забивали условностями и правилами. Джим и Маккой слишком долго были пленниками у бесконечной череды дел, механического долга и стального устава Флота. Но теперь они знают, кто они есть на самом деле, они видели себя в отражении зеркал. Маккой успел забыть, как приятно быть живым, отдавать прикосновения и поцелуи и получать их в ответ. Он чувствует настоящий голод и грохочущую в крови страсть. Он будто поднимается из пыльной трухи, вылезает из промозглого подвала и чувствует первозданную потребность в чужом тепле. И он думает, что переживет еще сотню проклятий, что сковывают его сущность, только бы не терять Джима снова. *** Джим выходит из дома на рассвете и утопает в солнечных лучах. Маккой смотрит на него с крыльца и лениво почесывает голый живот. Джим топчется босыми ногами по мокрой траве, берет таз и выливает на себя дождевую воду. Прозрачные струйки сразу же стекают по тугим мышцам, бликуют на теплом солнце. Джим встряхивает мокрой головой и бежит обратно к дому. Маккой протягивает ему полотенце и целует его влажную щеку. Весь день они шастают по лесу. Просто так, без цели. Касаются пальцами деревьев, лежат на траве, купаются в горной реке. Они не чувствуют холода, потому лес становится частью их тела и души. Лесу не холодно, потому что зима придет еще не скоро. Сейчас лесу хорошо, и его состояние отражается на пришедших богах. После полудня Маккой ловит рыбу и показывает Джиму, как нужно правильно разделывать ее и жарить. День, наполненный золотым блеском солнца, плавно перетекает в вечер. Маккой ведет Джима домой, крепко держа его за руку. Они думают о том, что проведут вечер лежа у горящего камина; Маккой станет целовать голые плечи Джима, прислушиваться к его дыханию. И никого во всем мире больше не будет. Им не нужно искать Древо, чтобы выйти из леса. Они – это лес, и более ничего не может существовать. Когда они умрут, то их тела пожрет трава, они уйдут в землю, и станут деревьями. Они выйдут из коры обновленными, живыми, вновь пылающими: Маккой - грозами, а Джим - солнцем. Они идут по тропинке, и Джим ловко перепрыгивает камни и выступающие корни деревьев. В нем проснулась ловкость и быстрота койота, внимательность паука, острый взгляд ворона. — Тихо, — Джим резко останавливается, прикладывает ладонь к губам Маккоя. — Ты слышишь? Маккой оглядывается, тянет носом воздух. Слева раздается треск веток. Джим жмется к спине Маккоя, обнимает его за пояс, упирается подбородком ему в плечо. — У нас гости, — говорит он. — Пришли на поклон. Между сосен и елей, в сумеречной синеве, появляется свет факелов, который заключает Джима и Маккоя в кольцо. Джим перебирает пальцами пуговицы на рубашке Маккоя, от нетерпения он начинает дергаться, облизывать губы. Тишину нарушают голоса, из тени деревьев выходит один нарушитель спокойствия, держа в руке факел. Индеец. Он одет в волчью шкуру, в его косы вплетены перья, а щеки расчерчены красными полосами. — Просим вас прийти к нашему костру. — Придем, придем! — выкрикивает Джим. Маккой лишь бросает на него быстрый взгляд, а затем кивает. И в ту же самую секунду все образы исчезают, огни факелов растворяются в подступающей ночи. Джим сжимает пальцами локоть Маккоя, а тот идет вперед по тропе, так ловко, грациозно уворачивается от ветвей, переступает валуны и камни, будто знает в этом лесу каждый дюйм. Джим ластится к нему, жмется к боку, нашептывает ласковые слова себе под нос. Подступает ночь, и с ней в жилах начинает кипеть кровь, пробуждая всю мощь природы. Глаза Джима блестят золотом, и его пальцы, сжимающие сейчас локоть Маккоя, кажутся длиннее из-за выросших когтей. Маккой выводит Джима на поляну, где индейское племя учиняет гулянье. Горят два больших костра: у одного пляшут молодые юноши и девушки, упиваются хмелем и сливаются в поцелуях, у второго – старшие мужчины, могучие воины, они передают друг другу трубку, и в их главе сидит индеец, который уже хорошо знаком Маккою и Джиму. Его настоящего имени они не знают, ибо у него много имен, и нет ни одного, которое было дано ему при рождении. Он не рождался, он был всегда. Вождь поднимает руку в приветственном жесте, старцы рядом с ним замолкают. — Самые важные гости порадовали нас своим появлением, — говорит вождь. Голос его разительно отличается от того, что гремел вчера в пещере. Сейчас он скрипучий, дрожащий, и сам вождь выглядит совсем дряхлым стариком. Можно было бы даже подумать, что он – совсем другой человек - существо? - но Маккой узнает его из миллиардов живых существ. Остальные почтенные индейцы кивают, подтверждая слова главного. Каждый из них - древний дух, а те, что пляшут у огня - молодая поросль, воплощают собой юность, страсть, неспокойные мысли. — Была гроза, а после нее встало яркое солнце, — говорит вождь. — Дайте нашим гостям