ФАМИЛЬЯР

Отдых удался на славу. Нет, к самой рыбалке Семён относился довольно прохладно, но все, что ей сопутствовало, всегда приходилось ему по душе. Вот и сейчас: легкий морозец, прихватывающий щеки; яркое утреннее солнце, в лучах которого искрился и переливался снег; оглушающая, просто-таки звенящая тишина, которая высасывала все посторонние мысли и позволяла отдохнуть от проблем; укрытый белым лес за спиной и бесконечная, нетронутая гладь замерзшей реки… И, конечно же, компания друзей — Славки и Бориса, — с которыми не то что на зимнюю рыбалку — к черту на рога попрешься. Едва отгремели новогодние корпоративы, застольные тосты и уличные фейерверки, как друзья собрали снасти, упаковали рюкзаки и втроем «на оленях утром ранним» отчаянно ворвались «прямо в снежную зарю». Роль оленей исполнял Борькин джип. Небольшой охотничий домик и некоторое количество горячительных напитков должны были обеспечить полноценный недельный отдых вдали от цивилизации. Ну и рыбалка, конечно же. Хотя самому Семёну рыба была без надобности, но у ребят были семьи, так что свой улов он планировал разделить между ними, впрочем, как и всегда. И даже некоторые бытовые неудобства и отросшая щетина не могли испортить отдых. Шел пятый день их добровольной изоляции, и послезавтра планировалось отправляться домой. Семён и радовался этому, и нет: с одной стороны, наконец-то можно будет помыться, а с другой — опять одинокая квартира, шум и вонь мегаполиса, людская толчея и рутинная работа. Да, минусов определенно было больше, но человек — существо социальное и вечно сидеть в лесу не может. Думая об этом, Сёма тяжело вздыхал, сидя над лункой и глядя на маленький поплавок. Пока клевало хорошо, в нескольких метрах левее Славик вон очередную красавицу-щуку на лед вытащил, но благоприятное время выходило, и скоро придется сворачиваться. Поплавок слабо задергался, но предпринять что-либо Семён не успел. Его внезапно охватило странное оцепенение, тело онемело, перед глазами начало все расплываться, а потом так сильно полыхнуло, будто солнце взорвалось. Он еще успел услышать панический крик друзей, когда его окатила волна холода и все потемнело, а звуки пропали. Несколько мгновений Семёна окружала тишина, потом в уши стало ввинчиваться какое-то бормотание — сначала едва слышное, затем все громче и громче. Он открыл почему-то слезящиеся глаза, и размытая поначалу картинка начала приобретать четкие очертания: какое-то большое помещение с высоким потолком и зеркальными стенами. Не хватало только спортивных снарядов и матов, и тогда все это можно было бы принять за какой-нибудь гимнастический зал. Окон не было, но под потолком и вдоль стен трепались какие-то маленькие золотисто-зеленоватые огоньки, наподобие светлячков, что давало пусть тускловатое, но вполне приемлемое освещение. К телу вернулась чувствительность, и лежать на каменном полу оказалось холодно, к тому же Семён обнаружил, что лежит он на этом полу абсолютно голый, да и бормотание откуда-то сбоку добавляло раздражения. Сёма повернул слегка гудящую голову и со странным буддийским спокойствием принялся рассматривать странное существо, что издавало эти нудные звуки. Ростом около полутора метров, оно было двуногим, ну, или двулапым — это как посмотреть, потому что стояло-то оно на задних конечностях, но вывернуты они были по-звериному, как в народе говорится, «коленками назад». Эти ноги-лапы были короче человеческих, но длиннее, чем у животного, вставшего на дыбы. Существо было покрыто короткой шерстью, гладкой и блестящей, словно атлас, цвет которой варьировался: шея, грудь, живот и внутренняя поверхность лап были белые, все остальное — рыже-бурое. Морда лица была по-человечески плоская, лишь слегка выпуклая в области носа; сам нос был черный и блестящий и постоянно шевелился, отчего белые щеточки усов беспрестанно дергались. Уши располагались на макушке, были узкими и вытянутыми, как у зайца. От носа к ушам, с обеих сторон морды, проходила пара черных полос, разделенных белым, и скрывалась в районе затылка. Большие черные глаза были также окантованы белым и блестели живым