Суд
Заседание Суда Веры началось на рассвете. Люди прибывали, как Черноводная в часы прилива. Возбужденно переговариваясь, они поднимались по мраморным ступеням Септы и исчезали в распахнутых дверях. Мелькали шелка и бархат, слышался звон рыцарских доспехов. Те, кого гвардейцы не пропускали внутрь, оставались на площади вперед входом, и их взволнованные речи разносились над толпой, сливаясь в многоголосый гул. Суд над королевой — снова! — будоражил умы горожан и собирал любопытных со всех уголков Королевской Гавани. Неумело, но празднично одетые крестьяне, торговцы, покинувшие свои лавки ради редкого зрелища. Чернь и зеваки, с равным интересом глазеющие как на коронации, так и на пьяные драки возле таверн. Септа и площадь перед ней были оцеплены стражниками в зеленых с желтым — цвета Дома Тирелл — плащах. Бойкие горожанки прохаживались неподалеку, бросая призывные улыбки. Маргери Тирелл смотрела на них сквозь узкое отверстие бойницы. С высоты сотни футов площадь напоминала растревоженный муравейник. Поясница ныла, ноги слегка подгибались — бессонная ночь, которую Маргери провела коленопреклоненной у алтарей Семерых, давала о себе знать. Из башни в башню — Маргери устала считать ступеньки — вверх и вниз. Час за часом возле каждого изваяния: всматриваясь в полустертые каменные черты; веруя в добродетели, которых никто не видит, произнося слова, которых никто не слышит, задавая вопросы, на которые никто не даст ответа. Утро застало Маргери в святилище Неведомого. Она стояла, прислонившись к стене, когда вошедший септон тихо, но настойчиво сообщил, что пора: ее ждут. Уходя, Маргери бросила прощальный взгляд на статую безликого бога. Человек-зверь хранил молчание под низко опущенным капюшоном. В отличие от остальных богов, Неведомый был высечен из грубого черного камня, отчего изваяние дышало грубой, жутковатой красотой. Ты вернешься, словно хотел сказать он. Я знаю, ты вернешься.***
Маргери покорно встала вместе со всеми, когда герольд объявил о прибытии короля Томмена Баратеона. Томмен, пухлый, коротконогий, до смешного нелепый в чересчур длинной для него мантии — малыш Томмен, счастливый хозяин трех черных, как смоль котят — король Томмен, Его малолетнее Величество, супруг Маргери. Поприветствовав короля сдержанным кивком, Маргери села на место, аккуратно разгладив складки платья. За спиной перешептывались. Людям нравится судачить, думала Маргери, удерживая на губах скромную полуулыбку. Она долго отрабатывала нужное выражение лица перед зеркалом — ей требовалось выглядеть чуть смущенной, чуть оскорбленной, немного осунувшейся и при этом оставаться милой. О, это она умела. Маргери отыскала взглядом отца. Даже сидя лорд Мейс Тирелл умудрялся возвышаться над своими соседями. Тучный, одышливый, он то и дело прикладывал батистовый платок к багровому лбу, утирая невидимые капли пота. Толстые губы лорда Хайгардена были искривлены в брюзгливой гримасе. Рядом с ним сидела леди Оленна, тонкая, как высохший цветок — и такая же хрупкая. Встретившись глазами с Маргери, леди Оленна едва заметно кивнула, подняв брови, жесткая линия ее рта на мгновение дрогнула. Маргери кивнула в ответ и заставила себя не смотреть. Незачем. Все будет как надо. Она глубоко вздохнула, поправила полотняный платок, покрывающий голову, провела ладонями по грубой домотканой материи платья и смело взглянула в лицо Верховному Септону. Он сделал повелительный жест, приказывая ей начинать. — Я принесла молитвы Семерым, и все они — свидетели моей невиновности. Я не предавала их, не нарушала обетов, не совершала злодеяний, не лгала, не утаивала, не лицемерила. В наступившей тишине слова покаянного ритуала Суда Веры падали как камни на мраморный пол Септы Бейлора. — Я молилась Деве, — говорила Маргери. — Старице, Матери. Я преклоняла колени перед Воином и Кузнецом, взывала к Отцу, поминала Неведомого … Ее голос звучал негромко, но уверенно. — И я вручаю свою судьбу в их руки. Все зашевелились, напряжение спало. Суд начался.Матерь