трубку. Трубка плавно плывет по рукам старцев, и первым ее принимает Джим. Он неумело затягивается и выпускает дым носом, отдает Маккою. Еще несколько дней назад Маккой бы покрутил пальцем у виска и обозвал Джима идиотом, потому что нечего курить непонятные травы, но сейчас Маккой не тот, кем был три дня назад. Он берет трубку, тянет в себя дым, и тепло расползается по его груди, падает вниз живота. Маккой передает трубку дальше, и в его ладони вкладывают чашу с грибами. — Ешь, — говорит вождь. И Маккой кладет гриб в рот, пережевывает горько-кислую шляпку. Он поднимает голову вверх, и звезды с неба падают на него сверкающим жемчугом. — Танцевать, я хочу танцевать, — шепчет Джим. Жар его тела Маккой чувствует каждым дюймом кожи, все его инстинкты обостряются, и внутри закипает энергия безумной силы. Ему самому вдруг хочется пуститься в пляс, потянуть за собой Джима, чувствовать гибкость его тела, боль на губах от жестких поцелуев. Костер становится выше, ярче, но он не затмит улыбки Джима. Его руки хватают Маккоя за плечи, дергают, и Маккой обнимает Джима за пояс. Они оба окунается в танец. Гремят барабаны, флейты, и зычный мужской голос зачитывает руны, не сбиваясь ни на такт. Звуки переплетаются, как и тела танцующих. Все они - единый поток, текущий в пространстве и подчиняющийся лишь ритму музыки. Звезды распадаются на тысячи зеркальных осколков, дробятся снова и снова и крошатся пылью на голову. Джиму протягивают чашу с хмелем, и он выпивает все до последней капли. Его глаза горят желтым цветом, будто он наглотался огня, и теперь пламя отражается в его зрачках. Девушки, юноши вьются вокруг, их руки кажутся морскими волнами, они так плавно, почти нежно вздымаются, опускаются, а потом вдруг тянутся к Маккою, он чувствует холодные пальцы на своих щеках и шее. Опьяненный происходящим, он тянется в их объятия, но неожиданно резко скалится, отгоняя от себя духов. Ему нужен только Джим. И как он раньше не понимал столь простую истину? Ему нужен Джим. Огонь вьется все выше, его пламя сливается со светом звезд. Джим оказывается так близко, его дыхание остается на щеке. Он берет Маккоя за руки и ведет за собой, манит в лесную чащу, и когда они остаются одни, он прижимается спиной к дереву и крепко обхватывает Маккоя за шею. В его глазах все еще трепещет пламя, и Маккою кажется, что если он вырвет глаза Джима, то на его ладонях окажутся два круглых янтаря. Поцелуй выходит болезненным и пылким. Маккой с жадностью сжимает бока Джима, кусает его шею, оставляя на коже следы. Джим отдается, Маккой берет, их сущности сливаются в единое существо. Бог восходящего солнца и Птица великих бурь. *** — Нам нужно найти Древо, — хрипло говорит Маккой. Лицо его чуть припухло от недосыпа, он проводит рукой по воде, и от его пальцев разбегаются круги. Джим лениво плавает в реке, медленно перебирая руками. — Ты хочешь уйти из леса? – спрашивает он, и ему не нужно кричать, чтобы перебить шум воды. Ветер подхватывает его слова и приносит Маккою. — Нет, - сразу же отвечает Маккой. – Но ты только представь, как будут горевать наши друзья, лишившись нас. Джим подплывает ближе, и у самого берега он перебирает руками по каменистому дну. — Ты прав, они будут горевать. – Джим бодает лбом руку Маккоя, требуя ласки. – Мы уйдем, но обещай, что ненадолго. Маккой кивает и ерошит Джиму светлые волосы на загривке. Лес, стряхивая сон, плавно покачивает ветвями, и по глади озера скачут солнечные лучи. Вся природа нежится в остатках осеннего тепла и вздыхает, понимая, что скоро наступит зима. Маккой ни разу не видел лес, покрытый снегом, и теперь его охватывает лихорадочное желание вернуться сюда на Рождество. Но Рождество будет проходит на Энтерпрайзе, в сотнях световых лет от Земли, и невероятная тоска одолевает Маккоя. Как теперь им жить среди людей? Остается лишь томиться в ожидании возвращения на родные просторы. Лес – теперь его с Джимом дом, и оторвать себя от него тоже самое, что отрезать по плечо руку. Джим чувствует тоже самое, и из-за этого он становится слишком чутким, будто впитывает в себя каждый отголосок природы, каждое волнение воды, перекат камня и шелест ветра. Глаза его по-прежнему переливаются золотом, и Маккою это нравится. Он хочет каждый день видеть огонь во взгляде Джима, чувствовать гулкие удары его пылкого сердца. Им придется прятать свои сущности и раскрывать их лишь за закрытыми дверями. Но зато у них есть секрет, что скрепляет их еще сильнее. Джим смотрит на Маккоя снизу вверх несколько секунд, игриво сверкает пламенными глазами и бросается на него с жадным поцелуем. Маккой заваливается на спину, упирается голыми лопатками о камни, и Джим придавливает его своим весом, опаляет лицо горячим дыханием и требует прикосновений, неприличных, резких. Они