Поохотившись на пару сердец, Мы могли бы разорвать их на кусочки. Встретимся на самом дне. Заведи дружбу хоть с дьяволом, Только помни о том, что я сказала, Ведь это еще не конец! Только помни о том, что я сказала, Это еще не конец! Digital Daggers, «Where the Lonely Ones Roam»
Они впервые встречаются, когда, не отводя глаз от пыльной тропы, Элой бредёт прочь из Объятий. Визор указывает следы, в голове бьются навязчивые планы о мести, а спиной чувствуется ненавидящий и нетерпеливый взгляд всего племени. Она так и прошла бы мимо, увязнув в своих мечтах, если бы не споткнулась: нога зацепилась за чьё-то закоченевшее тело, взгляд — за радостного чужака. Чужака, который сидел на траве, окружённый трупами, и довольно щурился. Искатель галантно предупредила встречного, что первые стрелы, возможно, прилетят немного ниже и много точнее положенных в таком случае предупреждающих. Ответом был тихий смех. Странные эти Карха. Точно странные. А какая молодая лиса не пробует ткнуться носом в костёр? Элой беззаботно хмыкает, вглядывается в острое лицо незнакомца и в глаза цвета мокрого пепла, поздно понимая, что гореть теперь им обоим в том костре до скончания дней.***
Стрелы с длинным оперением из крыла пустельги режут ночную стынь. Тетива шепчет свою жёсткую песню. Голос Наших Зубов не оставляет никому шансов — Элой знает, с чего у лука такое странное имя и с чего имя вообще. Она просто часто слышит зубовный скрежет умирающих: они роют грязными ногтями землю, швыряют себе под ноги кровавые проклятия и затихают, последний раз вздрагивая от страха, когда Искатель проходит мимо, убирая за спину не понадобившееся копьё и высматривая в руинах знакомый силуэт. Нил стреляет метко — только на выдохе, по-солдатски быстро — и после каждого верного выстрела морщит лоб, хоть сам об этом и не знает. Элой мягко подходит к нему с правого плеча, когда он оборачивается, замирая сосредоточенным звериным взглядом на её лице. — Ты никогда не приходила раньше, — наконец улыбается он, заметно расслабляясь. — Поддалась искушению? Моя работа небрежней твоей, но, согласись, так ведь даже больше азарта, когда всё в хаосе. — Я просто собирала травы вдоль реки. Разговоры о мёртвых меня не интересуют, — отрезает Элой, рассматривая опустевший лагерь вокруг. — Дело не в мёртвых. И даже не в том, как они становятся мёртвыми, — заботливо поясняет Нил, почти брезгливо вытирая лезвие клинка о чужую одежду. — Дело в тонкой грани между всем этим. Ты вот уже заглядывала в чужие глаза, чувствовала?.. Он может продолжать так долго. Искатель с глухим стоном отворачивается, силясь найти на земле место, не залитое кровью. Её за холмами ждёт Меридиан, а она стоит посреди разбойничьего лагеря и старается выкинуть из головы насмешливый голос Нила. Ему нравится говорить о смерти с этой Нора — она всегда ищет справедливость в кровавой бойне, мотив в случайном убийстве, человечность в жестокости. Он обожает молчаливую укоризну зелёных глаз, любит неодобрение в проницательной усмешке. Он ходит по следам её мыслей, как пилозуб, а она по-лисьи быстро замыкает круг. — Мы всё равно друг друга найдём. Куда бы ни шли и что бы ни делали, — констатирует Нил, устраиваясь меж щербатых камней и вырезая на луке ещё один замысловатый вензель. Элой отстранённо, ни к чему, кивает, наблюдая, как за линией древних гор вспыхивает рассвет. — Надеюсь, что ты не прав. Нил же не знает, что она слушала, делая вид, будто не слышит. Не знает, что уже не единожды заглядывала за ту самую грань. И что желание повторить всё ещё запретно бьётся где-то под жилкой пульса. Поэтому она опять пойдёт своей дорогой, стерев воспоминания об убийце, о бурлящей в венах крови и древних инстинктах, но оставив на карте в визоре примерную пометку следующего убежища работорговцев.***
Элой осторожно ступает на прелый хвойный наст, отталкиваясь от последней опоры. Когда Нил предложил ей встретиться, она ещё не знала, что для этого нужно будет забираться на самую высокую в округе скалу. Здесь, на северных потоках, принадлежащих лишь буревестникам, ветер приносит с собой запах последнего снежного вереска и талого льда. Отсюда видно Шпиль и едва-едва — Верхний город. Железная конструкция Предтеч остро скалится ржавчиной. Свет от факелов, пробиваясь через вечернюю хмарь, освещает «арену» — достаточно, чтобы заметить искажённые ужасом лица мёртвых, тела которых разложены в подобии священного круга. Элой усмехается, поднимая взгляд и встречаясь с чужим — пепельно-золистым — ровно напротив. А там неугасший азарт; там запорошенная звериной тоской ярость, скука по лязгу металла и чужим крикам. — И почему я не сомневалась?.. — фыркает Искатель, невзначай отпинывая от себя мелкий камешек. Тот катится прямо до края скалы, а потом незаметно ухает в бездну. Нил с привычной плутовской улыбкой разводит руками. Мол, я же говорил. Элой на это неосторожное движение щурится и решительно сокращает надоевшее расстояние, оказываясь в оглушающей пустоте сумерек, чувствуя своё сбитое дыхание поверх размеренных вдохов убийцы. Она не верит ни в Духи Машин, ни в то, что называется Великой Матерью, а на деле просто