Игра в уничтожение

Но один громкий звук и покатятся кости, Один громкий крик и обвалятся крыши. Боже мой, не проси танцевать на погосте, Боже мой, говори по возможности тише. (Nautilus Pompilius (И.Кормильцев), «Умершие во сне», 1996 г.)

...В те дни Отряд служил Госпоже — так записано в Анналах. Отчасти так все и было, но по большей части мы в тот приснопамятный год исполняли указания Хромого — к общему неудовольствию, он после Чар внезапно выбился в дамки. Ничуть не покривлю душой, если скажу, что у многих необходимость подчиняться этому ублюдку стояла поперек горла. Но с Госпожой не спорят. Не спорили и мы, во всяком случае — в открытую. Мятежники год от года плодились, как грибы после дождя, даже несмотря на разгром при Чарах — их все еще подстегивала вера в пророчество, комета неизменно висела над горизонтом, а надежда на новое пришествие Белой Розы, казалось, постоянно крепла, будто бы каждый новый день только приближал повстанцев к их вожделенной цели. На их беду, мы неизменно оказывались поблизости, стоило им лишь разбить более-менее крупный лагерь. Соглядатаи Хромого отлично делали свою работу. Ясное дело, и думать было нечего, чтобы Взятый лично отдавал приказы. Он, невероятным образом вычисляя, в какой части континента мы находились, отправлял к нам гонца с новой порцией сведений, и мы снимались с места, не успев даже выесть в очередной деревеньке всю брюкву и очаровать всех девиц. К счастью, в голову к нашим колдунам Взятый больше не залезал — и Гоблин с Одноглазым не переставали этому бурно радоваться. Так произошло и на этот раз. Гонец притащился ночью, по слухам — вломившись сразу к Капитану лично. В том, что Старику этот фортель не понравился, сомнений не оставалось — особенно после того, как мы оказались выдернуты из только-только нагретых постелей. Вероятно, дело и впрямь было срочным. Еще вероятнее — Старик просто не желал страдать в одиночестве. Я ввалился в избу, которую занимали Капитан с Лейтенантом, одним из последних, чем заслужил всеобщее порицание — сразу несколько недовольных взглядов почти привернули меня к стенке. В трепещущем свете нескольких масляных ламп я смог разглядеть Лейтенанта, Ильмо, неизменную троицу колдунов; прислонившись к срубу, нахально досыпал Леденец; Масло и Ведьмак старательно изображали бодрость на изрядно помятых рожах. — Моя халупа дальше всех, — попытался оправдаться я, хотя, конечно, никто от меня никаких оправданий и не ждал. — Все знают, что твоя хата — вечно с краю, Костоправ, — сварливо высказался Одноглазый. — Пользуешься тем, что подружка в Башне за тебя заступится, если что, да? Этим шуткам никогда не прекратить сыпаться на мою больную голову. Наверное, мне давно пора было смириться, но я почему-то не мог. Капитан бросил на Одноглазого суровый взгляд из-под мохнатых бровей, и колдун послушно заткнулся. Выждав, пока уляжется гул, Капитан заговорил сам, кивнув в сторону новоприехавшего гонца. — Как вы могли догадаться, нам прилетела работенка. Слишком срочная, чтобы я мог позволить вам разлеживаться до утра. Советую всем начать собираться — выступить придется еще до рассвета. — К чему такая спешка? — Ильмо, зевнув, прикрыл рукой рот. На лице его самым очевидным образом отпечатались следы бурно прошедшего вечера. Что поделать, никто не ожидал, что его растолкают едва за полночь. Даже я, несмотря на то, что очень редкая ночь обходится без чьих-нибудь обожженных пальцев, подбитых глаз или внезапно одолевшей почесухи. В конце концов, иногда и лекарю можно дать выспаться, правда? — Один из главарей местной ячейки мятежников, которого мы пытаемся