Звезда в тумане

Глава 1 Он задремал сидя, перед самым прибытием, мягкие подушки купе первого класса усыпили его и нагнали короткий неприличный сон. Всегда один, его особенный сон для путешествий, приходящий к нему и в гондолах дирижаблей, и поездах и... много еще где. Будто бы сидит напротив него дама слегка в теле, одетая лишь в шляпку с черными перьями и пьет чай, любезно улыбаясь. А груди ее подпрыгивают несколько вразнобой друг другу, но удивительно в такт транспортным покачиваниям. И кажется магистру Снегирьцову, будто подмигивают они ему розовыми сосками приглашающе, а рядом стучит-стучит его сердце в нетерпении... — Сударь, в Ростов прибыли. Снегирьцов вздрогнул всем телом, руки его упали с набалдашника трости, и показалось ему, что провалился он внезапно в геенну огненную, прямиком в иудейский ад, в разверстую бездну промеж бедер давешней прекрасной попутчицы. — Спасибо, любезный, — недовольно пробурчал он. Однако наградил услужливого проводника чаевыми позже, когда тот распахнул перед ним дверцу купе и передал носильщику его кофр. Пронырливая обслуга покусилась было на его саквояж тоже, но Снегирьцов ревниво прижал его к груди, там были важные документы, чековая книжка и личные письма. Густой сиреневатый туман на перроне буйно мешался с клубами пара, испускаемыми паровозом. Да, Ростов сильно изменился за лет... лет десять Снегирьцов не был в родном городе. — Очередное извержение? — поинтересовался он у носильщика и разогнал перед собой сиреневый кисель тростью. — Да-с, кипит вулканище, с вашего позволения, — бодро отозвался тот. — Вам куда, сударь, к наемным экипажам? — Нет, меня должны встречать, — неуверенно отозвался Снегирьцов, не представляющий, как тут можно вообще кого-то встретить, в эдакой преисподней. Однако мадам Снегирьцова, жена его сгинувшего брата, так определенно обещала, что, пожалуй, не стоило волноваться раньше времени. Носильщик жизнерадостно умчался в слабо фосфоресцирующий туман, а Снегирьцов поспешил за ним, не желая потерять себя или кофр, например. *** Старший брат Снегирьцова, Коленька, в некотором роде анфан террибль их интеллигентного семейства, сгинул без вести в Южной Африке еще семь лет назад. После себя он оставил веселую женушку Галочку ("терпеть не могу этого имени, — интимно признавалась она знакомым, — зовите меня Гала, звезда"), мальчика Сашеньку и миллионное состояние. Последнее было совершенно неожиданно для всех, никогда не водились в их роду миллионщики, только профессора или беглые семинаристы. Коленька же был с детства особенным, а в юности стал шляться по столичным кабакам, писать ужасные стихи на салфетках и прогуливать лекции в Петербургском Университете, где учился на юриста. Там, в кабаках, он познакомился со звездной институткой Галочкой, которая изысканно курила кальян и рисовала на салфетках картины с осьминогами. Вместе они заделали сыночка чуть ли не до свадьбы и внезапно приехали в Ростов, фраппировать общество и позорить родителей. "Только ради этого, я уверена, он нам назло", всхлипывала маменька на веранде тем летом, папенька ее невнятно утешал, а юный Снегирьцов за ними подглядывал и с волнением воображал восхитительно порочную жизнь брата. Коленька с Галочкой и в Ростове не желали вести себя прилично, купили чуть не на последние деньги какую-то пустошь за Доном и устраивали оргии, называя их модно "инсталляциями". А потом из их пустоши полезли первые жерла, и так повезло, что одно из них оказалось нефтеносным. И Коленька стал богат как Крез, вмиг помирился с родителями и даже оплатил младшему брату учебу и содержание в Петербурге. А потом отправился в Африку, "смотреть жирафов, мечта детства", и так и не вернулся. *** За рулем блестящего трубками и сочленениями экипажа сидела сама мадам Снегирьцова и пронзала туман сквозь огромные автомобилистские очки. — Здравствуйте, Гала, — он приподнял шляпу и изобразил полупоклон, слегка волнуясь: как-то его примет богатая родственница, вдруг будет держаться надменно, они столько лет не виделись, только переписывались. Конечно, она обещала финансировать его исследования привулканьей фауны, но то ж на письме, а лично как себя поставить? — Здравствуйте, Володенька, садитесь же, не стойте! — весело отозвалась Гала, и Снегирьцов внезапно чему-то обрадовался, ловко вскочил на подножку, а затем запрыгнул в салон, не открывая дверцы. — Шалун, — засмеялась Гала, и они помчались сквозь клубы, кажущиеся теперь розовыми: где-то высоко всходило солнце. Путешествие было страшноватым, видимости никакой, Гала постоянно сигналила, экипаж пыхтел паром, в тумане метались тени, а Снегирьцов все время опасался столкновения. Он крепко сжимал ручку саквояжа и изо всех сил старался поддержать непринужденную беседу. Гала весьма тонко злословила об общих знакомых, цитировала переписку с князем Н. и тихо смеялась. *** Сашенька точно знал, что скоро умрет, может быть даже сегодня ночью. Умрет страшной и противной смертью, маменька будет плакать, конечно, бабушка пить свои капли, а дядюшка... Саша поковырялся для вида в тарелке и покосился на родственника. Тот что-то рассказывал маменьке увлеченно, что-то про новый столичный спектакль "Мертвая жена". Мертвая, вдруг вспомнил Саша и в тоске уронил вилку на пол. Сегодня утром вместо того, чтобы пойти в гимназию, он совершил ужасное. С приятелем они пробрались в заброшенный дом в конце Малой Садовой улицы. Туман тогда почти рассеялся, они легко преодолели шаткую ограду и влезли в разбитое окно. — Ну и где твои огнепоклонники? — звонко спрашивал Саша, вышагивая по пустым комнатам. Он храбрился для вида, на самом деле ему было очень страшно. — Они ночью собираются, — смеялся Родька, — говорил тебе, надо ночью лезть. Саша поежился. Он и днем-то изрядно трусил, уже не хотел искать алтарь со следами черных ритуалов, лучше в гимназии сидеть или с бабушкой в городском саду гулять, кормить пташек. — Пойдем, нет здесь ничего, — равнодушно сказал Саша, отворил очередную дверь и замер. Посреди комнаты стоял стол, а на столе что-то было, накрытое белой тканью. — Пойдем, Родя... Но приятель уже устремился в комнату, подскочил к столу и сдернул покров. Под простыней оказалась голая дама, очень худая и совершенно мертвая. Саша до этого мертвеца один раз только видел — когда дедушку хоронили, но сейчас уверен был точно, что незнакомка мертва. Меж грудей начинался бурый разрез, зашитый неаккуратно через край, и доходил до черных кудрявых волос на лобке покойницы. — Ух ты! — выдохнул меж тем Родька. — Сиськи! Ты раньше видел? Саша замотал головой, не в силах ответить, от страха у него звенело в ушах. Некстати вспомнилось, как под Новый год он загадал желание узреть голое женское тело, и чтобы можно было трогать его беспрепятственно. Родион уже ухватился за левую грудь незнакомки. Саша, не желая отставать от приятеля, положил руку на правую аккуратную грудку. — Холодная, — только и успел сказать он, как вдруг над их головами раздались хлопки крыльев, и покойница будто бы дернулась под рукой. Саша заорал и бросился прочь, к свету, перескочил через подоконник и свалился в заросли цветущего шиповника. В себя пришел на незнакомой улице, рукав форменного пиджака порван, руки и лицо в царапинах. И самое ужасное — не было при нем сумки с тетрадями, выронил в той самой проклятой комнате. Сашенька чуть не заплакал, долго бродил по улицам, пока не наткнулся случайно на бабушку около старого рынка, рядом с собором. Та выбранила его и отвела за руку домой. И вот теперь сгущались сумерки, вся семья собралась в большой столовой, бабушка умиленно взирала на своего дорогого сыночка Володеньку, всем было весело, кроме Саши. Он-то знал, что за ним непременно явятся, голая мертвячка легко его найдет, почует... Саша тяжело вздохнул и полез под стол за оброненной вилкой. Подобрал прибор и ткнул дядюшку повыше ботинка, прямо в косточку. Тот даже не пикнул, молодец, не то что эти маменькины знакомые. — Кто же вас так исцарапал, юноша, — глумливо спросил дядюшка, когда Саша вылез из-под стола. Дядя совсем не был с отцом похож, Сашу так и подмывало спросить, нет ли в нем дурной татарской крови, как у маменьки. — Это все котик Галочки нашей, — вмешалась бабушка, — не кот, а чудовище, настоящая рысь. — Да, это все кот, — заерзал Саша и покраснел. Он совсем не собирался наговаривать на животину, но нельзя же признаться, отчего на нем царапины. Тогда придется рассказывать и про дом, и покойницу, и как трогал ее... Ужас! *** А ночью его разбудил странный шорох, идущий из-под кровати, Саша приподнялся на локте, прислушался. — Кис-кис-кис, Конрад, — позвал он и вспомнил, что бабушка велела запереть кота на кухне, чтобы не царапало чудище драгоценного внучка. Под кроватью определенно кто-то возился, покряхтывал и пытался выползти. — Помогите!!! — закричал Саша из последних сил и накрылся одеялом с головой. Так и лежал, пока не раздались спасительные шаги за дверью, и не явился дядюшка в халате поверх пижамных штанов, сонный и растрепанный. Под кроватью затихли. — Ты чего орешь, спят все, — дядюшка подошел и положил руку ему на взмокший лоб. — Сон дурной привиделся? — Это не сон, правда все. Саша принялся рассказывать про утреннее приключение, вышло путано и непонятно. Дядя кривил в усмешке узкие губы и совсем не боялся покойницы. Еще и усмехался: — Давай под кроватью посмотрим, нет там никого. — Не надо, — взмолился Сашенька, — лучше посиди со мной. Дядя согласился. Саша заставил его сесть рядом с собой на кровать, так безопаснее, и дядюшка вскоре задремал, привалившись к подушкам. К Саше сон не шел, но и страха не было. Он все возился, пытался улечься поудобнее, сонный дядя был таким горячим и пах приятно, тонким звериным запахом, как Конрад, а еще, перед тем как уснуть, разрешил называть себя просто по имени — Володей. "Володя", — повторил Сашенька про себя и провел по дядиной плоской груди. Пальцы дрогнули, наткнувшись на шрам, но нет, рубец был коротким, почти не ощущался, совсем не похоже на тот. На всякий случай Саша ощупал дядю до самых штанов, но больше ничего не нашел. Тот вдруг открыл глаза и посмотрел как-то странно. — Не говори никому, — попросил его Саша, имея ввиду конечно же опасное свое приключение. Володя кивнул и опять закрыл глаза. Глава 2 Ростовское общество приняло Снегирьцова хорошо, Галочка везде его возила и знакомила со своими друзьями, очень интересными людьми, настоящей богемой... В Питере он вращался в институтской среде в основном, более того: зачастую ограничивался собственной кафедрой биологии. У него даже отношения были с коллегой. Ее звали Леночка Витгенштейн, милая кудрявая пышечка, она занималась вирусами и бактериями, и Снегирьцову казалось иногда, что она любит мелких тварей куда больше его самого. Да и правду сказать, в огромном микроскопе они сами и их жизнь выглядели презанятно. Снегирьцов сочетался с княжной Леночкой тайным морганатическим браком, о котором все, кроме их родственников, разумеется, знали. И жили они дружно и счастливо целых три года и семь месяцев, готовили себе по утрам континентальный завтрак, обсуждали разное и вместе шли на работу в институт и с института. Вместе ездили в театр и синематограф на собственном двухместном паровике, блестящем модными латунными дугами. Но однажды Леночка прибежала домой особенно возбужденная и объявила, что их группа на пороге открытия века: наконец-то действующая сыворотка от тифа! А еще через месяц она умерла в институтской клинике, глупая и героичная девочка поставила эксперимент на себе, и сыворотка оказалась малоэффективной. Но зато новый штамм тифа, выведенный ими, был на диво живуч и эффектен, в институт даже из жандармерии приходили, из Тайного отдела. ...Маменьке он так и не рассказал этой истории, слишком много всего было рассказывать, и оттого добрейшая старушка полагала его убежденным холостяком и пыталась оженить. Снегирьцов жениться не хотел из почтения к памяти почившей Леночки и непонятного упрямства. — Как тебе младшая дочка Халушкиных? — спрашивала маменька как-то вечером с намеком. Они только что вернулись от этих Халушкиных, пили теперь вдвоем чай и наблюдали далекое розовое свечение вулкана в ночи. — Премилая, — отозвался Снегирьцов честно и расслабил галстук, в него вдруг вселился какой-то бес, он хихикнул и склонился к матушкиному чепчику, шепча: — Однако мне очень стыдно, маменька... не знаю даже, как и сказать вам об этом... но занятия наукой нанесли тяжкий вред моему организму... — Это какой же, Володенька? — громко обеспокоилась добрая женщина. — Умоляю вас, не кричите... Но моя мужская сила... увы... иссякла... — прошептал Снегирьцов и покраснел ужасно от своего бесстыдного и нелепого вранья. Маменька смотрела на него огромными голубоватыми глазами и молчала, а Снегирьцов пялился на нее в ответ и раскаивался. И для чего он расстроил ее? Положительно, в этом виновато то домашнее вино у Халушкиных, сладкое, как компотик, но коварное. Однако Галочке он все рассказал как-то вечером, и та ему сочувствовала очень о жене, а потом сильно смеялась анекдоту с маменькой. — Как бы вам не ославиться с импотенцией-то, — хихикнула она и укоризненно погрозила пальцем. — Что вы, маменька не выдаст, — отвечал Снегирьцов, приобнимая ее за талию и как бы ненароком скользя рукой выше, к вырезу на спине. Перед глазами соблазнительно маячили маленькие, яблочно упругие грудки очаровательной родственницы. Ему было очень весело, и он ни капли не расстроился, когда получил веером по рукам. До того уже Снегирьцов совершенно правильно оценил скульптурные стати личного Галочкиного помощника на выставках, Митьки, тот как раз ждал их в авто на улице. Митька обладал огненным взглядом под соболиными бровями и внушительной выпуклостью промеж ног, и Снегирьцов вовсе не претендовал на его место. Вот жениться — он бы на Галочке определенно женился, она была веселая и богатая, несмотря на Митьку даже, у всех бывают Митьки или, там, Нюрки. Но увы, муж у нее тоже был, в Африке. За всеми этими удовольствиями у него все никак не доходили руки до главного, до исследований привулканья. Он даже с Ростовским Научным Обществом не успевал в надлежащий контакт войти. *** А однажды ночью случилось престранное событие, прервавшее его бездумную жизнь в родном городе каким-то инфернальным росчерком. Дело было в Сашеньке, его четырнадцатилетнем белобрысом племяннике. Тот был мальчиком ангельской внешности, но с глазками проказливыми и смышлеными, и Снегирьцов его слегка опасался — уж больно похож он был на брата Колю, а уж от Коли можно было всего ожидать. Слава богу, Сашенька больше интересовался уличными делами, чем домашними каверзами — возраст уже не тот все же. Но в ту ночь Снегирьцов видел во сне сиреневый туман и, как обычно, голых пухлых дам, когда на него свалилось нечто огромное и тяжеленное, прямо на живот. Он подскочил и принялся хватать воздух ртом, вдохнуть удалось далеко не сразу. Проклятый кот! Гигантская зверюга размером с рысь и весом изрядно более пуда прыгнула на него со шкафа и теперь со смутным грохотом носилась по дому. Снегирьцов прислушался, а потом снова лег в постель. И откуда только такие твари берутся. Галочка утверждала, что это особая порода, обладающая дивным добродушием, ростов-кун. Якобы самовывелась в привулканье... надо все же начать работу... Он уже почти заснул снова, почти увидел туман, когда его буквально подбросило от дикого вопля. Ростов-кун кого-то загрыз?! Оказалось, Сашеньке приснился кошмар, прелюбопытная история про мертвую голую даму. Снегирьцов отнесся к эдакому размаху Сашенькиного подсознательного с невольным уважением, ему мертвые никогда не снились, тем более в непотребном виде. Мальчик захлебывался своим рассказом и испуганно цеплялся за его руку, прося посидеть с ним. Снегирьцов пригрелся на его кровати, задумался о мертвых, о лярвиях и ляжках, и заснул незаметно, и на этот раз увидел во сне лярву, который гладил его по груди и животу и смотрел глазами белесо-синими, как ночной туман. Живот его поджался, а в паху стало жарко-жарко, и Снегирьцов вдруг проснулся и увидел, что это Сашенька лапает его бесстыдно и смотрит. — Не говори никому, — сказал мальчишка, а руку не убрал. Снегирьцов закрыл глаза, не зная, как реагировать. И кому бы он рассказал такое, позвольте поинтересоваться? Сашенька некоторое время лежал тихо, а потом притянул его к себе поближе, заставляя в одну постель улечься. И он послушался, залез к мальчишке, как притянуло его неким месмерическим флюидом. Сашенька елозил рядом, иногда задевая его гадко стоячий член, а Снегирьцов лежал тихо, словно чего-то ждал. Но не дождался, Саша заснул, оставив его лежать и мучиться невнятными чувствами. В приоткрытую форточку вползал туман, клубился по углам, Снегирьцов вжимался пахом в матрас и вспоминал Колю почему-то. Как тот в детстве его по попе шутки ради шлепал. А потом под кроватью что-то фыркнуло и завозилось, он скатился на пол, увидел зеленые плошки кошачьих глаз и с внезапной злостью врезал кулаком промеж них. Ростов-кун с мявом умчался, Саша проснулся, а Снегирьцов выскочил из комнаты. *** У самых ворот гимназии Саша заметил Родьку. От сердца отлегло, друг был жив, да еще и Сашину потерянную сумку принес. Не сожрала его мертвячка. — Горазд ты драпать, — смеялся Родька, в руках его был здоровенный голубь. Глупая птица крутила башкой и