Вечер случайных встреч

      Барная стойка полированного дерева мягко отражала блики светильников и теплым янтарным оттенком располагала к спокойному созерцанию. Равномерный гул голосов вокруг создавал приятный расслабляющий фон. Джон Уотсон с чувством полного удовлетворения жизнью протянул руку к наполненному услужливым барменом стакану. Джон почти всю неделю работал в больнице по две смены без выходных и сейчас, накануне законных двух дней отдыха, мог позволить себе слегка расслабиться. Обычно он предпочитал заведения попроще и подешевле, куда заходил пропустить стаканчик-другой с коллегами, но сегодня как-то так получилось, что его постоянной пятничной компании не собралось, а идти в любимый ирландский паб одному не хотелось. Поэтому Уотсон и решил изменить маршрут, развеяться и позволить себе новые осязательные и визуальные впечатления, пусть и сопровождаемые дополнительными тратами, в каком-нибудь другом месте. И вот сейчас Джон с удобством расположился на высоком табурете и неспешно оглядывался, смакуя вкус напитка и оценивая обстановку. И ночной клуб-ресторан «Эйфория» вполне соответствовал заявленному статусу – стильный, модный и одновременно респектабельный. Основными его посетителями, судя по всему, были успешные, но не чуждые демократизма представители среднего класса. Хотя Уотсон, даже при своей работе на две ставки и неплохой зарплате востребованного врача, в этот круг вписывался мало. И разница была даже не в образовании, материальном положении или его неформальных джинсах и пиджаке против преобладающих модных костюмов индивидуального пошива. Известные названия в винной карте не производили на Джона нужного впечатления от приобщения к высокому вкусу, как произвели бы на истинного знатока, а легкая ненавязчивая музыка, по замыслу хозяев заведения, долженствующая побуждать гостей к танцам и раскрепощению, наводила откровенный сон. Уж слишком далек он был со своим простреленным плечом, периодически возникающей хромотой, ночными кошмарами и трудностями с доверием от всей этой беззаботной публики. Уотсон тряхнул головой, чтобы совсем уж неприлично не отключиться прямо у стойки, и собрался с чувством выполненного социально-коммуникативного долга отправиться домой отсыпаться (как минимум до завтрашнего полудня, а может быть и дольше), когда услышал рядом удивленный голос: – Джон? Джон Уотсон?       Джон резко обернулся. Встретить в таком заведении кого-либо из знакомых было довольно неожиданно. Да и, если признаться честно, сил и желания на близкое общение с чем-либо, кроме подушки, у него сейчас не наблюдалось. В этот момент мужчина в зеркальных очках-пилотах, черных джинсах и черной же кожаной куртке, не дожидаясь приглашения, торопливо уселся рядом. – Привет! Как же я рад тебя встретить! – он, так и не снимая очков, с силой затряс руку Джона в энергичном приветствии. – Да, я тоже, – не совсем уверенно протянул Джон, поспешно перебирая в памяти накопленных за насыщенную жизнь приятелей.       Видимо, уловив нерешительность Уотсона, мужчина торопливо заговорил: – Не узнаешь? Я Генри, Генри Берлинг, мы учились вместе в медицинском. – Генри? – Джон широко раскрыл глаза. Они действительно учились вместе и часто пересекались на лекциях и в библиотеке. Лучшими друзьями они не были, но серьезное отношение к учебе и, как ни странно, увлечение классической музыкой (да, были у Джона Уотсона и такие времена), сблизило их в то радостное и беспечное время. Но после окончания университета их пути совершенно разошлись. Потом Джон от кого-то слышал, что Генри, оставшийся единственным наследником скоропостижно скончавшегося отца, забросил медицину и ушел куда-то в семейный банковский бизнес. Но подробностями Уотсон, сам в тот период разрывавшийся между скальпелем и пистолетом, не интересовался. А прошедший с тех пор десяток лет вообще превратил былое приятельство в смутные воспоминания, так, что без подсказки Джон вообще вряд ли узнал бы своего университетского однокурсника. Всегда доброжелательный, скромный, даже немного замкнутый, предпочитавший светлые рубашки и классические ботинки, сейчас Берлинг превратился в персонажа шпионской саги о Джеймсе Бонде или фильмов о неуловимых ниндзя. – Как поживаешь? – Джон решил начать разговор с безотказно действующей в любых ситуациях фразы. Давно известно, что человек обычно предпочитает рассказывать о себе, чем выслушивать чужие малоинтересные излияния.       