— Едут! Десятилетняя Маргери раскраcнелась, волосы, заплетенные и уложенные на затылке, растрепались, прилипли к щекам и шее. Пыль, клубящаяся над дорогой, сообщила о прибытии в Хайгарден лорда Тайвина Ланнистера с дочерью-королевой. С самого утра вся замковая челядь носилась как угорелая, вычищая, переставляя, прибирая и раскладывая. Во дворе разгружали подводы со свежими овощами, сырами и мясом, кухня дышала жаром растопленных печей. Хайгарден готовился встретить гостей во всем своем блеске. Маргери, с любопытством наблюдавшая за всей это суетой, спряталась за пыльной бархатной шторой, надежно укрывшись от строгого взгляда кормилицы. Ей было ужасно любопытно взглянуть на высоких гостей, а отец, как назло, велел сидеть в своих покоях, пока не позовут. И еще неизвестно — вспомнят ли. Уилласа с Гарланом точно позовут, они старшие, даже Лораса наверняка — хоть он и хлюпик. Потому что сыновья. А про нее, Маргери, очень даже могут забыть. Она прислушалась. Кто-то идет. Надо аккуратно выглянуть и посмотреть. Штора явно решила ей помешать. Пятясь, Маргери запуталась в плотной тяжелой ткани, споткнулась и упала, больно оцарапав коленку. Поспешно поднявшись, она отряхнула подол. И замерла. Королева Серсея смотрела на нее сверху вниз — вся в сияющем ореоле светлых волос, едва сдерживаемых алой бархатной лентой. Белая кожа, высокий выпуклый лоб, твердые, четко очерченные губы, точеные ключицы в глубоком вырезе платья. В своем золотом блеске королева показалась Маргери самым прекрасным существом, когда-либо ступавшим по этой земле. Королева держала за руку белокурого мальчика лет семи, одетого пышно, даже вычурно — в алый камзол с золотой оторочкой, вышитый золотом же плащ и высокие сапожки из мягкой кожи. При всем этом мальчик вовсе не выглядел нелепо, и Маргери устыдилась собственного испачканного и наверняка измятого платья. Мальчик посмотрел на Маргери как на пустое место и скривился. — А это моя малышка! — голос лорда Мейса был полон самодовольства. Казалось, он ничуть не смутился, когда младшая дочь вывалилась из-за настенной драпировки прямо под ноги гостям. — Моя Маргери. — Очаровательная девочка, — Серсея улыбнулась, и в ее глазах Маргери прочитала насмешку. — Очаровательная, милорд, очень на вас похожа. Она протянула руку и легонько, точно брезгуя, коснулась щеки Маргери. Лорд Тайвин издал короткий смешок, и все пошли дальше, оживленно беседуя о чем-то, не обращая внимания на нее, словно позабыв о ее существовании. Вечером в своей комнате Маргери долго смотрелась в зеркало — чего не делала никогда прежде — словно заново знакомясь с собой. Пристально всматривалась, изучала, сравнивала. Поворачивала голову так и этак, поправляла волосы. Но блестящая поверхность была неумолима: в нем отражалось круглое лицо, круглые глаза, щеки, брови — даже рот показался Маргери круглым. Некрасивая, поняла Маргери. Я — некрасивая. Новое странное чувство охватило ее, щиплющее переносицу, неприятное, жгучее. Вспомнив сияющую золотую богиню, ее по-женски жестокий, жалостливый взгляд, Маргери села на пол и разревелась.Старица