норовила клюнуть в палец. Саша без слов все понял, помог товарищу запихнуть добычу в сумку, а учебники в свою переложил. Так, довольно хихикая, они пошли в классы, и он все не решался расспросить Родьку о прошедшей ночи, ну, все ли спокойно было. Очень скоро Саша и вовсе позабыл о ночном страхе. Родька по его команде открыл сумку, и обезумевшая птица принялась метаться по классу под гиканье и смех. Урок греческого языка закончился, едва начавшись. Голубя, конечно, изгнали через окно, а потом явился надзиратель и увел Родьку к директору. "Я у маменьки папироски спер, — шепнул ему Сашенька в утешение, — жду на нашем месте." "Их место" было у самого берега реки, возле старых складов. Там они строили планы, сидя на бревнах, курили и купались без спросу. Сашенька все мечтал отправиться на поиски пропавшего папеньки, Родька обещался ехать с ним. Оставшиеся уроки Саша прогулял, все равно скука. Не сиделось ему на месте, вспоминался спящий Володя, и как тот спокойно выслушал его тайну и обещал ее хранить. А еще как они лежали вместе, было жарко и тесно, хотелось шевелиться все время. И трогать Володю приятно было, неудивительно, он ведь такой красивый, хоть и старый. Не такой старый, как маменька, конечно. Саша удобно устроился на бревне, пригрелся на солнышке. Смотрел на зеленые молодые листочки на фоне синего-синего неба и пока не курил — ждал Родьку. Мысли в голову лезли самые странные. Вот если бы Володя был женщиной, лег бы он с Сашей в постель? Нет, наверное. Сказал бы, как бабушка, что Сашенька уже большой, и должен один спать. "А вот маменька на водах с Митькой в одной кровати лежали, и мне с тобой значит можно", — обиженно отвечал тогда Саша бабушке. Та разрыдалась, но остаться ему не разрешила. На следующий день бабушка о чем-то выговаривала маменьке, но та лишь хохотала громко. "Гиена, — шептала потом бабушка, — вот вернется Николенька..." — Купаться пойдешь? — Родька уселся рядом осторожно, Сашенька сразу понял — всыпали ему. — Нет, холодно еще. Он смотрел, как приятель раздевается и идет к воде, белый и нескладный. На заднице у него алели полосы от розги, Саша насчитал восемь, а потом Родька вошел в прохладную весеннюю воду. Жаль, что наказывали у них в гимназии не прилюдно. Однажды Саша видел, как маменька Митьку била веером по лицу, и ладонью тоже. А тот усадил ее потом на стол, задрал платье и стал коленки целовать. Вот бы Володя перед ним провинился, подумал вдруг Сашенька, аж сердце подкатилось под самое горло. Он бы тоже ударил дядюшку, а тот бы стал на колени и просил прощения. Глава 3 Бабушка на будущее воскресенье затеяла ехать в усадьбу, готовиться к сезону. Каждое лето она проводила там с Сашенькой, а маменька оставалась в городе. Саша лениво гладил кота, тайком его нюхая, слушал бабушку и ждал Володю. — Спать пора, Сашенька, поздно. И выкинь тварь эту противную с колен. — Бабуля, я маменьку с дядюшкой подожду, — отмазывался Сашенька, ему хотелось не спать, а убежать из дома на набережную, смотреть на фейерверки и продажных мужчин и женщин. — На выставке они, все выставляются, — прервала бабушка его смелые фантазии, — никому ты не нужен. — Еще как нужен! — зло крикнул ей Саша и убежал к себе, даже умываться не стал. И никак не мог уснуть, все думал — нужен он Володе или нет. Маменьке точно нужен, вон как она плакала, когда маленький Сашенька с балкона прыгнул. И на воды его потом с собой взяла. Саша дождался в своей комнате, пока в доме все стихнет. Завернулся в одеяло поверх пижамы и отправился к Володе в спальню. У себя оставаться было страшно, но не только от страха все дрожало внутри. Кот устремился за ним, мявкая и тряся хвостом. Сашенька подождал немного, а потом улегся в Володину постель и задремал. Вернулся дядюшка далеко за полночь, хлопнул дверью и принялся раздеваться, не зажигая освещения, да так и не закончил — завалился на кровать. Саша с готовностью потеснился. От дядюшки пахло винищем и дымом, он так и не разделся до конца, только рубашку расстегнул, а еще раскинулся, как морская звезда. Саша залез сверху, устроился между дядиных ног и потерся легонько. Прошлым летом он и кузина Наденька играли так в усадьбе. Сашенька — муж, а Наденька — жена. Очень приятно было, но Наденька наотрез отказывалась раздеваться, боялась забеременеть. А с Володей... можно же. Он ведь не девчонка — не залетит. Саша прижался ртом к приоткрытым дядюшкиным губам, тот тихо застонал, как будто ему было больно-больно. И Сашеньке тоже стало больно, так напряглось между ног. Он наклонился к Володиной шее и всосал кожу губами, а потом еще и еще раз. Володя лежал, замерев, даже перестал сжимать его коленками. И тогда Саша решился, потянулся рукой вниз, к застежке дядиных штанов. Расстегнул пару пуговиц и прикоснулся к горячему и твердому. Сашеньке даже дышать стало трудно, раньше он никого там не трогал, только себя. — Прекрати... Прекрати немедленно... — услышал Саша, но не послушался, продолжал трогать. Тело под ним напряглось, а потом комната вдруг крутанулась, и вот уже он лежит под Володей, а тот прижимает его к постели. А потом все случилось, и жар, и наслаждение, Володя стащил с него пижамные штаны и принялся умело ласкать рукой. Саша только и мог что выгибаться и стонать любовнику в рот, да, теперь они определенно были любовники. Проснулся Саша поутру в своей кровати и вспомнил, как Володя его принес. Сделалось стыдно, какой он неумелый все же. Володя так старался, ласкал его, а он впал в какое-то странное состояние, все слышал и видел, а пошевелиться не мог. От самоудовлетворения никогда с ним такого не было... *** Утром бабушка с маменькой что-то громко обсуждали в гостиной, Саша затаился на лестнице и прислушался. — Какие огнепоклонники в нашем городе, Вера Николаевна, — бойко вещала маменька, — это маньяк, всенепременно. А ритуал — только чтобы замаскировать следы. Взгляните на фото — пентаграмма абсолютно неверно начерчена. — Срам такой в газете печатать, а еще приличное издание, — вздыхала бабушка. — Александр, извольте покинуть ваше укрытие, — сказала вдруг маменька громко, пришлось ему появиться. Володя к завтраку не спустился, Саша так и ушел в гимназию, не повидавшись. Сидел на уроках как сомнамбула, тайна сладко бродила у него в крови, завязываясь внизу живота в восхитительный узел. Он был теперь совсем не такой, как его одноклассники, те совершенные еще дети, даже Родька, который самое большее трогал голую мертвячку. Сашенька задумчиво выцарапывал на парте инициалы своего возлюбленного — "В.С.", когда его так некстати отвечать урок вызвали. — Я... я не подготовился, — пролепетал он смущенно. Прошлый урок он прогулял и домашним заданием не озаботился, глупости вроде новейшей истории не волновали его абсолютно. Вредный преподаватель обещал довести все до маменькиного сведения, а Саша придумал гениальное — надо будет сказать Володе, чтобы тот в гимназию явился. Родственник, и взрослый к тому же, кандидатура определенно подходящая. Пусть ему учителя и жалуются, Володя все равно ругаться не станет и маменьке не выдаст. *** На Снегирьцова напал некий сплин, и он полдня сидел у себя в кабинете, рисовал в блокноте ростов-куна и пытался заняться-таки работой: перебирал бумаги с планами исследований. Все валилось из рук, еще и голова побаливала, и он пил кофе и мрачно созерцал белые шпили собора на фоне пронзительного, как слеза блудницы, неба. И маки везде поросли, такие огромные, махровые... Проклятый декадентский образ жизни, до чего его довел! Хотя ведь ничего такого и не было с другой стороны, ну, подумаешь, протянул он мальчишке руку помощи. Надо будет его вообще в бордель сводить приличный, а то здоровый уже недоросль, а мужчины рядом нет, чтоб показать все как полагается. Блокнот закончился, и Снегирьцов принялся рассеянно рыться по полкам, хотелось еще порисовать. Но вместо этого нашел какой-то странный полураспотрошенный саквояж, тот затерялся среди коллекции жирафообразных маятников. Кабинет был бывший Колин, и здесь попадались презанятные вещицы. Он внимательно изучил несколько брошюрок оккультного типа, испещренных каббалистическими знаками и многомудрыми рассуждениями о демонах. Еще в сундучке были пузырьки с бурыми подсохшими субстанциями, зловещего вида чугунные щипчики; латунные, украшенные завитушками молоточки и ложечки, загадочные давилки, маленькие чашечки и серебряный ножик. Снегирьцов нарисовал на одной из брошюр жирафа, вместо пятен исписанного срамными органами, мужскими и женским, а потом поспал полчасика. И увидел во сне того жирафа, только лысого, и котов с голыми женскими грудями и глазами вместо сосков. Глаза были явно Сашенькины, бесстыжие такие. Так что к обеду он спустился совсем разбитый, даже одеваться не стал, только халат накинул, да и не ждали они никого к обеду, даже Галочка упорхнула по делам, так что можно по-домашнему. Правда шею платком замотать пришлось художественно, молокосос неаккуратный понаставил ему засосов. Снегирьцов потрогал бурые пятнышки перед зеркалом, и по телу пробежала болезненная дрожь порочных воспоминаний. Нет, нет, забыть. — Смотри, Володенька, смотри, непотребство какое, — маменька настойчиво подпихивала ему под нос желтоватую газетку. Он бы и не против был почитать, развлечься скандальной статейкой, но эдакая настойчивость возбудила в нем упрямство. — Оставьте, маман, глупости это все, газетные утки на потребу дурному вкусу, приличным людям и читать подобное зазорно, — томно отмахнулся он и съел крошечный соленый огурчик. Маменька смутилась отчего-то и не стала больше настаивать, заговорила о сельском хозяйстве. А к вечеру Снегирьцов совсем ожил, стыдное ночное происшествие казалось теперь маленьким недоразумением, даже пришедшему с гимназии Сашеньке он улыбнулся почти без смущения и спросил: — А уроки вам задают, оболтус? Тот зыркнул своими наглыми прозрачными глазищами и облизнулся: — А ты поможешь мне с уроками, Володя? — Отчего же не помочь, — в животе его сладко что-то поджалось, вот же глупость какая. Ресницы у Саши были темные, а на кончиках выгорели, словно снегом припорошило, или туманом зацепило... — Пойдем же, — Саша потянул его за руку, и Снегирьцов снова ощутил тот загадочный месмеризм, что и ночью, сил не было сопротивляться, хотелось идти, как за чертом в омут. — Нет-нет! — воскликнула Галочка. — Уроки потом, а сейчас на променад, сегодня обещали дивный закат и извержения. Снегирьцов вздрогнул, как вынырнул откуда, и заулыбался милой невестке, подхватил ее под локоток, закружил во внезапном восторге: — Никто не сравнится в дивности с вами, милая, ни солнце, ни вулкан. — Низкий льстец! И они отправились всем семейством на набережную, солнце уже было низко, а вулканы начинали сочиться разноцветно сияющими туманами. Те текли через реку и копились под ногами, завиваясь там слоистой поземкой. И правда, редкой красоты зрелище, все общество вышло полюбоваться, Снегирьцов раскланивался со знакомыми и косился изредка на Сашу. Тот выглядел как обычный гимназист, немного вихрастый, но благонравный, ничего инфернального. Снегирьцов замер у парапета, глядя на Дон, на душе было так спокойно и ясно. Да, посетить с Сашей бордель — и за работу. — Смотрите, робота запускают! — крикнул ребенок рядом. И правда, на реке вдали выпустили робота-поисковика, тот дымил и шевелил золотистыми сочленениями. — Может, трупы ищет, — таинственно прошептала Галочка. — Какие? — с недоумением взглянул на нее Снегирьцов. — От маньяка-огнепоклонника! Вот уж Галочка совсем чушь выдумала, он покачал головой и наткнулся вдруг взглядом на оригинальную даму. Та была в розовой шляпе с зелеными цветами и еще что-то такое странное в лице... — Хуй-пизда, хуй-пизда! — вдруг крикнула дама, глядя прямо на него. — Позвольте, — обомлел Снегирьцов. — Не смотри на нее, это Валечка, наша местная достопримечательность, — зашептала Галочка ему на ухо, увлекая за собой. Снегирьцов послушно отвернулся, и дама больше не орала. Только Сашенька рядом тихо хихикнул и повторил шепотом ее слова, за что получил от бабушки подзатыльник. — Забавно, — сказала Галочка, — мещанка из приличной вполне семьи, но иногда как сносит ее. — И дети есть! — сказала маменька с возмущением. — И как такие слова могут вообще вылетать из уст женщины и матери... — Да, — захихикала Галочка ему на самое ухо, — уста женщины должны быть заняты совершенно другим. Снегирьцов покраснел и тоже засмеялся. — Зеленые сиськи, — вдруг сказал Саша странным голосом, смотря им за спины. — Молодой человек, — начала было маменька, но замолчала. Снегирьцов обернулся и увидел, что эксцентричная Валя оттянула себе декольте вниз и показывает им груди, тощенькие, но с очень крупными нежно-розовыми сосками, на которых были нарисованы зеленые глаза. "Мне это снится", подумал Снегирьцов, цепенея, туман вдруг начал подниматься резко и летать клочьями. Валя громко хохотала, тряся зелеными глазами, зрачок у них тоже был зеленый, явственно очень прорисован, фосфорической краской. Глава 4 Снегирьцов все же прочитал ту статейку в газете про огнепоклонников, поизучал фотографии непристойные. В закрытом цехе бумажной фабрики была обнаружена неопознанная голая женщина, вписанная в кривоватую пентаграмму, звездой. Пентаграмму, как водится, рисовали кровью, но не до загадочного ритуала, а после: внутренние линии проходили прямо по телу несчастной, своеобразным Золотым сечением. Снегирьцов присмотрелся: да, точно сечение, разрезы сходились в паху и солнечном сплетении каноническими крестами, надсекали грудки... — Мерзость какая! — он отбросил газету в сторону и невольно покосился на Сашу. Тот сидел на диванчике бледный и встревоженный и даже не делал вида, что географию читает. Снегирьцов вспомнил про его сон с мертвячкой и посочувствовал пацану: пренеприятное ощущение, когда сны оживают, вон, как его самого сегодня на набережной проняло, до сих пор внутри что-то подрагивает. — Это профаны какие-то, а не огнепоклонники, — заметила Галочка, спускаясь по лестнице, она была похожа на картинку с модной рекламы. — Володенька, вы не одеты? Передумали идти? Снегирьцову немедленно захотелось плюнуть на все и повеселиться еще ночку-другую, пообсуждать с интересными людьми последние любопытные происшествия и поволочиться за дамами. — Нет, — сказал он с колоссальным усилием. — Завтра в одиннадцать заседание Научного Общества, мне обязательно надо там быть. И вообще начинать работу, милая Гала, мне не хотелось бы не оправдать доверия вашего фонда. — Что вы, вы не можете не оправдать, по правде говоря — уже оправдали... А, впрочем нет, вы абсолютно правы, нельзя откладывать важное. Снегирьцов благодарно поцеловал ей ручку, посидел еще с мамой и Сашей, попил чаю, а потом распрощался на ночь. Его очень волновало, придет ли Саша к нему сегодня, наверно ему страшно там одному после этих статеек. Может, пойти успокоить его? Пожелать там хорошего сна. Саша не спал, а курил тайком, выпуская дым в форточку. И быстро спрятал папироску, заслышав шум. — Доброй ночи, — сказал Снегирьцов с некоторым смущением. — Доброй, — Сашенька, подумав, вытащил папироску и хитро улыбнулся: — Прикурить тебе, Володя? Снегирьцов молча кивнул и присел с ним рядом на подоконник, наблюдая, как Саша достает тонкую женскую папиросу из заначки, обхватывает ее полудетскими еще своими губами, склоняется над керосинкой... Он сглотнул и отвернулся, странно все это. Саша подошел к нему, погладил по плечу, а потом положил ладонь на шею сзади, а к самым губам поднес папиросу. Снегирьцов подался слегка вперед, получилось, что он целует Сашеньке пальцы. Тот все не убирал руки — ни спереди, ни сзади, поглаживал ему затылок и поводил по губам. Сердце стучало где-то в горле, он прикрыл глаза на мгновение и мягко отстранился. — Интересно, — сказал Саша через некоторое время, — для чего эти огнепоклонники ритуалы проводят, демонов призывают? — Может, уже вызвали, — отозвался Снегирьцов, воображая себе картины дантового ада, а именно тот круг, где блудниц по развратным белым ягодицам хлестали, — и теперь демоны вселились в мертвых и ходят среди нас. — А правда, что перед жертвоприношением они собираются всем кагалом и целуют девку в срамные уста, ну, ту, которую принести собираются? — прошептал Саша с волнением и притиснулся поближе. — Откуда ты такое взял? — В газетах писали. — Хорошо, если не мертвую туда лобызают, — пробормотал Снегирьцов, передернувшись, в окно опять пополз туман. Густой такой, аж керосинка зашипела и погасла, и теперь они видели друг друга в призрачной иллюминации вулканового испражнения. — Поздно уже, спокойной ночи, — прошептал Снегирьцов, стало жутко. — Не уходи, Володя, страшно. — Не бойся... Они легли в узкую Сашенькину постель, и там завозились, устраиваясь, обнялись покрепче. Саша поцеловал Снегирьцова в ухо и забрался под пижамную куртку, стиснул живот. Снегирьцов хотел сказать ему "не надо" и насчет борделя, но застеснялся почему-то, вместо этого тоже пощупал его под пижамой. Сашенька был гладкий еще, как девушка, и тонкий, очень приятно и страшно было — вдруг их застанут! Скандал... Член у Саши тоже был поменьше пока его собственного, немного. Интересно, смог бы Снегирьцов полностью взять его в рот и яйца лизнуть, если б осмелился на такое непотребство. Но он, конечно, не осмелился, просто перекатил тугие яички в ладони и погладил под ними. Саша доверчиво