Геронторомантика

Выглядел Паучок неважно. Видеть его болеющим было странно и немного страшно, будто его ранили крошечным отравленным дротиком, который теперь не давал толком дышать и думать. И возможно обниматься, потому что Уэйда так и не обняли. Стоило надеть пижаму с пандой, против панд никому не устоять. – Ну же, можно забраться на самую верхушку башни Старка и чихать оттуда на город. Капелька героя каждому. Почти так же круто, как кидаться оттуда тефтельками. Хотя нет, на самом деле, нет. – Я не вылезу из этого одеяла даже за грузовик M&M's. Если в это окно заберется еще один придурок, ему придется иметь дело с моим градусником. Мягкое зубастое нутро кигуруми сползло с носа, и Уэйд сдвинул его повыше, чтобы на мгновение прижаться губами ко лбу. – На вкус, как блинчик. Ладно, это забавно. Но перспектива заснуть с открытым окном по-прежнему не радовала. – А если это будет моим последним желанием, ты закроешь чертово окно? – Ну что ты, я должен присутствовать при последнем вздохе. Дай послушать. Он удобно устроился на полу, скрестив ноги, положил голову на грудь Питеру и довольно засопел. Плавник топорщился парусом в штиль. Кто вообще решил, что это похоже на акулу? Ни капельки. Голубое и на ощупь, как сладкая вата. Жмяк. – А этот последний? А этот? А этот? А этот? А этот? – Уже скоро, – просипел Питер, потому что голова, с каждым вопросом прижимающаяся к груди чуть сильнее, вот-вот грозила его расплющить. И в некрологах напишут: "трагически раздавлен плюшевой акулой". Какая нелепая смерть. Уэйд поднял голову, мягкие зубки щекотно прошлись по щекам, и Питер невольно зажмурился. Голос бро внезапно стал до глупого серьезен. – Не скоро. Еще лет шестьдесят. Или сто. Ты будешь смешным чудаковатым стариканом в компрессионных лосинах, а у меня будет вся разгрузка в пилюльках. – Хочу голосовой аппарат, как у Хокинга. И летающее кресло. – Я буду носить тебя на руках! – Да кто ж тебе доверит такое сокровище. Уж через сто-то лет меня точно примут в Мстители. Может, где-то даже высекут мой профиль. – Профили с такими безвольными подбородками не высекают, я бы на твоем месте рассчитывал разве что на мемориальную доску. Дешевенькую такую, с ошибкой в фамилии. Подушка смазала окончание фразы. В комнате стало так тихо, что слышно было только дыхание и ретро-радио за стенкой. – Я никогда не постарею. Руки Уэйда сжались так, что невольно заныли ребра. – Ты будешь старый и сморщенный, как забытый артишок. Может, даже подгнивший с одного края. Через сто лет. И другие стариканы не будут с тобой водиться, потому что ты, ну, странный. Стариканы бывают так жестоки. Но я все равно буду ошиваться где-то неподалеку: у таких изюмин всегда припрятана пара шоколадных пудингов в тумбочке, а меня так легко купить.