Но Генри, несмотря на вроде бы искреннюю радость от встречи с однокурсником, не спешил предаваться светской беседе. Несколько раз нервно оглянувшись, он прошептал: – Джон, ты не будешь против, если мы отойдем?       Хотя Уотсон только что чуть ли не засыпал и как раз собирался уходить, но уважительной причиной для отказа поговорить со старым приятелем это вряд ли бы считалось. Поэтому он без возражений поднялся с табурета и пересел за выбранный Генри свободный столик у самой стены.       Не успели они усесться, как Берлинг, буквально ухватив за рукав проходившего мимо официанта, потребовал принести две бутылки виски. Джон попытался было отказаться, так как ему на сегодня было достаточно, и домой хотелось добраться в трезвом состоянии, но Генри отмахнулся, не принимая возражений: – Тут прекрасная выпивка. И она будет нам очень кстати.       Когда через пару минут заказанное появилось на столе, Генри сразу налил себе стакан и, не дожидаясь тоста, осушил наполовину. Джон, не желая отставать, тоже сделал несколько больших глотков. Однако беседа, несмотря на высококачественное топливо, все равно текла вяло. Берлинг начал довольно скучно и непонятно рассказывать о проблемах в банковской сфере, к счастью, затронувших его предприятие лишь стороной. Джон устало кивал и поддакивал, его снова неумолимо тянуло в сон. Но спустя несколько минут и сам Генри забросил финансовую тему, начав беспокойно оборачиваться, будто кого-то высматривая в толпе.       Когда тот пропустил мимо ушей уже третий, усердно формулируемый Джоном для поддержания разговора, вопрос, отвечая отрывисто и невпопад, Уотсон не выдержал: – Ты кого-то ищешь или ждешь? Я тебя отвлекаю? Может, я пойду?       И без того уставшему Джону быть еще и досадной помехой не слишком-то хотелось. – Нет! Нет, все в порядке, – поспешно отозвался Берлинг, цепляя Джона за руку и не давая сделать ни движения в сторону. – Не уходи! Давай еще немного посидим.       Теперь Генри прекратил оглядываться, зато уставился в одну точку куда-то за плечом Уотсона. Он лихорадочно облизывал губы, будто порываясь что-то сказать, но так и не произнося ни слова. Вряд ли он был уже пьян, но и спокойным его состояние назвать было трудно.       Джон оглянулся, пытаясь понять, что же в зале так поразило Берлинга, но не заметил ничего подозрительного. Из динамиков лилась негромкая латина, несколько человек на танцполе пытались (именно, пытались) изобразить зажигательное танго, остальные мирно беседовали за своими столиками; какая-то молодая, одетая во все красное девушка прошла к выходу. Однако все это не выбивалось из обычного для таких мест фона, да и сам Генри не обращал внимания на все эти мелочи, неотрывно смотря куда-то вдаль. – У тебя какие-то проблемы? – спросил встревоженный странным поведением собеседника Уотсон.       Генри, поглощенный наблюдением, не сразу услышал обращенный к нему вопрос. А потом в удивлении повернулся к Джону, как будто забыв, где и с кем он сейчас находится. Заметив искреннюю обеспокоенность доктора, Генри на мгновение сердито нахмурился в попытке отгородиться от чужого вмешательства, но потом тяжело вздохнул и в изнеможении прикрыл глаза. Словно отпустив дрожавшую от натяжения пружину, до этого удерживавшую его в собранном состоянии, Берлинг бессильно откинулся на обитом персиковом атласе кресле, руки безжизненно свесились с подлокотников. – Возможно. Скорее всего. Не знаю… – с отчаянием пробормотал он. Генри выглядел как человек, разом потерявший смысл жизни. – Что происходит? Ты встретил здесь кого-то из тех, с кем не хотел бы встречаться? – предположил Джон, с подозрением наблюдая за сменяющими друг друга с калейдоскопической скоростью настроениями Генри. – Нет, не совсем. Я увидел ЕГО… – он произнес три последних слова так, будто это разом все объясняло. – Кого его? – не понял Джон, прослеживая за горящим взглядом Берлинга. – Джеймса... Только не смотри туда!       Берлинг вздохнул так тяжко, как если бы все вековые горести человечества разом легли на его плечи, и почти за один глоток осушил еще один стакан виски. – И кто такой этот Джеймс? – Джону уже надоело по капле выдавливать из мученика напротив слово за словом, но, как всегда в неподходящий момент проснувшееся альтруистическое стремление помочь всем страждущим, независимо от их на то желания, не давало ему оставить все как есть. – Джеймс Мориарти. Мой парень. – Но я слышал, ты же вроде женат? – не успев удержать нетактичный вопрос, выпалил Джон. Он даже не подозревал о нетрадиционной ориентации Генри, хотя из своих предпочтений тайну никогда не делал. – Это долгая история, – раздосадованно буркнул Генри. – С Луизой у нас ничего не вышло, потом были некоторые проблемы со здоровьем. А после я встретил его. И все сразу изменилось. Джеймс невероятный, он самый потрясающий мужчина в мире.       