раздвинул бедра, позволив прикоснуться к сжатому входу, не боялся там боли невинно. Снегирьцов судорожно вздохнул, представив, каково это — причинить ему боль. Надо будет в борделе вдвоем с одной девкой, Сашу сзади научить, он как раз замечательно поместится там, какая волнительная картина. Восхищенный собственной выдумкой, он поцеловал Сашеньку в головку (тот изумленно ахнул), а потом взял два их члена кулак, пристроил туда еще Сашину руку и принялся ласкать, так здорово, одновременно, все равно что вдвоем в одной... *** Замысел с гимназией позорно провалился, маменьку известили заказным письмом о Сашенькиных подвигах, еще и классный наставник самолично к ним явился, побеседовать об успехах Снегирьцова-младшего. А Володя смылся в экспедицию какую-то на свои вулканы и Сашу не счел нужным поставить в известность. И это после всего, что между ними было! Саша горестно вздохнул. Два дня они с Володенькой не виделись, а кажется, что вечность. Он смачивал пальцы слюной и водил ими по члену, вспоминал, как Володя поцеловал его туда. Какой разврат все же, как в маменькином альбоме, который он однажды нашел на незапертом секретере. Там было много занятных изображений, и мужчины с женщинами, и с животными, и одни только мужчины. Последнее особенно интересовало сейчас Сашеньку, он вспоминал выгнутые страстью фигуры, и от этого щеки его краснели, а колени начинали дрожать. Наверно, Володя не хочет, чтобы с ним так, поэтому и сбежал от их любви, предатель. Бабушке после того визита из гимназии сделалось дурно, а маменька наказала Сашу за неуспехи в учебе со всей строгостью: не взяла на цирковое представление. В Ростов как раз приехал французский цирк, на одну неделю всего. Саша видел разноцветные афиши у рынка, чего там только не было, львы, тонкие гимнасты, дрессированные собачки и даже жираф. Зря папенька в Африку смотреть на жирафов отправился, жил бы себе спокойно, глядишь, и узрел бы мечту свою безо всяких сложностей. Но сдаваться Саша не собирался, хоть и навалилось на него много чего. В цирк решил отправиться на следующий день, уповая на то, что маменька как всегда вернется поздно. План его был таков: сбежать ночью из дома, когда бабушка спать ляжет. Как раз на ночное представление можно успеть. А с ветреным любовником Саша намеревался объясниться письмом, и будь что будет. Он долго сочинял послание и сильно погрыз карандаш в процессе, а под конец решился-таки написать о совместном экстазе и слиянии духа и тела. Письмо Саша побоялся подсовывать Володе под дверь, а ну как прислуга найдет. Лучше лично в руки отдать, когда тот вернется. От волнения он даже пальцы в рот потащил и поморщился тут же, противный вкус бабушкиных капель впитался накрепко, ничем не отмоешь. Саша за вечер три раза ей пузырек подносил виновато. Зато вот Конрадищу похоже нравилась вонизма, кот запрыгнул к Сашеньке на колени и присосался вдруг между большим и указательным пальцем, урча. Саша убрал было руку, начал гладить мягкую пеструю шерсть, но котище извернулся и вновь припал. Язык у него был шершавый, а у Володеньки гладкий, странная идея вспыхнула в Сашином мозгу и сладко отдалась во всем теле, измученном двухдневным воздержанием. Он прокрался по спящему дому в бабушкину комнату, и прихватил со столика пузырек с успокоительными каплями. Гадкий кот путался под ногами и возмущенно мяукал, чуть храпящую бабушку не разбудил. В своей спальне Сашенька быстро стащил штаны и капнул из пузырька себе между ног, руки тряслись от волнения. Попало на яйца, и он растер все по промежности хорошенько. В комнате повисла натуральная лекарственная вонь, как будто чуть не погибла здесь от волнения дюжина бабушек. Кот выпучил глазищи и принюхался, запрыгнул на кровать и ткнулся мордой меж разведенных ног. А потом подобрал вдруг лапы и впился когтями в ляжку, Саша вскрикнул и попробовал оттолкнуть животину. Но не тут то было, второй лапой распаленное чудовище угодило точнехонько в бутон греха (это название Саша в маменькином альбоме давеча вычитал), у Саши из глаз аж слезы брызнули. Он наугад ударил по пушистой шкуре, раздался мяв, и кот скатился с кровати. Раненый Саша не растерялся и в два пинка выкинул его за дверь. Всю ночь Сашенька пролежал без сна. Зудели царапины на ноге, а про другое и думать было страшно. Он несколько раз потрогал исцарапанную попу — больно. *** А перед завтраком случилось престранное событие. Оттолкнув лакея, в дом ворвалась растрепанная девица и принялась требовать свидания с маменькой. Саша беспардонно на нее уставился и вдруг побледнел весь, так сделалось страшно: девица была точь-в-точь похожа на голую мертвячку, только сейчас на ней было платье из миленького ситчика в белый горох. Саша зажал в руке столовый нож, готовясь защитить маменьку в случае чего — днем мертвецов он не боялся. Даже с умершим дедушкой бесстрашно согласился сфотографироваться когда-то, а тут всего лишь девица. — Наташенька, что случилось, душа моя, — заворковала вбежавшая маменька. На ней был один лишь тонкий халатик, сквозь него аж темные волосы просвечивали. Саша невольно увлекся зрелищем, у маменьки еще будто бы роза была там прицеплена. — За все ответишь, погубительница! — зарыдала девица и стала приближаться к маменьке. — Изыди, тварь, — крикнул Саша и кинулся на защиту маменьки, выставив перед собой серебряный нож. — Убивают, — заверещала девица, и тут подоспел Митька наконец-то с лакеями, и они вместе вытолкали незваную гостью за порог. Скоро сели завтракать. — Что за шум был, Галочка, — вопрошала бабушка, кушая булочку с джемом. — Мертвячка приходила, — объяснил Саша с набитым ртом. — Хотела на маменьку напасть, да я не дал. — Живая она, с чего ты взял... — маменька была задумчива, даже халатик свой не переодела. Саша смутился. — Почудилось тебе, Сашенька, — наперебой заговорили маменька с бабушкой, являя редкое единодушие. А еще собрались его в усадьбу отправить на целую неделю, вон какой бледненький да нервный стал. — А гимназия как же, экзамены скоро, — пытался отвертеться Саша, надо было срочно увидеться с Володей, рассказать все. — И мне не почудилось, мы видели, правда! — Переутомился ты, ангел мой, завтра же в деревню, — припечатала маменька. Сашенька убежал и заперся у себя в комнате, и все трогал краешек письма в нагрудном кармане курточки. Под дверь приходила маменька, и Саша пустил ее, хоть и не сразу. Припал на грудь родительнице и вдруг расплакался как маленький. Маменька перебирала пальцами его волосы: — Рассказывай уже, горе мое. — А ты не рассердишься, — Саша лукаво посмотрел из-под челки. — Обещаешь? — Не рассержусь. Сашенька успокоился слегка и принялся рассказывать все по порядку, и про мертвячку, и про Родьку. Маменьке очень интересно было, не то что Володе. — А дядюшка скоро вернется, — спросил Саша под конец, от слез томление его многократно усилилось. — Не знаю, дорогой, да и зачем тебе... Глава 5 Снегирьцов был приятно удовлетворен заседанием Ростовского Научного Общества по животному протезированию. Там обсуждались такие животрепещущие темы, как сращивание магнитно-паровых механизмов с нервической системой многоглазых крыс-мутантов, а еще особенности размножения ростов-кунов. Так что его короткий доклад про перспективы исследований мутировавших организмов попал в самую струю, и после он имел крайне увлекательный диспут, особенно в кулуарах. Одно же знакомство оказалось особенно полезным: магистр Московцев-Фулльман сообщил ему в приватной беседе, что городское жандармское управление регулярно снаряжает механизированные отряды в районы привулканья. Ищут контрабандистов и анархистов. — И трупы, — добавил г-н Московцев-Фулльман, крайне многозначительно огладив себя по бородке. Она у него была клинышком, подобно мефистофельской. — Недурственно, — отозвался Снегирьцов, уже изрядно взгоряченный возлияниями, заседание плавно перетекло в симпозиум. — А вам, коллега, не доводилось ли присоединяться к этим отрядам, должно быть много любопытного откроется пытливому уму... — Увы, нет, коллега, — опечалился г-н Московцев-Фулльман, — мне не было дано на то позволения от Его Высокоблагородия, шефа нашей славной жандармерии. — Отчего же? Он мне показался милейшим человеком. — Возможно, — скорбно ответил г-н Московцев-Фулльман, — но и в милейших людях встречаются черты ретроградства и косности. — Это какие же? — чрезвычайно заинтересовался Снегирьцов. — Его Высокоблагородие выкрестов не любит, — понизил голос коллега. — Как неприлично, — повозмущался Снегирьцов для проформы, — а пойдемте, любезный коллега, да и поговорим с ним прямо сейчас! — А пойдемте! Только куда? — В Благородное собрание, он обязательно там будет! В Благородном собрании сегодня было тихо и спокойно, а главное — ни малейших следов шефа жандармерии. Они перекинулись в карты с парой скучающих офицеров, причем Московцев-Фулльман продулся, а Снегирьцов выиграл полтора рубля. Офицеры предложили им поискать Его Высокоблагородие в домах терпимости, якобы тот любит "лично бдить за моралью общества". — Да, — сказал Снегирьцов, веселясь немало, — надо проверить, вы с нами, господа? Господа с энтузиазмом согласились, но увы, неуловимого шефа они не нашли ни в первом, самом роскошном, заведении, ни даже во втором, славящимся своими цыганами. — Богом клянусь, это никакие не цыгане, а переодетые армяне, — с пьяной страстью уверял Снегирьцова один из товарищей, кажется, Мишей его звали, их компания разрослась незаметно. — Но если вы правы, мой любезный друг, то это же натуральный подлог, — поддерживал его Снегирьцов, даже отпустил груди прелестницы от возмущения и взмахнул рукой. Девка свалилась с его колен. — А впрочем... какая разница. Он заглянул под стол: — Ты не ушиблась, милая? Хватит там ползать, иди к папочке. В третьем заведении Снегирьцов разрыдался, вспомнив вдруг о Сашеньке, такие его внезапно умиление и тоска пробрали, прямо мочи никакой терпеть не было. Он покинул чад и угар отвратного притона и вышел на улицу. Это был левый берег Дона, и легкие туманы здесь не пропадали никогда. Снегирьцов смотрел на луну в сиреневом гало и пытался сочинить стих Сашеньке, все повторял онемевшими от возлияний губами "прелестный идеал", дальше вдохновение подводило. Тут-то, на пороге третьего борделя, он и встретил Его Высокоблагородие. — О чем вы плачете, Володенька, — участливо осведомился тот и приобнял его за плечи. — Ах, Петр Николаевич, — всхлипнул Снегирьцов, доверчиво укладывая голову на богатырские стати собеседника, — радею я о судьбах отечественной науки... Результатом всего этого явилось то, что на утро Снегирьцов обнаружил себя все на том же, левом берегу Дона, но уже изрядно в глубине привулканья. Яростно светило весеннее солнце, болела голова, и мир покачивался в такт шагу жандармского робота-поисковика. Он лежал на спине этого робота, слава богу, не под трубой. Под трубой свернулся магистр Московцев-Фулльман и болезненно ежился во сне, когда его накрывало паром. — Изя, подвиньтесь, вас же обварит, — потормошил Снегирьцов г-на Московцева-Фулльмана. — Не утруждайтесь, господин профессор, он снова приползет туда, уже оттаскивали. Снегирьцов с достоинством обернулся, на краю крыла сидел рыжеватый молоденький жандарм. — Я не профессор, а доцент. Владимир Александрович Снегирьцов, с кем имею честь? — Поручик Мухоморенко! — бодро отрапортовал тот и подмигнул. Робот слегка подпрыгнул, и Снегирьцова замутило. *** Путешествовать было очень утомительно, в кабине было место только для пилота, а весь отряд (два рядовых, офицер и они с г-ном Московцевым-Фулльманом) сидел на золотистой, напоминавшей жучиную, спине робота и покачивался. Снегирьцову было как-то тошно, и он постоянно соскакивал, дабы извергнуть из себя вчерашний яд, и каждый раз неловко извинялся. — Это ничего, барин, — говорили ему рядовые жандармы и угощали квасом. Поручик насмешливо морщил веснушчатый нос и рассказывал о недавней находке: связанные хвостами три собаки, их выловили из Мертвого Донца, и разбухли они до размеров боровов, когда робот поймал — так все лопнуло и потекло. Снегирьцов внимал с одобрением и легкой усмешкой, право слово, нашел поручик, чем биолога пугать, как девицу, ей-богу. Лабораторные байки из их Института были не в пример омерзительнее. Ему постепенно становилось лучше, мир расцвечивался красками, и он поделился с жандармами историей про некоего господина, носившего в себе с десяток бычьих цепней разного размера. — И еще целое гнездо личинок в печени, она у него разрослась на целый пуд, вообразите себе, господин поручик, эдакая бочка, — закончил он, с удовлетворением отметив гримасы отвращения на лицах слушателей. Они бесшумно проносились над тропками контрабандистов, забирались в заросли белесых грибов. Там Снегирьцов поймал мутировавшую бабочку пухоспинку глазчатую (Tethea ocularis, всплыло из дальнего уголка памяти) — та разрослась в мохнатого монстра размером с чайку, с многочисленными глазовидными наростами по всему телу. Он окрестил ее по-простому, пухоспинкой гигантской многоглазчатой (Tethea gigantea multi-ocularis), и раздавил меж страниц Уголовного уложения. Последним его любезно снабдили жандармы. Вообще, было ужасно жаль, что не довелось им подготовиться к экспедиции, все случилось так внезапно, богатейший материал собирать совершенно некуда. Ближе к вечеру они наконец-то остановились на полноценный привал с горячим обедом, и тогда уже проснулся г-н Московцев-Фулльман, печальный и бледно-зеленый. — Не желаете ли ополоснуться, любезный друг, — спросил его Снегирьцов, вгрызаясь в сочный бифштекс. — Тут рядом чудный серный источник, теплый и с пузырьками. Г-н Московцев-Фулльман страдальчески скривился и едва слышно просипел: — Где мы, Володенька? — В Геенне Огненной! Жандармы у костра заржали. — Не похоже... — г-н Московцев-Фулльман с подозрением оглянулся, из зеленоватого тумана к нему тянулись мшистые ветви и шляпы грибов. — Ну, что поделаешь, Изя, за прошедшие века Геенна изрядно подостыла. — Смешно, — жалобно сказал несчастный магистр. — Так где, говорите, можно умыться? Снегирьцов смотрел, как он пошатывается и оскальзывается, перебираясь через осыпной барханчик. Камни там были преострые, и, оступившись, г-н Московцев-Фулльман расшибся. Один из жандармов любезно бросился ему на помощь. А Снегирьцов вздохнул: вот бы был с ним Саша, наверняка мальчик пришел бы в восторг от открывающегося затерянного мира. И можно было бы вместе посидеть в теплом вонючем котле, пресловутом источнике, пообниматься невинно у костра... Из тумана вышел поручик, а за ним маячило нечто гигантское и паукообразное. Снегирьцов вскочил: — Сзади! Господин поручик!.. — Не извольте беспокоится, господин Снегирьцов, — засмеялся тот. — Это наш пилот. Снегирьцов сглотнул и попятился: из сочленений механических насекомовидных рук-ног на него огромными глазами смотрел обрубок человека, обрезанный выше колен и локтей, в живую плоть впивались металлические шунты и болты с большими головками. К шее и позвоночнику пилота тоже вели какие-то провода и стержни, на месте соединений кожа у него была воспаленная и словно омертвелая в воспалении, Снегирьцов это очень ясно видел. Да, сращение нервической системы с механической выглядело гораздо ужаснее на человеке, чем на крысе-мутанте. — А... почему же он не одет? — спросил Снегирьцов неожиданно высоким голосом. — Не хочет, не удобно, говорит. Не поверите, едва ли не насильно зимой укутывать приходится, — ответил поручик своим обычным радостным тоном и небрежно потрепал пилота за кожаный мешочек мошонки. Та безвольно мотнулась под его рукой, а поручик еще и потискал слегка яички. Живое тело слегка дернулось, а механическая нога шевельнулась и прижала поручика к животу своего владельца. — Да, неудобно, одевать, снимать, — прошелестел пилот, склоняя голову, лицо у него было совершенно прозрачное, кукольное, а на коже не росло ни волоска, нигде, даже ресниц не было. — Понимаю, — пролепетал Снегирьцов, в голове его не было ни единой мысли. — У вас кровь, господин поручик. — Не извольте беспокоиться, господин Снегирьцов, — снова засмеялся бравый жандарм, ему разодрало щеку неосторожным движением паучьей лапы пилота. — Это пустяки, царапина. Снегирьцов провел двое суток в этой бредовой экспедиции, а может и больше, все было как во сне, бесконечные тропы, осыпи и барханы, растения и мутанты, туман и сера. А по ночам он видел, как поручик вынимал пилота из его протезов и носил на руках к воде, купал, обращаясь бесстыдно, как медбрат с пациентом. А потом овладевал, совершенно не заботясь свидетелями. Рядовые привычно делали вид, что ничего не замечают, г-н Московцев-Фулльман заболел и, мучимый лихорадкой и видениями, ни на что не обращал внимания. А Снегирьцов смотрел, смотрел на них, не отводя взгляда, на сосредоточенно-благоговейное лицо поручика, на беспомощно трепыхающегося в его руках пилота. Тот стонал так жалобно и извивался, и еще у него не стояло, ни разу даже не увеличилось между ног, несмотря на обильные ласки, так и болталось сморщенным мешочком. Но, наверно, он был не против, ведь ни разу не пристукнул поручика протезом. И Снегирьцов снова почему-то вспоминал Сашу, его прозрачные глаза, и как тот брал его за руку и говорил: "Пойдем же, Володя". И сейчас, в этом тумане и призраках, Снегирьцову воображалось, что у него тоже нет ни рук ни ног, а Саша улыбается так