Будущее, похожее на счастливое

      Сехун всегда хотел быть кем-нибудь другим.              Он ненавидел свою сущность. Неполноценные беты никогда не сравнятся с альфами и омегами. Все они как одна большая ошибка. А самое обидное, что сделать с этим ничего нельзя. В современной медицине уже появились возможности делать бет из омег, хотя такие операции и не пользуются особой популярностью, да и с превращением альф в бет тоже работают, пусть и пока только на уровне экспериментов. А обратный процесс невозможен. Сехун хочет думать, что только «пока», и ждет. Ждет, когда сможет изменить свою жизнь, вдохнуть полной грудью и оказаться в неповторимом мире ароматов, ранее не доступном ему. У него нет другого выбора, кроме как ждать.       День за днем он выходит на улицу и сталкивается с несчетным количеством парочек, среди которых, может, есть даже истинные. Как его родители. У истинной пары родился бракованный ребенок – смех и грех. И от того еще обиднее. Но он не может перестать выходить, так же как не может перестать думать о своей неправильности. Проще вообще не жить. Ненависть к себе уже въелась в кожу, уже течет по венам. Ее уже не искоренить. Сехун и не пытается. Он ее подкармливает. Он любит гулять там, где гуляют парочки.       Разрушать себя вошло в привычку.       Единственной отдушиной являлось искусство. Чужое искусство. Себя Сехун считал неспособным на что-либо стоящее. В книгах он мог прочитать о незабываемых встречах и чудесных историях любви, о судьбе, о жизни полноценной части населения, к которой себя не относил, хотя беты уже около пятидесяти лет признаны полноправными членами общества и стоят в одном ряду с альфами и омегами. Но отчего-то ведь раньше было не так, думал Сехун. Не могло же человечество просто так столетиями гнобить какую-то свою часть без веских на то причин. Сехун считал, что омег принижали и не давали им право голоса и выбора только потому, что хотели уберечь, сделать своими. Мы все животные и такое поведение для альф по отношению к омегам оправдано природой. Но бет будто бы не считали людьми. И Сехун уверен, что поступали они правильно.       Кроме книг, он любил музыку. Любую музыку. Начиная от бессмысленной попсы по радио и заканчивая альтернативным роком в прокуренных пабах. И каждую пятницу он шел на маленький рок-концерт одной местной группы, слушая по дороге последние релизы поп звезд. И находил это по-особенному прекрасным.       Запутанная жизнь без капли вдохновения, наполненная лишь ненавистью к себе и восхищением другим. Он не пытался брать лучшее от того, что имел, он проклинал несправедливость. С одной стороны, все-таки хотелось поменять свое отношение ко всему этому, а с другой - привычка была слишком сильной.       Привычки всегда определяли жизнь.              Но ему нравились песни о преображении. Он всегда мечтал о том, как перестанет быть бетой.       Поэтому пятниц Сехун ждал с особым нетерпением. Во времена, когда он впервые попал на концерт «Феникса», многие их песни были о смене сущности, о том, как это завершает внутреннее самоосознание и выпускает на свободу все тайные возможности. И не было в них никакой зависти к тем, кто родился совершенным. Только восхищение. Сехун хотел бы, чтобы каждое пропетое солистом слово, было его мыслями. Но это невозможно, потому что сам Сехун завидовал до ужаса. Ему всегда хотелось узнать, о чем думает автор песен. Одно время эта идея даже затмила на короткий период его обычные мечты, за что он в глубине души был благодарен. Но потом все вернулось на круги своя. Сколько бы раз Сехун не приходил в паб, он не мог пересилить себя и спросить, кто же пишет тексты «Феникса», а после просто свыкся с той мыслью, что ему автор не известен.        А «Феникс» менял тематику песен. На вдохновение, справедливость, безумие, дружбу, смерть. А Сехун по привычке приходил каждую пятницу.              Тут его научили забывать о делении на бет, альф и омег хотя бы на время. Все они, танцующие свой бред и пьющие до беспамятства, были одинаковы в полутемном помещении паба для того, кто не знал, каково ощущать те запахи. Тут его научили курить. Окутывать окружающий мир ароматом дыма и ощущать себя своим. Он знал, что это вредно, но когда ему сказали, что альфе бы пошел запах сигарет, это потеряло значение.        Он жил пятничными вечерами и фотографиями звезд в ленте новостей. Жизнь незнакомых, любимых миллионами альф и омег, казалась ему интереснее, чем своя собственная.              Сехун хотел знать, каково это, быть любимым. Но еще больше хотел понимать, как любить. Так, чтоб естественно и по-настоящему. Он не умел любить так, как любят альфы и омеги. Ему было интересно. Ему казалось это правильным, природным. Но сам он мог только курить вечерами на веранде паба. И восхищаться другими. Он любил иначе. Только мгновения. Только образы. Крепкий кофе. Старые книги. Музыку. Чужие старания и увлеченность. Чужую боль и страдания. Любил он разглядывать плакаты и свои мысли о том, что все люди, изображенные на них, имеют собственный запах, который в другой жизни ему бы обязательно понравился. Любил он смотреть на звезды и засматриваться на растрепанные после концерта волосы гитариста «Феникса», который тоже курил на веранде, и то, что они никогда не разговаривали. Не любил он бет. Он был бетой.              Впервые, когда Сехун вышел покурить, гитарист уже был там. Он его сразу же узнал. Не зря ведь смотрел их выступления каждую неделю. Но бета решил, что не будет заводить с ним разговор. Он не хотел ему мешать.       Привычный уклад жизни дал сбой совершенно внезапно. Как только и может быть.              