Волшебная песня

Я услышал эту историю от друга двадцать лет назад. Тогда она показалась мне настолько невероятной, что я не стал никому рассказывать об услышанном: мне не хотелось прослыть сочинителем небылиц. Но сейчас, когда я стар и нелюдим и мнение бывших товарищей заботит меня все меньше, я могу поведать вам о том, что рассказал мой друг. В отличие от меня, старого холостяка, он был женат и счастлив в браке. У них с женой была единственная дочь — Ирма, в которую родители вложили всю свою любовь. Нельзя сказать, что они баловали ее, но всегда получалось так, что девочка рано или поздно обретала желаемое. Эта история началась с ее десятилетия, когда родители подарили Ирме флейту. Девочка мечтала о ней почти два года — с тех пор, как увидела по телевизору концерт духового оркестра. Высокая женщина в красивом синем платье играла на поперечной флейте. Блажь, думали родители, пройдет неделя, дитя увлечется чем-нибудь еще и думать забудет о музыке. Но Ирма не забыла — и почти через два года ее мечта сбылась. Получив подарок, девочка тут же принялась учиться играть на нем — и то ли талант ее был так велик, то ли упорство, но к двенадцати годам Ирма играла так, что ее хотелось слушать не только родителям. «Ровно музыкантша из телевизора», — смеялся отец, трепля дочь по русой голове. Впрочем, играть людям Ирма стеснялась. Она вообще была застенчивой девочкой. Чаще всего выходила на крыльцо, садилась на ступени и, убедившись, что рядом никого нет, подносила флейту к губам. А надо сказать, что крыльцо у них дома располагалось странно. Словно избушка из сказок, дом был повернут к лесу передом, а к дороге задом, и, чтобы оказаться внутри, гостю нужно было обойти дом со стороны леса. Подлесок начинался прямо у первой ступени, на которой сидела Ирма. Не раз и не два мать говорила, что, начнись в лесу пожар, огонь тут же перекинется на дом. Однако то ли в лесу ничего не горело, то ли пламя никогда не добиралось до опушки, но дом так и стоял у самой кромки леса и даже крыльцо никто не думал перестроить. Был солнечный летний день — один из тех чудесных дней, когда жилище кажется хуже тюрьмы и даже самые степенные люди стремятся поскорее выбраться наружу. Родители уехали к больной бабушке, а Ирма вышла на крыльцо и, оставшись в одиночестве, достала флейту. И — странное дело! — пока она не поднесла ее к губам, лес полнился голосами птиц и насекомых. Но только зазвучала мелодия, как окружающее пространство мигом умолкло и на опушке воцарилась тишина. Ирма играла самозабвенно, то медленно, то быстро, и в горячем воздухе позднего утра флейта кричала как ласточка и плакала как сойка. Повинуясь коротким выдохам, она звучала как стрекот цикад, а протяжный тяжелый гул ее подражал жужжанию шмеля. Голоса всех живых существ знала Ирма. «Как дела, как дела, как твои детки?» — спрашивала она у ласточки. «Сегодня в озере полно рыбы», — сообщала старому луню, что охотился на болотах. «Нынче рысь сыта и сонна», — слышало оленье семейство. И со многими так говорила Ирма, и лесные обитатели отвечали ей. Солнце поднялось в зенит, когда к их голосам добавился другой — низкий и протяжный, похожий на вой волков. Ирма и приняла бы его за вой, если бы живое существо умело издавать такие звуки. Голос говорил на единственной глухой ноте, не было в нем ни радости, ни печали, ни даже перерыва, чтобы сделать вдох. Но он не смутил Ирму. Девочка беседовала со всеми созданиями, окружающими ее, и, конечно, не упустила случая сыграть для нового знакомца. Флейта в ее руках перестала подражать голосам животных и говорила теперь с одним пришельцем. «Откуда ты и с чем?» — спрашивала Ирма, умело изображая его голос. Но впервые не получала ответа. А монотонная песня делалась все громче, и от ее завываний Ирме становилось не по себе. Но девочка продолжала играть — и смотрела на лес, откуда приближался зловещий звук. Вот поднялись в небо птицы, взвились над деревьями, оглашая подлесок криком. Вот замолчало все живое, что слышала Ирма, лишь голос, монотонный низкий голос продолжал звучать. Девочка уже не пыталась обратиться к нему. Она играла отчаянно и лихо, в слепом бесстрашии сообщая пришельцу, что не боится его. И, когда ожидание беды показалось горше нее самой, из леса выступил человек. От неожиданности Ирма отняла флейту, и на опушке воцарилась тишина. — Ну, здравствуй, девочка, — приветствовал ее человек коротким кивком. Он был едва моложе ее отца, русоволос и широкоплеч, одет в охотничью куртку и армейские штаны. — Здравствуйте, — пробормотала Ирма. Увидев, что она смотрит на него с испугом, человек поднял руки и развел их в стороны, показывая пустые ладони. — Я тебя не потревожу. Продолжай играть. Все еще недоверчиво глядя на лесного гостя, Ирма поднесла флейту к губам и продолжила прерванную песню. Человек уселся по-турецки у ближайшего клена и слушал внимательно и молчаливо. Лицо его, вначале показавшееся свирепым, сделалось задумчиво и печально. Ирма играла до тех пор, пока не выдохлась и солнце не стало клониться к закату. Тогда человек, поняв, что она устала, поднялся и махнул рукой: — Хватит. Спасибо тебе, дитя, никто меня так не развлекал. — Вам спасибо, что слушали, — не осталась в долгу девочка. — Обычно я боюсь играть другим, но вы не страшный, и вам я играла бы с радостью. — Может, свидимся еще, — беззаботно отозвался человек. Ирме показалось, что больше для проформы, чем действительно надеясь повидаться. — Как тебя зовут? — Ирма. — «А вас?» — хотела спросить она, но посчитала это дурным тоном. Они попрощались, заверив друг друга в искренней приязни, и человек ушел домой через лес. От долгого сидения на крыльце у Ирмы онемели ноги. Она поднялась, пошатываясь, и пошла в дом приготовить себе то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Уже наливая чай, почувствовала слабый запах горелой древесины, который с каждой минутой ощущался все явственнее. В конце концов, запах стал настолько сильным, что пить чай сделалось невозможно. Ирма отставила чашку и осторожно вышла в прихожую. Здесь запах был еще гуще, и становилось ясно: в доме или поблизости от него что-то горит. Стремясь потушить пожар, пока тот не наделал бед, Ирма бросилась на крыльцо и остановилась потрясенная. Весь подлесок, насколько хватало глаз, выгорел дотла. Обугленные остовы деревьев сиротливо смотрели в алеющее небо. Вокруг них курился легкий дымок — ветер относил его в сторону дома, и запах пожара скоро должен был насквозь пропитать Ирмино жилище. Морщась от удушающей вони, Ирма обошла дом, чтобы проверить, не занялась ли крыша. Но ни единого пятна гари не виднелось на бревенчатых стенах. Даже крыльцо, подступающее к подлеску так плотно, что с него можно было коснуться ближайшего клена, осталось нетронутым. Огонь бился у края леса, пока не пожрал все, что было в нем горючего, и ушел, удовлетворившись своей добычей.