Тарелки с засыхающей едой, спрятанные под кроватью, издавали резкий запах, и Маргери начала беспокоиться, что служанка учует его. Пора бы унести это все, выбросить, пока никто не догадался, но Маргери откладывала. Она чувствовала себя больной и вялой. Голова кружилась, стоило сделать резкое движение, желудок отзывался противной резью. Это всего лишь голод, объясняла себе Маргери, нужно немного потерпеть. Зато зеркало уже поощряло ее — щеки не казались такими пухлыми, подбородок чуть заострился. Еще немного, пообещала себе Маргери, вспомнив четкую линию подбородка королевы Серсеи, и я тоже стану такой. Маргери втянула щеки, стараясь, чтобы обозначились скулы. Вот так… Она задумчиво повертела головой. Затем отступила от зеркала и вновь оглядела себя. Волосы ей нравились, пусть и не золотые, как у Серсеи, а темные, но зато пышные, волнистые и длинные. Жаль, мать не позволяет сделать красивую прическу, как у леди, а заставляет заплетать их, как маленькой девочке. Но вот остальное повергло Маргери в печаль: руки-щепочки, худые, с уродливыми локтями-нашлепками, лиф платья пузырился на плоской груди. Стащив с себя кисейную накидку, Маргери запихнула ее за пазуху, аккуратно расправила и придала округлую форму. Так, конечно, лучше. Вот если бы у нее самой были такие. Дверь скрипнула, Маргери воровато подпрыгнула, одновременно пытаясь прикрыться руками. — Просто замечательно. — Леди Оленна подошла ближе, критически рассматривая Маргери. — Моя внучка решила поторопить природу и смастерила себе тряпичные груди. Деточка, всему свое время. Такое у тебя тоже будет. — Что будет? — спросила озадаченная Маргери. — Неважно, — бабка махнула рукой. — Потом поймешь. Она вытащила накидку из-за воротника Маргери, одернула платье, тщательно расправила на груди, безжалостно уничтожив старательно сделанные округлости. — Не дури, — строго сказала леди Оленна, видя, как глаза Маргери наполняются слезами. — Что это тебе вдруг стукнуло в голову? — Королева, — пролепетала Маргери, мечтая провалиться сквозь землю. — Такая красивая. А я, я… К ее удивлению, бабка не стала смеяться. — Серсея — красивая и плодовитая самка. Ее красота животная, — леди Оленна презрительно махнула рукой, — манкая, но бессмысленная. Хотя не спорю, чары Серсеи бьют мужчин точно между ног. — Я тоже хочу быть такой, — упрямо сказала Маргери и задрала голову, чувствуя, как злые слезы вот-вот прольются из глаз. — Пускай самкой. Леди Оленна пожала плечами. — Пойдем, — сказала она и поманила Маргери сухим пальцем. — Я покажу тебе кое-что, юная леди. Они спустились вниз, в фамильную галерею Тиреллов. Длинное полутемное помещение освещали сотни свечей в позеленевших от времени канделябрах. Картины сменяли друг друга на голых выщербленных стенах. Они никогда не привлекали внимания Маргери, казались мутными скучными изображениями людей, которых она никогда не видела — и вряд ли когда-то увидит. Остановившись возле одного из портретов, леди Оленна поднесла канделябр поближе, осветив полотно. — Смотри внимательно, — приказала она. Изображение женщины, показавшейся Маргери смутной знакомой. Темные волосы женщины были убраны в высокую прическу по тогдашней моде, открывая высокий лоб. Голубые глаза смотрели спокойно и насмешливо, узкий рот изогнулся в ироничной улыбке. Женщина на портрете была красива. Не так, как королева Серсея — Маргери не знала, как это объяснить, — не плавной линией губ и грудей — иначе. В ней была искра, внутренняя сила, которую не могли скрыть потемневшие от старости краски — в упрямых очертаниях заостренного носа и подбородка, в столь знакомой складке у губ. Маргери поняла: — Это ты! — выпалила она. Леди Оленна польщенно улыбнулась. — Я немного изменилась с тех пор, но была недурна, правда? Этот портрет был сделан по заказу Лютора сразу после рождения Мейса. Запомни, Маргери, розы не бывают уродливы. Каждый цветок красив сам по себе. — Но я никогда не буду такой, как Серсея? Или как ты? — Такой — нет. — Леди Оленна подмигнула. — Ты будешь другой. Ты будешь лучше. Придержав Маргери за локоть, она легонько шлепнула ее по затылку. — Да, и только попробуй перестать есть. Думаешь, я не знаю про эту дрянь, что ты прячешь под кроватью?Дева