В один из таких перекуров у Сехуна зазвонил телефон. Оказалось, всего лишь просьба коллеги его подменить. До того, как он поднял трубку, был вариант, что это родители, но они так поздно не стали бы беспокоить сына без серьезной причины, поэтому хорошо, что это просто по работе.В целом, Сехуну не часто звонили, в основном все писали. Иногда он об этом даже жалел, но только потому, что песню на звонок выбирал с огромным трудом, и она ему очень нравилась. Не слишком широко известная и не качественно записанная, но от того и прекрасная. Он считал себя ценителем, хотя и понимал, что всякий шлак любит не меньше действительно стоящих вещей. Но на звонок он поставил ту, что относил к лучшим. - Это предебютная песня Бэкхёна? – вдруг спросил курящий рядом гитарист, и, как позже думал Сехун, после этой фразы все полетело к чертям. - А? – растерялся он. - На звонке у тебя, - уточнил музыкант и затушил сигарету, развернувшись к собеседнику лицом. - Ага. Мало кто ее знает. - В этом и прелесть. Говорят, он сам ее еще в школе написал. Если это правда, то должно быть он достаточно интересная личность, текст-то со смыслом. А сейчас смотришь на него в телевизоре, и плакать хочется. «Этот освежитель воздуха пахнет лучше любого из альф, которых я когда-либо встречал. Может быть, он и есть мой истинный? Обратите внимание на новую линейку ароматов от SmellMagic. Разве не так пахнет предназначенное судьбой? SM– лучшая магия аромата». Меня передергивает от этой рекламы, - и он поежился от ветра, будто бы в подтверждение своих слов.       Сехун переваривал услышанное. Да, он тоже терпеть не мог эту рекламу и помнил ее текст наизусть, но он никогда бы не смог предположить, что это будет первая тема в разговоре с гитаристом. Он не раз представлял себе начало их диалога. Просто так. От скуки. От вероятности. Но о звездах, о ветре, космонавтах, о выкройке шубы для верблюда в Антарктиде, в конце концов. Но реклама освежителя воздуха с Бэкхёном… - Ты меня боишься что ли? – так и не дождавшись ответной реакции, спросил музыкант. - Н-нет. Я к тебе привыкший. Но к тебе молчаливому, а не разбирающегося в тонкостях биографии певцов-омежек. - Да, пожалуй. Такое обо мне предположить сложно, - он снова посмотрел на звезды, поправляя кожаный плащ, сползший с плеча. – Но у меня есть оправдание. В предебютном творчестве Бэкхёна я разбираюсь гораздо лучше, чем в том, чем он сейчас занят. У меня однокурсник с ним в старшей школе учился, и у него осталась пара дисков с песнями их школьной группы. Мне их подарили, как любителю неформатной музыки за пару месяцев до официального дебюта лица освежителей от SM. - Даже представить не могу, как перевернулся твой мир после выхода Hugmealpha, ну, той, которая стала хитом года, если ты в курсе, - не сдержался Сехун, который из предебютных песен знал только две, включая ту, что поставил на звонок. - Это да. Омега он, безусловно, красивый, и поет замечательно, но с такими песнями, лучше бы он стал немым. Хотя я и половины не слышал. Но он себя убил. Да, да, я знаю, так нельзя говорить, - поспешно добавил он, заметив возмущение на лице собеседника. - Он и сейчас прекрасен! – все равно возразил Сехун. – Тебе, как гитаристу рок-группы, это сложно понять, но прими. - Не кипишуй. Я ничего против твоего драгоценного омежки не имею, - он в примирительном жесте поднял руки. – Удивительно только, что ты, фанатея от него, каждую неделю приходишь на наши концерты. - Мне нравится ваша музыка.Мне нравится вся музыка. И ваша - гораздо больше, чем то, что его петь заставляют, между прочим. Там я слушаю не песни, а голос. - Это радует. Спасибо, - устало рассмеялся гитарист. - У меня есть две мечты сейчас, - Сехуна понесло. Он никогда не говорил об этом вслух. -Я бы хотел быть таким, как Бэкхён. И не меньше хотел бы пожать руку автору ваших песен. Гитарист не стал комментировать, он молча протянул собеседнику руку. - Это что? - Рука. Ты пожать хотел, вроде, - ответил музыкант. - Так это твои песни? Офигеть, - сказал он, пожимая руку. - А еще это моя группа. Но это не имеет значения. Меня сейчас больше интересует, почему ты хочешь быть таким, как он, - сменил тему гитарист. - Ну, он очень красивый. И омега. А я, как ты мог заметить, бета. Кому нужны беты? Мы тупиковая ветвь развития. - Глупый ты. Беты – это высшая ступень эволюции разума, а не тупиковая ветвь, - возразил рокер. – Но почему омегой хочешь быть? Чем тебе альфы не угодили? Тебе бы эта роль больше подошла. - Альфой тоже хотел бы. Мне все равно кем. И я с тобой совершенно не согласен насчет бет. Они обречены умирать в одиночестве, не оставляя после себя ничего. И в то время, как большая часть населения планеты тешит себя грезами о своей истинной паре, беты не могут позволить себе даже этого. Книги, фильмы, песни – все о любви, запахах, судьбе. А для таких, как я, это пустое. Только больнее и обиднее. - Ты читаешь не те книги, - отмахнулся от убедительных доводов Сехуна музыкант. -Беты создают гораздо более интересные вещи, чем ты, по всей видимости, можешь представить. Ты знаешь, что 80% научных открытий сделали именно беты? Особенно в последние десятилетия, когда им дали свободу действий. Они открыли нам двери в космическую эру. Омеги, которые стоят с альфами на равных уже около трехсот лет, должны завидовать продуктивности бет. Быть последним в роду, не такая уж и большая жертва за возможность отказаться от природных инстинктов и помешанности на запахах. Это открывает безмерные горизонты. Беты свободны. А вовсе не одиноки, как привыкли думать. Беты не отбросы и не уроды, хотя обществу и тяжело это принять, учитывая, что долгое время они были рабами, в Средневековье их жгли, а позже считали тяжелобольными и пытались лечить.