Джон сдвинулся чуть влево, осторожно присматриваясь. На другом конце зала, грациозно откинувшись на светлом кожаном кресле, сидел молодой мужчина. Темноволосый, темноглазый, в черном костюме, стильный и изящный, он действительно притягивал взгляд. Рядом с ним расположился широкоплечий, атлетического вида блондин с короткой стрижкой, тоже в костюме. Оба они словно сошли со страниц журнала, только один из рубрики о жизни высшего света, а другой – о мужском здоровье. – И который из них? – поинтересовался Джон, мысленно прикидывая, кто из этих мужчин довел Генри до такого состояния. Сам бы Джон, без сомнения, предпочел надменного брюнета. – Конечно левый, – возмущенно шепнул Берлинг, будто поражаясь даже возможности сравнения, и при этом болезненно поморщившись. – Рядом его охранник. Он вечно таскает его с собой.       Уотсон понимающе усмехнулся. Ну конечно. Он не ошибся. Брюнет, несмотря на кажущуюся расслабленность и утонченность, обладал какой-то внутренней силой и жесткостью, если не опасностью. С таким бы точно никогда не стало скучно, и такого не забудешь. Джон, несмотря на то, что видел его впервые, почувствовал это сразу. Понятно, что и Генри, знавший его лучше, тоже это ощущал. – И что у вас произошло? Поссорились? – Я совершил одну ошибку… – Генри нервно потер переносицу под очками и замолчал, задумавшись.       Джон не знал, стоит ли влезать в подобные дела или лучше все оставить как есть, но все же на всякий случай спросил: – И что у вас случилось?       Генри немного помялся, а потом, как будто решившись открыть с трудом сдерживаемый шлюз накопившихся проблем, придвинулся почти вплотную к Джону и драматично зашептал ему на ухо: – Упустил единственный подходящий момент, и теперь Джеймс мне мстит, знать меня не хочет.       Джон разочарованно присвистнул. Его характеру были чужды разборки и выяснения отношений, он всегда чувствовал в этом какую-то излишнюю театральность, предпочитая говорить с партнером прямо и откровенно, чем изображать африканские страсти или иезуитские интриги.       Тем временем Джеймс кинул короткий, ничего не выражающий взгляд в их сторону и достал из кармана телефон. Джон не был уверен, мог ли тот увидеть их с такого расстояния, но Генри тут же засуетился, пытаясь слиться со стеной или спрятаться за спиной Уотсона. – Все, он меня заметил. Наверняка он звонит мне.       В шуме Джон не услышал звонка, но Берлинг дрожащими пальцами уже поднес телефон к уху и торопливо, будто оправдываясь, заговорил: – Да. Нет... Прости, нет, нет. А я рад. Нет, не специально, но выслушай меня! Ты же знаешь, как я стараюсь…       Мужчина на другом конце зала был ощутимо раздражен, что-то выговаривая в трубку. Он даже не смотрел в их сторону, полностью игнорируя расстроенного Генри. Джон поежился, сцена производила удручающее впечатление. Генри, впившись глазами в виртуального собеседника, что-то неразборчиво бормотал, становясь все тоскливее. Уотсон хотел уже тихо удалиться, оставив любовников выяснять свои запутанные отношения наедине, когда Берлинг завершил звонок и с неожиданной горячностью вцепился в его рукав: – Джон, ты должен мне помочь! Поговори с ним! Объясни ему! Я готов на все, чтобы мы снова были вместе, но он не хочет меня слушать. А сейчас вообще решил меня наказать и делает вид, что мы не знакомы…       Джон растерянно остановился, не понимая, чем он-то может быть полезен в такой ситуации: – Такие вопросы всегда лучше решать лично. Попробуй сам все ему объяснить. – Я пытался! Но он окружил себя цепными псами, которых назло мне называет телохранителями, и не дает мне даже приблизиться. А тебя он не знает, у тебя может получиться. – Но я не психолог и даже не сексолог, – Уотсон попытался отшутиться и успокоить находящегося на грани нервного срыва приятеля. – И всегда считал, что от вмешательства в чужие дела ничего хорошего не выйдет. – Но я умоляю! – Генри был настойчив до отчаяния. – У тебя всегда получалось договариваться с людьми. Ты - моя последняя надежда. – Успокойся, возможно, все и к лучшему. Если ваша ссора так сильна и серьезна, то расставание может быть разумным решением. А потом время пройдет, все образуется, и вы сможете поговорить спокойно. Или же ты вообще встретишь кого-нибудь другого…       Джон хоть и чувствовал, что это вряд ли поможет, но все равно произнес положенные случаю слова утешения. – Никогда! – Генри тут же стал решителен и непреклонен. – Только Джеймс. Чего бы это ни стоило. Если он не будет со мной – то не знаю, что я сделаю.       