Чудодейственное средство

            Кто доподлинно знает, откуда приходит и куда уходит вдохновение? Никто. Вот и Файдаэн не знал. Но то, что вдохновение ушло и не планировало возвращаться, стало для него неожиданным открытием, довольно-таки неприятным.       Прогулки на свежем воздухе, любование природой и попытка закрутить роман с первой же подвернувшейся красавицей необходимых плодов не принесли — стихи никак не хотели выходить из-под его пера. Ни шаловливый ветерок, ни полная луна, ни нежность девичьих губ не могли разбудить его уснувшую музу. Более того, Файдаэн подозревал, что муза не то чтобы уснула, а, скорее всего, вообще почила в бозе. Умерла, иначе говоря. Право, хоть к некромантам обращайся за помощью, дабы оживили покойницу и принудили верой и правдой снова служить своему хозяину. Ведь поэт без вдохновения — что пересохшее русло реки: вроде бы существует, а толку от него никакого, и это не может не угнетать.       Файдаэн погрузился в депрессию — по крайней мере, он сам считал, что происходящее с ним называется именно так. Зато он хотя бы знал верное средство против черной тоски — Зехир! Вдруг он не только поможет справиться с накатившей грустью, но и подскажет, где отыскать утраченное вдохновение?       Зехир был радушным и гостеприимным хозяином. Вот и в этот раз, отложив все свои наверняка важные дела, он сочувственно внимал расстроенному Файдаэну. Правда, открыться даже ему Файдаэн смог только после третьего кубка. Все же отношения с музой настолько интимны, что и лучшему другу сложно об этом поведать. — Я уже начал задумываться о том, а не принять ли мне поцелуй Паука? — сокрушался Файдаэн. — Может, радикальные меры позволят мне вернуть былое вдохновение? — Не думаю, — покачал головой Зехир. — Да и, прости, Файдаэн, черное тебе не к лицу. К чему радикальные меры, когда ты и обычные-то не все использовал?       Файдаэн с жадностью уставился на Зехира, надеясь, что тот поведает ему про эти обычные меры, но тот молчал, видимо, считая, что Файдаэн и сам о них знает. Кашлянув, Файдаэн решился рассказать о том, как он пытался вернуть утраченное вдохновение самостоятельно. Может, в списке собственных мер он все же что-то упустил?       История получилась довольно печальной, но Зехир все так же лукаво улыбался. Он лишь удивленно вскинул бровь, когда Файдаэн живописал неудачную попытку возродить вдохновение с помощью любовной интрижки. — Странно, — сказал он, — уж после такого вдохновение обязано было ворваться к тебе прямо в спальню. — Муза — женщина, и, видимо, довольно ревнивая, — пожаловался Файдаэн. Сейчас он уже не сомневался в том, что муза не умерла. Просто капризничает. — Ну, раз муза — женщина, то учти: чем больше ты из-за женщины мучишься, тем меньше ей дела до тебя.       Мысль, высказанная Зехиром, была вполне справедливой, и Файдаэн, пригубивший с горя четвертый кубок вина, а посему потерявший привычную сдержанность, не смог скрыть накал чувств. — Да, но что мне при этом делать? Поэзия — сама жизнь, но я вычеркнут ею. Я — мертвец! — воскликнул он с нескрываемой болью. — Друг мой, обмани эту коварную музу, — терпеливо пояснил Зехир. — Она мучает тебя отсутствием вдохновения, а ты сделай вид, что нисколечко не переживаешь из-за того, что стихи не пишутся. Вот увидишь, сама вернется. А если не вернется, так, может, это тот случай, когда Асха все обращает во благо? Не пишутся стихи, вдруг что иное проснется. Начнешь, например, ваять статуи. — Это вряд ли. — Есть у меня одно верное средство. Оно заглушит твою боль, друг мой.       Файдаэн уже был согласен на что угодно, и воображение нарисовало ему мистический ритуал, изобретенный Зехиром специально для таких случаев, однако тот просто предложил ему покурить с ним кальян. — Всего-то? — Файдаэн был разочарован, хотя и попытался скрыть это от друга. — А ты попробуй. Сам увидишь, что получится. Я стихов, в отличие от тебя, не пишу, но знал бы ты, какие идеи появляются у меня после всего этого…       Файдаэн не очень поверил, но друга обижать не захотел. Он даже решил разыграть небольшую сцену перед Зехиром, дабы тот не расстраивался из-за того, что его способ не особо действенный. Однако стоило сделать затяжку, как его и без того затуманенное вином сознание погрузилось в еще больший мрак — или, наоборот, обрело просветление.       Муза, истомившая душу Файдаэна, склонилась над ним и, словно в насмешку, провела тонкими полупрозрачными пальцами по его лицу. — Зачем ты со мной так? — спросил он.       Она не ответила. Еще на один шаг приблизилась к нему... — Если тебе не нравятся мои стихи, так бы и сказала! — обиженно прошептал Файдаэн.       Муза беззвучно рассмеялась, а затем прикоснулась прохладными губами к его щеке. Ему показалось, что он утопает в каких-то немыслимых рифмах, тает в тумане неведомого стихотворного ритма, объятый нескончаемым вдохновением. И это было настолько прекрасно…       Очнулся он от того, что Зехир тряс его за плечи. — Ну и напугал же ты меня! — воскликнул он, заметив, что Файдаэн пришел в себя. — Боюсь высказать вслух свое предположение, но… Файдаэн, похоже, после пары затяжек ты потерял сознание! Зачем я только предложил… — Свиток и перо! — выдохнул хрипло Файдаэн. — Она вернулась!       Зехир воззрился на него в полном недоумении: — Что? — Муза вернулась, она была со мной здесь и сейчас, и я переполнен стихами! Я должен, обязан их записать… Ты был прав, мой друг! — Файдаэн от переизбытка чувств заключил Зехира в объятия. — Кстати, — тут его взгляд упал на кальян, — будучи верным поклонником моего поэтического таланта, ты же подаришь мне эту чудесную вещь? Поверь мне, я и моя муза будем тебе благодарны. — Да… Но как же твой обморок? — пробормотал Зехир. — Это был не обморок, это было слияние с музой. Она женщина, и я ей нравлюсь…       Зехир вздохнул. В конечном счете Файдаэн его лучший друг, хоть и не самый великий поэт. Одним кальяном меньше, одним прослушанным стихотворением больше… Главное, чтобы он был счастлив.