Прости

Была темная ночь. На улице уже не пели свои мелодичные песни птицы, ветерок давно не шуршал своей зеленой листвой. На темном, почти черном небе висела огромная луна. Она пробивалась через не закрытое в окно в комнату к Фриск, освещая ее грустное и бледное личико своими, такими же белыми, лучами. Никто не мог насладиться такой красотой, кроме нее. Она какой раз уже, лежала на своей кровати, тихо всхлипывая. Она вспоминала те боли, страдания, что принесла тогда. Но почему она плачет? Фриск сама не могла ответить на этот вопрос. Все было, вроде бы, прекрасно. Все жили в счастье, в мире, и не страдали. Улыбались и смеялись. Но прошлое до сих пор не могло отпустить, уйти от бедняжки. Оставить ее. Она бы и сама хотела бы вырвать всю боль из своей груди. Выкинуть, как ненужный мусор. Но, ничего не получалось. Она каялась в том, что натворила. Но, больше всего, ее расстраивало то, что не одна она помнила все то, что было тогда. Был такой монстр, который помнил все прохождения, все убийства, пощады. Она видела, как он смотрел на нее холодным взглядом двух белых бусинок, от чего невольно на теле появлялись мурашки. Фриск сжалась в комочек, вытерев новую порцию прозрачных слезинок, и тихо шмыгнула. — Опять плачешь? Этот голос. Фриск затаила дыхание, перестав всхлипывать. Она не решалась ответить. — Почему ты молчишь? Боишься? Послышался смешок. Костлявая рука медленно подняла подбородок Фриск, оборачивая к себе. Она неуверенно привстала и повернула голову к скелету. Она заметила, что тот не выглядел лучше. Такой же побитый вид. — Ты все думаешь о геноциде? Последовал утвердительный кивок, а после, еще один всхлип. — Почему? Повисло молчание. — Не можешь ответить… Понятно. Ну, раз тебе нечего сказать по этому поводу, то я пойду. Он встал и подошел к окну, хотел было уже щелкнуть пальцами, чтобы телепортироваться к себе, но нежное прикосновение теплых рук заставило его остановиться и повернуться. — Останься. Прошу. Скелет удивился, но, подумав, подошел обратно к кровати и сел на краю. Фриск легонько приобняла его, утыкая свой нос в самую грудь, слушая сердцебиение его сердца. Санс смущенно в ответ приобнял девушку за талию. — Прости. Скелет усмехнулся, прижав девушку покрепче к себе, боясь что она вновь заплачет. Ему было больно видеть, как она страдает каждую ночь, хоть и обращался с ней холодно и отстранено. Между ребрами стала светиться душа скелета. Фриск отстранилась и легонько поцеловала Санса в зубы, имитируя поцелуй. Это было, довольно странно, и оба покрылись багрянцем. Но, после последовал еще один поцелуй, только уже от скелета. Оба смущенно хихикнули, отводя взгляды в сторону. Все плохие мысли о прошлом на миг куда-то улетучились. Скелет провел по ее щеке, вытирая мокрые места от слез. Фриск усмехнулась и вновь прижалась к груди скелета. Только сейчас Санс понял, что она выросла. Фриск больше не та маленькая девочка, дарящая всем свою улыбку. Сейчас она совсем другая. Он не хотел верить, что она выросла. Просто не хотел. Но ничего с этим не поделаешь, она выросла и больше не будет той маленькой девочкой. Фриск прикрыла глаза, почти заснув, но в голову вновь пришли те страшные картинки о прошлом, от чего на ее глазах появились слезы, которые потекли вниз по подбородку, падая на белоснежную футболку скелета. Он это сразу заметил. В утешение, погладил ее по макушке, зарываясь в ее мягкие, каштановые волосы, что так пахли шоколадом. Этот вкус он почти забыл. Они почти не обнимались. Только изредка. Но сегодня не тот день. Они оба знали что неравнодушны к друг другу, но пытались скрыть это. Скелет плюнул на то ужасное прошлое, и поцеловал Фриск в макушку. Она продолжала заливаться слезами, всхлипывать. — Я люблю тебя, малыш. Он признался. Думал что это поможет, и это помогло. Фриск затихла, вытерла слезы, и посмотрела в глаза скелету, пытаясь найти подвох. Он улыбнулся ей, усмехаясь. Притянул ее за мягкие щеки и поцеловал в алые губы. Она ответила на поцелуй, и наконец поняла, что это не был подвох, что он не врет ей. — Я тоже люблю тебя, Санс. Они признались. Выплеснули свои накопившиеся чувства за все годы. Они по настоящему любили друг друга. И в извинения, она, за свои глупые поступки, могла сказать лишь одно. — Прости.