Это, конечно, генетический сбой, но он закономерен и эволюционно обоснован. Население планеты с каждым годом растет все быстрее, поэтому природа использует естественные способы контроля количества популяции. Лучше так, чем чума какая-нибудь. Быть бетой - не болезнь и не проклятье. Запомни это. Терять разум и здравомыслие от запахов - нифига не круто, поверь на слово. Мы должны гордиться тем, кто мы есть, и использовать данные нам возможности на все сто. - Мы? - Да. Мы. Я тоже бета, если ты не заметил. - Ты только что так уверенно говорил о помешанности на ароматах, будто бы знаешь об этом на своем собственном опыте. Я был уверен, что ты – альфа. Да и как ты смог группу собрать? Солист ваш точно не бета, да и барабанщик. Но ведь альфы слишком гордые, чтобы признавать лидером кого-либо, кроме своих. - Ты снова ошибаешься. Авторитет давно не зависит от пола. И, к примеру, большинство высоких чинов в армии – беты, потому что они способны сохранять холодный разум в экстремальных ситуациях, а главные врачи, в основном, омеги, из-за их врожденной чувствительности к состоянию других. А ты живешь по устаревшим принципам, - как ребенку, пояснял он Сехуну. - Хорошо, к черту группу. Может я и не прав, - начал он закипать. Автор песен озвучивал совершенно противоположные его ожиданиям и надеждам мысли. – Откуда такая уверенность, что чувствительность к чужим природным запахам портит жизнь? Ты не можешь этого знать, точно также как и я. Только оттого, что тебе приятнее считать себя верхней ступенью развития, ты не становишься прав. Ты не можешь знать наверняка, кем быть лучше. - Могу. Я сравнивал. - Ты не мог!.. - уже кричал возмущенный Сехун, но его прервали. - Я был альфой. 22 года был альфой. - И теперь ты несешь какой-то бред себе в утешение, - прошипел он. - Но в глубине души ты со мной согласен. - Да с чего ты взял?! – заорал Сехун. - Тебе нравятся мои песни, - пожал плечами гитарист. - Да иди ты к черту со своей фальшивой философией! – он развернулся к выходу с веранды. - Меня зовут Чанёль, - совершенно спокойным голосом и как бы между прочим сообщил музыкант уходящему бете, даже не поворачивая головы. - Сехун! – выплюнул он в спину рокеру и хлопнул дверью с обратной стороны.       Чанёль остался смотреть на звезды.       Сехун шел домой, забыв от злости даже надеть наушники и включить музыку. Сегодня исполнилось одно из его заветных желаний: он узнал, кто пишет песни «Феникса», пожал ему руку и даже поговорил, но совершенно не был счастлив. Единственное, что ему хотелось, вернуться туда, на веранду, и с размаху заехать гитаристу в нос. Как могло все так получиться? Почему он воспевал совершенно противоположные привычным и понятным Сехуну идеи? Почему так радовался своему становлению бетой?       Сехун не понимал. Раньше он чувствовал, что духовно близок с этим человеком, а теперь готов был кинуть в него чем-нибудь тяжелым. До сих пор он не слышал настолько противоречащих его пониманию мира вещей. Но и до сих пор он не говорил о своих мыслях кому-то так прямо. Этот недолгий разговор что-то перевернул в сознании Сехуна. Только он пока не мог понять что именно. Или даже скорее не хотел. Но из головы не выходили слова музыканта…              Но в глубине души ты со мной согласен.       Тебе нравятся мои песни.              Для себя Сехун решил, что больше никогда не придет в паб и обязательно бросит курить, чтобы не дай бог не пересечься с гитаристом на какой-нибудь другой веранде. Он поклялся, что все сэкономленные на отказ от вредных привычек деньги будет тратить на концерты и диски Бэкхёна и остальной компании поп-звезд. В наказание себе за то, что стал искать благоприятный своему разуму смысл, он решил отказаться от него совсем и посвятить жизнь наружной красоте.              Но в кармане лежит новая пачка сигарет, а Сехун бредет по традиционной пятничной дороге. Без наушников. А на часах время, когда музыканты паба уходят со сцены. Где-то в понедельник Сехуну стали интересны доводы Чанёля, и он пожелал узнать о них подробнее. Чтобы опровергнуть окончательно, конечно же. А в среду безумно захотелось курить.       Они ожидаемо встретились на веранде паба. Гитарист совсем не удивился появлению Сехуна. Но и не похоже, что тот ждал его. Чанёль просто курил, глядя на звезды. Как всегда. Казалось, это было так же естественно, как наступление ночи. Сехун стал рядом с ним и тоже закурил. Повинуясь привычке, он против своей воли залюбовался растрепанным после концерта образом, но отдернул себя. Не для того шел сюда. Но и не для того, чтобы угадывать самодовольную ухмылку на лице гитариста. Ее было почти невозможно заметить. Но она была. Как же иначе? Сехун ведь пришел. - Заткнись. - Я же еще ничего не сказал, - удивился гитарист. - Ты слишком самодовольно думаешь. Я пришел только для того, чтобы продолжить дискуссию и доказать, что ты не прав, - уверенно заявил Сехун. - Тебе просто хочется, чтобы тебя убедили, - и снова слова, которые намертво въедаются в сознание и переворачивают устоявшийся мир. - Заткнись и начинай приводить доказательства, - он понимал, что злость – не самая мудрая реакция, но ничего не мог с собой поделать. - Буйный ты сегодня. Обычно молчишь и задумчиво смотришь на небо, а сейчас, как с цепи сорвался. Хотя ты мне и таким нравишься. - Я не омега, чтобы тебе нравиться. - А я и не альфа, чтобы нравились мне только омеги. Я ценю все прекрасное. Беспристрастно. - Врешь. - К чему мне это? Хотел бы тебя соблазнить, наше знакомство случилось бы гораздо раньше, и общение бы уже давно было намного ближе.Но уверен, тебе этот аспект жизни не интересен.       