нагло, пошли, мол, Володя, и делает с ним всякий стыд и срам, а он ничего не может в ответ. Было страшно и в животе сворачивалось болью, а в паху желанием, какое позорище, боже мой... Глава 6 Дома никого не было, когда он вернулся, пропахший серой и с мешком трофеев, только прислуга таращилась любопытно. Мешок был из тех, в которые трупы заворачивают, Снегирьцов сгрузил его посреди гостиной и безвольно упал на кушетку. Как выключили его, даже ванну потребовал далеко не сразу. В холле раздался шум и голоса, Снегирьцов поднял голову и медленно начал вставать: в комнату впорхнула Галочка. — Вернулись! Ах, нет, сидите, сидите. Мы уже все соскучились за вами, — она сморщила носик и кивнула на мешок: — А кого вы это там расчленили, Володенька? — Бабочек, в основном, — попытался любезно улыбнуться Снегирьцов. — Пухоспинок. — Как интересно! — Галочка взяла со столика нож для бумаги и решительно направилась к мешку. — Умоляю вас, поосторожнее, — сказал было Снегирьцов, но Гала уже ловко взрезала черную ткань, и оттуда посыпались какие-то палочки, косточки и гнилые куски грибов. И много, много-много огромных белых личинок, мгновенно расползшихся по всей комнате. — Прелестно, просто прелестно, дорогой брат, — сказала Галочка, улыбаясь. А Снегирьцов молча закрыл лицо руками, какой кошмар, личинки вылупились из мертвых бабочек и все сожрали. *** — Мне надо отдохнуть, Галочка, — сказал он на следующий день за завтраком. — Съезжу-ка я тоже в деревню, повидаю маменьку с Сашенькой. — Да-да, Володя, езжайте, так лучше будет, — невестка хмурила тонкие темные брови, о чем-то размышляя. Снегирьцов ощущал томление и непрестанную тревогу по дороге в поместье, авто нервно рычало и подпрыгивало в аккомпанемент его настроению. Как робот... Поместье было большим, в строгом английском стиле, совсем не похоже на то, что было в его детстве. — Барыня спят, а молодой барин на пруд пошли, — сообщил ему усатый лакей. И Снегирьцов тоже поспешил на пруд, даже не переодеваясь. В деревне не было совсем тумана, воздух такой чистый, и на лугу растут одуванчики. Он сбивал их тростью по дороге и странно волновался перед встречей. А вдруг Сашенька и думать о нем позабыл со своими друзьями? — Володя, ты приехал! — голый Сашенька приподнялся из травы на локтях и смотрел на него, улыбаясь и бесстыдно раздвинув ноги. Кожа его была слегка тронута загаром, волосы влажные, и капельки воды блестели на солнце, а член медленно приподнимался... Снегирьцов сглотнул, да что же такое, обычный мальчишка, исцарапанный и вихрастый, вон неподалеку еще целая стая таких же, сигают с дерева в воду, сверкая задницами. — Здравствуй, Саша. Кто это тебя так? — он присел на корточки и провел пальцем по царапине, множество их украшало Сашины бедра, ведя к паху. — Конрад! — засмеялся тот, покачивая темно-розовой головкой окончательно восставшего органа. — Гадкий котяра. — И в таком месте, — Снегирьцов прикоснулся к пораненной ягодице, царапина шла еще дальше, вглубь, воспаленный шрамик на нежной коже. Пальцы его слегка подрагивали. — Я по тебе скучал, а Конрад... — Саша вдруг покраснел и сердито нахмурился, садясь: — Ты почему не попрощался перед отъездом? — Так получилось, — улыбнулся Снегирьцов слегка извинительно. — Ясно... А я тебе письмо написал. Вот, читай, — он выудил из одежды конвертик. — Прямо сейчас, Сашенька? — поднял брови Снегирьцов. — Так может, сам расскажешь? — А чего ждать-то, сейчас, Володя. Там лучше написано, чем словами будет, ты почитай. "Мой дорогой Володя, слышал ли ты о неземном экстазе, происходящем из слияния душ и тел возлюбленных? Твой образ навечно отпечатался в моей душе, и я хочу испытать сей экстаз с тобой. Твой, Александр Снегирьцов." Снегирьцов прочитал удивительное письмо раз пять, пораженный его откровенностью и приказным тоном, а потом решился-таки поднять глаза. Саша уже успел одеться и теперь глядел сурово. Может, он все же не это имел ввиду? Вспомнились вдруг постыдные фантазии про ампутантов, в горле пересохло. — Саша, я... я давно хотел сказать, все к слову не приходилось... Ты ведь уже взрослый юноша. Приятнейший долг старшего родственника — приобщить тебя радостям плотской любви... — он запутался в мысли и потер лоб. — Так вот... заведение мадам Зу-Зу, лучшее в городе из подобных. Не желаешь ли сходить со мной туда? *** — Пойдем, — Саша потянул Володю за руку, — я тут одно место знаю. Внутри все ликовало — Володя ответил на призыв его души, сам сказал, что хочет приобщить к радостям любви, и еще про заведение ерунду какую-то... Тот послушно шагал за ним, даже не спрашивал куда, видно, смирился со своей участью. Саша вел его через парк к старому дому, там никто не жил с тех пор, как родители новую усадьбу построили. Вокруг все заросло бабушкиной любимой сиренью, кусты высоченные, еле-еле тропинка нашлась. Саша решительно взбежал на крыльцо, дернул дверь несколько раз. Заперто. Но не отступать же, когда мечта его так близко. Нашел подходящий камень и ловко метнул в окно, это умение не раз его выручало в беспокойной гимназической жизни. Володя вздрогнул от звона осколков. — Залезай, чего же ты, — позвал его Саша, — или передумал? Сердце куда-то вниз ухнуло, а вдруг и вправду передумал, уйдет сейчас? Саша был уже внутри дома, обернулся и смотрел на Володю. Тот постоял немного и последовал за ним. Они расположились в одной из комнат на втором этаже, Володя сказал, это дедушки с бабушкой спальня. И вправду, кровать такая широкая, удобная, Сашенька сдернул белый чехол с нее и покрывало тоже, и теперь Володя лежал перед ним на матрасе, и смотрел невозможными своими глазами, аж больно делалось в груди от этого взгляда. Как скоро предстоит сей красе увянуть, Володя ведь взрослый совсем, а там и старость близко. Саша погладил его по лицу и понял в тот миг, что и тогда его не оставит, до самой смерти будет проявлять заботу и уважение. Ну и любовь, конечно. Володя приподнялся немного, раздеваясь, Саша благоговейно прикоснулся к теплой коже, провел рукой по крепким мускулам, он впервые видел любовника полностью обнаженным. Потом тоже разделся, и Володя принялся вдруг развратно целовать и лизать поджившие царапины, от этого по ногам разбегались восхитительные судороги. Во рту пересохло, когда Володя сжал его торчащий член. — Нет, подожди, — Саша вспотел от волнения, чувствовал, что вот-вот кончит. Перевернул Володю на живот, тот сперва посопротивлялся в шутку, а потом послушно улегся. Прямо как девица, Саша слышал рассказы про это от старшеклассников, интересно, будет ли кровь. Он немного раздвинул совершенные округлые половинки, пробираясь к заветному отверстию. Сжатое и розовенькое, как бутончик, а вокруг столько волос. Саша лизнул несколько раз, наслаждаясь Володиной дрожью, хотел хорошим любовником быть, а потом волосинка в рот попала. Больше медлить он не стал, приставил член и надавил хорошенько, так что сразу головка вошла. Володя сдавленно вскрикнул, и Саша испугался даже, что больно ему сделал, но сразу же забыл об этом, обо всем на свете забыл, погружаясь в такое горячее и тесное. Экстаз случился с ним очень быстро, да такой силы, что в глазах потемнело. Володя потом лежал на спине, Саша ласкал его рукой и иногда касался губами бедер и проводил языком по члену. Под Володей на матрас натекло розоватое, и от этого Саше становилось радостно, возлюбленный теперь принадлежал ему, и было немного стыдно из-за причиненной боли. Так они провозились до вечера, даже вздремнуть успели, завернувшись в покрывало. — Бабушка тебя хватится, пойдем, — засобирался первым Володя, за окном смеркалось. — Я к тебе ночью приду, когда лягут все, — ответил Саша и прижался напоследок, оба были одеты уже. Из любовных объятий их вырвал странный шум, раздающийся снизу откуда-то. Саша испугался, вдруг это бабушка его ищет или кто-то из слуг, нехорошо, если застанут. Володя приложил палец к губам и тоже замер. Послышались ругательства и отчаянный женский крик, а потом все стихло. — Сиди здесь, — прошептал Володя ему в ухо, но Саша замотал головой. Вместе они прокрались к лестнице и осторожно глянули вниз. В холле что-то упало, кто-то сдавленно мычал. Двое мужчин волокли связанную девицу, третий светил керосинкой. Сашенька даже рот открыл от неожиданности — этот третий был Митька, и он приказал тем двоим запереть девку в погребе. Саша хотел было выскочить и потребовать ответа от маменькиного помощника, но Володя его удержал, прошептал на ухо, что обождать надо. — Куда они ее утащили? — шепотом спросил Саша. Все уже стихло, похитители ушли, а они так и сидели, прижавшись к перилам. — Здесь погреб есть, на кухне. Там, наверно, и заперли несчастную. Володя сам спустился, Саше запретил в погреб без света лезть. Оставалось только сидеть и ждать, он судорожно прислушивался к Володиной ругани, от этого становилось как-то спокойней. Придерживал крышку погреба и пытался разглядеть хоть что-то в кромешной тьме, лампу так и не удалось найти. Вдруг из темноты вынырнул колтун длинных черных волос, а вслед за ним половина мертвячкиного лица. Саша чуть было не захлопнул крышку, только из-за Володеньки удержался. — Помоги, — раздалось снизу, — придержи несчастную. Он послушался и ухватил девицу за спутанные волосы. Та застонала приглушенно, а Саша разглядел, что у нее вовсе не полголовы, просто нижняя часть лица черной тряпкой замотана. Совместными усилиями вытащили они свою странную находку на свет божий, Саша украдкой отряхнул с рук прилипшую волосню. — Это мертвячка, та самая, — сказал он Володе и пояснил: — я тебе рассказывал тогда, помнишь? — Живая она, с чего ты взял, — тот уже размотал кляп и освобождал теперь связанные руки и ноги девушки. — Только без чувств. Сашенька звонко хлопнул спасенную пленницу по щеке, так маменька однажды бабушку в чувство привела, и на девицу тоже подействовало. Она вскинулась и чуть не заверещала, Володя еле успел зажать ей рот. — Успокойтесь, сударыня, вы в безопасности, — а потом еще и к себе прижал проходимку, успокаивая. — Давайте уйдем отсюда поскорее. Та закивала и кричать не стала, когда Володя руку убрал. Девицу звали Натальей Анисимовой, была она из Таганрога родом, а в Ростов приехала в поисках пропавшей сестры, которая служила в театре и была близко знакома с князем Н. Тот свидетельствовал, что сбежала распутница на Кавказ с проходимцем и картежником, покинув его тосковать в одиночестве. Так что в полиции подняли несчастную Наталью на смех. Тогда она кинулась опять к князю, заклиная поведать, что случилось с несчастной сестрой, и встретила там свою погубительницу, очень красивую и богатую даму. Та сначала обещалась помочь в поисках, но все увиливала, тянула время. А вчера прислала записочку Наталье, что нашлась мол сестра, и предложила поехать ее навестить. — Вот так я здесь и оказалась, — зарыдала девица и припала Володе на грудь. — А я вас помню, — вмешался Саша, — вы к нам скандалить приходили, на маменьку кидались, как психическая. — Так значит, и Гала тоже, — прошептал Володя задумчиво, лицо его имело взволнованное и горькое выражение. — Сашенька, мне надобно будет уехать, проводишь Наташу через сад к дороге, да так, чтобы не заметили вас. А я машину подгоню, авось обойдется. — Я с тобой поеду, — упрямо сказал Саша. — А не возьмешь, так сбегу. Опять возлюбленный от него ускользает, да еще и с девицей. Лучше бы та и впрямь оказалась мертвячкой. Саша не понял, причем тут маменька, и что обойдется, но в груди сжалось болезненно, будто в последний раз они виделись. — Хорошо, поедешь, — неожиданно легко согласился Володя. — Ступайте же и ждите меня на развилке. Саша нарочно шел быстро, гадкая девка за ним еле поспевала, один раз даже оступилась и вскрикнула. И поделом, нечего было на Володеньке виснуть. Глава 7 Снегирьцов, разрываемый мыслями и сомнениями, пропустил очередную колдобину, и авто подпрыгнуло и вильнуло. — Проклятая грунтовка, задери ее черти, — выругался он, позабыв о присутствии девицы. Та возмущенно ахнула сзади, а Сашенька рядом хихикнул. — Простите великодушно, — пробормотал Снегирьцов. Со всем этим делом следовало немедленно ехать в полицию, а может быть даже сразу в жандармерию. Какой скандал для их фамилии, и Галочка... Он стиснул руль и бросил быстрый взгляд на Сашу. Каково тому оказаться сыном матери-злодейки? Может, отправить девицу Анисимову восвояси, не говорить никому о том, что они видели в старой усадьбе. А ежели девица в полиции настаивать будет — сказать, что подобрали на дороге и фантазии у нее. Кому поверят, им с Галой и князем Н. или никому неизвестной девице. Точнее даже — известной в полиции своими истериками. Но как объяснить такое Сашеньке? Да и недостойно это, даже преступно — позволять старому злодейству оставаться безнаказанным, а новому вершиться. Ведь смертоубийства были и наверняка еще будут. Они подъезжали уже к Ростову, уже поползли бледные клубы, и Снегирьцов наконец решился. Он отвезет девицу к приставу и там подтвердит все туманно. А Сашеньку отправит к маменьке с предупредительным письмом. Пусть Гала с князем и Митькой выкручиваются как хотят. Пока в полиции разберутся, пока зашевелятся, Гала сможет хоть в Англию сбежать. Саша не хотел домой бежать, все рвался к приключениям, сверкал глазами гневно. Снегирьцов вытащил его наружу и отвел за крыло машины, чтоб девица не подслушала. — Послушай, ведь маменьку твою надо предупредить обо всем, ты же понимаешь, какая опасность ей грозит? — прошептал он таинственно и стиснул Сашенькины плечи. Тот встревожился: — Точно! Ведь Митька, злодей! Володя, надо немедленно защитить маменьку, тебе тоже надо домой. Снегирьцов заморгал недоуменно, а потом понял: Сашенька не догадался о маме. Да, так даже лучше, он тоже изобразит из себя непонимание перед полицией и перед самой Галой в письме. А видеть злодейку ему совсем не хотелось. — Нет, ты один беги, я не могу девицу бросить, а тащить ее туда невместно. Вдруг злодеи заподозрят что, и тогда всем опасность? Ты маменьке письмо тайно передай. — Но ты не смей без меня уезжать, дождись, — упрямо сказал Саша. Снегирьцов энергично закивал и полез в нагрудный карман за блокнотом. Да-да, подождет, заодно можно потянуть время перед походом в полицию, дать Гале опомниться. "Дорогая Гала, У меня ужасные новости. Ваш слуга Митька оказался замешан в ужасном преступлении. Мне удалось освободить его жертву из старой усадьбы, сейчас мы едем в полицию. Умоляю вас поберечься и не вступать в никакие отношения со злодеем, выгоните его, если явится. Владимир." *** — Володя, нам же в полицию надо, так? И куда вы мальчика услали? — обеспокоилась Наташа, узрев перед собой сияющую парадную Гранд-Отеля. — Разве вы не хотите привести себя в порядок и пообедать? — улыбнулся в ответ Снегирьцов. — Поверьте, в полиции нас всю ночь мурыжить будут... А вы еще в таком виде. — А в каком виде были б вы после похищения и подвала? — крикнула вдруг девушка, по ее щекам покатились слезы. — Простите... Через час Наташенька, умытая и в новом платье (Снегирьцов купил его во французской лавке, привычно уже записав траты на Галин счет), энергично поглощала куропатку. — Еще вина, дорогая? — улыбался он заботливо и поглядывал на двери ресторана. Где же Сашенька? Ему вдруг пришло в голову, что Гала и правда захочет покинуть страну и сына заберет с собой. Мысль о возможной потере причинила неожиданную боль в груди, вспомнилось вдруг, как Саша ущипнул его промеж ног на прощанье и прошипел: "жди". Маленький мучитель. Надо его будет научить все же премудростям любви. Или потерпеть пока, насладиться невинной страстью... Он пригубил вина, чувствуя, как щеки опаляет жаром. Наверно, не удастся им особо ничем насладиться, с последними событиями, может был сегодняшний день единственным. Однако еще через час к нему подошел метрдотель: — Вас, сударь, некий гимназист спрашивает, говорит — племянник. — К бару проводи, любезный, — нетерпеливо отозвался Снегирьцов и встал, извинясь перед дамой. Метрдотель покачал на его слова неодобрительно головой, моралист чертов. Сашенька с любопытством глазел по сторонам, уделяя особое внимание фигуристой певичке в воздушных одеяниях. — В первый раз здесь вечером? — прошептал Снегирьцов, склоняясь к его уху. — Первый, — хихикнул Сашенька. — Презанятное место. — Как маменька? Не передавала ли чего? — Нет, она сразу уехала, а мне велела дома сидеть. Как же! — Молодец, что сбежал, — Снегирьцов хотел было добавить еще что-то, но Сашенька вдруг повернулся и украдкой хлопнул его по яйцам, отчего по телу пробежала болезненная дрожь, а мысль потерялась. *** В полиции все пошло еще чуднее, чем Снегирьцов ожидал. Дежурный урядник, позевывая, зарегистрировал их заявление про похищение и предложил приходить на дачу свидетельских показаний завтра, "когда господа сыщики проснуться изволят". — Ко скольким же нам явиться? — поинтересовался Снегирьцов, поражаясь провинциальной безалаберности. Привыкли, видимо, в спокойствии жить, даже трупы и сектанты их не заставили обеспокоиться. — За вами пришлют, сударь. По указанному адресу, не беспокойтесь ни о чем. — Но ведь девице Анисимовой может угрожать серьезная опасность от похитителей. Урядник задумался, накручивая ус на палец, Наташенька беспокойно бегала взглядом по их лицам. — А давайте мы вас задержим! — осенило урядника. — Это... это кого вы задерживать собираетесь, любезный? — произнес