Последняя фраза была сказана таким трагическим голосом, что заставляла предполагать самое худшее. С лица Генри разом ушли все краски, лишь в глазах остался лихорадочный блеск, а бледные подрагивающие губы продолжали шептать что-то уже совсем неразборчивое.       Джон понял, что сдается. Он никогда не мог равнодушно смотреть на чужие страдания. – Я совсем не уверен, что справлюсь, – нахмурившись, пробормотал он. – Все это достаточно странно…       Но Генри уже не слушал никаких возражений. – Ну, давай, иди, – воспрянувший духом Берлинг, похоже, временно отложивший сведение счетов с жизнью, уже чуть ли не в спину подталкивал медлящего Уотсона. – А то он может уйти. Долго он здесь обычно не ужинает. И не забудь – я согласен на все условия.       Если бы не выпитые недавно несколько бокалов, Уотсон ни за что не согласился бы на эту сомнительную авантюру. Но сейчас именно они, по компетентному мнению доктора, пока не превышавшие меру и не вгоняющие в беспробудный сон, снесли все преграды для его вдохновленного и просветленного тонизирующими вливаниями разума, а идею осчастливить всех кругом сделали вполне выполнимой. И вот Джон Уотсон встал, слегка пригладил растрепавшиеся волосы, поправил воротничок своей, так удачно сегодня надетой, любимой синей рубашки (хотя какой конкретный успех это могло принести его миссии, он бы сказать затруднился) и решительно направился через зал. Туда, где сидел этот загадочный Мориарти. И стараясь не обращать внимания на маячившую рядом с ним мрачную груду мускулов. Все силы Уотсона были направлены на успешное маневрирование между столами и устойчивое поддержание вертикального положения. Возникшая ассоциация с вышедшим из доков величественным Титаником, несущимся на всех парах к роковому айсбергу, промелькнула в голове, но, к счастью, надолго не задержалась.       Как раз в этот момент какой-то парень, сидевший в одиночестве, приглашающе подмигнул целеустремленно пробирающемуся мимо доктору. В любое другое время Уотсон не преминул бы воспользоваться ситуацией, но не сейчас. Отрицательно мотнув головой, он проследовал дальше, с сожалением проигнорировав новое знакомство, которое могло оказаться вполне приятным. Дело прежде всего!       Где-то в глубине сознания маячила мысль о том, что главное не проявлять слабость, помня о страдающем друге, но и не идти напролом, а договориться и найти компромисс. Погрузившись в размышления, Джон почти не заметил, как оказался у цели. Он затормозил уже у самого стола, и только тут понял, что за этим экскурсом в английскую историю вековой давности и прикладной психоанализ не успел продумать начала предстоящего разговора. Хотя для благого дела все средства хороши, а обаяние, дружелюбие и терпение, основные черты в характере Джона, являлись надежными помощниками в любой ситуации.       Джон слегка кашлянул, привлекая к себе внимание. Впрочем, это было излишним – Мориарти смотрел на него в упор, явно не слишком удивленный и даже слегка заинтересованный. – Добрый вечер! – со всей возможной учтивостью поздоровался Уотсон. – Могу я с вами поговорить?       Мориарти приподнял бровь, одновременно слегка махнув рукой в сторону своего напрягшегося охранника, будто придерживая за поводок ставшего на изготовку бульдога. Джон вздохнул чуть свободнее. – Любопытно, и какой же вопрос привел вас сюда, мистер… – Доктор Уотсон, можно просто Джон, – быстро представился Уотсон. – И я здесь как друг.       Мориарти улыбнулся широко и даже понимающе: – О, с каждой секундой становится все интереснее. Вроде даже в детстве не придумывал себе материализующихся из воздуха друзей, а тут – пожалуйста, один появился… – Не ваш друг, – слегка удивившись странной непонятливости Джеймса, пояснил Джон. – Я здесь как друг хорошо вам известного Генри Берлинга.       Джеймс улыбнулся еще шире и спросил уже с нескрываемой издевкой: – Так значит, все же не мой друг. Но зато теперь тут оказывается замешан еще и какой-то Генри?       