Сехун как можно быстрее отогнал от себя мысли, что ему приятно, что гитарист подумал о таком. Быстрее он отогнал только воспоминания о том, как он в один из вечеров воображал, как запускает пальцы в растрепанные ветром и сценой волосы Чанёля, а тот в ответ притягивает его за талию ближе к себе. Он видел такую сцену в фильме. Она показалась ему очень красивой и романтичной, а Сехун всегда хотел побыть героем хорошего фильма. - А вот и нет! Просто я не способен чувствовать все то, что должен. Но очень хотел бы! - Тебе ведь нужна только та особая романтика. А животную часть вопроса ты просто игнорируешь. Ты когда-нибудь задумывался, сколько этой романтики остается в отношениях, когда у омеги течка? Об этом не пишут в тех книгах, что ты так любишь. - Но все это основывается на безграничном доверии! Если даже люди себя физически не контролируют, то в душе они по-настоящему любят. Это то самое истинное взаимопонимание без слов и настоящие чувства, которые бетам не доступны! - Это цветная пелена перед глазами и синяки на коже после. Это дезориентация в пространстве и собственном сознании. Это не то, что люди вспоминают на свадьбе. - Но… - И верность тут пустое слово. Альфы и омеги с обостренным обонянием не способны себя контролировать, если в такое время остаются в комнате одни, даже если оба женаты. Только у истинных может быть верность до гроба. Но часто лишь потому, что обычных ощущений им не хватает. Это как сильная наркота. - Откуда… - ошарашенно смотрел на него Сехун. Столько на личном опыте знать почти невозможно. Только если быть очень плохим человеком. - Откуда я знаю? Из институтского архива. Я сам не проводил опыты над людьми и не запирал альфу и течного омегу в одной комнате. И истинных пар не знаю. И это уж точно не личный опыт. Статистика, не более. Поэтому не смотри на меня, как на последнего извращенца, пожалуйста. - Институтский архив? – неожиданный источник информации немного остудил пыл Сехуна. - Я работаю в научно-исследовательском корпусе института психологии. Отвечая на твой следующий вопрос, как меня туда занесло: начинал, как объект исследований, а в процессе затянуло. И да, я почти всегда знаю вопросы собеседника наперед. Работник института психологии не первый год уже как ни как.       Сехун стоял, словно рыба, то открывая, то закрывая рот, не в силах что-либо сказать. Он поймал себя на мысли, что на него слишком сильно влияют слова гитариста. Каждый раз, когда Чанёль начинал говорить, он умудрялся перекроить мир Сехуна по нескольку раз. И то ли это от того, что автор песен «Феникса» долгое время был авторитетом, то ли работа в институте психологии действительно может делать людей такими… Умеющими влиять на сознание, что ли… - Как так получилось, что ты там объектом исследований стал?- Чем лучше он понимал причины, тем спокойнее мог реагировать, тем лучше воспринимал информацию. - Я уж думал, из упрямства не спросишь. - Просчитался. - Просчитался, - согласился Чанёль. – Я ведь тоже человек. - Короче, - поторопил его Сехун. Он внезапно осознал, что его малость бесила эта флегматичность в манере говорить у гитариста. Он привык его видеть либо пылающим в эмоциях на сцене, либо молчаливым. Сехун все-таки любил постоянство. Это, наверное, было еще одной причиной, почему он так легко раздражался в разговоре с Чанёлем. - Короче – была авария. Из пятерых в машине выжил только я, но из-за травмы перестал ощущать ароматы альф и омег со всеми вытекающими последствиями. Врачи сказали, что это в большей степени психологическая травма. Такое иногда случается. Есть даже специально разработанный курс лечения. Но, как ты понимаешь, я отказался его проходить. Институт попросил какое-то время побыть подопытным, поскольку случай отказа от лечения редкий, а материала для изучения крайне мало. Я согласился, мне не сложно. А там наслушался всяких гипотез, теорий, заинтересовался, ну, и как-то так получилось, что уже второй год работаю ассистентом, параллельно получая образование. - А кто.. в машине с тобой был..? - Моя семья и друг детства, - без каких-либо эмоций ответил Чанёль. - Извини. Наверное, это не то, о чем хотелось бы вспоминать. - Поверь, после общения с институтскими работниками я могу говорить об этом совершенно спокойно. - Но.. - Забудь. Ни к чему ворошить прошлое. Что случилось, то случилось. Важнее то, что сегодня. - А каково тебе было стать вдруг бетой? – Сехун последовал совету и задал другой вопрос. - Знаешь, такая ясность мысли. Беты от рождения очень зря ее не ценят. Никаких дурманящих запахов повсюду. А некоторые знакомые омеги даже позволили себе называть меня другом, не говоря о том, что остальные перестали шугаться. Мне совершенно не о чем жалеть. - Мне знакомый омега говорил, что нет ничего лучше в мире, чем близость альфы, да и не раз я слышал подобные разговоры у альф об омегах. Разве это не так? Или ты не успел? - Забавный ты, - рассмеялся Чанёль. – У меня был не один омега. И да, я бы назвал это приятным, расслабляющим, но никак не смыслом жизни. Всегда все одно и то же. Однажды я поссорился с омегой из-за того, что тот несколько недель не давал мне закончить песню. Муза у меня ночное животное. А ему лишь бы развлекаться. Будто бы других интересных вещей в жизни нет. И я не мог сказать «нет» из-за чертовых инстинктов. Знакомые говорили, что я идиот. А я устал. - А Истинный? Это не сказка, я знаю. У меня родители истинные. - Не сказка. Но статистика не утешительная. Я знаю, о чем говорю. Только 10% истинных пар встречаются. И представь себе, в 70% случаев у таких пар рождаются беты. Разве это не еще одно доказательство гипотезы, что беты – высшая ступень эволюции? – он самодовольно ухмыльнулся, будто бы сам лично придумал это, а не присоединился к уже начатым исследованиям.