Снегирьцов, изумление в его голосе плавно перерастало в угрозу. — Да девицу же пострадавшую, Анисимову! В камере ей точно безопасно будет. — Не хочу! — выкрикнула Наташа. Снегирьцов задумался. В предложении было некое рациональное зерно. — Понимаю, Наташенька, — мягко улыбнулся он, — что открывшаяся перспектива вас отнюдь не прельщает. Но сами посудите, так вы вернее всего избегнете внимания преступников. — Да-да, сударь, и вам беспокойств меньше, — поддержал урядник, ухмыляясь. — А вам, сударыня, я чистую постельку выдать прикажу, не хуже, чем в гостином доме выйдет. — Не хочу... — сказала Наташа неуверенно. *** — Сдается мне, Сашенька, что придется нам самим жандармерию обо всем этом известить, — Снегирьцов оперся на парапет набережной. Туманные струи текли как раз вровень с перилами, иногда переваливая свои длинные языки через их край. Снегирьцов рассеянно взбалтывал эту фантасмагорическую реку тростью, и та образовывала красивые вихри. — Думаешь? — зевнул Саша. — Ох, и спать хочется... Снегирьцов обнял его, и мальчик положил голову ему на плечо, прикрывая глаза. Утомленное его лицо стало совсем детским. Домой идти было совершенно невозможно сейчас, а в деревню возвращаться долго. По-хорошему, в гостиницу надо, но Снегирьцов все медлил, хотелось походить по ночным улицам и все хорошенько обдумать. "Впрочем, поразмышляю в номере на балконе", решил он. — Пойдем в Гранд-Отель, Сашенька, хочешь? Саша обрадовался. Но до гостиницы они не дошли, встретив по дороге знакомых. — Господин поручик! Любуетесь красотами? — Да, господин доцент, Дон особенно прекрасен по эту пору, — многозначительно оскалился поручик Мухоморенко, пожимая ему руку. — А со мной не желаете поздороваться, господин доцент, — прошелестел его спутник, приподнимая фуражку. Снегирьцов вздрогнул, узнав ампутированного пилота. Тот выглядел почти нормально, с приличными протезами и в форме жандармского прапорщика. — Рад встрече, Эдуард, — пролепетал он, ощущая своеобразную тревогу, некий ницшеанский ангст, сидевший все это время на задворках его души, окончательно овладел ею. — А это Сашенька, мой племянник. Сашенька изобразил благонравный поклон, а потом пренеприлично уставился пилоту в лицо. — Занятно, — хмыкнул поручик. — А не желаете ли зайти к нам выпить, господин доцент? — Отчего же не выпить, дорогой друг, с превеликим удовольствием. Как можно было воспротивиться столь соблазнительному предложению, видя перед собой кукольное лицо ампутанта и злой, прозрачный прищур Сашенькиных глаз? *** По дороге они разговорились о последних событиях, поручик жаловался на озверевших сектантов, нагло режущих граждан прямо у них под носом. — Представляете, господин доцент, сегодняшняя находка, всем известная мещанка Валентина Беленьких... — Это та тронутая, с зеленой грудью? — прервал его Снегирьцов, оживившись. — Да-да, она. Так вот, нашли ее сейчас перед зданием думы, распятую нагишом на липе. Завтра ждите скандала. — Вниз головой распятую? — брякнул вдруг Снегирьцов. — Да, а откуда вы знаете? — бдительно нахмурился поручик. — Так ведь обычное дело для сектантов... — Вот сразу видно, столичный профессор, — сказал поручик таким тоном, что Снегирьцов затруднился определить, чего в нем было больше — насмешки или уважения. В передней пилот сбросил сюртук на руки заспанного денщика и оказался голым. Только на шее фальшивый воротничок с манишкой, а протезы одеты в рукава и брюки. Саша ахнул и прижался спиной к Снегирьцову. — Извините, я по-домашнему, — сказал пилот без малейшей улыбки. — Мы совершенно не против, правда Сашенька? — любезно заметил Снегирьцов, а поручик заржал. Пилот сел на скамейку, а поручик опустился на колени и принялся отстегивать ему руки и ноги. А потом взял на руки короткое тело: — Пройдемте же. — Что это они, а, Володь? — зашептал Сашенька им вслед. — Пойдем, Саш, посмотришь, — отвечал Снегирьцов, внутренне дрожа почему-то. Квартиру жандармские офицеры снимали вдвоем, и была она весьма прилична, на пол этажа доходного дома. "Надо рассказать им о Наташеньке и Гале... и князе Н." — думал Снегирьцов в гостиной, пил вино и все не решался. — А отчего же вы так пострадали, — спрашивал тем временем Сашенька пилота. — Поисковой робот зажевал, — тихо отвечал тот, неловко ерзая обрубками на коленях поручика. — Какой ужас... больно наверно. — Да, очень... — А хотите потрогать? — предложил вдруг поручик. Снегирьцов чуть не поперхнулся, а Сашенька замотал головой. — Потрогайте-потрогайте, весьма занятное ощущение, — поручик приподнял своего товарища за обрезы бедер, разводя их пошире в стороны, аж проход стало видно. — Да, Сашенька, попробуй, — прошептал Снегирьцов и провел Сашиной ладонью по вздрогнувшему животу пилота. Саша отдернул руку, а Снегирьцов продолжал гладить беззащитно распяленное тело, обвел воспаленные места соединений с протезами, кожа была как пергамент, и так болезненно выглядели все эти штыри... Он пощекотал слегка мошонку, взвесил в ладони яички и надавил под ними. Проход пилота легко разошелся под его пальцами, впуская сразу три, а сам пилот тихо вздохнул и зажмурился, утыкаясь лицом в шею ухмыляющегося поручика. Снегирьцов завороженно шевелил пальцами в податливой глубине, не решаясь засунуть туда всю руку, когда внезапно его лицо обожгло сильной пощечиной. — Сашенька, за что, — опешил он, прижимая руку к губам. — За разврат, — отчеканил тот, глядя сверху, он успел вскочить. Снегирьцов опустил глаза и достал платок, промокнуть кровь на губах. Вспомнилось вдруг, как покойная супруга тоже его ударила однажды. Они тогда поссорились из-за науки, потом дулись на друг друга целых два дня, а потом мирились, поправляли духовную дисгармонию посредством гармонии телесной. И вот дернул тогда черт Снегирьцова снова упомянуть предмет спора. Леночка на это разгневалась необыкновенно, да и врезала собственной княжеской ручкой ему по роже, приведя этим к неожиданному экстазу... Больше она так ни разу не делала. Вот и сейчас в нем все разрывалось от отчаянного возбуждения, мысли метались, дыхание затруднилось. На белом батисте платка остались красные пятнышки. Как кровь на простынях родительского ложа в старой усадьбе. Он поднял наконец глаза и извинительно улыбнулся: — Прости, Сашенька, я не хотел тебя задеть. Да и что ж в этом такого, просто любопытство. — Экий вы затейник, господин доцент, — хмыкнул поручик. — С вами все же не сравниться, мой друг, — ответил Снегирьцов и поймал Сашину ладошку покаянно. Глава 8 Он задремал на диванчике, прислонившись к Володе и держа его за руки, чтобы тот не начал опять трогать своих странных знакомых. Саша вроде бы искренне сочувствовал несчастному калеке, это ужасно, должно быть, жить вот так. В полусне мысли мешались и путались, он даже представил Володю в таком плачевном виде и испугался тут же, проснулся и стиснул его ладони, теплые и живые. — Уже совсем поздно, пойдем, — сказал он Володе, вышло не очень строго, больше сонно. — Оставайтесь, — прошелестел безногий-безрукий, — в гостинице приметно будет. И Саша согласился, идти и впрямь никуда не хотелось. Им с Володей приготовили комнату, кровать там была одна, но широкая, а еще по коридору сразу уборная близко и ванная. Саша, как припал головой к подушке, сразу же уснул, не разделся даже. Только успел подумать об одной странности: живет поручик со своим калекой вместе, значит и им с Володей такое возможно устроить, хоть и скандал будет с маменькой. А еще никакого разврата с другими, это непременное условие. А когда он проснулся, сквозь шторы уже серым просвечивало, рядом лежал сонный и голый Володя, подкатившись к нему под бок. Сашенька сперва удивился незнакомой комнате, а потом вспомнил все престранные события прошлого дня, особенно развратный поступок возлюбленного. Натянул штаны и вышел в коридор, облегчиться хотелось, да и ополоснуться не помешало бы. Кое-как помылся, чуть не ошпарившись, не привык сам. В паху собиралась привычная уже истома, Саша не стал Володю будить, просто стащил одеяло и принялся оглаживать. Под руками восхитительно ощущалась твердость мужского тела, изгиб поясницы и пушок на ней. А еще жесткие волосы промеж ног, Володя их раздвинул слегка, облегчая доступ. Саша нащупал заветное отверстие и попробовал надавить пальцем, туго входило, а Володя вдруг сказал: — Мыло возьми или крем какой, поищи в ванной. — Я думал, ты спишь, — ответил Саша, соскочил с кровати и метнулся за мылом. Еще и баночку какую-то притащил, авось пригодится. В баночке оказался крем после бритья, с ним и вправду легче пошло. Володя стоял на коленях, опираясь грудью на кровать, а Саша вставлял ему пальцы в срамное отверстие и сам не верил, что такому разврату предается. Володеньку перед тем еще и уламывать пришлось, он его даже привязать грозился. — Привяжи, — тот протянул вдруг руки, Саша связал их вместе шейным платком и приказал ему стать на колени перед кроватью. От четвертого пальца Володя застонал вдруг так жалобно, что Саша не выдержал и засадил в приоткрытую дырку, щедро измазанную кремом. — А себя... себя ты смазал? — выдохнул Володя. — Нет, а надо было? — замер Саша и заметил вдруг, что мужское естество Володенькино напряжено, аж к животу прижалось. Неужели ему нравится, вот же развратник, еще и стонет как девка. У Саши сладко подвело живот, такое сделалось удовольствие сильное, но это был не экстаз, а лишь предшествующее ему состояние. Он попробовал двигаться, лаская рукой Володин член, старался сжать туго, как его самого восхитительно сжимало горячее нутро. А потом укусил Володю за спину, тот вскрикнул и задрожал, а Саша почувствовал влагу на руке, и во рту стало солоно, а самого его словно в рай вознесло.Он резко задвигался, впечатав Володю в кровать, и вскоре испытал неземное блаженство, ни с чем не сравнимое. *** Где-то за окном звякнул трамвай, и Саша как опомнился. Подскочил с кровати (Володя опять уснул) и стал натягивать штаны и курточку. Маменька наверно уже вернулась, может и обнаружить его отсутствие. — Володя, вставай, — затряс Саша любовника, но тот только пробормотал неразборчиво, мол, здесь остается. Не имеет возможности подняться на ноги после безумной страсти. Да и с господами жандармами надобно переговорить на свежую голову. — Оставайся, раз так, — согласился Саша, слова о безумной страсти польстили ему без меры, — только чтобы никакого разврата. Запомни, ты только мой, а если узнаю что... пеняй на себя. — Можешь не волноваться об этом, — промычал сквозь сон Володя и повернулся на другой бок. — Вечером будь дома, не ходи никуда. — Ладно, буду тебя ждать, — Саша на прощание скользнул рукой в сокровенное, до чего же там все податливо было и мокро, аж захотелось снова вставить. *** Домой Саша прибежал уже засветло, столкнулся в холле с маменькой и приготовился слушать выговор. — Что ж ты творишь, ирод, — вздыхала маменька, бессильно опустившись в кресло, — где тебя носит? — Я с дядюшкой был, — брякнул Саша и прикусил язык, а ну как маменька расспрашивать начнет. Как в воду глядел. Та удивленно подняла брови: — И где же вы были всю ночь с дядюшкой? — Мы... в гостинице... до дома сил не было дойти, — замялся Саша и совсем растерялся. Обычно он всякое вранье заранее придумывал, дабы отвечать на родительские вопросы бойко и складно, а тут из головы вылетело, небывалое духовное единение и сопутствующий ему разврат заставили забыть о всякой осторожности. — И в какой же гостинице вы были? — Не помню, внимание не обратил, — пробормотал Саша и покраснел от маменькиного взгляда. И тут же укорил себя мысленно: как же можно стыдиться любовной связи с Володенькой. — А где же мой братец любезный, побоялся явиться, — маменька поднялась с кресла и подошла вплотную, ухватив Сашу за подбородок. — Мы еще в полицию ходили, из-за девицы похищенной, долго там сидели, домой уже поздно было, больно, пустите, — он попытался отвести ее руку и вырваться, но маменька вдруг сама его отпустила и залепила такую звонкую оплеуху, что в ушах зазвенело. — Вот уж не думала! Удружил родственник! — Володя не виноват ни в чем, это я все! Маменька не ответила, осела тихо на пол у Сашиных ног, он пытался ее поймать, но только неловко дернул за волосы. И теперь с ужасом и изумлением рассматривал черную прядь в своих руках, маменька лежала на полу бездыханная. — Маменька, как же... я за доктором... — Не надо, — прохрипела та, — так и должно быть... обновление это... Сашенька, беги к Митьке на квартиру, на Соляной спуск, скажи, чтоб пришел. — Митька злодей, его полиция ищет, — Саша хотел предупредить маменьку, неужто та не зачла Володиного послания, — похититель гнусный. — Господибожемой, — застонала маменька, — пришел час расплаты... Саша помог ей усесться обратно в кресло и робко протянул вырванный пучок волос. Маменька и впрямь выглядела болезненно: кожа на лице была как под солнцем обожженная, даже облазила кое-где, толстый слой пудры и румян не мог этого скрыть. И еще пятна престранные... — Беги же за Митькой, и сам возвращайся непременно. Но Саша не послушался, послал за доктором, а сам остался при маменьке и все боялся, что та вот-вот дух испустит. *** — Что же вы, батенька, раньше-то не сказали, — с укором заметил пилот, когда Снегирьцов изложил господам жандармам последние события. Рассказ пришелся к слову, как бы невзначай — за поздним завтраком. — Понимаете, Эдуард, дело-то щекотливое, — виновато отозвался Снегирьцов, намазывая круассан конфитюром. — Да-с, весьма деликатного подхода требует дельце, — задумчиво заметил поручик Мухоморенко и сунул Эдуарду в рот кусочек тоста. Эдуард, кстати, был сегодня не голым, а наряжен в длинную батистовую рубашку с кружевным воротником. — Так, говорите, в кутузку определили девицу Анисимову? Ловко, — хохотнул поручик. — Исключительно в целях ее собственной безопасности, — Снегирьцов почувствовал себя как раз неловко, — поверьте. — Верим-верим, — захихикал Эдуард, чуть не потеряв равновесие, — а Сашеньку к матери-злодейке отправили? — Сам сбежал, — печально вздохнул Снегирьцов и взял салфетку, заканчивая завтрак. — Да не сделает она ему ничего, сын все же... А отчего вы при параде сегодня, Эдуард? — Так ведь тезоименитство Государыни! В честь дамы оделся, — улыбнулся Эдуaрд, взмахнув левым обрубком: безуспешно пытался увернуться от очередной порции еды. — Ешь немедленно, — строго сказал ему поручик, а потом обратился к Снегирьцову: — Повезло вам, Володя, как раз наше отделение сектантами этими занимается. Я поговорю с кем надо. Снегирьцов с чувством его поблагодарил и прибавил: — Только умоляю, если возможно избежать скандала... Глава 9 День прошел в какой-то суматохе и полицейских допросах. Снегирьцов надеялся встретить Сашеньку там же, в отделении, ведь должны же были его вызвать? Но то ли мальчика решили не трогать, то ли сыщики заявились к ним домой лично. Ближе к вечеру он решился все же показаться дома, однако ни Сашеньки, ни Галы там не нашел. — Молодого барина в сундуке заперли, велели не выпускать, — по секрету сообщила ему горничная, зажатая в уголке. Секрет обошелся ему в два поцелуя, шоколадку и серебряный рубль. — Каком сундуке, милая? — поразился Снегирьцов. — Так та кладовка, где сундук огромный, мы ее так и называем сундуком, барин, а еще в том сундуке... — А ключи у кого? — перебил Снегирьцов добрую девушку. Ключи оказались у Галы лично, а сама Гала — "к доктору уехамши". Снегирьцов сбегал к кладовке, оценил кованную дверь — и правда похоже на крышку гигантского сундука, и немедленно рванул в гараж. Надо ехать снова в отделение, умолять, чтобы ему помогли освободить Сашеньку из злодейского плена. — Явился, гнида? — в гараже его встретил злобно ухмыляющийся Митька с парой здоровенных лакеев. Снегирьцов попятился, нервно сжимая трость: — Послушайте, вам совершенно невыгодно на меня нападать, это быстро раскроется и приведет к каторге, тогда как старые преступления... если таковые были, разумеется... еще никто не смог доказать... подумайте... Митька наклонил голову, о чем-то размышляя. — Ведь господа все на вас свалят, — убедительно произнес Снегирьцов, — крайними же окажетесь, ребята. — Врете вы все! — вдруг выкрикнул один из лакеев и замахнулся дубьем. Снегирьцов дернулся, уворачиваясь, но все равно пребольно получил по плечу. Он упал на одно колено и нащупал тайный рычажок на набалдашнике трости. — Подумай сам, — обратился он конкретно к Митьке, — для чего бы Гала велела от меня избавиться, под монастырь же тебя подводит. Я ведь сказал в жандармерии все, что знал уже, какой смысл. — Померла Гала, — ответил Митька хрипло и вытащил из кармана револьвер. Снегирьцов в ужасе откатился в сторону, под ноги одному из лакеев. Тот с руганью грохнулся, Митька выстрелил куда-то, вроде ни в кого не попал. Снегирьцов отчаянно рванул трость, обнажая тайный штык, который носил там только из моды, ни разу не довелось применить, а теперь он ткнул им не глядя в суматошное скопление тел и побежал к воротам гаража. Беззащитную спину леденил страх получить пулю. Двери распахнулись ему навстречу, дневной свет ослепил. — Всем оставаться на местах! Полиция! Руки вверх! Снегирьцов медленно поднял руки, со штыка стекали густые темные капли. — Расслабьтесь, сударь, — хохотнул поручик Мухоморенко и хлопнул его по больному плечу. Снегирьцов едва сдержал стон. — О, да вы боец, мой друг. — Вы.. следили за мной? — спросил