Сам по себе разговор начинал все больше приобретать абсурдный характер, но Уотсон, благополучно подзаправленный оптимизмом и пофигизмом, не обращал внимания на такие мелочи. Виски действительно оказался первоклассным. Спать расхотелось совершенно, и в этот миг Джон любил весь мир и каждого готов был сделать счастливым. Он, обычно отличавшийся тактичностью и соблюдением личного пространства, сейчас вооруженный комплексом матери Терезы ради спасения погибающего от любовной трагедии друга, спешил помирить тех, кто в ссоре, и стать добровольным Купидоном, может не с белыми крыльями, но хотя бы в белом халате. – Да, Генри. Вашего парня. Который по-прежнему любит вас и готов на все для примирения. – Что вы несете! Это уже перестало быть забавным. Надоело, – безапелляционно отрезал Мориарти. – Знать не знаю никакого Берлинга, и уж тем более меня не интересуют его романтические поползновения.       Однако при этом отрицании Джеймс, на придирчивый взгляд доктора, выглядел недостаточно искренне. А уж последняя почти разъяренная фраза явно выдавала застарелую обиду и внутренний конфликт. – Джеймс, послушайте! – проникновенно начал Уотсон, вспоминая общий курс семейной психологии, факультативом посещаемый в студенческие времена, и стремясь обратиться к самым глубоким и чувствительным пластам его души. – Не стоит разбрасываться чувствами. Каковы бы ни были проблемы, их всегда легче решить вдвоем. – Но как я смотрю, некоторые даже предпочитают втроем, – Мориарти многозначительно кивнул в сторону Джона. – Но я здесь только как посредник, – поспешил прояснить ситуацию Джон. – Что, и проценты берете? – похоже, на язвительный настрой Мориарти не производили никакого впечатления не джоновы усилия, не генриевские страдания. – Вот вы иронизируете, однако в этом нет ничего смешного! – с горячностью первого христианского проповедника на костре язычников возмутился Джон. – Ведь человек страдает, он практически раздавлен. И я уверен, что вы не могли этого не видеть. Это, по крайней мере, жестоко, вот так вычеркивать его из жизни, лишая права на объяснение. Ведь даже приговоренным к смертной казни жутчайшим преступникам дается возможность последнего слова!       Глаза Мориарти полыхнули странным огнем. – Красивый оборот, – протянул он с кривой усмешкой. – Да вы почти поэт, Джон.       Несмотря на то, что Мориарти сидел и смотрел на Уотсона снизу вверх, но все равно, то ли из-за вальяжной позы или же высокомерного тона, он ощущался хозяином положения, что определенно мешало конструктивному диалогу. Поэтому Джон, ободренный завоеванным вниманием, придвинул соседний стул, и, не дожидаясь приглашения, решительно уселся напротив. Теперь, на его взгляд, они стали гораздо ближе и равноправнее, и даже маячивший сбоку охранник не мог помешать воодушевленному миротворцу продолжить свою миссию: – Хорошо, пусть даже человек ошибся, но не казнить же его за это всю жизнь. Он готов искупить свою вину, – вспомнив потерянного и разбитого Генри, произнес Джон. – О, даже так? И как же?       Похоже, Мориарти, заинтересовавшись темой, теперь наконец-то перестал отрицать их знакомство. И это уже был несомненный прогресс. – Как только понадобится, – твердо глядя в глаза собеседнику, пообещал Уотсон. – Ручаетесь? Если что – отвечать вам, Джон. Я никогда ничего не забываю.       Угроза, шутка, флирт, вызов. Все и ничего в обычной фразе, сказанной необычным, намекающим на что-то большее, тоном. Все-таки было в этом мужчине нечто такое, из-за чего Уотсон ощутил понимание одержимости им Генри. На мгновение ему показалось, что он сам, не проверив глубины, с разбегу прыгнул в воду и его затягивает в смертельный водоворот. Но Джон всегда хорошо плавал. И никогда не боялся риска. – Я ручаюсь. – Не боитесь? Я бываю довольно непредсказуем, когда разочарован. Или если кто-то пытается меня провести. Вот и Себастьян это подтвердит, – Мориарти кивнул на своего хмурого соседа, который с обманчиво-скучающим видом смотрел по сторонам. Впрочем, доктора эта расслабленность обманывала мало. – Так вы согласны рассмотреть вопрос примирения? – Джон постарался не поддаться на провокацию, возвращая разговор к основной теме. – Ну, если за Генри ходатайствуют с такой страстью…       Мориарти демонстративно задумался, словно рассматривая чрезвычайно серьезный вопрос под разными углами, как учит популярная психология из серии «Учись успешно принимать решения», и через десяток томительных секунд все же произнес: – Хорошо, ваше предложение, доктор? Но как вы, надеюсь, заметили, я человек требовательный, и предпочитаю все только высшего качества, и вещи, и людей. Мне нелегко угодить, но Вы меня заинтересовали.       