***
Элинор достаточно хорошо устроилась в Бартон-парке: миссис Дженнингс была шумной, самоуверенной женщиной, но очень доброжелательной и достаточно приятной, чтобы скоротать вечер. Элинор с трудом могла поверить, что, составляя компанию такой даме, она еще и зарабатывает на жизнь. Конечно, она могла бы желать общества кого-то более близкого к ней по возрасту, однако леди Миддлтон оказалась безмятежной и отстранённой особой, у которой не было ни остроумия, ни желания вести разговор. Казалось, она оживает только в присутствии своих детей. На пятый день своего пребывания в Бартоне Элинор познакомилась с полковником Брэндоном, о котором уже слышала ранее. Сэр Джон готов был произносить его имя в разговоре с завидной регулярностью, а миссис Дженнингс всегда сопровождала это мольбой к Элинор не отбрасывать его в качестве возможной партии сразу же после знакомства. — Я всегда думала, что моя младшая дочь Шарлотта составит его счастье, — делилась своими соображениями миссис Дженнингс. — Но она не смогла завладеть его воображением, да и он не увлек её. У полковника есть своя печальная история, моя дорогая мисс Дэшвуд, но, конечно, мы не станем использовать это против него, не так ли? В самом деле, он настоящий романтик! Элинор едва вслушивалась в эти речи, потому что быстро усвоила: наслаждаться обществом миссис Дженнингс подчас означало — мысленно поставить её на расстоянии вытянутой руки и спокойно кивать, соглашаясь с любыми её настроениями, высказываемыми с неизменным воодушевлением. К счастью для всех, миссис Дженнингс не требовалось ничего, кроме улыбок и этих самых кивков. Так в течение первых нескольких вечеров Элинор потчевали восхвалениями полковника Кристофера Брэндона, а на пятом, она была наконец представлена ему самому. В тот день он пришёл к обеду. Утром сэр Джон, услышав, что полковник вернулся в деревню, без промедлений отправил ему приглашение. Когда же Элинор спустилась в гостиную, то увидела мужчину, который стоял рядом с сэром Джоном и о чём-то тихо с ним беседовал. — Ах, мисс Дэшвуд! Вот и вы! А я уж начал задаваться вопросом, не опаздываете ли вы специально, чтобы создать интригу! Брэндон, старина, это и есть мисс Дэшвуд, о которой я раньше вам говорил. Мисс Элинор Дэшвуд, полковник Кристофер Брэндон. С достоинством проигнорировав все бестактности в свою сторону, Элинор сделала реверанс и негромко произнесла: — Полковник. — Мисс Дэшвуд, — с равной любезностью ответил тот на её приветствие. Они остались стоять рядом, избегая сталкиваться взглядами из соображений устоявшихся приличий. Что же до сэра Джона — тот продолжил болтать о пустяках. И в этот момент вошли миссис Дженнингс с леди Мидлтон: последняя проделала путь, чтобы поприветствовать гостя, а первая, будучи в полном восторге от развернувшегося перед ней tête-à-tête, воскликнула: — Мисс Дэшвуд, ах вы хитрюга! Мне следовало бы догадаться, что вы захотите поскорее свести знакомство с полковником, слушая на протяжении последних дней, какого мы высокого мнения о нём! Да и полковник, как я погляжу, не теряет времени даром! Миссис Дженнингс подмигнула ему и рассмеялась. И её смех был довольно заразительным, хоть и несколько неуместным. Компания действительно подобралась весёлая: Миддлтоны всегда были в хорошем настроении, когда развлекались, а полковник так и вовсе был всеобщим любимцем. Миссис Дженнингс полностью разделяла энтузиазм своего зятя в любой компании. Элинор же была рада случаю встретить возможного друга и расширить темы бесед за ужином. И, как потом оказалось, полковник Брэндон испытывал те же чувства. Редко можно было встретить более приятную компанию, разделяющую трапезу, даже в этой дружелюбной семье. Миссис Дженнингс