Снегирьцов, поворачиваясь и вдруг осекся. Оба лакея стояли теперь на коленях с заломленными руками, а Митька лежал на полу в такой неестественной позе, что было совершенно очевидно: он мертв. — Совершенно зря вы его оприходовали, — заметил поручик. — Ценнейший свидетель был бы. — Я... — к горлу Снегирьцова подкатил тошнотворный комок, какое жуткое ощущение — сделать из живого, теплого человека мертвый предмет, — защищался... — Естественно, не волнуйтесь ни о чем. Снегирьцов сглотнул, а потом вдруг вспомнил и уцепился трясущимися руками за рукав жандарма: — Послушайте, поручик, Сашенька, его заперли в кладовке, а там такая дверь, без ключа не открыть... — Эдуард, разберитесь, — отозвался тот. — Идите, Володя, покажите, где держат пленника. Эдуард вырезал замки протезом, у него там оказалась встроенная циркульная пила, и вдвоем они выбили дверь ногами. — Саша! — он бросился к вжавшемуся в угол мальчику, тот держал в руках канделябр. — Как ты? Сашенька молча его обнял, с грохотом обронив свое оружие на каменный пол. На лбу у него у него краснела здоровенная ссадина, и Снегирьцов осторожно обвел ее пальцем. Утренний Сашенькин укус все еще зудел под лопаткой, плечо ломило, и эта боль, эти маленькие совместные ранки словно объединяли их с Сашей, связывали узами... — Почему вас здесь заперли, молодой человек? — голос Эдуарда звучал тихо, но как-то повелительно. — Маму к доктору увезли, а Митька, подлец... — зло ответил Саша. — Он тебе ничего не сделал? — Снегирьцов решил повременить пока с новостью об испустившей дух Сашиной маменьке. — Нет. Что бы он сделал! — Очевидно, злоумышленник хотел заманить вас, Владимир, — заметил Эдуард. Снегирьцов судорожно прижимал к себе Сашеньку, и как только он мог отпустить его одного в самое логово. — Пойдем, Саша, не будем оставаться в этом доме, вдруг еще кто из слуг в проклятой секте. — Вам бы следовало дать еще показания... — прошелестел Эдуард. И вечер Снегирьцов тоже провел в опостылевшем отделении. Но зато с Сашенькой вместе, он не позволил допрашивать его одного, упирал на то, что несовершеннолетнего не положено. И можно было держать его за руку и никуда не отпускать, и даже забыть о страшном ощущении входящего в человеческое тело штыка. А еще выяснилось, что наврал Митька насчет Галы, жива она, хоть заболела странной паутинной болезнью. Так что не зря Снегирьцов не торопился Саше обо всем рассказать. *** Эдуард предложил снова переночевать у них, и они с радостью приняли приглашение, снова сидели в гостиной и пили. Пришли еще несколько офицеров, в том числе и знакомые армейские, с которыми Снегирьцов неоднократно проводил время в Благородном собрании. Только поручика не было, и потому видимо Эдуард не снял не только протезов, но даже и мундира. Сашеньке тоже налили вина, и он, выпив, разрумянился и стал особенно хорошеньким. Снегирьцов обнимал его за плечи, целовал в щеку и лоб (около ссадины) невинно. А Саша развратно гладил его под столом по бедру, распаляя желания. — А вы знаете, что князь Н. весьма порку уважает, когда девка его по заднице розгой хлещет, — вдруг сообщил один из армейских. Они как раз горячо обсуждали злодеяния сей высокопоставленной особы. — Откуда знаете? — спросил Снегирьцов со странной тревогой и вообразил себе Галу со стеком, а рядом — князь на четвереньках и с исполосованными ягодицами. — Девки рассказывали, — заржал армейский. — Врете! — воскликнул кто-то. — Вы меня оскорбили, сударь, — пошел на афронт армейский и схватился за парадный кортик. — Успокойтесь, господа, — пытался урезонить их Снегирьцов, которого от вида холодного оружия пробрала тоскливая дрожь. — О чем спорить, пойдемте и допросим тех девок со всей строгостью. — Точно! — поддержал его жандармский офицер. — Это ведь и для дела полезно будет. Допросим, господа? Все согласились с неизменным в этих делах энтузиазмом. Кроме промолчавшего Эдуарда. — Поехали, Сашенька? Весело будет, — Снегирьцов потормошил своего юного возлюбленного, воображая, какие интересные штуки можно будет ему в бардаке показать. Но тот спал уже на столе, положив кулак под щеку. Замучился, видимо от дневных переживаний, да и встал рано. Снегирьцов отнес его в спальню, погладил по светлым вихрам и принялся раздевать. Сашенька доверчиво вытягивался во сне, помогая процессу, и Снегирьцов покрывал обнажающееся мальчишеское тело поцелуями. Так что, когда он стянул с Саши подштанники, то там все уже возбуждено было. Он лизнул кончик члена, а потом погладил крепкие ягодицы, проник меж них языком, испытывая божественный какой-то восторг от грядущего овладения этим гордым юношей. — Маменька... — вдруг сказал Саша во сне, и Снегирьцов отшатнулся. Проклятье, что он делает, домогается племянника в доме, полном гостей. Он накрыл Сашу одеялом и вышел в гостиную. — Вы идете, Владимир? Все только вас ждали, — обратился к нему один из приятелей. Перед Снегирьцовским взором закружились дивные прелести, в последний раз он обнаружил у мадам Зу-Зу совершенно замечательную девку, телом похожую на Венеру из Мелоса (только с ногами и руками, конечно). Правда, физиономия у нее была грубовато-деревенская, но когда это было важно рядом со столь роскошными достоинствами... — Нет, — героически отказался он, — не сегодня, господа. Абсолютно невозможно было Сашеньку одного оставить. Они еще посидели немного с Эдуардом, а потом тот откланялся. — Помочь вам разоблачиться, дорогой друг? — предложил Снегирьцов ему в спину. Взволновался вдруг, что поручик Мухоморенко до сих пор на службе, как же несчастный ампутант сам... Про денщика он почему-то забыл в тот момент. Эдуард замер в дверях, потом медленно обернулся: — Помогите... Второй раз за вечер он кого-то раздевал и второй раз испытывал волнение. Правда, сейчас он волновался о том, чтобы не повредить несчастному, отстегивая протезы. — Вам не больно, Эдуард? — прошептал он, вынимая последние штыри из изуродованного тела. — Все в порядке, Владимир, мне все время больно, но без них легче. У Снегирьцова аж в груди и в бедрах заболело от сочувствия, и он принялся молча расстегивать крошечные пуговицы на белой рубашке Эдуарда. Тот неотрывно смотрел ему в лицо и, кажется, даже не моргал. — Между ног возьмите, удобнее будет, — тихо посоветовал Эдуард, когда Снегирьцов неловко попытался перенести его в постель. Снегирьцов ухватил его как велено, невольно огладив лысый пах, и уложил среди подушек. — Спасибо, Владимир, — прошептал Эдуард, когда Снегирьцов погладил его по мошонке и животу напоследок. Снегирьцов заглянул в темные провалы его глаз и вдруг, преисполнившись сострадания, поцеловал в губы. Они были сухие и твердые. А еще Эдуард так жалобно вздрагивал и изгибался от поцелуев и ласк, а проход у него оказался таким дивно расслабленным, что и смазывать, наверно, не понадобится... — Не надо, — сказал Эдуард едва слышно, и Снегирьцов замер: — Простите... я... спокойной ночи, Эдуард. Он хотел было подняться, но короткие обрубки обхватили его. — Я хотел сказать... не надо туда рукой, пожалуйста. Можно сразу членом? — Да-да, конечно, Эдуард, — зашептал Снегирьцов, расстегиваясь и погружаясь в горячее и податливое. У него даже слезы на глазах выступили, и было непонятно, чего же во всем этом действе больше: извращенного вожделения или мучительной жалости. Глава 10 Саша проснулся от того, что замерз, одеяло на пол сползло. Натянул одежду впотьмах и пошел искать Володеньку, тот, верно, еще пил с товарищами. В чужом доме было темно и тихо, так странно, Володя не нашелся ни в гостиной, ни в других комнатах. Со стороны хозяйской спальни послышался вдруг вскрик и еще шорох какой-то, Саша не удержался и решил заглянуть, вдруг там поручик со своим калекой развратничают. В темноте ритмично двигалась чья-то белая задница, и Саша с ужасом понял, что это Володина задница, не удержался тот все же от разврата, хоть и обещал. А еще он разглядел обрубочки, жалко торчащие из-под Володиного тела, до чего же гадкое зрелище, Саша даже рот себе зажал, думал вырвет. Ремень в руках так кстати пришелся, он все не мог его в темноте в штаны заправить, так и таскал с собой. Калека забормотал и опять вскрикнул, а подлый изменщик принялся что-то шептать, о любви наверно. И Саша не смог больше вытерпеть, подошел и врезал ремнем по Володиной заднице. Аж пряжка отпечаталась — две скрещенные сабли, как у пиратов. Володя бойко скатился с уродца, обернулся, а Саша замахнулся и вновь ударил, хотел по роже попасть, да тот рукой закрылся. Из-под белой полы рубашки выглядывал торчащий член, влажный, будто Володя только спустил. Саша перехватил ремень и шлепнул этот отросток греха, вышло несильно, но Володя взвыл и повалился ему под ноги. На кровати хрипло рассмеялся калека и опять задвигал своими увечными конечностями. Саша хотел и его стукнуть, да побрезговал и принялся лупить по спине Володю, чтобы подлый изменщик навсегда запомнил урок. — Юноша, вы так до смерти убьете своего родственника, — послышалось с кровати насмешливое, и Саша остановился. Володя охнул и попробовал подняться, даже уцепился за его ноги, а потом вдруг спросил: — Эдуард, вы в порядке? Более Саша не выдержал. — Я тебя ненавижу и никогда не прощу. Между нами все кончено, — крикнул он подлецу на прощание и выбежал из комнаты. И всю дорогу до дома бежал, слезы сдерживал, а как домой зашел, не смог расплакаться. На шум спустилась вдруг бабушка, вцепилась в него, заохала. Так они долго сидели, обнявшись крепко в холле на диванчике. — Что же творится на свете белом, полиция была, говорят, устроили злодеи здесь свое логово, — шептала бабушка и гладила его волосы. — Я сердцем неладное чуяла, решила вернуться. — Убили злодея, Митька это был, а остальных арестовали, — успокоил ее Саша и опять про Володю вспомнил, сделалось так больно. Как он был слеп, отдал сердце свое подлецу и развратнику, а тот будто в насмешку выбрал для страсти столь ничтожный объект... — А Володенька где же, почему ты один пришел? Он мне записочку оставлял, что вы вместе в полицию... — Слышать не хочу про этого негодяя, — прервал ее Саша решительно. — Он для меня все равно что умер. — Сашенька, что же ты говоришь... — удивилась бабушка, а потом отвела в комнату и напоила чем-то. Саша быстро уснул, воображая, что лежит в гробу среди белых лилий, прекрасный и мертвенно-бледный, а Володя рыдает над ним горько-горько. *** — Саша! — на пороге гимназии его Родька поджидал, треснул по плечу приветственно. — А я думал ты опять экзамены будешь осенью сдавать. Сашенька только усмехнулся неопределенно, до экзаменов ли сейчас. Бабушка с утра подняла его и заставила в гимназию идти, он спорить не стал, все равно дома невмоготу сидеть. — У нас попечитель будет новый, представляешь, — зашептал ему Родька вдруг в ухо. — Прошлый помер, застрелился, как полиция его арестовывать пришла. Он в секте главный был, ну, в той, которая девиц резала. — Брехня! — ответил Саша, он-то помнил жандармские разговоры. — Князь Н. там главный был. — Читай, — протянул ему Родька газету, позаимствовал у папеньки утром. — Помнишь, мы девку нашли в доме заброшенном, так это тоже их рук дело, сектантов проклятых. Вынули ей все внутренности и сожрали! — Зачем? — Омолодиться хотели! — Родька загадочно выпучил глаза. — Да ты читай. Сашенька удивился очень, прочитав статью, вот бы Володю расспросить, как все на самом деле было. И еще огорчился изрядно, прежний-то попечитель гимназии был маменькин добрый знакомый, отчего Саше сходили с рук все невинные шалости. Весь урок географии Сашенька мучился желанием рассказать приятелю о своем горьком разочаровании в любви, а на перемене не выдержал. Они сидели у открытого окна в туалете, на подоконнике прямо, а ноги на улицу свесили. Родька держал в зубах незажженную сигарету и вдруг похвастался, что познал сладость плотской утехи, папенька в заведение его водил, к девицам. — Я тоже познал, — горько сказал Саша, — по любви. — С горничной? — Нет, с одним... с одной дамой двадцати семи лет, — Саша вовремя сообразил не все Родьке рассказать. — Со старухой? — Дебил! — он стукнул Родьку по лбу, а тот возьми да и выпади в открытое окно со второго этажа, прямо под ноги классному наставнику, синяками отделался и чуть не оторванным ухом. Так что ко всем Сашенькиным горестям добавился еще и выговор, велели маменьке в гимназию явиться для беседы. *** — Что же, голубчик, не побежите за своим отеллой? — спросил Эдуард, криво усмехаясь. Снегирьцов застегнул штаны, а потом с невольным стоном присел на постель: — Не стоит, пожалуй, юноша взволнован, пусть остынет. Он покосился на разверстую промежность Эдуарда, оттуда вытекало белое, бедра и живот тоже забрызганы этим. Да, Снегирьцов кончил в тот самый момент, когда Сашенька врезал ему. И сложно было сказать, раскрасил ли знаменательный удар по заднице наступивший как раз экстаз, или же наоборот: ослепительный экстаз был спровоцирован знаменательным ударом. Но Эдурда он оросил чуть не до плеч, выдернув не вовремя, знатный выстрел получился. Снегирьцов принес влажное полотенце и принялся изничтожать следы своего преступного вожделения на теле калеки. Тот послушно подставлялся и пристально глядел ему в лицо. — Я пойду к себе, пожалуй, — улыбнулся ему Снегирьцов. — А то явится сейчас еще один отелло, и не избежать мне дуэли... А это будет совершенно некстати. — Что вы, не беспокойтесь. Петенька не будет в претензии. — Зря вы так полагаете, — с осуждением покачал головой Снегирьцов. — Наша привязанность давно не похожа на свежую рану, все затянулось, — цинично ухмыльнулся Эдуард. — Неправда, — успокоил его Снегирьцов, накрыл одеялом и, зевая, поплелся в гостевую спальню. Перенесенное волнение все еще будоражило его, отзываясь во всем теле нервным подрагиванием, и томной, тянущей болью... Интересно, скоро ли остынет Сашенька? Он рассеянно улыбнулся, вспоминая себя в том же возрасте. А вдруг и в самом деле не простит? Да нет, не должен... Во сне он увидел вместо своеобычных непристойностей Сашу, тот был в гимназической форме и с розгой в руке. Сам Снегирьцов же, неизвестно каким образом оказавшийся в своем возрасте в классе, пытался рассказать ему про греческие глаголы и, к своему ужасу, не припоминал ни одного! *** На следующий день Снегирьцов с изумлением зачел утреннюю прессу с разнообразными скандальными инсинуациями и неаппетитными подробностями. — Что это, судари? — Князь Н. мутит воду, — хмыкнул поручик Мухоморенко. — Скользкий тип, полагаю, выйдет сухим. Вот только не понимаю, зачем было слито столько информации прессе, да еще и много истинного. — Знаете, мой друг, — ответил Снегирьцов, подумав, — это же известный прием современной риторики: ежели скандал неизбежен, то надобно раздуть его до немыслимого и фантастического, и тогда уж приличным людям и думать о нем не захочется, такую оскомину набьет. — Возможно, — едва слышно заметил Эдуард, под глазом у него темнел синяк. Снегирьцов решил навестить Галу в клинике, и там был застигнут очередным известием об ее кончине. Только теперь в этом не было никаких сомнений, он стоял перед смертным одром и с ужасом глядел на ее тело. Несчастную поразила страшная болезнь, имеющая, по-видимому, грибковую природу. Какие-то жуткие кожные поражения и паутинная плесень, проросшая чуть ли не насквозь. То, что осталось от бедной женщины, узнать можно было с большим трудом. — Но как? — спросил он у присутствующего тут же врача. — Как болезнь могла развиться до такой степени в столь малые сроки? — Новый, изумительно активный штамм, коллега, — отозвался врач с неуместным энтузиазмом. — Хотите посмотреть, с какой скоростью происходит заражение? Снегирьцов болезненно поморщился, отворачиваясь от застекленного проема. Хоть и оказалась Гала злодейкой, но все жалко ее было. — А покажите, коллега, — отозвался он с должным прискорбием в голосе. — Надеюсь, вы это не на мне покажете? Доктор добродушно хохотнул и повел его в лаборатории: — Вы совершенно правы, непременно нужно полный защитный костюм надеть, новая зараза хоть и передается исключительно при контакте, но предосторожность! Снегирьцов, обряженный в скафандр, как у гидронавта, с любопытством разглядывал ящик с пораженными паутинным грибком морковками. — Так изначально это растительный паразит? — изумился он. — Да! И посмотрите, как необыкновенно он взаимодействует с белковым организмом! — доктор предвкушающе потер ладони, а потом выловил щипчиками одну морковь, да и бросил ее в террариум с белым хомячком. В террариуме, помимо хомячка, плавал кусок тумана. Несчастное животное забилось было в угол и гневно зацокало, но доктор неумолимо пододвинул морковку к самому его носу, контакт был неизбежен. — Отвратительно, — с чувством резюмировал Снегирьцов через двадцать минут. За это время хомячок успел покрыться белым налетом и издохнуть. — Погодите, дальше интереснее будет, — голос доктора искажался шипением динамиков. — Какая страшная зараза, — покачал головой Снегирьцов, когда хомячок пророс пушистой плесенью и разложился почти. — Надо немедленно сообщить властям и объявить карантин. Это же похуже бомбы будет, если война. — Постойте-постойте, вы не знаете еще самого интересного! — доктор схватил очередную морковку и повлек Снегирьцова к следующему террариуму, с серым хомяком, но без тумана. — Вот, убедитесь в поразительной разнице, — провозгласил доктор с торжеством. Спустя полчаса серый хомяк