Санса Старк умела молчать. Маргери даже не требовалось пускать в ход свое искусство вести беседу, чтобы не допустить того сковывающего неудобного безмолвия, заставляющего собеседников неловко отводить глаза друг от друга. С Сансой все было не так. Прогуливаясь по залитому солнцем внутреннему дворику Красного Замка, Маргери чувствовала себя легко и естественно, Какая она уязвимая, думала Маргери, искоса поглядывая на Сансу, когда они присели в тени, спасаясь от жалящего солнца. Бабушка частенько повторяла, что не стоит расширять список людей, которые тебе дороги. Чем больше таких людей — тем слабее ты становишься, говорила она. Думай о себе. Что бы ни случилось, всегда думай о себе. Если не ты, то кто. Но Сансу было приятно жалеть. Что-то такое читалось в ее синих глазах, мягкой линии рта, очертании скул — какая-то беззащитность. Сидя рядом с ней Маргери заметила нежный персиковый пушок на ее щеках, отчего сердце внезапно сжалось. — Какой красивый браслет! — Санса восхищенно покачала головой. — Так идет к вашим глазам! Еще одним ее достоинством, которое в полной мере ценила Маргери — была искренность. В чьих угодно устах эта фраза могла показаться расхожей и льстивой, но только не в устах Сансы. Браслет из королевской яшмы, глубокого цвета морской синевы, подарок Джоффри. Разомкнув застежку, Маргери небрежно стряхнула его с запястья. — Примерь, — предложила она Сансе. — Мне кажется, он чудесно подойдет к твоему платью. — О, спасибо, но, право же, не стоит. — Санса замялась, слегка покраснев. — Примерь, — настаивала Маргери, с улыбкой глядя, как порозовели ее щеки. — Я так хочу, пожалуйста. Смеясь, Маргери пресекла вялую попытку Сансы воспротивиться, зажала ее правую руку, словно в тиски, потянула рукав — и осеклась, увидев желто-зеленый синяк, уродливым кольцом растекшийся на запястье. — Прости, — торопливо сказала Маргери, глядя на Сансу. — Я не хотела… я не думала… Повинуясь импульсу, Маргери приложила браслет к руке Сансы, скрыв синяк под низкой яшмы, ловко защелкнула застежку и ободряюще сжала ладонь подруги. — Тебе очень идет. Оставь себе, это подарок. Санса повела плечом, пряча ладонь в складках платья. Она выглядела смущенной и сердитой, потом, видимо, овладев собой, улыбнулась и вытянула руку, любуясь, как играют камни на солнце. — Красивый. Мне так нравится, миледи, спасибо вам! Маргери приобняла ее, погладила по волосам, по спине, чувствуя под материей платья тоненькие, точно птичьи, косточки. — И не называй меня миледи, Санса, мы же подруги.Воин
Джоффри сжал руку Маргери, с явным удовольствием глядя, как наливаются алым лунки, оставленные его ногтями, на ее коже. Он слегка покачивался, лицо раскраснелось. После ужина Джоффри куда-то отлучался в сопровождении Пса и сира Меррина Транта и, судя по резкому винному запаху изо рта, — время они провели с пользой. — Больно? — Больно, — не стала спорить Маргери. — Тогда почему ты не плачешь? — Я никогда не плачу, Ваше Величество. Это глупое и бесполезное занятие. — Серьезно? — Джоффри отпустил ее руку. — Никогда не плачешь? Я думал, все девчонки ревут по любому поводу. — Я не все, — Маргери внимательно наблюдала за Джоффри из-под полуопущенных ресниц. — Разве вашей женой может стать какая-то девчонка? — Ты не боишься меня? — он казался озадаченным. — Нет, — ответила