Сосисочка

– ...поэтому теперь ты мне должен, – торжественно закончил Уэйд. Питер вопросительно поднял брови: – Серьезно? И ты хочешь...? – Тебя. Но знаешь, по-особому. Антитрадиционно. Новое слово в хотении тебя. Согласен? Это опасный момент, дальше может последовать что угодно, а он сегодня не вполне готов к чему угодно, даже плавательные шорты не захватил. Глаза Уэйда горят восторгом, это говорит сразу о двух вещах: будет опасно, кому-то из них понравится (будем честны, не Питеру, сегодня даже не его день рождения). Питер прикрывает один глаз и смешно морщит нос. Если не согласиться, он так никогда и не узнает, что это было: при пытках Уэйд болтает в пять раз больше, но на отвлеченные темы. Что-то подмывает согласиться. – Это ведь не связано с сексом, да? Было бы слишком просто. Что-то ужасное. Конкурс по поеданию хот-догов? Тематическая свадьба твоих друзей-трансвеститов? Я не выйду на улицу в платье, Уэйд. И ты не выйдешь. Мы это уже обсуждали. – Тиран. Диктатор. Деспот. Но вообще тебе необязательно быть в платье. Хотя было бы очень мило. – Я еще пожалею, каждый раз жалею, но ладно, выкладывай. Маска приглушает сияние, но ненамного. Уэйд преодолевает расстояние между ними и наклоняется, будто для поцелуя, а сам нажимает на запястье Питера, выстреливая паутиной. Ловится кресло и, когда Питер пытается смахнуть чужую руку, оно послушно прыгает на фут ближе. – Прокати меня, крутой парень. Пообжимаемся при луне, может, я даже покажу тебе, что у меня под юбкой. Проблема в том, что это может быть вовсе не шуткой. Питер автоматически обрезает паутину и закусывает нижнюю губу, зная, что смех Уэйда только подстегнет. – На закорках? Как Йода на Люке? Ты так уже катался. – Ну, в тот раз ты пытался меня...обезжизнить. Или превратить в бессловесный груз, болтающийся на паутинке. Так жестоко. Грязный приемчик. – А как насчет того раза, когда ты украл... – Позаимствовал! – ...мой шутер? Люди возвращают вещи целыми, когда заимствуют. – Это не то. Хотя было весело. Уважение к чужой собственности – такая скучная штука, сахарок. На мне вырастут очки, если я буду постоянно держать это в голове. – Эй, что не так с очками? Тебе не нравятся мои очки? А я-то думал, что неотразим в них. – Ты неотразим без них. И без вот этих вот тряпочек. Если бы я был твоим стилистом, сделал бы тебе костюм из шоколада. Из одной шоколадки. Маленькой. Они в самом деле делают это. В крови вспыхивает знакомое чувство всесилия. Уэйд ловит раскрытыми ладонями ветер, верещит от восторга и закрывает Питеру глаза руками. Весит он примерно тонну, и какое-то время Питер учится это учитывать. Они едва не вписываются в окно бесконечного офисного здания. Ночью внутри никого нет, но Уэйд все равно машет обеими руками и посылает темным стеклам воздушные поцелуи. Питер думает, напишут ли об этом завтра в газетах, и если напишут, то что? На отчаянную борьбу в небе мало похоже, хотя Уэйд бессовестно лапает его и шепчет на ухо непристойности, может, сойдет хотя бы за вялую борьбу? В крайнем случае можно будет сказать, что он исполнял последнее желание больного в терминальной стадии. Это даже не будет ложью. Больной откидывается назад, держась за пояс Питера ногами, и полощется на ветру счастливой сосисочкой.