воздержалась от чрезмерных поддразниваний и отвлеклась на обсуждение с сэром Джоном — своим верным союзником — предстоящей совместной охоты с полковником. Нельзя сказать, что Элинор не уделялось должного внимания: полковник Брэндон нашёл достаточно времени на протяжении ужина, чтобы задать общепринятые вопросы об её происхождении и положении, в котором она теперь пребывала, и оказал ответную услугу, отвечая на некоторые вопросы Элинор. После ужина леди Миддлтон заняла в гостиной своё обычное место у камина и задремала, а миссис Дженнингс принялась выпытывать у Элинор впечатления об её новом знакомом. Или, скорее, убеждать в том, что именно та должна думать и чувствовать, встретив такого завидного жениха, как полковник Брэндон. Когда упомянутый джентльмен вошел к дамам вслед за хозяином дома, Элинор показалось, что она заметила тень огорчения на его лице, и, увидев, как сэр Джон демонстративно подмигивает и кивает своей тёще, поняла, что полковник подвергся такому же давлению, как и она. Сэр Джон заявил о желании послушать какую-нибудь музыку, дабы фортепиано не тосковало в пренебрежении. Элинор попыталась отказаться, признавая свои таланты не вполне соответствующими здешнему прекрасному обществу. Но полковник Брэндон произнёс: — Прошу, мисс Дэшвуд, мы слишком часто проводим вечера в этой комнате без чего-либо, способного затмить звуки наших собственных голосов. А сэр Джон рассмеялся: — Так и есть, Брэндон, так и есть! И Элинор решила, что, пожалуй, будет и правда разумно воспользоваться предоставленной возможностью. Она села за инструмент и начала играть отрывок, который знала наизусть и очень любила исполнять тихими вечерами в Норленд-парке, а небольшая компания расположилась поудобнее, чтобы наслаждаться её игрой. Впрочем, миссис Дженнингс и сэр Джон вскоре отвлеклись, обсуждая планы на ближайший званый вечер, но полковник Брэндон подошёл ближе, встал возле фортепиано и завёл с Элинор тихую беседу. — Мисс Дэшвуд, — сказал он полушёпотом. — Я надеюсь, вы не против развлекать нас подобным образом? Признаю, что проявил некоторую настойчивость, хотя у вас и были возражения. — Отнюдь, полковник, — ответила Элинор. — Мне не сразу пришло в голову, что даже с моим посредственным талантом, мы могли бы получить больше удовольствия, чем без него. Её глаза лукаво сверкнули, и он подавил смешок. Одним словом, вечер прошёл к полному всеобщему удовольствию.***
В течение нескольких последующих недель полковник Брэндон был частым гостем в Бартон-парке, прибывая, как правило, на ужин, а иногда, чтобы просто провести день с сэром Джоном в охотничьих угодьях. Но когда погода улучшилась, и сырая весна сменилась приятным ранним летом, он, казалось, искал повод, чтобы прийти, когда сэр Джон будет занят. Миссис Дженнингс, чувствуя такое невысказанное намерение полковника, освободила Элинор от всех обязанностей во второй половине дня, предоставив ей возможность делать, что заблагорассудится. Так и вышло, что полковник Брэндон и Элинор Дэшвуд часто гуляли по тропинкам Бартон-парка, непринуждённо беседуя ни о чём — и в то же время, без особых церемоний, обо всём. Она рассказала ему об отце, и в этом рассказе было столько любви, что он заслужил бы одобрение даже её страстной сестры. Элинор никак не могла сдержать чувств, когда ее об этом спросили. Полковник же в свою очередь вспоминал об Индии с ностальгией, которая вызвала у Элинор желание увидеть собственными глазами, как жаркое солнце тонет на Западе, и услышать разговорный тембр индусов. Кроме того она нерешительно поведала и о своих надеждах в ближайшем будущем поселиться в Девоншире и помогать матери. Если полковник Брэндон и хотел оказать на мисс Дэшвуд некоторое