***

      После их второго разговора Чанёль пригласил Сехуна зайти к ним в институт.              И не отказывайся из-за своей упрямости. Ты проиграл битву, где оружием были твои убеждения, как только вернулся сюда, чтобы продолжить нашу беседу.              Тогда Сехун не смог возразить, хотя и очень хотел. Оправдал он себя усталостью и нежеланием спорить дальше.              В итоге, он стал почти все свое свободное время проводить с Чанёлем в институте. И хотя это было рутиной не намного меньше, чем прежнее его времяпровождение, он уже не ощущал той всепоглощающей тоски, что была до.       Сехун понимал, что Чанёль наглым образом использует его как секретаря, но находил это забавным и уж точно более полезным, чем отслеживание слухов о жизнях незнакомцев. Слухи он считал искусством только с точки зрения социальных экспериментов, а потому был рад, что может заменить их чем-то более увлекательным.       Он по-прежнему не был согласен с предметом исследований Чанёля, но уже безо всякого возмущения читал научные труды на эту тему и даже находил некоторые идеи разумными. И с каждым днем таких идей становилось все больше.              Гитарист был прав: он проиграл с самого начала.              Однако бытие альфой или омегой всё равно представлялось Сехуну более предпочтительным. Он не хотел быть бетой, даже если и мог найти в этом плюсы. Слишком давно он строил свою жизнь на ненависти к себе, чтобы вдруг все изменить. Даже в его любимых книгах говорили, что возненавидеть проще, чем полюбить.       Но Чанёль, по всей видимости, поставил себе цель – научить Сехуна любить. Любить самого себя. «Остальные пока обойдутся, - говорил он. – Все перемены начинаются изнутри. Чтобы в жизни была романтика, не обязательно вонять на три квартала».       Но Сехун все не поддавался обучению.       Тогда гитарист придумал мудреную схему. Он устроил своему непутевому секретарю дни альфы и омеги, как он их назвал. А результаты наблюдений, естественно, систематически записывались.       Первым был день омеги. Чанёль объявил Сехуну, что тот сегодня исполняет роль омежки, а сам он вспоминает, как ведут себя с ними типичные альфы. В тот день гитарист всячески ухаживал за Сехуном: сводил его за свой счет в кино и кафе, отвел посмотреть на закат и все время отбирал сигареты, говоря, что омегам курить нельзя. Он даже попытался взять псевдоомежку на руки, но тот оказался чересчур тяжелым. Сехун добросовестно в письменном виде изложил свои впечатления, отмечая все плюсы и немного жалуясь на то, что Чанёль носился с ним, как с писаной торбой.       Следующим был день альфы. Чанёль был крайне неловким в своих попытках изображать застенчивость и нежность натуры, но очень старался. С утра он шугался от любого проявления заботы со стороны Сехуна, потом кое-как втянулся и даже позволял себе требовать внимания. Вечером он выпросил плюшевого медведя, который даже при росте гитариста выглядел внушительно. Зачем это было нужно ни Сехун, ни сам Чанёль не могли сказать, но на обратном пути они поочередно тащили бедную игрушку. Помимо прочего, Сехун к концу дня порядком задолбался ловить вечно спотыкающегося гитариста, который, видимо, считал такое поведение по-омежьи обаятельным. Но в целом, забота о ком-то, можно сказать, приносила удовольствие. В завершение, осмелев, он даже позволил себе целомудренно поцеловать гитариста в щеку, на что тот ужасно возмутился, пояснив это потом крайней капризностью омег, которую имел несчастье испытать на собственном опыте. Но в итоге, Сехун заявил, что альфой ему понравилось быть меньше, однако он не исключал, что результат оказался таким из-за того, что из Чанёля фиговая омежка.       На третий день они снова общались на равных и без притворства. Не совсем так, как раньше, на порядок ближе. После всего, что было за последние два дня, иной исход был бы странным. Чанёль не скрывал, что вздохнул с облегчением после завершения эксперимента. А Сехун в свою очередь не скрывал, что ему понравилось. Но ни один не заикнулся о повторении.Как ни странно именно на третий день гитарист искренне восхитился сложным характером своего секретаря, и именно на третий день Сехун позволил себе потрогать непослушные волосы Чанёля, которые не давали ему покоя еще с первой встречи на веранде. Они чувствовали себя свободно, их не сковывали общественные стереотипы поведения. Чанёлю так было проще, Сехун смог найти плюсы.              После всего этого Сехун, действительно, поймал себя на мысли, что не обязательно менять пол, чтобы любить. Если они и дальше вот так будут общаться с Чанёлем, то он готов даже признать бет высшей ступенью эволюции. Не потому, что согласен, а потому, что это не имеет решительно никакого значения. Он мог себе позволить любить не пол, а личность, и не так, как принято, а так, как карты лягут.       Он просто мог любить Чанёля, в конце концов. Тем более, тот вроде не был особо против.              Сейчас Сехун почти ясно видел свою дальнейшую жизнь. Работа, новая музыка, новые книги – почти как раньше, Чанёль и институт – как новый смысл, как будущее, похожее на счастливое.              Но с мирозданием у Сехуна с рождения были разногласия и недомолвки.              