занимается сексом слишком быстро, движения стремительные, рваные, потому что тоска друг по другу слишком велика, чтобы растягивать момент наслаждения на долгие минуты. Им обоим хочется как можно скорее почувствовать настоящую близость друг друга. *** Дни в лесу летят незаметно, вместе с ними с деревьев осыпается последняя листва. Земля теперь покрыта пестрым, красно-оранжевым полотном. Вечерами совсем холодно, и приходится жарче топить камин. Джим не может надышаться лесом, не может насмотреться на него. Он взял за привычку забираться на четырехсотлетнюю сосну и сидеть на самой высокой ветке часами, пока Маккой проводит время со старыми духами. Иногда им является вождь. Он волочет свой плащ по земле и пыхтит трубкой, и его верные спутники – это знание старца и подвижность юнца. Однажды он явился без глаза, и когда Джим беспокойно закружил вокруг него, расспрашивая, что случилось, вождь спокойно ответил: «Я отдал свое зрение за мудрость уже очень давно». В каждый свой визит вождь заводил разговор о Древе, на что Маккою хотелось яростно метать в него молнии, отодвигая тем самым момент ухода из леса. Но он знал, что день встречи с Древом все ближе, чуял его и Джим, и из-за этого носился ночами по всей округе и спал на мокрой траве, желая впитать все отголоски и оттенки своего дома. Когда солнце задержалось за горизонтом на два часа, они поняли, что нужно уходить. Им никогда уже не стать людьми, и они уносят с собой тайны леса. Маккой, хмурый и недовольный, поднимается на холм, опираясь на палку. Джим часто отстает от него, отбегает то смолу с дерева отковырять, то шишку в карман сунуть. В итоге, уже через два часа все его карманы оказываются под завязку набитыми дарами леса. Ни на одной карте на свете не сказано, где находится Древо. Оно одновременно везде, но в то же время его нигде нет, и найти его может лишь тот, кто ищет. Маккой, как и Джим, знает, куда нужно идти, где повернуть, на какую тропку ступить. Его тянет на запад, и Джим вторит его желанию. Они преодолевают почти весь лес, в котором им все известно до последнего листочка. Маккой погружается в свои мысли, а Джим перебирает шишки и кусочки смолы в своих карманах и очень хочет найти несколько крепких желудей. Древо встречает их на небольшой поляне, и издали оно ничем не отличается от всех остальных деревьев леса. Но стоит сделать шаг, как весь его ствол озаряется лунным светом, он вырывается из тонких щелей в коре и манит к себе путников. Джим, растеряв половину своих находок, сжимает ладонь Маккоя и почти бежит к полыхающему Древу. Высокое, статное, пережившее великие тысячелетия и помнящее все существующие цивилизации. Он него вместе со светом исходит волна силы и мудрости, и кажется, что оно вот-вот заговорит и поведает известные ему тайны. Пораженные невиданной прежде красотой, Джим и Маккой останавливаются у самых корней Древа. Они смотрят вверх, и Древо теперь предстает в своем действительном росте. Ствол его необъятен, но самые чудеса хранятся в зеркальных листьях, свисающих с длинных и толстых ветвей. Древо целиком осыпано осколками зеркала, и каждый осколочек-листик отражает и мир вокруг, и цивилизацию, в которой ему посчастливилось вырасти. Таким образом Древо хранит память о прожитых столетиях. Осколки слабо покачиваются на ветру и звенят как маленькие серебряные колокольчики, и кажется, что вот-вот раздастся детский смех и утренняя трель соловья. Маккоя наполняет небывалая радость и восторг, а у Джима в золотых глазах стоят слезы. Они оба не хотят уходить, но Древо звучит в их головах обещанием, что примет их обратно. Голос его ласковый, и ему хочется верить, и они верят, думают, что обязательно вернутся в свою родную лесную колыбель, чтобы Древо оберегало их, своих детей. До этого момента Маккой думал, что он с Джимом невероятно древние создание, но теперь он знает, кто венец всему мирозданию. Он тянет руки к свету, и Джим обхватывает его за пояс. Они оба закрывают глаза, чтобы в следующую секунду оказаться на обочине дороги, но в их головах продолжает звучать нежный голос Древа, который одновременно напоминает материнскую ласку и отцовскую заботу: — Вы скоро вернетесь. Койот и Птица вернулись в свой прежний мир, и космос им обоим кажется сущим пустяком. Сноски: Тсисту (он же Манабозо, Есахкавата, Сендэ) – в индейской мифологии Койот, трикстер, Плут. Исследователь Джеймс Муни, который работал среди чероки, назвал его "воплощением встающего солнца". Он писал, что Койот "нес свет и жизнь, прогонял прочь темные тени, которые держали мир, словно в цепях" Тланува (она же Тсоона) – в индейской мифологии Птица грома, научившая индейцев строить дома и ставить тотемные столбы. По представлениям индейцев, грозы являются результатом единоборства Тсооны с Сисиютлем (морским змеем).