давление, чтобы побольше узнать насчёт ее самых глубоких надежд на будущее, то он сдержался. Независимо от того, сколько бы их не поддразнивали, любой случайный наблюдатель мог видеть, что эти двое были только добрыми друзьями. Их невозмутимое поведение вводило всех в заблуждение. Миссис Дженнингс ежедневно излагала своему зятю множество мыслей касательно сего предмета, а этот милейший человек сделал всё, чтобы донести до своего друга каждое её слово. — Она молода, Брэндон, но весьма разумна. Я внимательно наблюдал за ней несколько месяцев, и знаю, что она хорошая девушка. Она способна вести хозяйство и принять на себя большую часть забот о расходах; вам никогда не придётся беспокоиться на этот счет. Выбор жены самого сэра Джона отлично иллюстрировал его приоритеты в браке, хотя полковник никогда бы ему в этом не признался. Вместо этого, в ответ на многократные монологи сэра Джона, он неизменно пожимал плечами и наводил ружье на очередную птичку или делал глоток бренди, в зависимости от ситуации. Однако, несмотря на всё сопротивление полковника этой идее, мысли об Элинор посещали его совершенно неосознанно. Заявления сэра Джона, о том, что Брэндон не может оставаться холостяком до бесконечности, были, всё же, не лишены смысла. Он и сам чувствовал это, особенно долгими зваными вечерами, будучи беззащитным перед нетерпеливыми мамашами, ведущими охоту на мужей для своих дочек. Он считался завидным женихом, хотя, возможно, не таким богатым, как некоторые, и его возраст ещё не был препятствием для брака. Элинор Дэшвуд была гораздо больше, чем просто талантливая девушка с ровным характером. Она показала себя верной, доброй и неизменно разумной, что несомненно находило отклик в сердце Брэндона. У неё было глубокое понимание красоты, и чтобы получить её одобрение, надо было действительно его заслужить. И кроме того, она была привлекательна, что тоже не стоило отрицать, хотя и несколько недооценивала себя. Итак, время шло, их встречи сделались всё более постояными, и однажды полковник Брэндон осознал, что влюблён в мисс Элинор Дэшвуд.***
Со своей стороны Элинор не имела ни малейшего представления о любви, и потому это стало для нее полнейшей неожиданностью. Её чувствительность не была столь развита, как у её младшей сестры, которая недавно написала о старшем брате их свояченицы Фанни, возмущаясь его чтением стихов как «абсолютно невыразительным и неподходящим для той страсти, с которой написана работа». Она дала понять, что некоторые — вероятно, их матушка, — рассматривали этого Эдварда Феррарса в качестве партии для Марианны, просто потому, что он считался «подходящим» молодым человеком. Сама же Марианна, без сомнения, избрала бы только самого достойного с точки зрения своей романтической натуры. Элинор видела в полковнике Брэндоне только друга, доброго друга Миддлтонов, которым она была глубоко признательна. Думать о нём, как о ком-то большем, особенно в свете её нынешнего положения в этом доме, было слишком самонадеянно. Тем не менее, Элинор не могла отрицать, что между ними что-то определённо происходило: за прошедшее время они пристрастились к обществу друг друга. Они редко бывали в большой компании тех, кто мог бы прервать их общение. Он заставлял её смеяться, но ещё чаще, заставлял думать. И она с нетерпением ожидала их прогулок, ставших теперь почти ежедневными.***