Маргери, внутренне посмеиваясь. — Не боюсь. Это обескуражило Джоффри. — Но ты будешь моей женой, — сказал он, капризно растягивая слова. — Ты должна меня бояться. — Если это доставит удовольствием вам, Ваше Величество, — Маргери улыбнулась. — Я буду бояться. Вот только… — Что только? — Я думаю, вы бы предпочли, чтобы я вас любила, а не боялась. Это даже не было интересным для нее. Несчастный выродок, убежденный, что всего в этом мире можно добиться исключительно страхом. Печальное следствие ублюдочного воспитания Ланнистеров. — Страх — это слишком просто, — тихо проговорила она, подойдя к Джоффри вплотную. — Страх — это когда при твоем приближении отшатываются, когда смотрят с ненавистью, исподлобья, когда вздрагивают от прикосновения. Это низменно и недостойно… — Она положила его руку себе на грудь, туда, где между легким шелковым шарфом, обвивающим плечи, и лифом платья виднелась обнаженная кожа. Ладонь Маргери коснулась щеки Джоффри, нежно и повелительно. Чуть наклонившись к нему, она разомкнула губы, нежно прижала их ко рту Джоффри. Он обнял ее, отвечая на поцелуй. Выждав несколько секунд, Маргери отстранилась, пытливо заглянула ему в глаза. — Так лучше, не правда ли? — прошептала она, вновь потянувшись к Джоффри. Он укусил ее за губу. Маргери охнула и отшатнулась, глядя на Джоффри с болью и удивлением. Соленая струйка потекла по подбородку. Джоффри довольно усмехнулся: — На самом деле вот так мне нравится больше. Он ущипнул Маргери за плечо и вышел. Промокнув рот платком, она задумчиво посмотрела ему вслед, затем опустила глаза и увидела алое пятно на белоснежном батисте.Кузнец
Веселый голос Томмена разносился по комнатам. — Мы едем на прогулку! Маргери невольно улыбнулась. Она отдала приказ приготовить носилки и одеть Томмена поскромнее — раз уж Джоффри не пожелал ехать. Бесполезно было объяснять ему, как важно заслужить хорошее отношение подданных, особенно после того случая с нападением черни на процессию у Красного Замка в день проводов принцессы Мирцеллы. Маргери подождала, пока слуги поправят полог, и носилки тронутся с места, затем вручила сидящему рядом Томмену сверток с провизией. — Когда я скажу, развернешь его и будешь раздавать людям, — сказала она. — Хорошо? — Каким людям? Зачем? — Томмен был любопытен, как все дети. — Бедным людям, — Маргери повертела головой, пытаясь отыскать подходящий пример. — Например, вон как тот несчастный. Она указала на бродягу в серых запыленных лохмотьях, в которых при должном воображении можно было угадать одежды септона. У бродяги было смуглое остроносое лицо и неприятный цепкий взгляд. Маргери отвернулась. Ей показалось, что она уже видела его где-то. Наверное, на Блошином Дне — Маргери уже доводилось бывать там, раздавая еду и бинты. Но что он делает здесь, неподалеку от Красного Замка? — А зачем раздавать им еду? — Томмен твердо вознамерился получить ответы на все интересующие его вопросы. — Потому что они не могут ее купить столько, сколько им нужно, — Маргери отвечала бездумно, пытаясь вспомнить, где видела бродягу в септонских лохмотьях. Велев вознице остановиться, Маргери вышла. Ее немедленно окружила толпа нищих. — Спасибо вам, м'леди. Маргери расточала улыбки и совала заготовленные свертки с провизией в жаждущие руки. Томмен, высунувшись из-за полога, растерянно наблюдал за происходящим, мусоля в свой сверток в липкой ладошке. Чья-то рука потянулась к нему. — Эй! — крикнул кто-то пропитым басом. — Малец! Кидай мне! Томмен испуганно вздрогнул и отшатнулся к противоположному краю носилок. Маргери предупреждающе вскрикнула, один из сопровождавших их стражников бросился вперед, пытаясь