интересом и беспокойством. Из одежды была только голубая складчатая юбка, длиной примерно до середины бедра — или что там у животных в этом месте, — а из-под нее торчал пушистый взъерошенный хвост темно-серого цвета с черными полосками по верхней стороне. Передние лапы больше походили на руки, чем задние — на ноги: ладони были почти человеческими, с четырьмя подвижными, пусть и короткими пальцами, а пятый — отстоящий. Одну руку-лапу существо вытянуло в сторону Семёна, продолжая что-то монотонно бормотать, а он никак не мог понять, кого же ему напоминало это нечто. Он еще раз оглядел шерстяное тело, взгляд вернулся к морде, и что-то произошло в этот момент: глядя в большие блестящие глаза, Семён почувствовал странное эхо в голове, и бормотание существа стало обретать смысл. Удалось различить слова, которые, как оказалось, все время повторялись: «Я Кальен, твой хозяин. Прими же меня в свое сознание, фамильяр, и стань моей неотъемлемой частью». Слова-то Семён понял, но не успел осознать их значение, как левую руку, от запястья до локтя, резко обожгло, а потом это место слабо зазудело. В это трудно было поверить, но сквозь волосы на коже начали проступать какие-то черные каракульки — не то рисунки, не то письмена, — которые покрыли все предплечье, словно готическая татуировка. Шерстяной вдруг резко замолчал и тоже с любопытством уставился на свою лапу, которой до этого тыкал в человека. — Поздравляю, Кальен, — раздался откуда-то сбоку еще один голос, более глухой и хриплый, — теперь у тебя есть защитник. Семён повернул голову, и его глазам предстал еще один персонаж, ранее не замеченный. Он был в такой же дурацкой юбке и внешне похож на первого, только, кажется, более преклонного возраста. Он немного сутулился, а щеки и уши потеряли былую эластичность и висели, что делало его похожим на старого печального бассета. Когда этот «бассет» прошел мимо, удалось разглядеть его спину, покрытую желтовато-бурой шерстью с пятью продольными черными полосками, которые начинались от макушки, скрывались под поясом юбки, а потом выныривали на хвосте. При виде этих полос в голове Семёна что-то щелкнуло, и смутная догадка наконец оформилась в четкое понимание, где же он видел нечто подобное: да это же настоящие бурундуки! Конечно, не совсем привычные — слишком большие, очеловеченные и говорящие, — но тем не менее! — Мастер, я никогда не видел такого. Кто это? — молодой бурундук растерянно уставился на старого. — Это обезьянец вульгарис гигантикус. Они обитают на северных островах, живут стаями и очень агрессивны. Только этот какой-то странный — облезлый и без хвоста, может, больной. Надеюсь, это не скажется на его качествах защитника. Это большая удача, что твоим фамильяром стал именно обезьянец: они сильны и бесстрашны, а также беззаветно преданы своей стае. — Это кто это тут больной облезлый обезьянец?! — не выдержал Семён. — Я хомо сапиенс сапиенс, обитающий по всей территории планеты Земля и являющийся, между прочим, венцом эволюции. — Говорящее животное… — пораженно выдохнул молодой бурундук и тревожно застриг ушами. — Сам ты животное! Уж кто бы говорил, грызун чернобыльский! Чип и Дейл, мать вашу за хвост! Цирк уехал, а зверинец остался. — Мастер, я не понимаю, что он говорит. — Похоже, он ругается, — пояснил «бассет». — Кто ты и откуда? — обратился он уже к Семёну. — Я человек, зовут Семён. Место жительства: город Нижний Новгород, страна Россия, материк Евразия, планета Земля, Солнечная система, галактика Млечный Путь. — Разумный иномирянин? — уточнил старик и заинтересованно дернул вялыми ушами. — Очень разумный, сказано же, сапиенс сапиенс. — Но как же… — растерялся бурундучишка. — Мастер, что же… — Ты знаешь правила, Кальен, с этим не шутят, — «бассет» сокрушенно покачал головой. — Наша задумка не удалась, скрыть это не получится, лучше сразу признаться. Я утром сообщу Совету о произошедшем. У тебя есть время до полудня. Извини, я пытался тебе помочь, но получилось только хуже. Тяжело вздохнув, старик сочувственно хлопнул молодого по плечу и направился в сторону массивной высокой двустворчатой