выследить уже несколько месяцев, проявил себя минувшим вечером, — спокойно ответил гонец, чуть приспустив толстый шарф, скрывавший его губы и подбородок. — Что удивительно — совсем недалеко отсюда. — Это странно, — нахмурился Лейтенант, старательно сдерживая зевоту. — Обычно такие шишки стремительно делают ноги, если слышат, что Отряд появился поблизости. Гонец потер скулу, будто собираясь с мыслями, и, явно осторожничая, произнес: — Информация проверена. Не нам судить об его мотивах. Ясное дело. Кто будет спорить с Хромым? Правильно. Никто в трезвом рассудке. — За лесом, в нескольких милях отсюда есть небольшое всхолмье, — продолжил гонец. В отличие от нас, приятель выглядел до неприличия бодро. Возможно, это репутация его господина так на него влияла? — Есть сведения, что повстанцы укрылись в тамошних пещерах. — Сколько их? — деловито спросил Ильмо. Лицо его приобрело привычное суровое выражение. Могу прозакладывать что угодно — он уже просчитывал в голове некое подобие плана. — Немного, — успокоительно кивнул посланник. — Работа для небольшой диверсионной группы. Потому мы и пригласили именно вас. — Ну нет! — из угла сонно заквакал Гоблин, кутавшийся во все тряпки, которые только удалось найти. — Я не потащусь ночью в лес в такой мороз. Капитан смерил его недовольным взглядом, но, поразмыслив секунду, сообщил: — Думаю, трое колдунов для такой вылазки и впрямь — перебор. Молчун? Молчун кивнул. Лицо его не выражало ничего. Где-то с левого боку от меня успокоенно вздохнул Одноглазый. — Костоправ. — Теперь очередь дошла и до меня. — Ты тоже собирайся. Гонец Хромого посмотрел на меня как-то странно, пару раз смерив глазами с головы до ног, как коня на ярмарке. Я сглотнул. Что-то в его взгляде мне категорически не нравилось. — Нанесу точку входа в пещеру на карту, — наконец, сообщил он, поворачиваясь к Лейтенанту. — И, что важно — Безрукого нужно взять живым. Ха! Дельце готовилось быть даже более интересным, чем на первый взгляд. Скажу точнее — от него стало отчетливо попахивать недобрым. Ильмо был со мной согласен, хоть мы и не стали обсуждать ничего до тех самых пор, пока не выдвинулись в сторону леса в начавшей чуть отступать темноте. Мороз, как верно заметил старина Гоблин, стоял такой, что оставить неприкрытыми можно было только глаза, да и те приходилось все время отирать от слез. Кажется, на моих ресницах тут же намерзли сосульки. — Надо двигать конечностями быстрее, — заметил Ильмо, выдохнув облако пара. — Иначе закостенеем ко всем демонам. Я кивнул, насколько позволил толстый шарф, намотанный по самые скулы. Радовало одно — скорее всего, мы не встретим на пути ни единой опасности, даже пробираясь через ночной лес. В такую холодину даже самый голодный зверь предпочтет свернуться где-нибудь калачиком. Снег под ногами скрипел, как рассохшийся деревянный пол. В спину мне тяжело дышал Молчун, впереди я видел силуэты Масло и Ведьмака. Леденец тащился где-то позади, периодически извергая потоки ругани. — Думаешь, этот Безрукий — колдун? — решил спросить я и тут же пожалел об этом. Воздух, который пришлось вобрать в себя, чтобы заговорить, обжег горло почище самой крепкой бормотухи. — Иначе на кой ляд он так нужен Хромому? Госпоже срочно понадобились новые Взятые? Ильмо пожал плечами. Могло быть и так. Могло быть и эдак. Присутствие Молчуна в первом случае давало нам некоторую фору, конечно, если в отряде повстанцев был всего один чародей. Хотя, наверное, гонец бы сообщил, если бы знал обратное? Или не сообщил бы? Несмотря на кажущееся перемирие, отношения Хромого с Отрядом все еще оставались натянутыми. До