Джона бросило в жар. Незаметно как разговор соскальзывал с проторенной колеи семейных размолвок на зыбкий лед двусмысленных намеков и недоговоренностей. Причем доктор из нейтрального связующего звена постепенно становился его полноправным участником. – Вы в курсе, что мои запросы могут быть весьма высоки и необычны? – не давая времени на размышления, продолжил наступление Мориарти. – И готовы выполнить все?       Джон сглотнул. Сейчас Джеймс смотрел прямо на него, и хотя речь вроде бы шла о его отношениях с Генри, вопрос был откровенно вызывающим. – Уверен, что отказать вам невозможно.       О ком больше в этот момент говорил Джон, он и сам не понимал. – О, даже так… Что ж. Спасибо. Я ценю честность.       Джеймс прищурил взгляд, будто сфокусированным лазером собираясь прожечь в докторе дыру или вообще произвести эктомию его сердца без анестезии, а потом без всякого перехода, лишь чуть развернувшись и повысив голос, произнес: – Себ, пойди выпей пива. – Но, босс, я на работе и не могу… – попробовал возразить тот, но был резко прерван: – Тогда просто пройдись.       Блондин недовольно выбрался из-за стола и, не прекращая подозрительно оглядываться, неторопливо направился к барной стойке. Под явно не случайно распахнувшейся полой пиджака Джон заметил на бедре характерную продолговатую выпуклость кобуры: предупреждение было молчаливым, но вполне действенным. Джеймс, следивший за молчаливым диалогом, наверняка отметил этот профессиональный оценивающий взгляд доктора, но не давая никаких пояснений, лишь невинно пожал плечами. – А вот теперь мы можем поговорить спокойно, – вновь сменившимся на мягкий обволакивающий шепот тоном, сообщил Мориарти. – Так на чем мы там остановились? – На том, что вы согласились обсудить возникшее недопонимание между вами и Генри, – пытаясь сохранять спокойствие и не поддаваться искушению, напомнил Джон. – Я предпочел бы пока обсудить это с вами. Знаете, для тренировки. Вы же, как я смотрю, специалист и альтруист, – Джим даже не старался придать лицу серьезность. – Так вот, что касается моих предпочтений. Не каждый в состоянии их удовлетворить. И я бываю очень требовательным. – Я не считаю это проблемой, – твердо ответил Джон. – Если Вы встретили подходящего человека. – Так вот и я думаю – не встретил ли? – как гранату с выдернутой чекой Мориарти бросил свой вопрос во внезапно сократившееся между ними до минимума пространство.       Уотсон с силой втянул в себя ставший чересчур горячим воздух. Он с трудом представлял себе, как два столь непохожих человека могли сойтись, и еще меньше, как им помочь удержаться вместе. Нервный, неуверенный в себе Берлинг и Мориарти – воплощение силы, соблазна и опасности. – Вам виднее, – жестко ответил он, чувствуя нарастающее раздражение от всех этих игр в кошки-мышки.       В глазах Мориарти промелькнуло удовлетворение от предчувствия грядущей победы. Он вел охоту, закидывая крючок с наживкой, и даже не слишком скрывал это. Но и Джон не считал себя маленьким окуньком, плывущим по течению, ведь иногда улов оказывался такого размера, что сам мог утянуть рыбака на дно. – Так вот. Для информации. Обычно я люблю действовать медленно, размеренно, пока наслаждение не станет пыткой. Касаться обнаженной кожи, проникать в сокрытые глубины, карать и миловать, разделять и властвовать, – продолжал Джеймс, нарочно растягивая гласные, как будто в медитативном трансе, и неприкрыто наслаждаясь своим сольным выступлением. Он откинулся на спинку стула и слегка поглаживал себя по шее, которая в вырезе темной рубашки своей белизной и изяществом даже против воли притягивала взгляд. И прекрасно осознавая производимое впечатление, Мориарти беззастенчиво им пользовался. – И лишь потом, когда желание станет невыносимым, дать умоляющему партнеру то, чего он жаждет. Возможно, дать. Если он окажется достоин. «Ну?» – неозвученным вопросом повисло в воздухе. – «Хватит ли у тебя духа принять вызов?»       