продолжал жить как ни в чем не бывало. — Все дело в тумане, не так ли? — Снегирьцов был впечатлен. — Да! Без тумана это всего лишь безобидный грибок, максимум способный извести запасы в погребе. Ах, дорогой коллега, свойства ростовского тумана до сих пор так мало изучены. Они увлеченно уморили еще пару мышей, потом обсудили сравнительные анализы туманов из различных жерл... А потом их прелюбопытная дискуссия была прервана самым бесцеремонным образом, жандармерией. Снегирьцов аж застонал негромко, вообразив себе все эти допросы и показания по новому кругу. Но от него потребовали совсем немногого: только опознания тела. Он опознал, хотя в душу его закралось вдруг сомнение: отчего Митька так уверенно о Галиной смерти говорил заранее, неужто прозрел подлой своей душой? Или же знал о грядущем событии, да время перепутал? И верно ведь, как вовремя Гала преставилась, словно по заказу сразила ее ужасная болезнь. Терзаемый мрачными подозрениями, он лишь отмахнулся от поверенного, втирающего чего-то там о семейном деле. Надо ехать домой, как там Сашенька, простил ли его? В случае чего можно и на коленях поумолять о прощении, покойная супруга ни разу не смогла устоять против этого. А еще его волновала Гала: ведь если та каким-то образом жива сейчас, то не похитит ли она сына? Глава 11 Саша в комнате своей закрылся, страдал и капал себе воском на руку. Вот бы Володьке на срамные места так, за измену. На запястье оставались красные пятна, как следы неведомой болезни, которая маменьку поразила. Бабушка утром еще обещала его с собой к доктору взять, который маменьку лечит. Саша ждал-ждал ее, до вечера аж, да и спустился вниз, наконец не выдержав. А еще тайная надежда была на Володю наткнуться. Так и случилось, в гостиной сидели оба — изменщик и плачущая бабушка. Та, как Сашу увидела, еще сильнее слезами залилась: — Сашенька, сиротка ты мой бедный... Галочка наша... — Померла она, — сказал Володя и посмотрел на Сашу бесстыжими глазами. *** — Как... как умерла? — Сашенька резко побледнел, даже маленькие веснушки стали видны. — Ведь еще вчера... Бабушка вскочила и принялась поить его водичкой, а Снегирьцов сжал кулаки и уставился в окно. Вспомнилось вдруг, как ему принесли известие о смерти жены. — Поплачь, Сашенька, легче будет, — убеждала мальчика бабушка, а тот смотрел сухими глазами на Снегирьцова: — Я хочу ее видеть. — Пойдем, — согласился Снегирьцов. — Разве можно ребенку такое показывать, Володя, бог с тобой! — Почему нельзя? — вскинулся Саша. — Можно-можно, оставьте, маменька, Саша уже взрослый. А вы пойдете с нами? — Нет... Нет, — добрая старушка замотала головой. — Не хочу такие ужасы видеть. В автомобиле повисло тяжелое молчание. — Про какие ужасы бабушка говорила? — наконец прервал его Саша, голос у него был хриплым. — Увидишь, Саш, болезнь уж больно неприглядная маменьку твою сразила, — пробормотал Снегирьцов, лавируя меж двух загадочных драндулетов с огромными трубами. А перед проемом в камере морга Саша зажал рот руками и прислонился обессиленно к Снегирьцову. — Пойдем, отсюда, Володя, немедленно... Он обхватил мальчика за плечи и поспешно вывел из клиники, служители в фартуках провожали их любопытствующими взглядами. *** За всеми этими заботами незаметно наступила ночь, и бабушка уже спала, когда они вернулись. — Подать ужин, барин? — спросил лакей, глядя на них как-то одновременно, так что непонятно было, к кому он обращается. Снегирьцов усмехнулся, прислуга явно была в растерянности, не зная, кого считать за хозяина в доме. — Чаю подай, в кабинет, — велел он. — Саша, ты будешь кушать? Саша коротко мотнул головой: — Я к себе пойду. Снегирьцов догнал его уже около спальни и, втолкнув в дверь, молча прижал к стене. — Отстань, подлец, — зашипел тот, злость в его голосе отдалась нервной волной в животе. — Прости, Сашенька, я больше никогда, бес попутал, поверь мне... — он стиснул худой мальчишеский затылок, чувствуя, как бешено бьется жилка под рукой, и провел губами по Сашиному виску. — Уходи, — упрямо повторил Саша, и растерянно оглянулся, когда Снегирьцов отступил. — Хорошо, если ты так желаешь, — он, напряженно улыбаясь, отошел еще на пару шагов. — Да, желаю, — Саша топнул ногой. — Предатель!.. Стой, куда пошел? Снегирьцов, не отвечая, запер дверь, за что чувствительно получил по плечу. Он обернулся и резко дернул на себя размахнувшегося еще раз Сашу. Поцеловал насильно почти, чувствуя, как расслабляются теплые Сашины губы, поддаются его напору. — Прости, Саша, прости, — повторял он, подталкивая его к кровати. Саша слабо упирался, и тогда Снегирьцов опустился на колени и поцеловал его в живот, через рубашку куда-то. Саша судорожно вздохнул: — Ладно, Володя... Но в последний раз... — Конечно, любимый, — горячо зашептал Снегирьцов в его обнаженный уже пах. — Больше никого, клянусь, только ты. Кожа у Саши была такая нежная и чистая, одно удовольствие ее лобызать. Снегирьцов усердно вылизывал его, оттягивал слегка яички в нужный момент, не позволяя Сашеньке кончить раньше времени, и проникал языком к воротам наслаждений. — Ты... ты чего хочешь, Володь? — очнулся вдруг Сашенька, когда его специально заготовленным кремом смазали. Снегирьцов этот крем из клиники стащил, под руку попалось. — Любви, конечно же. — Нет, не так... — Сашины глаза испуганно распахнулись. — Что же мне, так — с другими искать? — грустно спросил Снегирьцов, поглаживая его промеж ног. — Нет... — Не бойся, я больно не сделаю, — пообещал Снегирьцов, и Саша медленно кивнул, ресницы его томно опустились, в потемневших глазах плескался огонь желания. Снегирьцов ему улыбнулся, малейшие оттенки дискомфорта, страха или удовольствия на Сашином лице откликались в его душе восторгом, тем чистым и искренним чувством восхищения, которое охватывают человека только во время божественной мессы истинного служения. Проникая в невинное Сашенькино тело, он, казалось, проникал в бесплотный мир духа, возносясь из бездны порока в небеса любви и единения. — Володь, — прошептал Саша позже, когда они уже просто обнявшись лежали, — а маменька, она... Он вдруг всхлипнул и уткнулся лицом Снегирьцову куда-то в шею. — С маменькой твоей дело темное, — таинственно прошептал ему на ухо Снегирьцов. — Может, это и не она в клинике была... — Тогда кто? А где она? — Саша приподнялся, глаза его блестели в отблесках тумана. — Не знаю, но вот послушай, какое дело... — и Снегирьцов решился поделиться с ним всеми своими подозрениями, в конце концов, всегда лучше знать, чем не знать и горевать. — Так значит, завлекли маменьку проклятые сектанты в свои игры, — Сашу явно захватила неведомая тайна. — Выходит, так... Глава 12 Саша сразу поверил, что маменька жива. Мертвое тело, которое они в клинике видели, ничуть на нее не походило, кокон паутинный какой-то. Дома они вместе с Володей распотрошили все на маменькином туалетном столике и в гардеробе, а также в Володином кабинете, бывшем папенькином. Саша увлеченно искал хоть какие-нибудь следы преступной деятельности, вдруг сохранились описания сектантских ритуалов. Идея чудесного омоложения, про которое в газетах писали, запала ему глубоко в душу, настоящее спасение для Володеньки. Но удалось найти лишь пачку писем (Володя сказал, что неприлично все же чужую переписку читать, и забрал их у Саши), и еще плеть с интересной рукоятью — в виде огромного черного фаллоса. Саша разглядывал находку и предавался сожалениям, что так быстро Володю простил, надо было проучить хорошенько, чтобы тот и думать забыл о блуде. — Скажи, Володя, это ведь он тебя соблазнил, да? А ты калеке несчастному отказать не смог? — Саша плеть не выпускал из рук, до чего удобно держать было. Володя молчал, сознавал вину свою, значит. Саша уже хотел его легонько по заду стукнуть, будто бы в шутку, но бабушка в комнату вошла, помешала. Володя ее на следующее же утро в усадьбу отправил. А еще в гимназию сходил и бранился потом хуже маменьки, даже розгой грозился. — Я буду, буду учиться, Володя, все экзамены сдам, — теперь Саша его уговаривал, пытаясь протиснуть колено меж дядюшкиных бедер, они полураздетые возились в Володиной постели. — Придется преподавателей нанять... мазь возьми, неуч. — Давай так, пожалуйста, — стало вдруг интересно, позволит ли Володя без смазки вставить. Саша прижал его к кровати посильнее, и тот вдруг затих и закрыл глаза. Он не собирался всерьез больно делать, хоть и трепетала душа от сладостных воспоминаний, как Володя от ремня повалился к его ногам... — Я пошутил, не бойся, — зашептал Саша извинительно и перевернул Володю на живот — так ему более всего нравилось. А ежели на четвереньки подняться его заставить, то можно созерцать любовный акт во всей красе, на округлой ягодице к тому же не сошел еще след от удара пряжкой. Он погладил синяк, а потом шлепнул ладонью, член его двигался в Володином теле, выгнутом страстно и покорно. Саша пожалел, что плетку бабушка у него тогда отобрала и выкинула, обозвав мерзостью, вот бы сейчас... Он не сдержался и принялся осыпать ударами Володину задницу, и, хоть тот вскрикивал и стонал, остановился Саша только когда кончил. — Прости, прости, — Сашенька сразу же обнял Володю испуганно, даже не сразу заметил, что под ним вся кровать семенем забрызгана. — Володя, я... прости меня... — Попить принеси, — хрипло ответил тот, не сердился вроде бы. Саша налил воды из графина и подал Володе, сердце его ликовало, как всегда после соития с любимым, но и совестно было, как же он так мог... — Хочешь, ты меня теперь? — спросил он покаянно. Отдаваться Саше нравилось меньше, все же неуправляемое удовольствие получалось, со странным оттенком, и саднило потом неприятно. Володя только рассмеялся в ответ тихонько: — Завалишь экзамены, выгоню тебя совсем из спальни. — Я все сдам, завтра же заниматься начну, — внутри аж похолодело, неужто Володя на такое способен. *** Днем Сашенька усердно посещал гимназию, а после занимался дополнительно, корпел над занудными книгами. Дожидался возвращения Володи, чтобы с лобызаниями наброситься и поскорей к разврату перейти. Вот и сейчас расположились они прямо на ковре посреди гостиной, терпенья не хватило в спальню идти. Завозились, освобождаясь от одежды, Саша давно уж хотел припасть к желанному телу. — Запах странный, будто подох кто-то, — прервал Володя его возвышенные мечтанья. — Может, Конрадище дух испустил, — захихикал Саша. В гостиной и впрямь попахивало сладковато и гнилостно, вспомнился некстати жандарм-калека. — Погоди, Саш, воняет ведь сильно, от окна самый смрад идет. — Конрад, кис-кис, вылезай, дохлятина! Никто не отозвался, и стало вдруг тихо-тихо. Саша лишь сейчас заметил, что стемнело почти, и сглотнул нервно. Одно из окон было открыто, штора слегка колыхалась, и через подоконник перевалился первый сиреневатый клочок тумана. А у портьеры стоял натуральный мертвяк, голый и с перекошенной синюшней рожей. В животе у него зияла загнившая рана, Саше даже показалось, что там копошится нечто белесое, вроде червяка. — Не ждал, гнида? — мертвяк развернулся и шагнул неловко, чуть не упал. А Саша признал в нем Митьку и ужаснулся, все же страшное чудовище получилось. — Пошел вон! — Володя схватил совок с каминной стойки и попытался отогнать гниющего Митьку, но тот не обращал внимания, приближался бочком. — Таким только голову рубить, иначе не убьешь! — вспомнил Саша детские страшилки. — А потом сжечь надобно. — За топором беги, в кладовой должен быть, — голос у Володи обманчиво-спокойный был, и Саша не стал медлить, со всех ног кинулся к боковой двери. Успел увидеть лишь, как Володя кочергой Митьку пронзил, и еще совком треснул. А в коридоре Саша чуть с ног не сшиб родительницу, та как специально за дверью дожидалась. — Маменька! — он прижался к ней на мгновение. — Я знал, что вы не умерли, Володя сказал. А еще там Митька дохлый! Саша опомнился и потащил ее за руку, маменька оказалась на удивление слабой и легкой, не то что Володя. — Пойдем, милый, пойдем со мной... поезд скоро. А Митьку не бойся, не вышло с ним правильного оживления, — засмеялась маменька. — Неудачный экземпляр все же, да и при жизни только для одного был годен. — Для разврата? — спросил Саша, получил по губам и очень разозлился от этого, даже маменьку оттолкнул и крикнул: — Я с вами никуда не пойду! А правда, что у злодеев вы главная были? И сам своих слов испугался. — Это тоже Володя сказал? — Да все знают в жандармерии, и про князя Н. и про вас! — Александр! — Прощайте, — сказал ей Сашенька, уезжать без Володи он точно никуда не хотел, даже в Африку на поиски папеньки вместе собирался отправиться. — Идиот, — прошипела маменька ему в спину, Саша бросился обратно в гостиную, там подозрительно все затихло. Посреди комнаты лежал пронзенный Митька, до чего жалкое зрелище, а рядом стоял Володя с каминным совком. Откуда-то из-под дивана вылез Конрад, обошел поверженного мертвеца, принюхался недовольно и заскреб лапой, будто закапывал. Саше стало интересно и страшно одновременно, вдруг опять оживет. — Маменька приходила, — сказал он Володе. — Я с ней не поехал, решил с тобой остаться. — Сообщить в жандармерию надо... Не про Галу, про это вот, — тот совком указал на распластанное перед ними тело. — Прелюбопытнейший случай. — Да, не надо про маменьку... Рубить Митьку на части они не стали, завернули в ковер, который в гостиной лежал на полу, все равно тот испорчен был безвозвратно. Конрад скакал по комнате как бешеный, Саша еще удивился, мышь что ли поймал. — Помоги-ка, — попросил Володя, пытаясь схватить кота. — Брысь, тварина, — Саша слегка пнул распоясавшееся котище, отчего тот выронил наконец свою добычу — отгрызенный Митькин палец. — Фу, гадость! — Жаль, бабушка не видела, — засмеялся вдруг Саша, до того живо представил бабулин обморок от пальца. А уж если в гимназию принести... Но Володя не разрешил, присовокупив палец к прочим останкам. Глава 13 — Так и сказала, экземпляр, мол, неудачный? — переспросил Снегирьцов, разузнав у Сашеньки все подробности разговора со злодейкой. На спине выступила холодная испарина. — Да, а что? — отозвался Сашенька легкомысленно. — Иди же сюда. Они были в ванной, решили отмыться после мертвечины. Мерзкий запах всюду преследовал, Снегирьцов даже сжечь одежду велел. Вот бы коту еще пасть помыть... Он вздохнул, переступая босыми ногами на холодном мраморе, а потом забрался к Сашеньке, тот был горячий и скользкий от мыльной пены. — Как что, — зашептал он, натирая Сашеньку мочалкой, — ведь если есть неудачный, значит и удачные наличествуют. А как притащится сюда такой экземпляр? Его-то убить посложнее будет. — Надо оружие, саблю, башки им рубить! — обеспокоился Саша и даже вскочил, словно немедленно бежать собрался. Прямо перед Снегирьцовскими губами закачался возбужденный розовый член, и он не удержался, поцеловал его в самый кончик. — А куда твоя маменька направлялась, не сказала? — На поезд какой-то спешила, я ж говорю, — Саша с намеком подался вперед бедрами и по голове его погладил, захватывая волосы в кулак. Снегирьцов послушно открыл рот и принялся сосать, мысли в голове носились как бешеные, а в паху так и сводило похотью, совершенно невозможно сосредоточиться на проблеме ходячих мертвецов. Это же невероятно! Сашенька меж тем накончал ему на лицо, потом принялся вытирать, имея вид при этом крайне заботливый, еще и промеж ног его поглаживал. Нет, не могут мертвые оживать, наверняка это болезнь страшная, вариант той самой Ростовской Проказы, из морковки порченной произошедшей. Он застонал, уткнувшись в Сашино плечо и изливаясь ему в руку. А потом как осенило: — Так ведь на Варшаву поезд через час где-то! Надо немедленно бежать. Саша не стал спрашивать — зачем да почему, лишь кивнул и принялся собираться. Правда и жандармерия проявила дивную расторопность на этот раз, и, уже полностью одетый, Снегирьцов увидел их подъезжающий экипаж. — Через черный ход давай, — нервно сказал он Саше, Гала уходила, а жандармов никак нельзя в это дело вмешивать. Но и с черного входа уже стучались какие-то два господина. Они замерли на лестнице, глядя в окно, а потом Сашенька вдруг высунулся наружу и тут же отшатнулся обратно. — Мертвяки там, Володя, обойдем их. Они побежали на кухню. — Скоро приготовится, — обратилась к ним кухарка. — Немедленно к парадному на выход, Глаша, и всем людям приказ передай, — бросил ей Снегирьцов, а потом выпрыгнул вслед за Сашей в окно. Шляпу его сдуло ветром обратно в кухню, вслед донесся изумленный возглас Глаши. Мертвяки продолжали долбиться в дверь, а Сашенька, подхватив вдруг обрезок бронзовой трубы с вентилем, бросился к ним. Снегирьцов тоже взял какую-то железяку, они тут лежали аккуратной кучкой. Трость в мертвечине пачкать не хотелось. — Не убивайте, господин, пожалуйста! — обернувшийся вдруг мертвяк пал на колени, отчего Сашенька, явно жаждущий снести ему голову, промахнулся и врезал второму по локтю. Рука у того отвалилась, а сам он испуганно прижался к стене. — Замолкни, нечисть, — воскликнул Саша и снова замахнулся. Мертвяк протянул к нему умоляюще руки, в темных пальцах блестел серебряный крестик. У Снегирьцова в груди отдалось какой-то ломкой болью — до того жалостное было зрелище. Саша тоже растерянно медлил. — Не надо, Саша, оставь их, пусть скажут, зачем пришли. — За мадам Снегирьцовой... за Галой... обещала вылечить... сюда велела идти... — забормотали