поймать его, но Томмен уже завалился за край носилок, маленький и неуклюжий, как тряпичная кукла. Но не упал, подхваченный тощей рукой, покрытой навеки въевшимся пыльным загаром. — Осторожнее, — сказал худой бродяга в одежде септона и, одарив Маргери мрачной желтозубой улыбкой, смешался с толпой. По дороге в Красный Замок Маргери то и дело ловила себя на том, что ищет среди многоголового людского моря низкорослую фигуру того странного бродяги, который неуловимо напоминал ей одну из взъерошенных птиц, серыми стайками облепивших помойки Королевской Гавани.Отец
— Невероятно! Маргери раздраженно повела плечами. Отец, явно не ожидавший такой реакции, озадаченно молчал. Не стоило так с ним, Маргери взяла себя в руки и выдавила ласковую улыбку. — Отец… — она поманила его, похлопала ладонью по деревянной лавке. — Прошу прощения, я немного вспылила. Присядь. Комната в Роговом Холме, где содержали Маргери до начала Суда Веры, была опрятной, но такой крошечной, что лорд Мейс Тирелл, казалось, занимал ее всю. — Знаешь, я бы очень хотела побеседовать с леди Оленной. — Я не хотел тебе говорить, но матушка неважно себя чувствует. Это был удар. Кровь прилила к вискам. — Что с ней? — Мейстер говорит, простуда, ничего серьезного, но учитывая преклонный возраст — лучше принять меры предосторожности. На Суде мать будет непременно. Она просила передать тебе, чтобы ты помнила главное. Что, кстати, она имела в виду? — Вырастая — крепнем, отец, что же еще? — Маргери натянуто улыбнулась. — И все-таки, я настаиваю, чтобы ты не делал этого. Не соглашайся на сделку с Верховным Септоном. — Это отличная возможность покончить с Ланнистерами. Они никогда еще не были так слабы, — лорд Мейс хохотнул. — Забери меня Неведомый, да они почти уничтожены. — Вот именно, — Маргери покачала головой. — Подумай сам. Льву вырвали большую часть клыков: король Джоффри и лорд Тайвин мертвы, Тирион изгнан. Но если Серсея будет низложена, если будет доказано ее прелюбодеяние в браке с королем Робертом — это ставит под сомнение законность рожденных ею детей. А значит и мой королевский титул. Ты об этом подумал? До лорда Мейса сказанное дошло не сразу, но судя по густой краске, залившей его рыхлые щеки — дошло в полной мере. — Но Его Воробейшество… Маргери сузила глаза: — Что Его Воробейшество? Я думала, обещанного ему на нужды Церкви золота будет более чем достаточно. — Он… — лорд Тирелл замялся. — Он настаивает на некоторых вещах. Он хочет добиться признания вины королевы Серсеи и требует, чтобы она проиграла Испытание поединком. — Она не проиграет, нет ни малейшей возможности, что сир Роберт Стронг уступит в бою, ты же знаешь. — Верховный Септон настаивает. В нашей последней беседе он позволил себе намек, что и ты небезупречна. Решение Суда Семерых — это, по сути, решение Верховного Септона. Мы не можем так рисковать. — Небезупречна? Отец, о чем мы говорим? Осни Кеттлблэк сознался, что оболгал меня по приказу Серсеи! — Он сделал признание под пытками и вполне может сослаться на это. Как ему скажут. И потом, — лорд Мейс поморщился, — есть еще показания мейстера Пицеля о лунном чае. — Это ложь! — Маргери не отвела глаз под пристальным взглядом отца. — Пицель оболгал меня в угоду Серсее. Лорд Мейс покачал головой. — Знаешь, это то, что по-настоящему меня смущает. Зачем это старику Пицелю? — Затем, что Серсея меня ненавидит, а кресло великого мейстера стало опасно шатким. Он просто сказал ей то, что она хотела услышать. Маргери прикусила губу, это звучало неубедительно даже для отца. — Все равно, показания Пицеля могут быть губительны для тебя, Маргери. Стране ни к чему две королевы — Верховный