Он как раз обдумывал, стоит ли и дальше строить из себя упертого барана или же, наоборот, стоит признаться, что он больше не презирает бет, когда в холле института, где он ждал гитариста, появился знакомый силуэт. Сехун не мог вспомнить, откуда он его знает, и никаких дополнительных подсказок не было. Лицо человека скрыто за маской и черными очками, а на голове – капюшон. Вместе с ним был еще один, по виду, бета. Он растерянно осмотрелся по сторонам и направился к охраннику.        - Не подскажите, как пройти к доктору Чхве? - К моему глубочайшему сожалению, доктор Чхве сейчас на больничном, но вы можете поговорить с его ассистентом Пак Чанёлем.       Прежде чем ответить, бета обернулся к показавшемуся знакомым человеку. Тот кивнул, по-видимому, выказывая свое согласие говорить с ассистентом. - Где мы можем его найти?       Охранник посмотрел в сторону Сехуна. - Этот молодой человек вас проводит. Он что-то вроде секретаря господина Пака. - Что-то вроде? - Ему за это не платят, но работу он выполняет исправно.       Сехун одарил охранника испепеляющим взглядом, но послушно подошел к визитерам, показывая свою готовность помочь. Получив одобрение человека в маске, говоривший до этого с охранником отвел Сехуна немного в сторону. - Могу я вас попросить подписать бумагу о неразглашении личности моего подопечного? Он достаточно известный человек, и не хотелось бы огласки его визита сюда.       Юридическое образование иногда бывает полезным. Пусть не при поисках работы, но при подписании каких-то официальных бумажек – определенно. Ничего не нарушало правил, и Сехун согласился. Как только ручка оторвалась от бумаги, показавшийся знакомым человек снял очки. Вопросы, где Сехун его раньше встречал, автоматически отпали. Этот омега в количестве нескольких штук весит у него на стенах квартиры. Бён Бэкхён собственной персоной. На сцене он выглядит, определенно, выше. - В них ни черта не видно в помещении. О, этот голос. Сехун еле сдержался, чтобы не попросить его повторить.              Подойдя к кабинету Чанёля, сопровождающий Бэкхёна попросил подождать его снаружи. Ему нужно было переговорить с ассистентом с глазу на глаз. Омега снял маску, оставив ее висеть на одном ухе, и, прислонившись спиной к стене, заговорил. - Небось, просит его отговорить меня от операции. - Операции? – что-то подсказывало Сехуну, что омега совсем не прочь поболтать, а это возможность слышать его голос, поэтому трусливость идет гулять лесом. Кроме того, это, вероятно, последний шанс перекинуться парой слов с кумиром. - По смене пола.       Вот это новости.       Вот. Это. Новости.       Удар по самому больному. Ровно туда же, куда бил гитарист незадолго до. Как ковырнуть ножом только затянувшуюся рану. Но виду подавать ни в коем случае нельзя. - Но Чанёль же простой психолог. - Перед операцией необходимо пройти курс у психолога. Вот почему нельзя быть проще? Я владелец своей жизни или как? Агентство дало разрешение только спустя два года уговоров, а тут еще и эти обязательные беседы с психологом.       Омега смачно выругался. Сехун опешил. Но уже от манеры артиста разговаривать. - Зачем тебе это? - Так жить – отвратительно. Мало того, что перед каждым выходом в свет приходиться пичкать себя таблетками, что бы, не дай бог, никто не узнал, какой у меня аромат, так еще при этом никто не беспокоится, что я-то продолжаю запахи чувствовать, а таблеточки от обоняния мне не дают, потому что это вредно. Больше всего меня бесят в этом плане раздачи автографов с какими-нибудь рукопожатиями. Знал бы ты, как я устал улыбаться каждому альфе, от которого несет если не грязными носками, то огурцами - терпеть их не могу. И не смотри на меня такими глазами. Действительно есть альфы, которые носками воняют. Вероятнее всего, в жизни все не так критично, но в сочетании с еще несколькими сотнями запахов и жарким днем без малейшего ветерка, все именно так.       Гневный монолог Бэкхёна прервал его сопровождающий, который пригласил их внутрь. Сам же он ушел по каким-то еще делам.       Гитарист встретил их чрезвычайно странной, по мнению Сехуна, репликой: - Ты чувствуешь мой запах, Бэкхён? – как бы между прочим, как только он умел, спросил Чанёль. - Хвоя, правильно? – с такой же незаинтересованностью уточнил артист. - Да, был когда-то. У тебя что-то вроде запаха мороза? - Верно. А почему ты говоришь «был»? – больше для формальности поинтересовался омега. - Я уже не альфа. Авария была. - А я не хочу быть омегой. Никаких проблем. - Я рад.       Чанёль продолжил работу, даже не обернувшись на омегу. Он видел его по телевизору и,вероятно, в этом не было нужды. Но и Бэкхён не проявлял никакого интереса ко внешности бывшего альфы, хотя раньше они не встречались. Что было странно, учитывая их недавний диалог. Чанёль утратил запах и возможность ощущать чужие. А с Бэкхёном они виделись точно впервые, и знать эту информацию артист никак не мог. Сехун сделал единственный возможный, объясняющий ситуацию вывод. Но уверен не был.       Если он прав, то все его планы и надежды автоматически летят в Тартарары. Особенно касательно гитариста в его жизни. С этой стороны хотя бы веяло реальностью. И как-то это больно. В его ранах, видимо, очень приятно копошиться. Сначала Чанёль, потом Бэкхён, а теперь и само мироздание.       Но, а если не прав, то, как объяснить их диалог? - Ребят, вы истинные, что ли? – наконец он озвучил мучавший вопрос. - Есть такое, - без особых эмоций ответили ему.       