двери, ссутулившись еще больше и совсем поникнув ушами, что придавало ему сходство с вечно грустным осликом Иа. Едва хлопнула дверь, как из Кальена словно вынули стержень: он осел на задние лапы, передние сложил на животе и свесил уши, тем самым напоминая убитого горем кенгуру. Да еще и всхлипывать начал для полноты картины. — Эй, бурундук, — окликнул его Семён, уставший наблюдать весь этот сюр, — может, ты мне объяснишь, что вообще происходит? — Бурундук? — безучастно спросил бурундук, продолжая хлюпать носом. — Ну, ты же бурундук, — подтвердил Семён, которому это все больше напоминало разговор двух глухих. — Грызун такой, маленький и бестолковый. — Я не бурундук! — вяло возмутился бурундук. — Я Кальен, из расы миаши. — А я Семён, человек. Так что? — Ты мой фамильяр, Семьен. Я призвал тебя, чтобы стать лордом и избежать участи младшего мужа, — вздохнул бурундук, точнее миаши, а Семён после такого объяснения завис окончательно. — Поподробнее можно? — У меня слабый магический дар, но мне все же удалось поступить в академию, и в этом году я ее закончу. После чего меня отдадут младшим мужем одному из лордов, а я не хочу. Чтобы избежать этого, я решил призвать фамильяра, и тогда сам бы стал лордом и смог распоряжаться своей судьбой. Мастер Сантьен преподает у нас фамильярологию, он всегда хорошо относился ко мне, поддерживал и сочувствовал. Мастер рассказал, как можно призвать фамильяра, даже если дар очень слаб. Мне повезло: именно сегодня ночью светила встали в ряд, а луна стала голубой. Эти события и по отдельности редко происходят, а уж вместе… Энергия небесных явлений должна была многократно усилить мой дар, что позволило бы мне осуществить призыв. Получилось, но что-то пошло не так, может, энергии было слишком много, и вместо животного или птицы появился разумный, да еще и из другого мира. Теперь меня будут судить, признают виновным и полностью заблокируют магию. И замуж отдадут, — вновь заскулил Кальен. — Значит, голубая луна всему виной? И парад планет, так? — уточнил Семён, а бурундук кивнул. — А что это за младшие мужья? У вас что, женщин нет? Ну, или самок там… — Женщин у нас мало, они очень ценятся и сами выбирают, от кого понести потомство. Они большие и сильные, у них огромные клыки и когти — никакие фамильяры для защиты не нужны. А мужчины слабые и нуждаются в защитнике. Им может стать старший муж или фамильяр. Семён нервно вздохнул, представив себе такую женщину: гигантского клыкастого бурундука, почему-то с красными горящими глазами и пеной у рта. Жуть. И уже с большим пониманием посмотрел на отношения шерстяных мужчин. — А почему ты не хочешь быть младшим мужем? Будешь под защитой старшего, зачем тебе фамильяр? — Я должен буду подчиняться мужу, жить так, как он захочет, делать, что он захочет. А я не хочу. Я в своей жизни и не видел еще ничего: сначала школа в маленьком поселке, потом вот академия… А я хотел бы мир посмотреть, попутешествовать, а теперь… — Да-а-а, дела-а-а… А фамильяр — это… — Фамильяр — это животное или хищная птица. Он полностью подчиняется хозяину, имея с ним неразрывную связь. Когда опасно, хозяин берет под контроль сознание животного, на время вселяется в него: видит его глазами, управляет его телом. Звериное тело сильнее, и фамильяр помогает отразить опасность и защитить тело хозяина. Совет присуждает звание лорда магу, у которого есть фамильяр. Нужен большой дар, чтобы призвать его, и сильная воля, чтобы уметь подчинять. — Ну ты же призвал фамильяра, так в чем проблема? — Ты разумный, а разумных нельзя. Это настоящее рабство, принуждение, подавление разумной личности. Это неэтично и запрещено. — А в мужья младшие, значит, отдавать можно? Это не принуждение? — Кальен на это ничего не ответил. — Слушай, может, ты меня взад домой отправишь, а? Тогда никто не узнает, что ты вообще тут кого-то призвал. Мастер твой, думаю, не скажет. — Нельзя. Связь установлена, — Кальен показал лапку с узором и кивнул на руку Семёна. — Совсем никак? — Никак. Ты теперь со мной связан. — А если я тебя убью? — прищурился Семён. — Тоже погибнешь, — пожал плечами бурундук, абсолютно не