Септон мне так и сказал. Он жаждет крови Серсеи. — Значит, тебе придется его убедить! — Маргери не пожалела бы пяти лет жизни, чтобы сейчас рядом с ней была бабка. Отец всегда был туговат умом. — Надави на него, ты же Десница. Подготовь войска, снаряди их как стражников, наводни ими Королевскую Гавань. Не мне тебя учить, как это сделать. Дай понять Его Воробейшеству, что торговаться не стоит, покажи ему силу. Будь настойчив, от этого зависит наше будущее. Лорд Мейс послушно кивал. О боги, подумала Маргери, хоть бы он все сделал правильно. Она встала, давая понять, что беседа окончена. Обняв отца, Маргери запечатлела поцелуй на его мясистом морщинистом лбу — совсем как в те времена, когда она была совсем малышкой. Лорд Мейс расплылся в улыбке: — Не бойся. У моей девочки все будет хорошо, я позабочусь об этом. — Не забудь про Пицеля, — шепнула Маргери ему на ухо, проводив до двери. — Позаботься и о нем тоже.Суд
Наступила тишина. Все свидетельства были выслушаны, и последнее слово оставалось за судьями. — Королева Маргери утверждает, что невиновна, и Семеро подтвердят ее слова. Так ли это? — прошелестел Верховный Септон, и первая из судей, молодая девушка, робко сжавшаяся на широкой мраморной скамье, едва слышно ответила: — Да, Ваше Святейшейство. Верховный Септон обратил взгляд на сидящую рядом с ней септу преклонных лет. — Так ли это? — Да, именем Старицы, — септа склонила голову. — Подтверждаю, — прогудел низкорослый рыцарь, — именем Воина, королева невиновна. — …именем Кузнеца… —… именем Матери… —… невиновна. Неведомый безмолвствовал устами королевского палача. Маргери едва сдержала улыбку: была в этом своеобразная ирония. Она смотрела на незнакомых ей людей, чьим рукам, как им казалась, была вверена ее судьба. Внутренне подобравшись, Маргери ждала последнего, самого важного для нее ответа. Что скажет Его Воробейшество? Верховный Септон поднялся со своего места. Равнодушно скользнув взглядом по стенам, словно вокруг него не было ни души, он разомкнул сухие старческие губы: — Властью Бога-Отца, данной мне, я признаю Ее Величество королеву Маргери, обвиняемую в супружеской измене и судимую Судом Веры — невиновной. Томмен совершенно не по-королевски взвизгнул, соскочил со своего места, путаясь в слишком длинном плаще, подбежал к Маргери и обнял ее.Неведомый
Она так и не преклонила колен перед Неведомым. Просто не смогла. В своем ночном бдении Маргери нарочно оставила Неведомого напоследок. Можно было и не посещать его: бог-Смерть, не воспевался в Песне, не упоминался в повседневных молитвах. Владыка кругов преисподней, властелин загробного мира — он был единственный, чьего приговора Маргери боялась по-настоящему. Бессонница одолевала ее. Лежа меж шелковых простыней, которые казались то неприятно холодными, то горячими, назойливо липнущими к телу, Маргери слепо всматривалась в безмолвную темноту. Она уже жалела, что прогнала Томмена в его опочивальню. Сон маленького короля был неспокоен: Томмен сопел, пускал слюни на подушку и вертелся, пиная Маргери. Но какой смысл — она все равно не спит, а присутствие Томмена позволяет хотя бы не чувствовать себя такой одинокой. Тьма сгущалась вокруг ее постели, становясь плотной, осязаемой. Закрывая глаза, Маргери думала, что вокруг нее больше нет привычного убранства и толстых стен ее королевских покоев в Красном Замке, они исчезли, поглощенные чернотой. Как в ту ночь, когда… …сначала ей показалось, что Джоффри пьян. Налитые кровью глаза, слегка невнятная, замедленная речь. — Вам нужен отдых, Ваше Величество. — Маргери заботливо взяла его под руку, рассудив, что лучше не злить Джоффри, когда он в таком