По правде говоря, к началу третьего месяца жизни Элинор в Девоншире, Элинор и полковник Брэндон уже и сами начали думать о помолвке — разумеется, отдельно друг от друга. Она задавалась вопросом, почему он сдерживает себя, а он пытался решить, есть ли у него право двигаться дальше. И как раз в этот решающий момент возникло нежданное препятствие. Однажды полковник Брэндон появился в Бартон-парке очень обеспокоенным, и в большой спешке. Он остановился, чтобы кратко переговорить с сэром Джоном, прежде чем найти Элинор. К тому времени они сблизились настолько, что она мгновенно заметила выражение страдания, которое никогда не омрачало его лицо во время прежних встреч. — Полковник, вы не похожи на себя сегодня, — сказала она нерешительным голосом. — Вы здоровы? Он кивнул в нерешительности, словно причина его беспокойства была слишком сложна, чтобы делиться ею со своим новым другом. Однако, в повисшей тишине, полковник осознал, что должен ответить хоть что-нибудь. — Сожалею, но сегодня я не могу остаться, мисс Дэшвуд. Да, я намеревался принять приглашение сэра Джона на ужин, но теперь вынужден срочно уехать в город по неотложным делам. — Надеюсь, ничего непоправимого не случилось? — Боюсь... То есть, я не знаю. Никогда ещё он не был с Элинор так замкнут, и это весьма её удивило. Кроме того, она была несколько задета, хотя видела его страдания и не желала их усугублять. Вскоре он ушёл, но перед этим взял её за руку с вольностью, которая потрясла её до глубины души. — Мисс Дэшвуд, простите меня. Но... нет, не говорите ничего, прошу, мои манеры… и срочность, о которой я уже говорил вам сегодня. Я... поверьте, сейчас, чем меньше будет сказано, тем лучше, если вы меня понимаете… Элинор, которая могла лишь догадываться, поскольку это дело было известно ему одному, кивнула в знак согласия. Рукопожатие её взволновало. Он ушёл, не оглядываясь. Что же до Элинор, она была слишком ошарашена, чтобы понять, насколько острым было её разочарование.***
Миссис Дженнингс в тот вечер была полна намёков и предположений, хотя сэр Джон воздержался от домыслов на тему отсутствия своего друга. Его реакция на уверенность миссис Дженнингс, что дорогой полковник уехал в Лондон за обручальным кольцом, была необычно сдержанной: — Я не хочу так далеко совать нос в чужие дела. Элинор, в свою очередь, была искренне согласна с сэром Джоном, а потому успокоилась и отправилась писать матери и сёстрам.***
Разговоры о некой мисс Уильямс, подопечной полковника Брэндона, совершенно неизбежно просочились через комнаты прислуги. Миссис Дженнингс не преминула передать некоторые сплетни и Элинор: мисс Уильямс, которая считалась пропавшей без вести и уже довольно давно не подавала о себе никаких вестей, появилась в Лондоне накануне последнего визита полковника Брэндона в Бартон. — С ребёнком, — многозначительно добавила миссис Дженнингс, не задумавшись ни на минуту, что разговор о таком скандале с молодой незамужней подругой был весьма неуместен. Элинор выслушала её, не краснея, хотя сердце её больно сжималось, когда миссис Дженнингс передавала ей всё, что знала об истории полковника. Большинство из рассказанного было лишь приукрашенным изложением того, что Элинор уже слышала от него самого, но для неё стало новостью, что сердце полковника было разбито много лет назад. — Подробности мне неизвестны, — сказала миссис Дженнингс. — Знаю только то, что он когда-то любил, и, увы, безответно. Она вышла замуж за другого и умерла при трагических обстоятельствах. Считается, что мисс Уильямс — родная дочь этой женщины, а вот, кто её отец — не известно. Миссис Дженнингс потягивала чай, позволяя Элинор осознавать тяжесть только что произнесённых намеков. — Он никогда не был женат, как вы знаете, и, похоже, не склонен к этому. — После этого заявления, она придержала язык, хотя Элинор была уверена, что миссис Дженнингс так и хотелось добавить с торжествующей интонацией: «до сих пор». Элинор легла спать, размышляя обо всём, что услышала. Какова бы ни была правда, полковник Брэндон пережил большое горе, это объясняло всю срочность дела и его нерешительность во время их последней встречи. Она засыпала, не способная ни на никакие упрёки, и не питая никаких особых надежд, впрочем, как и каждую ночь после приезда в Бартон-парк. Но она всё ещё чувствовала прикосновение его руки, и видела отчаяние на его лице, когда закрыла глаза. Она мечтала избавить его от огорчений и дать больше, чем просто позволить взять себя за руку.***