рассвета было еще долго. Только самый-самый край неба вяло посветлел, не считая, конечно, сияния торчавшей в небе кометы. Мы пробивали путь через огромное заснеженное поле, и многие уже даже сдернули с носов и ртов тряпки, рискуя назавтра вымазать на потрескавшиеся от мороза и влаги губы весь жир, который подвернется под руку. Тащиться через снег было сложно, особенно, то и дело наступая на камни, которых в изобилии валялось под толстым иссиня-белым покровом. Вдруг Ведьмак поднял руку, и наша отчаянно пыхтящая колонна остановилась. Впереди виднелась торная тропа, испещренная следами копыт. Похоже, мы напали на след. Действительно, вереница холмов, утыканных мертвыми стволами деревьев, выросла прямо перед носом. — Надеюсь, в той пещере, в которой нас ждут Безрукий сотоварищи, будет хоть слегка потеплее, — прогнусил я Молчуну. Тот невозмутимо пожал плечами. Иногда я даже ему завидую. Кажется, что практически ничто не может стронуть его с места. В такие моменты я, как никогда, понимаю, что не знаю о Молчуне почти ничего. Я хорошо помню день, когда он появился в Отряде, помню, где и при каких обстоятельствах это произошло — обратное для того, кто ведет Анналы, было бы странным. Его настоящему посвящено множество абзацев, его будущему, уверен, я когда-нибудь смогу посвятить целую главу. А вот об его прошлом я никогда не напишу ни слова. О прошлом он тоже молчит. Мятежники, могу поручиться, даже и не думали, что их кто-то сможет выследить на здешних бескрайних пустошах. Ни следа попытки хотя бы замести следы на снегу. Мы прошли до ним, как по широкому тракту, до самого зева пещеры, с удовлетворением отметив, что следы и коней, и людей ведут туда. Славно, когда все идет по плану, не так ли? Мы вошли внутрь. Черное жерло пещеры проглотило нас, не подавившись, и уши тут же зазвенели от оглушающей тишины. Несколькими щелчками пальцев Молчун создал несколько светляков, излучения от которых хватало, чтобы разбавить темень. Говорят, человеческий глаз никогда не сможет привыкнуть к той особой густой темноте, которая наполняет пещеры. Мы ничуть не хотели это проверять на своей шкуре. Широкий раструб шел вглубь, уводя чуть вниз. Мы брели по нему, спешно разматывая навьюченные тряпки — становилось жарко и душно, влажный воздух неожиданно приятно ласкал глотки, обожженные морозом. — Куда они дели коней? — шепнул Ильмо. Малейший звук здесь тут же рождал раскатистое эхо, поэтому мы старались двигаться как можно тише, не решаясь даже достать оружие. Ноги мы предусмотрительно обмотали тряпьем. — Вероятно, провели внутрь? — ответил Леденец, нервно дергая уголком рта. — Тут достаточно просторно, чтобы поместились и люди, и животные. Ильмо резко поднял руку, насторожившись. Мы тут же замолчали и тоже превратились в слух. Но звук, заставивший нас молниеносно заткнуться, был всего лишь стуком от падения капель воды на известняк. В остальном — тишина стояла почти гробовая. — Я буду одинок, если скажу, что мне это ни хрена не нравится? — пробормотал Ведьмак. Конечно, он был не одинок. Обстановка не нравилась никому. Для пещеры, в которую недавно вошел пусть небольшой, но — отряд, да еще и с лошадьми, тут было слишком тихо. Лошади должны ржать и издавать характерный запах. Люди должны переговариваться. Если, конечно, этот ход не увел повстанцев на другой берег Моря Мук, в чем я, например, искренне сомневался. Расширившись, проход превратился в высокий зал, с потолка которого свисали известковые сосульки гигантских размеров. Именно с их острых оконечностей и срывались те капли, звук от которых был единственным, что нарушало