испугавшись. — А вот если убьют тебя, то я выживу, но метка у меня все равно останется, так что это не скроешь. — То есть либо я живой с тобой, либо… — Либо ты мертвый без меня. Семён замолчал. Новость, что домой не вернуться, оглушила. Не получалось сразу осознать, что он на самом деле тут застрял навсегда, среди разумных бурундуков-мутантов. Не верилось, что больше не увидит свой город, друзей, родных… Хотя из родных-то только брательник и остался старший, алкоголик и тунеядец, и заметит ли он вообще отсутствие младшего — тот еще вопрос. А при мысли о друзьях в голову полез всякий бред о том, что они там подумали, когда он пропал у них на глазах. Как это, интересно, со стороны выглядело? Может, решат, что его инопланетяне похитили? Хотя так и есть, собственно. — А мы где вообще находимся? Что это за место? — спросил Семён, только чтобы не молчать и не думать. — Мы в академии, в зале для магических тренировок. Здесь мы учимся управлению своим даром и контролю над фамильярами, которых тоже тут призывают. Помещение хорошо защищено, а излишний магический фон поглощают жучары, — Кальен кивнул на светлячков. — У нас с ними симбиоз. — А что у вас за магия? — Да так, бытовая в основном, хотя есть еще артефакторы — это лорды. Они вливают силу в разные амулеты, которые облегчают нашу повседневную жизнь. — Так что теперь со мной будет? — Семён посмотрел на бурундука, отрешенно смотрящего в зеркальную стену. — Когда мне заблокируют магию, браслеты не позволят мне влиять на тебя, но связь между нами останется. Тебя изолируют на случай, если ты вдруг сойдешь с ума. Хотя не знаю, ты ведь иномирянин, поэтому тебя, скорее всего, убьют. Никто ж не знает, как ты себя поведешь. — Какой у вас добрый и гостеприимный мир, — процедил Семён сквозь зубы. Кальен на это вновь пожал плечами. — Мне жаль, что так получилось с тобой, правда, — вздохнул он. — Я лишь хотел призвать фамильяра — больше ничего. Семён задумался. Злости на бестолкового хомя… э-э-э… миаши он не испытывал, было даже жалко беспутного: вон в какую ловушку себя загнал. И Семёна заодно. Странный мир со странными жителями и не менее странными порядками, хотя и его не обошло такое явление, как двойные стандарты. Но система — она везде система, и не важно, бурундук ты или человек, но обойти ее очень сложно. Вон Кальен попытался, и что вышло? Теперь ему светит суд, а Семёну — психушка или вообще смерть. Умирать не хотелось, в психушку тоже. Нужно было отбросить рефлексию и искать выход из положения. За свою тридцатилетнюю жизнь Семён повидал всякое — было и хорошее, и плохое, — но он сделал однозначный вывод из своего опыта: нужно всегда опираться на факты, какими бы фантастическими они ни казались. Факты — вещь упрямая, против них не попрешь. Если отбросить сантименты, чувства и эмоции, то в данном случае факты выглядели так: он в другом мире и домой не вернется; он стал фамильяром бурундука и связан с ним навсегда; жизнь и благополучие Семёна зависят от жизни и благополучия этой шерстяной хвостатой задницы, которой в данный момент грозит суд, а Семёну — смерть. Почему? Потому что Семён разумный. Вывод? — Скажи, Кальен, а если бы я не был разумным, тебя бы не стали судить? — Нет. Я бы стал уважаемым лордом, смог бы сам распоряжаться своей жизнью. К тому же, благодаря тебе, мой дар стал бы немного сильнее и стабильнее, и я бы смог на этом неплохо заработать. Я бы был под защитой. Отправился бы мир посмотреть… — Так, ясно, — прервал Семён размечтавшегося бурундука, хотя сам был бы не прочь на этот мир ненормальный взглянуть. — А если мне притвориться неразумным? — И как долго ты сможешь изображать из себя ручную зверюшку? — невесело усмехнулся Кальен. — Семьен, да тебя на суде же и раскусят, там же не дураки сидят, а уважаемые лорды. — А ты можешь мне показать, как хозяин управляет фамильяром? — неожиданно даже для себя предложил Семён. — Ты хочешь, чтобы я залез в твою голову? — Кальен даже уши навострил от удивления и беспокойно задергал носом. — Ну… да? Хотя бы буду знать, из-за чего весь сыр-бор. — Ты же разумный, тебе это не понравится. — Ты говоришь «разумный» так, будто это что-то плохое, — возмутился Семён. — В нашем случае это так и есть, — вздохнул Кальен. — Давай попробуем, терять-то все равно нечего. Семён, кряхтя и постанывая, постарался встать с каменного пола. Во время разговора холод отошел на второй план, а тут стало понятно, насколько сильно промерзло тело. Он выпрямился, невольно возвышаясь над бурундуком, и навис над ним, как двухметровая гора, отчего Кальен съежился и поджал хвост. Короткий взгляд на зеркальную стену — и Семён скривился. Пятидневное пребывание на лоне природы не прошло даром: густая черная щетина, слипшиеся сосульками волосы, да и запашок еще тот, наверное. В общем, могуч, вонюч и волосат. Неудивительно, что его приняли за вульгарного обезьянца. Он постарался немного размять руки-ноги, чтобы разогнать кровь и согреться, но тут услышал смущенное покашливание. — Тебе надо одеться, — буркнул Кальен, отводя взгляд. — Так неприлично, ты же разумный. — Во что? — Подожди здесь, я принесу тебе тряп-тряп. — Чего принесешь? — Тряп-тряп, — повторил Кальен, указывая на свою юбку, и быстро выскользнул за дверь. Одеться Семён был не против — хоть в тряп-тряп, хоть в тяп-ляп, — поэтому лишь пожал плечами и продолжил разминаться. Минут через десять бурундук вернулся, неся в руках не то простынь, не то штору белого цвета. — Вот, — запыхавшись, он протянул ткань Семёну, — возьми это пока. Ты большой, у меня нет такого тряп-тряп, но мы с тобой сходим в город, где я обязательно… — и запнулся, свесил уши и поник, вспомнив, что его ожидало. — Вставай в центр и постарайся расслабиться. Он махнул лапкой, вздохнул и, волоча по полу хвост, направился к стене, где вновь принял позу кенгуру, прислонившись спиной к зеркалу. Семён замотался в простынь и встал где велели. Некоторое время ничего не происходило. Кальен сидел с закрытыми глазами и как будто задремал. Но тут по голове словно что-то ударило, точнее не по голове, а внутри нее, прямо по мозгам. И пока Семён приходил в себя, в этих самых отшибленных мозгах раздался голос: «Я проник в твой разум и сейчас возьму его под контроль. Ты только не сопротивляйся». И Семёна мысленно так бортануло в сторону, что он едва не вылетел через ухо из своей собственной головы. Сознание затуманилось, и тело перестало подчиняться. Странные ощущения, будто отобрали пульт управления самим собой. Все естество вздыбилось против этого, хоть Семён и старался не сопротивляться вторжению. Внутри поднялась волна протеста, окатила тело жаром, и из горла вырвалось громкое сердитое рычание. Голова повернулась сама по себе, и в зеркальной стене Семён разглядел черную двухметровую лохматую зверюгу, похожую на оборотня из фильмов ужасов, стоящую на четырех когтистых лапах и люто-бешено скалящую здоровенные клыки. «Что это?!» — завизжал в голове бурундук, и сознание вновь поплыло — Кальен отъехал в обморок, не успев передать пульт управления телом законному хозяину. Закатив красные глаза, зверюга начала заваливаться на пол, и Семён рванулся куда-то, заметался в своем сознании, и… на каменный пол грохнулось голое человеческое тело. Семёна трясло, из горла вырывалось хриплое сорванное дыхание, а голова кружилась. Он посмотрел на свои дрожащие руки, все еще не веря, взглянул в зеркало, но никакой зверюги не было. Показалось? Рядом валялась разорванная в клочья простынь, а у стены — бессознательный бурундук. Семён с трудом поднялся и на подгибающихся ногах побрел к Кальену, сел — почти упал — рядом с ним и совсем не ласково ткнул локтем шерстяной бок. Бурундук застонал и открыл мутные глаза. — Что это было? — прохрипел Семён, вновь разглядывая свои руки. — Не знаю, — пропищал Кальен и потряс головой. — Ты почему-то превратился в чудище. — А нечего было вваливаться мне в голову, словно пьяный лесоруб! — вяло огрызнулся Семён. — Понежнее никак нельзя? — Да я не делал такого ни разу! Откуда мне знать, как надо? — Мозголом, блин… Если все разумные фамильяры так на это реагируют, тогда понятно, почему это запрещено. Это ж биологическое оружие. А то «неэти-и-ично»… Втирал мне тут. — Это ты неправильный! Надо было сказать, что ты двуликий! — Да я, блин, сам об этом не знал, пока тебя не встретил! Неизвестно, сколько бы еще они орали друг на друга, но Семёна вдруг посетила интересная мысль, которой он тут же поделился с Кальеном: — Мне кажется, я знаю, как тебе избежать обвинения, только надо потренироваться, а то ты мне точно мозги вывихнешь. — И как же? — Слушай сюда, — Семён склонился к длинному уху и тихо изложил свой план… ***** Семён стоял под дверью аудитории и ждал, когда начнется суд. Рядом беспокойно переминался Кальен. Остаток ночи и утро они просидели в тренировочном зале, где хозяин учился управлять своим фамильяром. Проще говоря, Кальен пытался плавно проникать в сознание, а не вламываться в него. И даже получилось пару раз. В зверюгу, правда, Семён в любом случае превращался, но та уже не так агрессивно реагировала на вторжение в свой разум, и Кальену удавалось ее более-менее контролировать. Сам Семён вообще в этом участия не принимал — просто не мог перехватить управление телом ни у бурундука, ни у зверюги. Проходной двор какой-то, а не сознание! Зверополис в одной, отдельно взятой голове! Сама же способность перекидываться хоть и вызывала поначалу изумление и страх, но потом ощущения притупились — за эту ночь столько всего произошло, что одной странностью больше, одной меньше — принципиальной разницы для Семёна уже не было. Ни помыться, ни поспать, ни даже поесть так и не удалось, но Кальен, наоборот, считал, что это к лучшему: вонючий и волосатый, голодный и злой, обезья… человек произведет нужное впечатление на судий. Семён был согласен. Но есть все равно хотелось зверски. А еще мерзли босые ноги. Хоть Кальен и принес ему новую штору, но обуви никакой предусмотрено не было. Бурундук обещал подумать над этим, если дело выгорит и их оставят в покое. Хорошо хоть, ехать или идти никуда не пришлось: ради такого экстраординарного и вопиющего случая судьи сами прибыли в академию и разместились в одной из аудиторий. Ожидание затягивалось. Кальен, измученный неизвестностью, прекратил топтаться под дверью и заметался взад-вперед. — Не мелькай, — буркнул Семён, схватил пробегавшего мимо бурундука за лапу и прижал к своему боку. — Нервируешь, — пояснил он и задумчиво погладил Кальена по голове. Тот испуганно прижал уши и напрягся, но потом расслабился и принял свою излюбленную кенгуриную позу, сложив лапки на животе. Наконец дверь широко отворилась, и на пороге показался мастер Сантьен. — Проходите, — сказал он и отодвинулся в сторону, и Семён прошел в аудиторию, волоча за лапу дрожащего бурундука. Аудитория в бурундучьей академии мало напоминала таковую в человеческих вузах, скорее это было что-то среднее между музыкальным классом и залом для йоги. Достаточно светлое помещение с высокими потолками и большими окнами; в наличии имелись также пол, стены и даже доска, правда, деревянная. Но ни кафедры, ни столов, ни лавок, ни стульев не было. Гладкий каменный пол покрывали небольшие толстые подстилки, теплые даже на вид, а перед ними стояли деревянные пюпитры. Скорее всего, эти посадочные места располагались рядами, однако сейчас большинство пюпитров и подстилок было сдвинуто к дальней стене аудитории, и лишь десяток из них расставлен впереди полукругом. В этой своеобразной ложе сидели восемь бурундуков, девятый — мастер Сантьен — примостился с краю и уставился в пол. Их шеи украшали длинные цепочки с различными по форме и цвету кулонами, а сами миаши были одеты в разноцветные юбки, точнее тряп-тряп, и имели серьезный вид. Но Семён не смог удержать улыбки при виде такой картины: все это настолько напоминало приготовившихся к выступлению музыкантов, и так и казалось, что сейчас бурундучий оркестр заиграет какую-нибудь симфонию. Сесть никто не предложил. Миаши, занимающий место в центре полукруга, грозно посмотрел на Кальена и его фамильяра, прочистил горло и сказал: — Заседание Совета объявляется открытым. Сегодня, десятого числа месяца наёбря, суд рассматривает дело о преступном сговоре и призыве разумного фамильяра. Мастер Сантьен уже изложил суть, но для вынесения справедливого решения суду нужны