И тут уже и ответственный доктор Уотсон, и отчаянный капитан Уотсон – все ипостаси Джона Уотсона заговорили разом, слившись воедино в предчувствии схватки: «Не отступай! Пусть это всего лишь проверка, и потом ты уйдешь в сторону, но здесь и сейчас это только ваша дуэль». Как будто два равных по силам хищника встретились на одной территории с целью выяснить, кто в итоге займет главенствующее место.       И Джон медленно качнулся вперед, практически выдыхая свой ответ в губы собеседнику: – О, я прекрасно понимаю ваши чувства. Это, действительно, потрясающе, когда кожа становится настолько чувствительной, что отвечает вспышкой ощущений на малейшее дуновение воздуха и легчайшее касание, когда дрожь сотрясает тело восьмибалльным землетрясением, когда невозможно дышать и невозможно не дышать, и когда все, что тебе нужно для выживания – это тот, кто рядом, чтобы полностью его взять и полностью отдаться.       Джеймс, не ожидая подобной реакции, на миг позволил растерянности отразиться на холеном лице, но быстро вернул хладнокровие и прежнюю надменность. – Ну что же, можешь попробовать взять, если считаешь себя достаточно сильным, – голос прозвучал вызывающе самоуверенно и дерзко. – Возможно, сила и не потребуется, – тут же в тон ему ответил Джон. – Иногда бывает разумнее самому уступить своим желаниям. Особенно, когда есть тот, кто способен их удовлетворить.       Зрачки Мориарти расширились, и в приглушенном свете ресторанного зала глаза его показались Джону черной сверкающей бездной. – О дааа… – почти пропел он. – Я не ошибся в тебе. К черту долгие прелюдии! Я не привык ждать, и всегда получаю все целиком, все, до последней капли. Во всех смыслах.       От откровенности и пошлости тут же возникших в голове доктора картинок перехватило дыхание. Казалось, весь воздух вокруг них накалился от кипящего напряжения и вожделения. Джон еще никогда не был так возбужден от одного только разговора. Неожиданно он осознал, что несмотря на то, что они даже пальцем не прикоснулись друг к другу, все его тело пылало, а в паху нестерпимо пульсировало. Это было самым настоящим сумасшествием. – Красивая фантазия. Я оценил, – хрипло проговорил он, пытаясь вернуть самообладание. – Ну так, может, стоит от слов перейти к делу? Моя машина стоит у подъезда, – в тоне Джеймса не было вопроса, лишь ожидание немедленного исполнения. Он поднялся, бросил на столик несколько купюр, и не дожидаясь счета, повернулся в сторону выхода.       Уотсон был готов сию же минуту бежать, ехать, лететь хоть на край света – в пылу волнующего кровь предвкушения. Он тоже быстро встал из-за стола, на ходу накидывая на плечи пиджак, и в это мгновение его как ледяной водой окатило. Генри! Как он мог забыть! И пускай теперь он еще меньше верил в счастливое воссоединение этой пары, теперь, когда он сам и Джеймс, не обращая внимания ни на что кругом, почти трахали друг друга глазами и словами, и уже готовы были воплотить это в реальности, но Джон все равно не мог так подло поступить по отношению к другому человеку. Вероятно, Уотсону, как некогда и несчастному Тристану, суждено своими руками отдать случайно обретенное совершенство другому, но иначе он поступить не мог. Порядочность и дружба были для него не пустыми словами, и стояли определенно выше собственных желаний и эгоизма.       С тяжелым вздохом он остановился. Джеймс, не ожидавший заминки, нетерпеливо прикрикнул: – В чем дело, Джон? Поторопись, или я ухожу. Потому что я никогда не предлагаю дважды.       Угроза в его словах смешивалась с толикой разочарования (или так только хотелось думать Джону). – Дело в Генри. Что бы между вами не произошло, мы не можем поступить с ним таким образом, – пояснил Уотсон. – Так ты что, не шутишь? – с недоверием переспросил Мориарти. – Вообще-то вся эта чушь про друга напоминала не слишком блестящую, но все же действенную попытку завязать разговор со мной. – Я бы не считал это чушью, – сжав зубы, пробормотал Уотсон. – Это все более, чем серьезно. Генри, которого ты бросил, и который следуют за тобой тенью. Он не сможет пережить этого.       Джеймс лишь раздраженно передернул плечом. – Ерунда. И я на самом деле не знаю никакого Генри.       Теперь Джон кроме разочарования почувствовал нарастающее раздражение: – Однако это не мешало тебе полчаса назад весьма эмоционально ссориться с ним по телефону, – упорное нежелание признавать факты казалось Джону жестокой и затянувшейся мстительностью. – Вон он, сидит в том углу и сходит с ума от расстройства и беспокойства.       