царившую в пещере тишину. Я невольно вдохнул полной грудью. Конечно, воздух здесь был тем же самым: сырым, теплым, таким плотным, что его можно было потрогать, но почему-то показалось, что в зале дышать гораздо легче. Светляки, подчиняясь едва заметным пассам Молчуна, кругами летали по зале, высвечивая торчащие из пола сталагмиты, мелкие круглые лужи с прозрачной водой, огромные влажные валуны в темных разводах. Сам Молчун медленно следовал за шариками света, будто на расстоянии ощупывая потолок и стены залы напряженными ладонями. — Если внутри Курганья так же тихо, то я понимаю Взятых, — попытался сострить Ильмо, утирая со лба капли пота. — Я б тоже свихнулся и захотел поскорее выбраться. Вдруг Молчун резко остановился, повернулся к нам и бешено зажестикулировал. На лице его воцарилось выражение крайней озабоченности. Жестовый язык, которым пользовался Молчун, до конца понимали далеко не все. К счастью, в нашей небольшой группе таких не было. Мы превосходно поняли, что он хотел до нас донести. Отряд Безрукого ушел вглубь пещеры, воспользовавшись ходом, который открывается колдовством. Они однозначно знали, что делают и куда идут. Точно знали, что ищут. И это вовсе не укрытие от ищеек Хромого. Ильмо прищурился и задал вопрос: — Ты знаешь, что именно? Молчун помедлил секунду и кивнул. Не слишком уверенно, но тем не менее. — Это опасно? Небось, какая-то колдовская штуковина? Молчун кивнул уже безо всяких колебаний. — Нам лучше делать ноги? — вступил в разговор Леденец. Он был мертвенно-бледным и мелко трясся. Я слыхал о людях, которые не выносят замкнутых пространств. Видимо, старина Леденец был как раз из таких. — У нас приказ, — покачал головой Ильмо. — И у нас есть Молчун. Возможно, мне померещилось, но Молчун тоже побледнел. Тем не менее, он тут же собрался и снова заговорил жестами. Мы с Ильмо должны будем пойти с ним вглубь. Ведьмак, Масло и Леденец — остаться здесь, на случай, если мы не вернемся в разумное время. — А как же проход? — поинтересовался я, делая вид, что мне все равно. Молчун неопределенно махнул рукой и устремился вглубь залы, жестом пригласив нас следовать за ним. — Надеюсь, он точно знает, что делает, — шепнул мне Ильмо. — Я бы не хотел сдохнуть в этой дыре. — Какая разница, где сдохнуть? — философски заметил я. — Хотя ты прав. Я тоже не могу здесь слишком задерживаться. Анналы ждут своего Летописца. Отправив к Масло, Ведьмаку и трясущемуся Леденцу пару светляков, Молчун подошел к изъеденной влагой стене залы и показал под ноги. — Вот оно, — хмыкнул Ильмо. — Натоптано. Дорожка из следов ведет прямиком к той трубе, из которой мы выбрались. А обрывается здесь. Молчун, удостоверившись, что мы сочли его версию достойной доверия, жестом приказал нам отойти. Весьма предусмотрительно с его стороны, потому что, стоило ему с силой ударить рукой по воздуху в направлении только ему одному видного входа, как в стороны брызнула мелкая известковая крошка, а от яркости последовавшей вспышки и скрежета мы с Ильмо ненадолго лишились способности видеть и слышать. Когда мы пришли в себя, Молчун стоял, подобравшись, у полукруглого черного жерла, готового утянуть нас прямиком к жутковатой тайне, скрывавшейся в этой пещере. Светляк крутился впереди, пытаясь освещать очередной темный коридор. Мы ступали осторожно, почти вслепую, нашаривая ногами ровные участки. Вдруг под моей стопой что-то хрустнуло. Слишком знакомо для того, кто большую часть жизни посвятил войне. Так хрустят кости. Хрустнуло под ногой Ильмо, и он выругался под нос. Потом захрустело чаще, громче, и мы поняли, что идем по дороге из