подробности. По результатам заседания будет определена степень вины самого мастера Сантьена, пока же он выступает свидетелем. Итак, обвиняемый Кальен, изложи все с самого начала. Кальен, беспрерывно запинаясь и заикаясь, с трудом рассказал самую печальную в своей жизни повесть о призыве разумного фамильяра. Несколько раз судьи прерывали его и задавали уточняющие вопросы, что-то помечая в бумажных листах, лежащих на пюпитрах. Семёну это было неинтересно, поскольку он не только знал все наизусть, но и сам был непосредственным участником событий, так сказать, соавтором этой повести. — Надо же, как на обезьянца похож, — громко прошептал один из судей и тут же стушевался под строгим взглядом главного бурундука. — Ты, как и мастер Сантьен, утверждаешь, что твой фамильяр разумен, — выслушав историю, продолжил допрос главный судья. — С чего вы сделали такой вывод? Он разговаривает? — Да, я разговариваю, причем членораздельно, — встрял Семён, которого слегка покоробило, что его обсуждают так, будто его тут и не стояло. — Также я наделен логическим и абстрактным мышлением и объективным восприятием окружающего мира; у меня высокая степень подавления инстинктов и контроля разума над эмоциями. Мое поведение адекватно, я способен не только к обучению и саморазвитию, но и к созиданию, и к творчеству. Я социален… — Достаточно, — приглушенно выдавил бурундук и закашлялся. — Совету все ясно. Думаю, суд готов принять решение, не так ли? — он обвел взглядом остальных судей, и те дружно закивали. — Не торопитесь, — Семён прищурился, — все же я хотел бы закончить. На чем я остановился? Ах да, я социален — и тэ дэ, и тэ пэ, — но все эти признаки разумности у меня полностью пропадают, когда Кальен берет под контроль мое сознание. И тогда я превращаюсь в зверюгу — неадекватную, неуправляемую, злобную, — которая не может совладать со своими инстинктами рвать и метать. И только мой хозяин способен подчинить эту тварь. — Ты говоришь об обезьянце? — Сами вы обезьянцы, — усмехнулся Семён. — Я превращаюсь в чудовище! — и сделал страшные глаза, едва удержавшись, чтобы не крикнуть: «Бу!» — Кальен, это так? — Да, магистр, — бурундучишка усиленно закивал. — Продемонстрируй Совету, — велел главный. — Магистр, а вдруг это опасно? — заволновался один из судий. — Мы должны рассмотреть все доказательства, чтобы вынести справедливый приговор. Начинай, Кальен. Кальен, прихватив свободную подстилку, послушно направился в угол и сел там, прислонившись к стене, а Семён размотал простынь, не обращая внимания на удивленные взгляды судей. Сознание уже знакомо заволокло туманом, по телу пронеслась волна жара, и перед ошарашенным Советом предстало черное лохматое чудище, злобно сверкающее красными глазами и скалящее здоровенные клыки. Зверюга рявкнула и щелкнула зубами, а потом вдруг отвернулась и, клацая когтями, прошлепала в угол, где легла на пол, отгородив собой неподвижное тело Кальена. Она зевнула, вывалила язык, обвела присутствующих скучающим взглядом и успокоилась, уложив морду на передние лапы. — Кальен? — странно тоненьким голосом пискнул главный судья. Зверюга повела треугольным ухом и чуть шевельнула куцым хвостом. — Превращайся обратно… пожалуйста. Чудище подняло голову и вновь вильнуло хвостом, и буквально через пару мгновений Семён почувствовал свое тело. Он поднялся с пола и мотнул головой, прогоняя остаточный туман. В полнейшей тишине замотался в простынь, ободряюще подмигнул выползшему из угла Кальену и наконец обратил внимание на Совет. Н-да, вот тебе и «Бу!»