Правда, в этот самый момент Генри, которому с такой жертвенностью Джон устраивал личное счастье, отвернувшись к стене, сам увлеченно набирал что-то на ярко подсвеченном экране.       Джеймс взглянул по указанному Джоном направлению, внимательно разглядывая черную фигуру, и через несколько секунд удивленно пробормотал: – А ведь я и правда его знаю! Он финансист. Пару недель я арендовал ячейку в его банке, и он еще тогда показался мне странным. После этого я встречал его еще несколько раз – он обладает надоедливой особенностью появляться поблизости, пытаясь продолжить совсем ненужное мне знакомство. Но подумать о том, что между нами и правда что-то было – это абсурд. Этот унылый тип определенно не в моем вкусе.       Джон ошарашенно слушал, не зная, кому верить. – Но он рассказывал о ваших отношениях и ссоре. Да ты сам только что кричал на него по телефону! – Что ты все заладил одно и то же! Это невозможно. Мой номер не знает никто, а контактами твоего Генри я не интересовался. По телефону я говорил с другим человеком.       Джон задумался, сопоставляя факты. Он же и в самом деле не слышал диалога и не мог быть полностью уверен. Но зачем Генри было его так обманывать? Чего он хотел добиться?       Джеймс с усмешкой наблюдал за нахмурившимся и растерянным Джоном. – А тебе не пришло в голову получше к нему приглядеться? – К кому? Генри? – Да, к твоему больному на голову приятелю. – Но он так убедителен… – неуверенно пробормотал Джон.       Однако это странное поведение и резкие перепады настроения… Доктор мысленно застонал. Как он мог не обратить внимания. Похоже, у Берлинга проблемы, и серьезные. Шизофрения? И как теперь быть? Как всем им выпутаться из этой отвратительной ситуации? Джон почувствовал себя идиотом. Даже хуже – наивным некомпетентным идиотом. – Черт побери, он так искренно о тебе сокрушался, что невозможно не поверить!       Мориарти самодовольно приподнял бровь. – Ну что же, тут он не ошибся. Сам знаешь – психи иногда бывают очень наблюдательны и изворотливы. Придумать несуществующий роман – еще не самое худшее, что может произойти. Но меня удивляет, как ты мог этому поверить. Выходит, врач ты все-таки плохой, но зато друг хороший. – Мы давно не виделись, к тому же он выпил, да и я тоже… – несмотря ни на что, Джон был просто обязан встать на защиту своего пошатнувшегося профессионализма. Но Джеймс не дал ему договорить: – Вообще-то, я этому рад. Иногда даже ошибки бывают полезными. А теперь едем. За дружка не беспокойся – Себ за ним присмотрит.       В зале на миг неизвестно откуда повеяло запахом пороха и хлорки. Странная смесь. Интуиция, о наличии которой у себя Джон и не подозревал до начала афганской эпопеи, подсказывала ему, что это предложение не так просто и безобидно, и о спокойном сне придется забыть не только на сегодняшнюю ночь, но и на многие последующие. Но опасность никогда не останавливала Джона Уотсона, скорее притягивала. И он, больше не сомневаясь и не раздумывая, вышел из ресторана вслед за Джеймсом.       Накрапывал мелкий дождик, холодной свежестью бодря после теплой расслабленности закрытого помещения. Джон улыбнулся: хотя сегодняшний вечер заканчивался совсем не так, как он планировал, но он уж точно не был разочарован, особенно когда перед ним шел самый привлекательный, интригующий и загадочный мужчина в его жизни. – Джон? Джон Уотсон? – вдруг раздалось откуда-то из-за спины.       Отвратительное ощущение дежавю накатило на Джона с неумолимой силой. Он обернулся и увидел со всей скоростью приближающегося к нему, размахивающего руками и зонтом лейтенанта Мигли. Сколько они не виделись, года три-четыре? В любое другое время он был бы не против поболтать об армейских делах, но сегодняшним вечером еще одна случайная встреча была явным перебором. Джон с усилием натянул на лицо приветственную улыбку, уже прикидывая, как бы закончить общение побыстрее. – Сожалею, но вы ошиблись! – неожиданно приняв решение за всех, отрезал Джеймс, оттесняя ошарашенного лейтенанта и одним ловким движением затягивая Джона в услужливо распахнутую дверь салона автомобиля. – Это не Джон Уотсон.       И они с не дожидавшимся указаний шофером, за несколько секунд разгоняясь до максимума, вырулили от парковки на дорогу. – Это было не особенно вежливо, – не слишком, впрочем, расстроенно, хмыкнул Джон. – Ничего, привыкай, – подмигнул Джеймс. – На сегодня случайных встреч достаточно. Теперь будут только неслучайные.