Не-Очень-Великая-Дверь. Может, ей хотелось бы верить в Солнце, но и там между затмением и ослепляющим рассветом идёт война. Поэтому Элой не верит ни во что, кроме верного лука. Но одно дело — Элой, совсем другое — наречённый Искатель, который желает большего, чего-то смежного с безумием и охотничьим инстинктом. Неприступного, запретного. Именно Искатель проводит последнюю границу, почти касаясь сухими обветренными губами губ чужих и горячих. Почти — так, что словно током пронизывает эта самая невесомая черта. Она знает, что ни один мускул не дрогнет в теле убийцы-солдата, и наслаждается, оттягивает момент, потому что без её согласия никакого интереса в этой игре нет для них обоих. Нил смотрит на эту Нора в опасной близости от себя, на то, как свет от факелов путается в её волосах, как они горят огненными искрами в ночи и как обжигают кожу на скулах. Он действительно хочет узнать, каковы её губы на вкус — смять, прокусить, овладеть, — какова на вкус её кровь? Он склоняет голову к чужому плечу, едва сдерживаясь и тяжело выдыхая, не касаясь бледной на шее кожи, но мысленно уже взрезая её клинком вновь, прямо по старому шраму. Эта Нора пахнет пряностями и дорожной пылью, сотнями костров и одним на двоих разгорающимся желанием. Запах въедается в ноздри. Он чувствует привкус металла. — Так как на самом деле погиб твой напарник? — спрашивает она, улыбаясь. — Я бы рассказал, но действительно не люблю хвастаться, а ты не ценитель долгих, как бегущая из вспоротой вены кровь, историй, — в ответ щурится он. Искатель едва заметно кривится от его слов, чем доставляет Нилу небывалое удовольствие. У них не так много времени, но в этом он просто не может себе отказать. А потом всё наконец сходится в один последний вдох и разрывается осколками прошлых битв. Для неё во всём важна искренность. И она принимает его вызов, видя, как искренне желает Нил вгрызться ей в глотку. Любопытство заставляет лисицу шагнуть к капкану. Броня Карха Тьмы узорными металлическими перьями оплетает её поджарое тело. Элой бросается вперёд, единым резким движением выхватывая копьё и упрямо целясь в грудь. Так учил Раст. Нил знает все движения этой Нора. Он делает ровно два шага назад, а потом останавливает атаку, рукой перехватывая чужое оружие, и с издёвкой спрашивает, нарочно ли она так крутит бёдрами, словно для разгону. Они опять стоят лицом к лицу, но теперь Нил имеет полное право заглянуть глубже — за одежду, за мышцы, за кровь, за иную грань души — стоит только надавить на лезвие, прорвать оболочку и вскрыть, ради одной неутолённой жажды. Искатель вдруг сникает, позволяя ему сцепить пальцы на тонкой шее. В груди Нила бьётся ликование и опасная гордость. Но прежде, чем стальная ловушка захлопывается, рыжая шерсть сверкает в ночи. Одно мгновение. Тяжелый лязг металла. Элой закрывает глаза и желает поддаться шепоту бездны. Она прогибается под чужими касаниями, чувствует, как вокруг всё плотнее смыкается тьма. Но Искатель не хочет проигрывать. Всё же хватаясь за последний отголосок жизни, пластично подаваясь Нилу навстречу и пользуясь секундным замешательством в чужих глазах, она выхватывает его собственный клинок. Убийца почти восхищённо скалится, и их поединок продолжается. Ей хочется стереть улыбку с его лица. Хочется располосовать всё его тело быстрыми касаниями клинка, к которому руки так непривычны. Он знает это. И когда пропускает удар, получая длинную невидимую поначалу царапину, идущую от рёбер до плеча, ждёт развязки. Разъярённой дикой кошкой, эта Нора прыгает вперёд, и от второго удара он не удерживает равновесия. Сухая трава принимает в свои колкие объятия. Элой медлит. Дыхание давно сбито, сердце то пропускает удары, то заходится в стремительном ритме. По телу разливается напряжение и совсем чуть-чуть — страх. Искатель делает неровный шаг вперёд. Опускается на траву и нависает над убийцей. Её победа. Ей выбирать желание. Нил не сводит с неё пронизывающего взгляда. На дне его зрачков тлеет ярость, разочарование в себе и даже гнев. Она знает, как опасен загнанный зверь, но не может отказать себе в удовольствии. Элой откидывает кинжал прочь, наслаждаясь лихорадочными сменами чужих эмоций. Аккуратно наклоняясь, она проводит языком по открывшейся ране на широкой груди Нила. Чужая кровь и её собственная смешиваются на губах. Если Нил и обиделся таким финалом, то лишь совсем немного, и умело скрывает это за обычной своей ехидной ухмылкой. Он отчего-то позволяет этой Нора подобраться совсем близко к горлу, позволяет выводить то языком, то пальцами липкие и горячие узоры на своих ключицах. Его пьянят пульсирующая боль, запах полыни, в зарослях которой они лежат, и индевеющий ночной воздух. И всё же он не хочет проигрывать. Заставляя эту Нора удивлённо вздрогнуть, Нил притягивает её ещё ближе к себе за бёдра и всё-таки впивается в глотку, оставляя неровно-багровые следы собственного реванша. В любом случае, это не последняя их встреча. Он ещё успеет отыграться, она — проиграть, потому что, куда бы ни шли и что бы ни делали, они всё равно встретятся вновь. И неважно, на какой из сторон, ибо вечен костёр им один на двоих.