С отъезда полковника прошёл месяц, и жизнь в Бартон-парке наконец вошла в обычную колею, даже с учётом пустоты его отсутствия. Элинор находилась в покоях миссис Дженнингс, разбирала её корреспонденцию и выполняла мелкие поручения, и эта дама начала поговаривать о поездке в Лондон намного чаще, чем прежде. Однажды за завтраком Элинор получила два послания. Первое — от своей матери, которая просила Элинор взглянуть на коттедж, что сэр Джон им обещал, поскольку она намерена написать сэру Джону о том, что готова поселиться там к Михайлову дню. Второе же было от полковника Брэндона, который никогда раньше не брал на себя смелость писать ей. «Дорогая мисс Дэшвуд, Вы можете счесть неприличным, что я пишу вам так, без разрешения от Вас или ваших покровителей, но я думаю, что мы — друзья, а мне настоятельно необходимо рассказать другу о том, что вот-вот произойдёт. Я всё объясню, когда увижу вас снова. Но пока знайте и, прошу, держите это знание при себе, что я бросил вызов человеку, который ответственен за большую часть боли и печали в моём сердце. И нет, это слишком мало за то непоправимое зло, что он сотворил! Я иду завтра, и к тому времени, как вы получите эту записку, всё будет кончено. Я вернусь следом, если всё благополучно завершится. Если же нет, я искренне желаю вам счастья. Не позволяйте, чтобы ваша семья препятствовала вам в его поисках. Всегда ваш, Полковник К. Брэндон» Бросил вызов! Неужели, он имел в виду дуэль? Элинор снова и снова перечитывала записку, вглядываясь в слова, пытаясь осознать их смысл и изо всех сил стараясь сохранить лицо бесстрастным. Щеки её горели, ей казалось, что она вот-вот выдаст себя. Но её волнения остались благополучно не замечены, поскольку её спутники тоже получили письма, и каждый из них был поглощён чтением. Элинор закусила губу и всё взвесила. Она могла бы рассказать о том, что узнала, сэру Джону, но какой в этом прок? Он помчится в Лондон, чтобы остановить своего друга, но как полковник Брэндон — Кристофер, вдруг вынырнуло в голове непрошеным его имя, — заверил, поединок уже состоялся. Кроме того, она вызвала бы тревогу миссис Дженнингс и расстроила леди Миддлтон. Нет, она не могла ничего сказать, и ничего сделать. И она поняла, что значит чувствовать полное отчаяние, когда не можешь изменить хоть что-то! Хаотичные размышления Элинор были прерваны миссис Дженнингс, которая получила известия от своей дочери Шарлотты. — Это....он! О боже! — она повернулась к сэру Джону и взмахнула рукой, чтобы привлечь его внимание. — Взгляните! — сказала она с выражением глубокого потрясения на лице, протягивая ему письмо. — Это Джон Уиллоби! Сэр Джон прочёл и вскрикнул в смятении: — Подумать только! Это возмутительно! Однако Леди Аллен не имеет другого наследника... Интересно, как она восприняла подобную новость? Какой позор, настоящий позор! А ведь я намеревался пригласить Уиллоби поохотиться вместе, как только начнется осень, и представить его вам. Сэр Джон произнёс это так, словно находился наедине с собой, но, разумеется, все сидевшие за столом его слышали — даже потрясённая Элинор, которая не могла не связать новости воедино. В письме Брэндона не содержалось никаких упоминаний о человеке, которому он бросил вызов, но она задумалась. Конечно, миссис Дженнингс не стала держать её в напряжении. Да, мисс Уильямс связалась с этим неизвестным Уиллоби, но ничего не значила для него. Поэтому Брэндон и бросил вызов человеку, который, по мнению сокрущающегося сейчас сэра Джона, был первоклассным стрелком, лучше половины своих сверстников. Правда, в письме миссис Дженнингс не было и намёка на дуэль, и Элинор, как только смогла, ушла, извинившись, чтобы избежать любого случайного упоминания о возможном трагическом исходе этого ужасающего скандала.***