мертвяки вразнобой. — Нету ее здесь, уймитесь, — отрезал Саша и покачал трубой значительно. — Чем же вы заразились, господа, — просил Снегирьцов с брезгливым состраданием, и отступил подальше, утягивая за собой Сашу. Мертвяки были приличные — в котелках и галстуках, может, чиновники, даже и девятого класса... или выше. Наверно, на их месте любой мог оказаться. Несчастные, захлебываясь словами и торопясь, принялись рассказывать о каком-то вечном сиянии, великой госпоже, печати зверя и прочей каббалистической муре, каковую образованному-то человеку и слушать зазорно. Точнее, было б зазорно, кабы не походили они во всем на натурально разлагающиеся трупы. Снегирьцов, прижимая к лицу платок, наблюдал, как один из них робко подбирает свою руку, а второй с трудом поднимается с колен. Они были совсем безобидные, но тем не менее: как могла бескровно отвалиться только что шевелящаяся рука? Ростовская проказа ведет себя как приличная болезнь, уж если что поражает до омертвелости, то оно никак не шевелится. Интересно, а как выглядит мозг сих мертвяков? Вот бы вивисекцию произвести... В этот момент Сашенька захихикал ему на ухо: мол, а если шмякнуть им по башке, что будет? — Саша, что за детская жестокость, — покачал он головой, но не удержался-таки от усмешки: до чего восхитительное согласие мыслей, прямо вторая половинка души. Мертвяки испуганно замолкли, а Снегирьцов прямо чувствовал, как стремительно утекало время, жандармы стучались в двери, Гала садилась на поезд, прокаженные брели по городу, угрожающе клубился туман. А он ничего, ничего не успевал, потому что не мог разорваться надвое. — Сашенька, — наконец решился он. — Сможешь этих господ к жандармам провести и потребовать, чтобы их немедленно к доктору Кутайцеву отправили на обследование? И насчет Митьки объясниться правильно сумеешь? — он шевельнул бровями, намекая на Галу. — Вот еще! — рассердился Саша. — Желаю идти с тобой, на приключения. — Но никак же невозможно вместе! — воскликнул Снегирьцов в натуральном практически отчаянии. — Или ты пойдешь с известной особой объясняться, а я тут разбираться? — И пойду, — заупрямился Саша. — Хорошо же, иди. Надеюсь, ты знаешь, о чем говорить. Саша задумался, для какой такой надобности встречаться с родительницей и что выведывать — он явно представлял весьма смутно. — Ладно, только ради тебя, Володя, иди один на вокзал. Но смотри, возвращайся за мной сразу, как сможешь. — Конечно! Ты же поостерегись к больным прикасаться, как бы зараза не передалась. Точно справишься? — Еще бы! — ответил Саша заносчиво и замахнулся на мертвяков: — А ну, пошли! — Не обижай их, умоляю, — крикнул Снегирьцов им вслед, а потом бросился к машине. *** Он поспел за полчаса до отбытия варшавского экспресса, заскочил в вагон первого класса и сунул два рубля проводнику. Однако дама, на которую тот указал, хоть и походила чем-то на Галу, но увы. В отчаянии Снегирьцов заглянул во все восемь купе и в одном чуть не получил по морде: застал парочку в летах за непотребством. Во втором вагоне его также ждала неудача, а больше на обследование поезда времени не было. Снегирьцов даже хотел было уже купить билет, но... Не поехала бы Гала во втором классе. Или, тем паче, третьем. Нет, здесь искать ее бессмысленно. Он стоял на перроне, провожая взглядом уходящий экспресс, и вспоминал ту пачку писем, что они с Сашенькой нашли. Там были совершенно неважные записочки и поздравительные открыточки от светских знакомых, но вдруг всплыло название: "Веселый пилот". Богемная кафешка у станции дирижаблей, Гала там обожала назначать встречи, сколько раз Снегирьцов ее туда сопровождал. Он сам себе напоминал слепо мечущуюся ищейку, позорно потерявшую след сладкой добычи. Ах, зачем он медлил, надо было сразу же за Галой бежать, как только с Митькой они расправились, почему же самое важное доходит так поздно. А сейчас страшная тайна жизни струилась сквозь его пальцы и испарялась. Он подъехал к "Веселому пилоту", уже ни на что не надеясь, здесь было как всегда — полумрак, туманное мерцание по углам и публика, на которой было даже не стыдно с непокрытой головой ходить. — Здравствуйте, Гала. Она сидела за своим любимым столиком одна и потягивала коктейль. — Явились все-таки, Володенька, догадались — куда. — И не боитесь вы, дорогая, вот так, при свете дня разгуливать среди живых? — нервно улыбнулся он, присаживаясь. Она выглядела как-то по-иному, то ли прозрачно, то ли нарисовано, ему мерещились инфернальные тени на краю зрения и за собственной спиной, туман под Галиной вуалькой, красные глаза и запах гнили. Пальцы в ботинках поджимались, в животе было пусто, нет, это все ерунда, надо взять себя в руки. — Чего же мне по-вашему бояться, Володенька? Жандармерии, каковую вы так любезно на меня натравили? — Не обвиняйте меня, Гала, я никого не убивал. — Вот как? А Митьку так два раза, если память мне не изменяет, — засмеялась она так искренне, даже ручкой прикрылась. — Все бы вам к словам придираться, милая, — улыбнулся в ответ Снегирьцов, он постепенно осваивался. — Скажите лучше, вы меня здесь ждали? — Признаться, — в ее голосе теперь совсем не было веселья, — я ждала вас вдвоем с Сашенькой. Разочаровали вы меня, братец, сильно. — Саша в жандармерии, — поспешно вставил Снегирьцов, вдруг испугавшись за мальчика. — Что ж, вы мне и один сгодитесь, пойдемте, — Гала стремительно вскочила, направляясь вглубь заведения. — Куда? Но она не ответила, молча удалялась, и он поспешил за ней, как намагнетизированный. Право, не бросать же все внезапно, после стольких поисков. Глава 14 Гала привела его в какие-то ангары, Снегирьцов нервно оглядывался и думал о жандармерии: ах, почему он не передал им записки? Может, плюнуть на все и уйти, пока не появились Галины помощники? Меж тем, они уже зашли в заброшенный ангар, брели среди нагромождений непонятных обломков. А потом Гала открыла дверь во внутренний отсек, и оттуда шибануло вонью. — Пройдемте же, Володенька. — Увольте, дорогая, что-то здесь душно, я лучше проветрюсь. — Не бойтесь, не запру вас здесь, — засмеялась Гала, — вы же пришли за тайной жизни после смерти? Вот же она, там. Минут пять Снегирьцов стоял, не решаясь двинуться ни туда, ни сюда. Гала молча ждала, из открытых дверей полз зеленоватый туман. — Хорошо, пойдемте, — сказал он хрипло и словно в омут шагнул. В ангаре жили мертвяки. Снегирьцов прижимал к лицу платок, но не ощущал запаха туалетной воды, пропитавшей его. Мертвяки тихо сидели или бродили, провожали их пустыми глазами и расползались при приближении. — Это заразно? — спросил Снегирьцов. — Вы же наверняка хотите посмотреть, что у них внутри, — ответила Гала, вытаскивая кривой ножик из складок юбки, и поймала ближайшего мертвяка за шиворот. Руки у нее были в кожаных перчатках. "Откуда узнала", подумал Снегирьцов в панике. Мертвяк что-то жалобно запричитал, а Гала надавила лезвием ему на голову, явно собираясь трепанировать. — Прекратите! — крикнул он и схватил злодейку за руку. — Что же вы делаете? — Им не повредит. Кто-то дернул его за плечо, он отскочил, но никого не увидел рядом, лишь мертвяки. Мозг у мертвяка оказался на самом деле темный и поеденный словно. И совершенно мертвый. — Как же такое возможно, Гала, как вы это сделали... — Это не я, — Галины руки безвольно упали вдоль тела, — это тайна жизни. Душа. — Что, что душа? И кто эти несчастные, как их постигло такое? — он чувствовал, как трансцендентальные ангст и тошнота накатывали на него, мешаясь с тошнотой телесной. Может, его душа тоже отделяется, и он превращается в мертвяка? "Лучше смерть". — Они хотели узнать вечность, это чокнутые сектанты, Володя, не жалейте их, они сами ввязались в это. Как знаете, бывает: не все пройдут по дороге к истине, начнут сотня, а через пропасть перелетит один. Я перелетела. — И какова же истина, Гала? — Хотите, я вам покажу ее тоже, Володенька? — Нет! — он покрепче сжал трость и сунул руку в карман, прикасаясь к рукоятке револьвера. — Расскажите, если сможете. — Сие не поведать словами... Но истина, она похожа на пустоту. Бесконечную пустоту, в которой нету Бога. — Пожалуй, я останусь со своим Богом, — слабо улыбнулся он. — Пустоту и свободу, Володя, и веселье. Вам бы понравилось. Представляете: свобода от всего, и можно вечно прозревать истину. А ваш револьвер вам не поможет. — Вечно? Так вы все же достигли вечной юности, Гала? — Мне кажется, я достигла могущества. Эти жерла, они несут первородную силу... Она раскинула руки, и вокруг завихрился туман. Может, она сама превратилась в туман, подумал Снегирьцов, фигура Галы походила на завиток темного дыма. — И оно стоило жизни стольких людей? — А разве вы не убиваете животных в своих лабораториях в поисках истины, Володя? — У животных нет души, — рассердился он. — Когда-то говорили, что у женщин нет души. — И вы вознамерились доказать это на своем примере? Мертвяк с разрезанной головой ползал на четвереньках и скулил. Как он может производить звуки? — О, нет, — засмеялась Гала, — я лишь хочу сказать, что вы сказали глупость. Вчера души не было у женщин, позавчера — у иноверцев, сегодня у животных... Вы просто не знаете, о чем говорите. — Это вас не оправдывает, — упрямо ответил Снегирьцов, подумав, его натурально трясло от всего этого кошмара. — Стойте! Вы куда? Зачем вы приходили к Саше? Гала, как-то оказавшаяся в другом конце помещения, обернулась: — Он все же мой сын. Приведете ко мне его, как вырастет? Ему будет интересно. — Ни за что. Она засмеялась, уходя, а Снегирьцов бросился за ней, лавируя средь мертвяков. Но Галы нигде не оказалось, только плавали большие клубы тумана. Снегирьцов долго бродил по ангару, ища выход, мертвяки ползали за ним. Наверно, он сошел с ума и тоже стал мертвяком. Но выход наконец нашелся, и он, спотыкаясь, побежал к кафешке, силы почему-то покинули его. Оставалось лишь надеяться, что машина на месте... — Господин Снегирьцов! — навстречу шел знакомый жандарм. — Нашлись, слава богу. — Вы меня искали? — губы его пересохли, слова скреблись по горлу. — Да уж два дня как! — воскликнул тот жизнерадостно. И Снегирьцов посмотрел на свои руки, а потом попробовал отломать палец. Но руки были нормальные, белые, ничего не отламывалось, а из ссадины выступила алая кровь. Нет, он живой. *** — А где Саша, ему сообщили? — спросил он, когда закончился допрос. — О, да, ваш племянник ждет вас, — засмеялся поручик Мухоморенко. — Натурально, плешь проел мне за это время. Но, выйдя из отделения, он Саши не нашел, зато увидел Эдуарда. — Приходите, — говорил тот двум жандармским офицерам. — Только водки не несите, надоела, проклятая. О, здравствуйте, Володя. — Здравствуйте, господа, — поклонился слегка Снегирьцов. — А вы придете, Владимир? Отпразднуем последние события, — оживились те. — А что же, ежели не водка, — улыбнулся им любезно Снегирьцов. — Морфий принесите, Володя, вы же в клинике трудитесь? — слабо улыбнулся Эдуард. — Морфий — это хорошо... лучше кокаина. — А Пети не будет сегодня? — спросил его Снегирьцов с болезненным сочувствием. Никуда ему идти не хотелось, только домой, спать. — Нет. Снегирьцов хотел еще что-то добавить, но увидел вдруг подходящего Сашу и позабыл. Саша молча обнял его, и Снегирьцов сжал его в ответ, Саша был такой живой, и теплый, и родной, не отпускать бы его никогда. *** — Так что с дядей Володей, бабуленька, — расспрашивал Саша, прошло уже два месяца со дня таинственных и страшных событий. Как Володя тогда пропал, бабушка сразу из усадьбы вернулась и переживала очень, ругала подлую науку, сгубившую младшего сыночка, и случайно обмолвилась об иссякшей мужской силе. — Мал ты еще знать такое, вот подрастешь... — Да может он с женщинами, — хихикал Саша, бабушка так смешно лицо руками закрывала. — Я сам в бардаке видел. На прошлой неделе он согласился наконец-то с Володей туда сходить, тот пришел такой расстроенный от доктора Кутайцева — последний дохляк умер. "Надо было сразу умертвить, не давая ложной надежды, они так мучались... Сашенька, ты не передумал насчет мадам Зу-зу?" И Саша согласился пойти, но только чтобы Володе приятное сделать. И не пожалел, особенно интересно стало, когда Эдуардовы культи начали в разные отверстия пихать, за деньги немало желающих выискалось. Петя спорил с ним, влезет или нет, так весело было, и Володя тоже оживился, позабыл про неудачи в науке. А экзамены Саша не все сдал, провалился по греческому. Пришлось в Володину спальню через окно лезть, а потом еще чуть не драться. — Я тебе все равно вставлю, — зло шептал Саша, Володя замирал под ним на мгновение и вновь начинал сопротивляться. От этого становилось так сладко и тревожно, а еще они разбудили бабушку своим шумом, и та обеспокоенно стучалась под дверью. Саша воспользовался моментом и проник в Володину задницу, со смазкой даже, но все равно тот укусил себя за руку, чтобы не закричать. — Все... все в порядке, маменька, вам послышалось, — объяснялся Володя с бабушкой через закрытую дверь, и от этого драть его было еще приятнее. — Идите же спать скорее. — Я подумала, воры залезли, — вздыхала бабушка и все не уходила. — Тише, — беззвучно шевелил губами Володя. Саша вгляделся в его лицо и вдруг вспомнил, как Володя пропал, и как искали его два дня. До сих пор такой ужас охватывал, стоило лишь представить, что больше они не увидятся. Но Володя нашелся и лежал сейчас под ним на спине, а Саша так его любил, каждую черточку, прилипший ко лбу завиток, засос на губе. Он даже двигаться перестал, чтобы не обкончаться раньше времени... ***Год спустя Снегирьцов бездумно брел по бульвару. В прозрачном вечернем воздухе хрустально перезванивались трамваи, наглые голуби Монпарнаса путались под ногами. При известной ловкости особо зазевавшейся птице можно было наступить на хвост. Или ткнуть тростью. Он зашел в одну из своих любимых кафешек, "Ротонду", заказал вина... Дешевая и буйная атмосфера этих мест привлекала его вдохновенной какой-то свободой и легкостью общения. Вот уже за его столик подсели полузнакомые студенты, то ли художники, то ли поэты, и принялись трепаться о дохлых ослах и муравьях. Он угостил их вином и рассказал байку о мертвяках, породившую беспредметный спор. Снегирьцов смотрел на улицу, поджидая Сашу. И вот тот явился, стремительный и юный, и Снегирьцов улыбнулся, помахав ему рукой, он думал о том, что скоро кончится их последнее лето. Саша останется в Париже, в Сорбонне, прекрасное место для столь энергичного юноши. — Как прошел твой доклад, Володя? — Саша развернул и оседлал стул, ярко-серый его взгляд отдавался теплом ниже живота. — Прекрасно, — отозвался Снегирьцов. — А ты знаешь, в районе Кейптауна тоже вылезли жерла, чем-то похожие на ростовские. Это надо непременно проверить. — Конечно, проверим, Володя, — засмеялся тот, наклоняясь к нему ближе. — А ты решил все же, на какой факультет поступать будешь? — улыбнулся в ответ он. — Вот еще! Я не собираюсь тратить еще несколько лет на глупости, — решительно ответил Сашенька. Снегирьцов поднял насмешливо брови и потрепал его по коротко обрезанным волосам: — А куда же ты собрался? Неужто в гвардию? — К чему? — ухмыльнулся в ответ Сашенька. — Я б, пожалуй, остался в Париже поучиться, тут весело. Но только если ты будешь здесь жить. — Я буду к тебе приезжать. А тут и правда весело, можно же и не в Сорбонну, а вот в Школу Изящных Искусств, как господа, — он махнул рукой в сторону давешних студентов. — Откуда приезжать? — нахмурился Саша. — Из... Ростова, — слегка запнулся Снегирьцов, право же, кто знает, куда его занесет, — или Кейптауна... — Значит ты в Африку намереваешься, а я — в Париже тухни? Не бывать такому, — разгневался Саша и дернул его к себе за руку, отчего их лица оказались уже совсем близко, наклонись еще чуть-чуть — поцеловаться можно. — А как же образование, Саша? — Как будто, поступи я в гвардию — так стал бы более образован! — Хорошо, пошли же тогда, — сказал Снегирьцов, вставая, ему захотелось вдруг снова прогуляться. На душе стало снова легко и прозрачно, он так радовался тому, что Саша не соблазнился развеселой студенческой вольницей. Это первая любовь, думал он, улыбаясь и слушая Сашины рассуждения об Африке. Оттого мальчик столь уверен в ее вечности. И почему бы не позволить этой их любви длиться еще пару лет, пока не перерастет она в дружбу. Или дольше... Да, природа человеческая такова, что каждая новая любовь кажется первой настоящей — и самой последней в жизни, и почему бы не отдаться сей сладкой иллюзии, пока она так сильна? — Можно и задержаться в Париже, не сразу в Африку, — заметил он. — Господа студенты о синематографе рассуждали, и мне такая идея занятная пришла: а не снять ли фильму о наших мертвяках? Весьма поучительное зрелище было бы. — А у зрителей — инфаркт! — расхохотался Сашенька. — Верно, Володя, давай киностудию здесь организуем. Будем страшные фильмы снимать. И актриски... Но и в Африку надо непременно. — Конечно же. Они дошли уже незаметно до набережной и остановились теперь, глядя на Сену, всю в вечерних огнях. Пьянящее чувство свободы охватило в этот миг обоих, ведь весь мир лежал у их ног. И вся жизнь, полная приключений — перед ними, все, казалось, только начиналось, что в пятнадцать, что в двадцать восемь лет. И где-то там, впереди, их ждала восхитительная тайна этой самой жизни, и Гала, жуткая и манящая звезда в тумане неизведанного. КОНЕЦ