И вот почему бетам нельзя любить правильно. Только тексты песен, только голос, только образ, только как семью.       Сехун знал всего две истинных пары (уже, видимо, три), хотя знакомых у него вагон и маленькая тележка, но и таким похвастаться мог не каждый. Не считая родителей, еще Лухань и Минсок, два его друга, которых он как-то и знакомил. При их первой встрече реакция была определенно более бурной. Они не могли вымолвить ни слова и разорвать зрительный контакт, пока Сехун не поинтересовался, что вообще происходит. Также не раз Сехун натыкался на описания этого занимательного события в книгах. Описания определенно больше походили на встречу первых двух его друзей, нежели на то, что он видел пару минут назад. Возможно, дело в том, что Чанёль был уже бетой. А может в том, что и Мин и Лу грезили о встрече со своим истинным, а эти двое с первого же вдоха просто приняли к сведению, что друг с другом им будет хорошо и забили.Узнай бы об этом общественность, их бы, скорее всего, закидали проклятьями или чем еще похуже, потому что они, видишь ли, не ценят дарованного судьбой и тд. Но общественность об этом не узнает. Равно как и о грядущих изменениях в организме Бэкхёна. Не благоприятно это для репутации и популярности. - То есть вы будете читать мысли друг друга?– отгоняя ненужные мысли. - Только 20% истинных пар способны на такое, - с умным видом начал Чанёль. - Будем, но постепенно, - уверенной репликой прервал его Бэкхён. - Правда что ли? - Да. Я такое, увы, пока отлично чувствую. - Офигеть! Слушай, а можно тебя на опыты сначала, а потом в беты? Пожалуйста! Наука нуждается в тебе! - Пока просишь ты, я хоть из летящего самолета без парашюта прыгну. И что-то мне подсказывает, что это надолго… - Я тебя просто обожаю. Наука не забудет твоей жертвы! - Обожаешь ты меня не поэтому. - Заткнись. Сам такой же.       Сехун молча наблюдал за этой сценой из угла кабинета и думал, что просто альфа и омега это опасно, если они истинные, это уже взрывоопасно, а если еще и оба ненавидят свои природные инстинкты, то пиши пропало. И он уже мысленно писал. Как Чанёль писал, что собирается на Бэкхёне и себе изучать и проверять. А артист предлагал варианты. Сехун тихо офигевал. И старался не думать о. - Видимо творческие люди гораздо ближе к ученым, чем можно предположить, - сказал он вслух. - А ты что думал? – удивленно спросил Чанёль. Его пока еще омега продублировал выражение лица гитариста, тоже повернувшись к Сехуну. - Я об этом не думал. - Оно и видно, - и они снова вернулись к составлению плана исследований.       Не определившись со своими эмоциями, Сехун вздохнул.Мысленно он застрелился.       (Он надеялся, что его воскресит счастье на лицах самых дорогих ему людей, что так жестоко убивали его.)

***

      Последующие несколько месяцев Чанёль пропадал в институте и виделись они с Сехуном только по пятницам на концертах. И то всегда с ними был еще и Бэк, в маске, очках и безразмерной одежде гитариста. Сехун спрашивал у него, не устал ли он от экспериментов, но тот в ответ только пожимал плечами. Видно, предоставленный агентством почти отпуск оправдывал самые страшные опыты, которые над ним ставил его же истинный.       За это время Сехун узнал Бэкхёна достаточно хорошо. Иногда с ним он общался даже чаще, чем с Чанёлем. Он плевал на жанры музыки и слушал все. Но не гордился этим, как Сехун, а скорее считал профессиональным загоном. Возненавидел свою сущность после дебюта. Читал, по большей части, нон-фикшн, а художественные сопли только под настроение (читай, когда приближается течка). Об истинности никогда всерьез не задумывался, потому что в реальности не сталкивался, и, соответственно, не грезил этим.       Все это и еще многое другое Бэкхён рассказывал в пятничных разговорах.А если еще прибавить всю ту инфу, которую сливал Чанёль, именуя научными исследованиями, и то, что знал Сехун о его сценической жизни, то складывалось впечатление, что они знакомы многие годы.              Бэкхён был хорошим человеком, не смотря ни на что. Он всегда утешал Сехуна, когда видел, что ему грустно больше, чем обычно. Он гладил его по голове, как родители никогда не, он хватался за его руки, как за самую надежную опору, он опекал его, как самое дорогое сокровище. Сехун был уверен, что он знал о том, что разрушил. А еще он знал, что Бэкхён был одинок. Присутствие истинного не слишком меняло ситуацию. Ему было спокойно и хорошо с Чанёлем, но он принимал гитариста как должное, как часть самого себя. И в этом вопросе у них была полная взаимность.       Они утоляли свое одиночество в Сехуне. Их одиночество при встрече стало общим на двоих. И пути бегства от него – тоже.       Он был их общим утешением. Он принимал это как должное. Ему снились кошмары, где пара истинных была единым существом.       Это были два самых важных человека в жизни Сехуна, еще до встречи с ними, а теперь они сидят на расстоянии вытянутой руки и улыбаются ему. Он старается не замечать эту пропасть между ними, убеждая себя в том, что она – плод его воображения.       Каждый поцелуй Бэкхёна в шею на прощание (до лица он с трудом дотягивается), каждые продолжительные объятия Чанёля. Они наполнены теплом. Они родные              Он как бы рад.?              Только вот плакатов с Бэкхёном в квартире стало больше, а в верхнем ящике стола лежит начатая еще при первом визите в институт писанина об их с Чанёлем истории.              