Утром, чтобы отвлечь себя и своих покровителей от вчерашних новостей, Элинор рассказала о намерениях своей матери и обратилась к сэру Джону с просьбой предоставить ей доступ в Бартон-коттедж, который и получила в тот же день. Она чувствовала, что вполне может осмотреть дом и заняться его подготовкой к приезду семьи. Сэр Джон заверил, что это отличный план, и миссис Дженнингс его поддержала. Неожиданно разговор свернул на гораздо более приятные темы, миссис Дженнингс поинтересовалась обеими младшими мисс Дэшвуд и принялась размышлять о том, какие молодые люди по соседству могли бы составить партию каждой из них. Несколько раз упоминалось имя полковника Брэндона, заставляя Элинор краснеть и изо всех сил скрывать свои чувства. — Теперь, мисс Дэшвуд, — сказала миссис Дженнингс чуть позже, когда Элинор была готова к отъезду в коттедж, — я знаю, что у вас есть сердце, и о чём вы мечтаете, тоже знаю. Я не буду приберегать кое-кого для вашей сестры, но и вы сами не должны этого делать! Неуместная откровенность, всегда присутствующая в словах этой дамы, прошла мимо Элинор, и миссис Дженнингс заметила позже леди Мидлтон, что такое молчание, безусловно, свидетельствует об их помолвке, и, вне всякого сомнения, они планируют провести свадьбу ещё до Рождества!***
В тот день Элинор обошла коттедж несколько раз и немного замечталась, пытаясь представить мать и сестёр в этих комнатах. Дом был меблирован, хотя и нуждался в уборке, прежде чем сюда прибудет её семья. Она внесла в список только самое необходимое, не желая слишком многого просить у сэра Джона. С верхнего этажа открывался вид на широкую равнину, скалы и лежащее внизу море. Если прислушаться, можно было различить шум волн, а в воздухе — уловить запах соли. Это было приятное уединение; она знала, что её семья могла оказаться в местах гораздо хуже, и была благодарна сэру Джону за его предложение. Она попыталась представить себя в этих стенах. Это было не сложно. Элинор относила себя к тем, кто может приспособиться к любым обстоятельствам; это было правдой, хотя жизнь не часто посылала ей испытания. Такая философия давала ей всю необходимую поддержку, чтобы продолжать идти дальше, даже когда наступало разочарование и все надежды были разрушены. Разочарование... Это было бы слишком слабое слово, чтобы описать ситуацию, если в Лондоне уже случилось самое худшее. Она сидела на одной из кроватей, уступив навалившемуся одиночеству. Здесь и сейчас она полностью осознала глубину своих чувств. Она любит Кристофера Брэндона. И были все основания полагать, что он чувствовал то же самое — она коснулась его письма, лежащего в кармане, с тем же волнением, как в день приезда в Бартон — письма сэра Джона, изменившего её судьбу. Однако слёзы её были кратки, ведь Элинор знала, что не может вернуться в Бартон-парк в заплаканном виде. Она была обязана взять себя в руки. Но как же это было тяжело! Элинор закрыла глаза — лишь для того, чтобы ещё минуту насладиться звуками и запахами, когда услышала стук копыт лошади, несущейся галопом. Она подошла к окну и взглянула вниз на дорогу — к коттеджу с большой поспешностью приближался всадник. Она спустилась вниз, без лишней поспешности