… Миаши побледнели так, что было заметно даже сквозь вставшую дыбом короткую шерсть. Они рассматривали Семёна с таким ужасом, что ему стало стыдно за свое безобразное поведение. Немного. Совсем чуть-чуть. — Скажи, Семьен, а как часто ты превращаешься в это? — выдавил из себя магистр. — Только когда Кальен лезет в мою голову. Это защитная реакция. — То есть случайно это не происходит? Вдруг, когда Кальена не будет рядом, ты потеряешь над собой контроль? — Нет, такого не будет. Это способность моего организма: при прямом воздействии на сознание разум отключается, чтобы уберечься, тело трансформируется и защищается с помощью инстинктов, — на ходу придумал Семён. — А прямо воздействовать на разум может только хозяин, — встрепенулся молчавший до этого мастер Сантьен и заметно заволновался. — Ты признаешь Кальена хозяином? — Да, признаю. Миаши загомонили в голос, уже не стесняясь. Если Семён правильно понял, громче всех орали судмедэксперт и судпсихэксперт этого бурундучьего Совета. Главный судья, пригладив стоявшую дыбом шерсть на хвосте, откашлялся и рявкнул, стараясь перекричать этот гам: — Объявляется приговор! — дождавшись тишины, продолжил: — Внимательно изучив представленные доказательства и показания свидетелей, а также руководствуясь мнением экспертов, — он зыркнул в сторону притихших судебных медиков, — суд пришел к выводу, что полная разумность двуликого фамильяра вызывает сомнения, и суд признает его полуразумным. Поскольку все сомнения трактуются в пользу обвиняемого, суд признает также отсутствие присутствия состава преступления, прекращает уголовное и административное преследование в отношении Кальена, снимает с него обвинение в преступном сговоре и призыве разумного фамильяра и освобождает его от уголовной и административной ответственности, так как двуликий фамильяр был только что признан судом не разумным, а полуразумным. В связи с отсутствием состава преступления суд не усматривает в действиях свидетеля, мастера Сантьена, злого умысла, снимает с него все подозрения и не выдвигает обвинение в преступном сговоре, подстрекательстве и соучастии в призыве разумного фамильяра. Суд присуждает Кальену, призвавшему полуразумного двуликого фамильяра, звание лорда, объявляет его полностью дееспособным и освобождает от всех ранее взятых за него родственниками обязательств. Решение вступает в силу немедленно. Возражения? — судья обвел взглядом Совет, но возражений не последовало, даже медики глубокомысленно и загадочно промолчали. — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Все свободны. Кальен, не забудь взять у секретаря выписку решения суда, зайти в городскую канцелярию по учету фамильяров и получить соответствующее свидетельство и амулет. Кальен понятливо закивал, хотя было видно, что соображает он сейчас с большим трудом. — Н-да, вот ведь крючкотворы. И здесь бюрократия, и даже адвоката не предоставили, а, — вздохнул Семён, разглядывая настороженных миаши. — Пойдем отсюда, надоел этот цирк с ко… с бурундуками. — Мне не верится, что у нас получилось, — растерянно забормотал Кальен, увлекаемый к выходу Семёном. — Ты понимаешь, что это значит? — Да куда уж мне понять-то? Я же не разумный, а полуразумный двуликий фамильяр, — хмыкнул Семён. — Ладно хоть, за обезьянца перестали принимать. Надо, кстати, посмотреть, что это за звери такие, а то терзают меня смутные подозрения, что здесь эволюция пошла другим путем, сделав ставку на бурундуков, а обезьянцы — это мои недоразвитые собратья. — Мы обязательно на них посмотрим, причем в естественной среде. Через месяц я заканчиваю академию, и мы сможем съездить на северные острова, да и не только туда. Представляешь? — воскликнул Кальен, оживая на глазах и загораясь энтузиазмом. — Давай не будем заглядывать настолько далеко, а вернемся к здесь и сейчас. А здесь и сейчас я хочу есть, мыться, бриться и спать. И ты мне обувь обещал. И одежду. Ты же теперь мой хозяин, вот и давай, заботься обо мне. — Да-да, я помню… — рассеянно кивнул Кальен и затараторил: — А еще я слышал легенду, что в непроходимых горах Белые Рыльца живут удивительные огромные птицы-девы. У них птичье тело и голова миаши. Они разумны и обладают чарующим сладким голосом. В горах они охраняют древние пещеры с забытыми сокровищами и своим голосом дурманят разум искателям кладов, и те или слепнут, или немеют, или сами бросаются со скал в бездонную пропасть. Но если выстоять и не поддаться очарованию песни, то птица дарует награду — то самое сокровище. Давай… «Давай, давай», — слушая Кальена, думал Семён, стараясь не представлять птицу с головой бурундука и уже догадываясь, что скучать в этом безумно безумном мире ему точно не придется.