состоянии. — Нет. Уловив его дыхание, Маргери вдруг поняла, что Джоффри не пил. Она отступила к стене, полная недобрых предчувствий, попыталась улыбнуться. — Милорд, вам лучше лечь. — Именно этого я и хочу, — Джоффри ухмыльнулся, придвинулся ближе, поймал запястья Маргери, сжал их, — лечь. С тобой. — О, как это мило, — Маргери говорила нарочито громко, все еще надеясь обернуть происходящее в шутку, — но у нас еще будет время для этого. До свадьбы всего ничего. — Так зачем терять время зря? — Потому что… — Маргери осеклась, беспомощно качая головой. — Потому что есть ритуал, который мы должны пройти, чтобы стать мужем и женой в глазах богов и… — Но ты же любишь меня? — настойчиво спросил Джоффри, неумело целуя тыльную сторону ее кисти. — Любишь? Ты должна любить своего будущего мужа, Маргери. Маргери затошнило. Она понимала, что это неизбежно, но не сейчас. Не так. Она отняла руку. — Я люблю тебя, Джоффри, — сказала она, из последних сил сохраняя спокойствие. — Ты это знаешь. Мы скоро станем мужем и женой, после чего моя спальня будет к твоим услугам. Но сейчас ты должен уйти. Джоффри затрясся, и на какой-то миг Маргери стало жаль его. Она положила руку ему на плечо. Джоффри неловко обхватил ее за бока, стиснул, потащил на постель. Маргери вырвалась, оттолкнула его. — Нет, Джоффри, прекрати! Я закричу! — Не закричишь, — Джоффри ухмыльнулся. — Не захочешь сплетен. Ну же, Маргери, ты сама этого хотела. Эти улыбки, призывные взгляды, выставленные напоказ плечи. Высокомерная Хайгарденская роза. Все женщины одинаковы. — Ты не посмеешь. — Посмею, — Джоффри расстегнул пояс. — Учти, за дверями ждут сир Борос и сир Меррин. Они будут рады, если я позову их немного помочь мне. По крайней мере, это было недолго, и в большей степени унизительно, нежели болезненно. Когда за Джоффри захлопнулась дверь, Маргери села, морщась от слабой рези в низу живота. На внутренней стороне бедер запеклось что-то липкое, подол нательной рубашки пристал к промежности. Маргери стянула рубашку через голову, брезгливо скомкала тонкую ткань, намочила водой из чаши и тщательно вытерлась. Затем собрала простыни, не тратя времени на поиски следов крови, бросила у порога. — Это все нужно сжечь, — отрывисто сообщила она прибежавшей на зов служанке. — И проследи, чтобы к утру подготовили носилки. Ей необходимо было увидеться с леди Оленной. У роз есть шипы.***
— Я положила яд в бокал Джоффри на свадьбе, — с вызовом сказала Маргери темноте, не опасаясь, что ее услышат. Во тьме не было ничего земного, и Маргери не сомневалась, что Неведомый здесь, рядом, слушает ее исповедь. — Это было легко. Санса с радостью приняла сетку для волос с асшайскими аметистами, которую мы ей послали через сира Донтоса. Но там ничего не было, просто один из камешков был ослаблен — для отвода глаз. Яд был у меня, с самого начала… Маргери мечтательно умолкла, припоминая. — Он был на мне. Я надела прекрасное платье для свадебного пира… бледно-зеленое, как листва в Хайгардене, с корсажем, расшитым серебряной нитью и украшенным гранатами и аметистами. Один из камешков был с секретом. С ядом душителя. Темнота заинтересованно молчала. — Я просто дождалась, когда Джофф отвлечется. Это было несложно — он был так занят, издеваясь над дядей. Бедный Тирион, — Маргери вздохнула. — Вот уж кому не повезло, так это ему. Она села в кровати, обняла колени, пытаясь согреться. Неведомый был совсем рядом, его ледяное дыхание холодило кожу. — Но я никогда не жалела, — с вызовом заключила Маргери. — Будь у меня выбор, я сделала бы это снова. И снова. И еще раз. Она улыбнулась, открыла глаза. Тьма услыхала ее. И отступила. За окном рассвело.