Беты умеют ценить прекрасное. Беспристрастно. Даже если его реальность упущена.              Беты любят не так, как надо.       Им нравилось проводить время втроём. Бэкхёну нравилось общаться с бетами, которые могли часами болтать, не затрагивая тему ароматов и привлекательности противоположного пола. Чанёлю были интересны люди, которые не боялись противоречить ему. Сехуна не обделяли вниманием.       А потом пришло время последней течки Бэкхёна. Омега надеялся сделать операцию еще до нее, но врач сказал, что тогда могут быть осложнения. Сехуну отчаянно казалось, что врача подговорил Чанёль, потому что ему было мало материала, ведь случай у них был редкий, если не уникальный. Хотя, если бы попросил отложить операцию лично гитарист, Бэк определенно не смог отказать. Но, возможно, Чанёль просто решил этим не злоупотреблять. Он убедился, что омега не может не сделать того, о чем он его просит, так же, как убедился, что они с каждым месяцем все чаще слышат мысли друг друга, когда это необходимо.              В итоге, последнюю свою течку Бэкхён провел с Чанёлем. Что вовсе не удивительно. Сехуна не посвятили, насколько далеко у истинных все зашло, но свое решение стать бетой артист не изменил, а гитарист жаловался, что не мог затащить его на осмотр чаще, чем раз в день, потому что, видишь ли, на дорогу до института от дома Бэкхёна и обратно уходит слишком много времени. Сехуну было безумно интересно, почему вдруг тот путь, который они регулярно проделывали последние несколько месяцев,стал слишком длинным, но он старался об этом не думать. Кое-какие догадки имелись.              Операция была назначена через неделю после окончания течки. Не смотря на то, что артист давно о ней мечтал, ему было страшно. Пару раз он даже расплакался при Сехуне. Тот изо всех сил держался, чтобы не сболтнуть лишнего. А лишнего у него в голове на эту тему по-прежнему оставалось достаточно. Чанёль, зная это, сразу сказал, что ему лучше держать рот на замке. А Бэкхён, тоже зная об этом, не требовал от Сехуна ничего, кроме утешительных жестов и дружеских объятий. Бэк вообще воспринимался его хорошими знакомыми, как тактильным маньяк, с которым проще общаться через прикосновения.              В конце концов, операция прошла успешно, и Сехун даже смог, не кривя душой, поздравить Бэкхёна, видя его искреннюю радость.               Но в целом, для Сехунане изменилось ничего. Разве что улыбалсяБэкхён чаще. Он засиял ярче, чем даже во времена дебюта. Агентство было полностью довольно. Гитарист по-прежнему проводил какие-то исследования.       Сехун даже задумался о начале каких-нибудь своих исследований, потому что из них только он прожигал свою жизнь, не делая ничего умного (работа в макдаке не считалась им умным занятием). И раз уж к сцене душа не лежала от слова совсем, то податься в науку было не таким уж плохим решением. Тем более в психологии он уже достаточно неплохо разбирался, да и был знаком с доброй половиной института, которая с радостью бы предоставила ему свою помощь.

***

-Чанёль, Чанёль! - с криками забежал Сехун в кабинет беты. - Можно я под твоим руководством научную работу писать буду?!       Чанёль поднял на него удивленные глаза. - И на какую же тему? - поинтересовался он. - "Какова вероятность найти альфу, пахнущего бутербродами" - гордо заявил бета. - Сехун, ты - даун, - заключил снова зависающий тутБэкхён. - Да я шучу. На самом деле название я еще не сформулировал, но тема основана на теориях Ямомото и Джонса, исследования которых ты, Ёль, мне недавно давал читать. О том, что истинные – это не пара из альфы и омеги, а трое - альфа, бета и омега.       Ему нравилась эта теория. Он мог считать себя истинным для Чанёля и Бэкхёна. Пусть никто и не думал, что он третий лишний, но быть третьим необходимым ему хотелось больше. Пусть он и не верил в эту теорию ни на грамм.       Бэкхён, когда услышал тему работы, расплылся в улыбке умиления. Он знал, о чем думал Сехун, выбирая ее. Чанёль добродушно рассмеялся. Он поднялся с места и крепко обнял своего друга. Артист присоединился к ним. Сехун чувствовал себя по-настоящему счастливым в тот момент. Он больше не ощущал одиночества. Как своего, так и других. Теперь он понял, почему в книгах говорили, что ценить стоит только мгновения.И пусть эта теория – несусветная глупость. Пусть она противоречит многим исследованиям и доказанным фактам. Пусть. Это не имеет значения.       Быть бетой – не проклятье. У них действительно множество возможностей и причин радоваться жизни. И они гораздо разнообразнее, чем у альф и омег. Чанёль жил ради искусства и науки и гордился этим, Бэкхён жил от сцены к сцене, умирая в промежутках, но такая жизнь, по его же словам, делала его настоящим. Они ни о чем не жалели. Сехун очень рад, что встретил их, что они открыли ему глаза, помогли разглядеть очертания истинного смысла, заставили хоть немного полюбить себя.              Вот только почему со всеми своими убеждениями и принципами они так часто были рядом? Почему даже сейчас, в лаборатории, когда Сехун представляет им свой проект, Бэкхён сидит на коленях Чанёля, положив ему голову на плечо, и сплетает их пальцы в замок, а гитарист с удовольствием все это позволяет?Почему Сехуну в такие моменты кажется, что его где-то обманули?Кажется, что он обманул сам себя.       Ради иллюзии счастья.