из-за крутизны лестницы, и всё же с трепетом, потому что всадник, если он, конечно, искал её, мог привезти новые известия. И это может быть новость, которую она не хотела бы услышать... Её сердце готово было выпрыгнуть из груди, хотя случайный наблюдатель вряд ли мог бы заметить это по её лицу. Оказавшись внизу, она едва успела пригладить волосы, когда услышала голос, выкрикивающий её имя. — Мисс Дэшвуд! Его голос! Вся благопристойность и манеры были забыты, когда осознание происходящего охватило Элинор. Полковник Брэндон был здесь, искал её! И это означало, что он выжил, что поединок закончился в его пользу, и его первой мыслью по возвращении было найти её. Найти её! Она вылетела за двери, чтобы удостовериться, что не ошиблась. Полковник Брэндон был там, взволнованный и уже спешившийся. Его волосы были взъерошены ветром, сюртук и галстук в дорожной грязи и пыли, а лицо разрумянилось от быстрой скачки. И она подумала, что несмотря на его тридцать пять лет, никогда ещё он не был так красив ни для какой иной женщины. Их глаза встретились, и Элинор, которая всегда считала, что миссис Дженнингс не может быть права, признала, что должна принести извинения этой доброй женщине за все свои сомнения. Полковник Брэндон сделал несколько шагов к Элинор, и отступил, возможно, не желая смущать её своим порывом, что само по себе было бессмысленно, поскольку Элинор уже была на полпути к нему. — Я искал вас в Бартон-парке. — Да. — Но не успел …моё письмо... Сможете ли вы простить меня за столь безрассудное, столь бессмысленное послание? Вы, кто так разумен? — Он взял её за руку, как в день своего отъезда в Лондон. Элинор улыбнулась. — Бессмысленное? Вы выполняли свой долг, как вы его видели. Поспешное, возможно, немного опрометчивое, но не бессмысленное. — Вы не могли так думать, когда читали его. — Пожалуй, нет, — тут она замялась. Как сказать ему, что она тогда испытала, не выдав себя? — До того момента я никогда не представляла, что можно чувствовать, читая такие слова. Элинор подняла глаза и увидела как его черты озаряются благоговейным трепетом. — И что же это было, мисс Дэшвуд? — прошептал он. Осмелев, она взяла его другую руку. — Испуг. Беспокойство, что... что я могу... Вы могли не вернуться. Я хотела, чтобы вы появились в дверях прямо сейчас и избавили меня от всех страхов. — Я так бы и поступил, если бы это было в моей власти. Они стояли в тишине, пытаясь осознать, что всё, на что каждый из них не смел даже надеяться, стало теперь реальностью. — Но что с другим джентльменом? — спросила она, пытаясь преодолеть обрушившиеся на неё эмоции. — Жив и невридим, — вздохнул Брэндон. — Я мог бы... Возможно, даже должен был... Но моя честь была удовлетворена, и я не мог рисковать... Он посмотрел в её глаза, словно ища что-то, и нашёл. Элинор не дрогнула, хотя страсть, которую он чувствовал, стала совершенно очевидна. — Вы расскажете мне всё? — тихо спросила она. — Без сомнения, вы уже слышали некоторые детали, — ответил полковник, отведя глаза в сторону. — Но да. Позже. Я расскажу вам всё. Однако сейчас, мисс Дэшвуд, — сказал он, и выражение его лица вновь наполнилось нежностью, — я хотел бы знать: вы действительно намерены поселиться здесь с вашей матерью и сёстрами? Или вы могли бы соблазниться другим предложением? Его флиртующий тон был в новинку для Элинор, но она нашла, что ей это нравится, и ответила в той же манере: — Да, полковник Брэндон. Полагаю, что вы могли бы склонить меня к другому решению.***
Надо сказать, миссис Дэшвуд и её младшие дочери приехали жить в Бартон-коттедж, но Элинор никогда не ночевала под этой крышей, и свадьба, которую миссис Дженнингс предсказывала, случилась именно под Рождество.