Моё время остановилось...

Клетчатые рубашки и вьющиеся волосы. Холодный дом в забытой Мерлином деревушке, где ведьмы – как раз те самые ведьмы, баньши с уродливыми вонючими ртами и длинными острыми ногтями. Дом, в котором половина комнат не используется вовсе, дом с половиной заколоченных окон, с душу леденящим воем ветра в каминной трубе. Дом, где воссоединились две половины?.. Хах, нет, это слишком пафосно, а ты всегда был лишён пафоса, Гарри. Мой Избранный. Мной избранный. Клетчатые рубашки и взлохмаченные чёрные вихры. Я зарываюсь в них пальцами и оставляю на твоей бледной щеке влажный след. Пронизывающий осенний ветер холодит влажный отпечаток моих губ, остужает жаркие бордовые клейма от них же на шее и груди… Я всегда хотела, чтобы ты был моим. Только моим. Но у тебя всегда были Чжоу и Джинни, квиддич и спасение мира. А у меня были только книги и вы – два идиота, которых постоянно требовалось спасать. И я спасала, Гарри – от вещественного и материального, от огромной чёрной змеи, жаждущей крови, к примеру. А ты спасаешь от огромной чёрной змеи, что обвила моё сердце. Эта змея называется тоской, Гарри, и её клыки не то, что крестраж – душу разрушат до основания… Клетчатые рубашки и чёрные вихры. Остывший чай и горячие руки. Нежно, по рёбрам, словно на гитаре играешь холодными нервными пальцами. Шумный длинный вдох и ногти, вонзающиеся в твою спину, а наутро букет пёстрых листьев, щекочущий горячую со сна кожу, и шёпот на ухо «Просыпайся, чай остыл, как ты любишь». Холодная просторная комната – библиотека, где пахнет слежавшейся пылью и старыми книгами, как я люблю. Я сижу на полу, жадно перебирая ветхие страницы, читаю, шевеля при этом губами, а ты сидишь в кресле и смотришь на меня, не отрываясь. Даже не притворяешься, что тоже занят чтением, и знаешь?.. Ты – единственный человек, чей взгляд не чувствуется надоедливым зудом. Мне от него тепло. Мне от тебя тепло, и, даже невзирая на то, что я, вообще-то, больше люблю холод, я тянусь к тебе и твоему теплу с болезненной жадностью. Мальчик с костлявыми плечами и ярким зелёным взглядом, мальчик с холодными руками и прокушенной мною нижней губой. Такой идеалист, такой романтик, такой неприспособленный к жизни, - и плевать на то, что герой магической Британии! Такой нежный, нетерпеливый. Настолько мой, что весь мир вокруг кажется совершенно лишним. Зачем он нам вообще сдался, Гарри?.. Мы приезжаем сюда каждый год двадцать второго октября, когда осенняя хандра кажется совершенно невыносимой, вот уже десять лет. Мы пьём холодный чай из одной обшарпанной чашки, мы прячем руки в рукавах старых растянутых свитеров. Тех самых, какие мы носили, когда нам было семнадцать. Порой мне кажется, что нам до сих пор семнадцать. И не было ничего: ни ненужных свадеб с Роном и Джинни, ни рождения детей… Не было желания выть по ночам оттого, что ты не мой, что я не твоя, что я не бужу тебя, щекоча волосами чувствительные рёбра, что ты не целуешь шрам на моей руке. Не было ничего, не было… Одиннадцать лет назад, двадцать второго октября, ты сказал мне: - Когда всё это закончится, я куплю тебе чудовищных размеров блок сигарет, виниловую пластинку с вальсами Шопена и бесконечный запас швейцарского шоколада. - Гарри, тебя Люпин покусал? - Я серьёзно… - Тогда сигареты раскуривать будем вместе. Время остановилось для меня в этот день, Гарри. Я – всё та же семнадцатилетняя девушка в грязной походной одежде, с бледным хмурым лицом, но с тёплыми руками, а ты – всё тот же тощий парнишка с тяжёлым взглядом и привычкой до судорог вцепляться пальцами мне в запястье. Время остановилось для нас, Гарри. А для остальных оно продолжает течь.