разбросанных костей, старых, хрупких. Что бы там ни ждало нас впереди, с каждым новым шагом мне хотелось встретиться с этим все меньше и меньше. В коридоре стало светлее. Я не сразу понял, что это был не просто засветившийся ярче магический шар Молчуна. Свет струился откуда-то впереди, все отчетливее подчеркивая нависшие над головой шершавые своды, раскрашивая тенями наши лица. Я нехотя посмотрел под ноги, просто, чтобы убедиться, что не ошибался. Кости. Кости. Еще больше костей. Лица Ильмо и Молчуна были напряжены, глаза прищурены, да и я сам, подвигав плечами, ощутил, как свело от ожидания неизбежного шею. Сияние становилось все ярче. В ноздри, помимо затхлого пещерного воздуха, начал проникать отвратительный запах начавшей гнить крови. Мы вывалились в очередной пещерный зал, до самых недостижимых сводов заполненный ярким голубоватым светом. В ушах бешено колотилось сердце, будто пытаясь выскочить откуда-то из-за барабанных перепонок. — Чтоб тебя, смотри! — Ильмо указал мне на темную кучу около ближайшего здоровенного сталагмита. Я присмотрелся и понял, что зря. Это были мертвые тела, но не просто перенесенный из другого места и сложенные в груду. Их будто бы сначала измочалило какой-то невообразимой силой, а потом склеило вместе, спрессовало и ударило этим ужасающим комком плоти, рваной кожи, расколотых костей прямиком в основание каменной сосульки. — Там еще, — Ильмо ткнул в другую сторону. Я невольно прикрыл глаза. Я ничуть не хотел думать о том, какое чудовище — или какая сила — была способна устроить такую мясорубку. Вокруг валялись обломки оружия, согнутого и искореженного, куски ткани, остатки упряжи. Лошади, если они действительно вошли в нутро пещеры за своими седоками, видимо, были так же размолоты в кровавую кашу. Я почувствовал, как по спине струится пот. Мы лезли льву в пасть, не иначе. — Куда он прется? — Ильмо больно толкнул меня в бок. Молчун медленно брел через огромный зал, не обращая внимания на окружавшее его импровизированное кладбище, прямиком к источнику света. Когда я, наконец, смог оторвать взгляд от еще одной груды изуродованных трупов, то увидел, что сияние испускает прозрачная сфера, покоящаяся в каменной чаше посередине высокого алтаря. Молчун приближался к алтарю, как загипнотизированный, плечи его едва заметно вздрагивали. Когда, подойдя достаточно близко, он протянул к светящейся сфере руку, мне захотелось рвануть к нему и оттащить от артефакта подальше. Даже ребенку было бы понятно, что сила, смоловшая в крупу множество живых существ, отныне навсегда обреченных покоиться в этой зале в виде груды костей, заключается именно в этом шаре. Больше ей взяться было неоткуда. Но я будто врос ногами в камень. Руки отказывались шевелиться, а из горла не получалось выдавить даже мышиного писка. В такой же западне оказался и Ильмо, насколько я смог рассмотреть, с трудом скосив глаза. Что ж. К счастью, права думать у меня никто не отобрал. Я начал мысленно перебирать самые яркие и запоминающиеся моменты своей жизни, вспоминать осчастлививших меня — порой вполне взаимно — женщин, лица друзей, те куски из Анналов, которые я считал крупинками собственного писательского успеха. Кажется, именно это принято делать перед смертью? «В то время Отряд служил Госпоже, — я будто бы писал свою последнюю страницу мысленно, и в моей фантазии перо очень приятно скрипело по пергаменту. — Госпоже, которая...» Которая своим Оком следила за мной, где бы я не скитался. Которая впустила меня в Башню в Чарах и выпустила живым. Которая вылечила раны, для которых у меня самого не нашлось бы лекарства. Которая... Образ Госпожи встал перед глазами, и я прикрыл их, чтобы всмотреться в видение получше. Даже в мечтах она была чарующе красивой. Невозможно. Недосягаемо... Впрочем, на то ведь они и мечты? Ее нежно улыбающееся лицо начало таять в сиянии, которое становилось все сильнее и сильнее, и я понял, что это происходило вовсе не в моих фантазиях, а в действительности. Открыть глаза оказалось трудно — сфера светилась ослепительно ярко, до рези, до слез. Темный силуэт Молчуна, почти положившего на шар руки, казался похожим на грязное пятно с расплывшимися краями. Я не без труда смог рассмотреть, как из центра шара в его раскрытые ладони льется зеленоватое пламя. Во имя всего прекрасного, что есть на этом свете, что он задумал? Мысли стали тягучими, как засахарившийся мед. Мое уставшее сознание плыло по их сонному течению, и мне показалось, что с ночи, на излете которой мы вошли в пещеру, прошла целая вечность. Может, так оно и было. Посчитать точно я так и не успел. Сфера лопнула, разлетевшись множеством мелких брызг, и я инстинктивно зажмурился. В мгновенно просветлевшей голове возникла одна-единственная мысль — этот взрыв наверняка разнесет Молчуна в клочья — так же, как и остальных несчастных, добравшихся сюда до нас. Все они хотели зачерпнуть силы из артефакта. И все погибли, размозженные о камни, как беспомощные мыши. Я открыл глаза. Молчун повернулся к нам, махнул рукой, и я почувствовал, как меня отпускает стасис. От неожиданности я рухнул на усыпанный костями пол, рядом, как мешок, свалился Ильмо. — Какого... там было... — прохрипел он и тоже перевел взгляд на Молчуна. Молчун слегка улыбался. Вытянув руку, он сжал зубы, и из его ладони вырвался поток такого же мертвенно-зеленого пламени, какое вытекало из сферы несколько минут — или часов? — назад. Груда истерзанных трупов, будто в одночасье распадаясь на сияющие частицы, истаяла на глазах. Еще одна, у другой стены. Еще одна. Еще груда старых костей. Молчун играл с новообретенным умением, как мальчишка с воздушным змеем. От его ухмылки, которая становилась все шире и шире, меня бросило в дрожь. Почему древняя сила, наказавшая сотни и сотни до нас страшной гибелью, подчинилась ему и позволила выпить себя без остатка? Что он собирается делать с этим леденящим кровь навыком — растворять чужую плоть в потоке странного пламени? Кто он теперь? — Молчун, Костоправ, — хрипло сказал Ильмо. — А давайте отсюда свалим? Чего у Ильмо не отнять — у него часто проскакивают очень удачные идеи. Молчун оскалил свои острые мелкие зубы. Привычный светляк лениво болтался у его левого плеча. Молчун сделал несколько шагов вперед, подобрал какую-то железяку и, добравшись до меня, церемонно возложил ее мне в руки. Это был меч, изломанный, будто жалкая оловянная ложка. Письмена на ножнах еще можно было разобрать. Форсбергский диалект. «Тот, кто сражается без рук». Безрукий. Это был его меч. — Как думаешь, Хромому этого хватит для счастья? — усмехнулся Ильмо. Я пожал плечами. Кто ж его, Хромого, разберет. Конечно же, Хромой был недоволен — бессильно, потому что оживить мертвеца даже по его приказу мы были не в силах. Конечно же, мы не рассказали ему всей правды — ведь наш приятель-Взятый точно пришел бы в ярость, если бы узнал, что от него ускользнул какой-то ошметок магических знаний. ...Со временем эта история, как и множество других, пережитых нами, поблекла в памяти, и мне даже стало казаться, что она существует лишь на страницах Анналов, куда я ее занес очень и очень вскользь. Молчун так ни разу и не пользовался доверенным ему жутким умением. Во всяком случае, при мне.